Текст книги "Проклятая война"
Автор книги: Джефф Карлсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
9
Конечно, это было блефом. Его правительство наверняка понимало, что американцы никогда не станут делиться столь мощным оружием, – хотя под конец встречи Шредер что-то нерешительно проворчал насчет возможности отправки нескольких специалистов по контролю за «снежным комом».
Чего на самом деле добивались его соотечественники?
Поморщившись на резком ветру, Уланов поднял голову и посмотрел туда, где в темноте перемигивалась звездная россыпь. Сегодня казалось, что его старые друзья далеки, как никогда, – и бывший космонавт постарался воскресить воспоминания об их истинной красоте. Даже на высоте трех тысяч метров между ним и космосом оставались километры атмосферы, искажавшие и приглушавшие звездный свет.
В иллюминаторы МКС эти дальние солнца светили ярко и ясно, никогда не мерцая, и Уланову не хватало сейчас их неизменного совершенства – потом что задумываться о потерянной им самим ясности он не решался.
Он был лишь орудием. Он принял эту роль. На карту было поставлено куда больше, чем его собственное благополучие, но эта новая игра вызывала беспокойство. Насев на Кендрикса с требованиями передать нанотехнологию, Уланов показал, что у него есть тайный канал связи, – потому что его переговоры с российским руководством всегда тщательно прослушивались. Несомненно, записи много раз прокручивались аналитиками Агентства национальной безопасности. Они никогда даже не пытались сделать вид, что у Уланова есть какие-то дипломатические привилегии. Каждый раз когда назначались переговоры, бывший космонавт сидел в окружении американских специалистов. Он изрядно удивил сенатора и генерала, выложив новую информацию.
К этому времени американцы уже наверняка трижды перепроверили свою аппаратуру на наличие вирусов и троянов и допросили всех, с кем он когда-либо общался. Это не нравилось Уланову. Ему и так было очень одиноко. Более того, это могло плохо кончиться. Космонавт провел большим пальцем по твердой рукоятке 9-миллиметрового глока в кармане куртки.
Ночами бывало холодно, особенно на балконе третьего этажа. Уланов стоял на самом ветру, но центральные двери гостиницы запирались по ночам, так что выбраться во двор нечего было и думать. Почти никому не разрешалось выходить на улицу после наступления комендантского часа. Лидвилл затаился до рассвета, и лишь редкие окна светились то тут, то там.
– Нет сигнала, – шепнула стоявшая рядом тень с мобильником в руке. – Все еще нет сигнала.
Уланов коротко кивнул, мимолетно удивившись белому блеску зубов Густаво в полумраке. Отчасти эта ухмылка была вызвана страхом, но в не меньшей степени дерзостью и самоуверенностью. Гус уже не раз обводил американцев вокруг пальца. Он поклялся, что сделает это снова.
Густаво Проано был тощим, среднего роста, но Уланову все еще приходилось напоминать себе, что у них разные габариты. В невесомости это не так бросалось в глаза. Густаво работал оператором связи в течение всего их долгого космического изгнания – его оставили на борту МКС, чтобы угодить европейцам.
У Гуса был трепливый язык и шаловливые ручки. Уланов дважды просил его не шуметь, но связист продолжал констатировать очевидное, щелкая по клавиатуре телефона. Свободной рукой он почесывал голову под шерстяной шапкой. Там уже намечалась плешь – Гус вечно чесал в затылке, когда работал.
Уланов на его фоне казался спокойным, почти меланхоличным и неподвижным, как камень, но его большой палец лежал на пистолете. В зоне боевых действий разжиться оружием несложно. Четыре дня назад в столовой пистолет перекочевал из кобуры усталого морпеха под свитер Уланова.
– Вот проклятая хреновина, – проворчал Густаво.
Он стоял, неловко согнувшись, чтобы больше света падало на клавиатуру.
Добыть телефон и наладонник оказалось еще легче. Похоже, американцы спасли куда больше своих любимых электронных безделушек, чем собственных сограждан. Почти все подключались к сети через мобильники, айфоны, блютус или Блэкберри. Уланов, опять же, стащил телефон, а Густаво честно выторговал еще несколько.
– Может, хватит? – спросил Уланов и сам чуть не улыбнулся.
– Я могу подключиться, – упрямо ответил Гус.
– Если они отрубили всю сеть…
– Давай я попробую другой мобильник.
Уланов пожал плечами и кивнул, постаравшись, чтобы связист не заметил его улыбку. Похоже, с Гусом американцы промахнулись. Если бы они доверяли ему, этот парень мог бы стать ценным приобретением. Кроме всего прочего, голос Гуса был знаком всем выжившим. Но у американцев было по десять радистов на каждую рацию, а у Гуса – иностранное гражданство.
После сверки кодов доступа и контроля МКС они оставили связиста без работы. Он ожидал этого. Американцы хотели заполучить все файлы Рут и все данные о наблюдениях Уланова. Они намеревались использовать камеры и другую аппаратуру. Даже опустевшая, МКС оставалась бесценным спутником – и Гус, как и Уланов, перепрограммировал свои компьютеры задолго до эвакуации, оставив пару полезных лазеек.
Гус специально создал дефект программы, который мог исправить только он. Связист свалил все на гигантские объемы информации, перекачанной через МКС за последний год, – в ней наверняка могли прятаться вирусы. «Починка» дала ему два дня на то, чтобы отправить кодированные сообщения на станцию и со станции. Два дня на то, чтобы изучить обстановку. Два дня на то, чтобы использовать свои лазейки.
Уланов всегда считал, что будет действовать самостоятельно. Американцы согласились оставить ему доступ к компьютерам станции, чтобы передавать российским системам обороны фотографии и погодные сводки. Под этим предлогом он вполне мог пересылать крупные файлы, однако американцы следили за ним слишком пристально. Они регистрировали каждое нажатие клавиши. Союзники сделали все возможное, чтобы окружить его «помощниками» из военных инженеров и метеорологов; все они, несомненно, были компьютерными техниками ЦРУ – независимо от того, насколько компетентно обсуждали достоинства разных типов взрывчатки или фронты высокого давления.
Уланов переслал в засекреченную базу данных только одну метеосводку, а затем точный дубликат этой метеосводки, знак того, что канал связи небезопасен.
Однако следующее сообщение представляло собой короткий текстовой код, отправленный с беспроводного модема и служивший подтверждением контакта. У Густаво было три способа проникнуть в локальную сеть и несколько программ, прикреплявших пакеты данных к крупным пересылаемым файлам. Каждый раз когда американцы закачивали программы на МКС – а это происходило постоянно, – в небо уносились и сообщения Уланова.
Уланов так до конца и не понял, почему Густаво поделился с ним этим фокусом. Из дружбы, да. И чтобы чем-то себя занять. Однако он знал, что Гус сотрудничал с американской разведкой почти с самого начала их двенадцатимесячной орбитальной отсидки… без сомнения, по приказу своего правительства…
Так какую же игру вели итальянцы?
В Альпах дела обстояли немногим лучше, чем на Ближнем Востоке. Война велась на множестве фронтов, превратившись в лоскутное одеяло альянсов и контрнаступлений. Италия цеплялась за несколько клочков земли, отстаивая их у французов, немцев, англичан, голландцев, поляков, греков, чехов, бельгийцев, шведов и словаков. Уланову оставалось только полагаться на злобу Густаво, направленную против американцев. Весь мир хотел хоть как-то ослабить позицию Штатов, чтобы потом легче было купить или выпросить их помощь, – однако Уланов также понимал, что Густаво легко может упрочить свое положение, выдав товарища. Итальянская служба разведки, СИСМИ, наверняка пыталась скопировать все сообщения Уланова. Если это им удалось, они уже должны были взломать простой шифр.
Использование Гуса в качестве посредника было лишь краткосрочной мерой, позволявшей сверить и подтвердить план действий. Густаво не мог не предать его. Не исключено, что уже предал. Российское правительство должно было понимать это, однако уже дважды за последние двадцать четыре часа они намекнули на послов, отправленных к китайцам. Они также приказали Уланову потребовать нанооружие, как будто для того, чтобы американцы наверняка узнали о его обмане.
Он был орудием, принесенным в жертву, – но ради чего? Почему они хотели, чтобы их агент угодил в ловушку, и каких действий ожидали от него? Постараться сгладить проблему? Или, напротив, заострить?
– Я подключился, – сказал Гус, жестом подзывая напарника.
Уланов неохотно снял руку с рукояти пистолета в кармане куртки. Перчаток у него не было, и голые пальцы напряглись на ветру, когда капитан взял у Гуса мобильник. Никогда еще Уланов не чувствовал себя таким уязвимым.
– Спасибо, – пробормотал он.
Гус, ухмыльнувшись, кивнул. Затем он шагнул в сторону, чтобы Уланов мог спокойно поработать. Бывший космонавт заставил себя не смотреть вслед товарищу. Вслед врагу. Нет, он не ожидал, что в комнату за его спиной с криками ворвутся вооруженные мужчины, как в американских боевиках. Пока нет. Как там говорилось у них на Диком Западе? Они дадут ему достаточно веревки, чтобы повеситься.
Уланов привычно ткнул пальцем в крошечную аватарку на экране мобильника, держа телефон и наладонник в левой руке. Правой он в это время набирал собственный код доступа в базу троянов, к которой его подключил Гус. Ему нужно было, чтобы наладонник запомнил пароли и мог кодировать и расшифровывать его сообщения, – хотя шифр был очень примитивным, просто замена букв кириллического алфавита цифрами.
Опять же, изначально этот шифр предназначался лишь для того, чтобы задержать американцев на пару дней.
Он использовал стенографическую технику и сокращения, посылая то по три слова почти без гласных, то одно, написанное целиком. Еще он ставил цифры подряд, так что 25 легко могло читаться как 2 и 5. И наконец, замена букв цифрами начиналась в случайном порядке, скажем, 1 вместо «Р», но только для сообщений, передававшихся по воскресеньям. Эти обозначения съезжали вперед или назад по алфавиту в зависимости от дня недели.
Уланов уверенно работал с данными, но он не мог мгновенно расшифровать десятки записанных подряд цифр. Составлять отчеты было ничуть не легче – приходилось шифровать сотни букв, в случайном порядке выкидывая гласные. Надо было заранее готовить сообщения, а затем набирать их на телефоне, одновременно читая с наладонника. По той же схеме, получая сообщения, он как можно быстрее перекидывал их на наладонник и только затем расшифровывал.
Еще до того как космонавт вернулся со встречи с Кендриксом, американцы перерыли немногочисленный скарб в его тесной комнатушке. Уланова поселили в задней части гостиничного номера, отгороженной фанерной стенкой. У него было мало вещей: одеяла и матрас на полу, две запасные рубашки, нижнее белье. И особо тщательно они не искали. Сдвинули вещи ровно настолько, чтобы стало понятно – здесь проводили обыск. Хотели посмотреть, как он отреагирует, не впадет ли в панику. Однако Уланов прятал всю контрабанду в другом уголке старой гостиницы. Он нашел небольшую щель между балками в стене, на лестнице второго этажа. Раньше там были деревянные панели, но их давно уже пустили на дрова.
Пистолет предназначался не для того, чтобы убить Густаво или кого-то еще, или покончить с собой. Вообще не для стрельбы по людям. У Уланова не было ни единого шанса сбежать из Лидвилла, да и смысла в этом тоже не было. Он собирался использовать оружие, чтобы уничтожить наладонник и те несколько жалких файлов, которые уже составил и получил, – хотя американцы давно уже могли их скопировать. Пусть думают, что у него было больше. Пусть дергаются, считая, что упустили настоящие тайны.
«Я могу сделать только хуже», – подумал он, снова вглядываясь в ночь и в белые безмолвные точки звезд. Намного ближе мерцали красные маячки самолета-носителя РЛС, возвращавшегося из патруля.
Уланов полагал, что российское командование использовало итальянский канал, чтобы вызвать смятение. Он полагал, что это замаскированный тест американской мощи. Они давили, чтобы получить ответный отпор. Чтобы их прижали. Им хотелось, чтобы американцы почувствовали себя абсолютно уверенными, а это означало… Это означало, что они задумали предательство.
Мысль казалась настолько опасной, что он попытался тут же выкинуть ее из головы – но все признаки были налицо. Он все равно не рассчитывал вернуться домой. То есть о доме речь даже не шла, но Уланов понимал, что вряд ли когда-нибудь вновь воссоединится со своим народом, неважно, чем закончится их борьба. Долг обязывал его оставаться здесь. И он готов был смириться с этим, пока ощущал, что успешно выполняет свою миссию.
Неужели они все же решили заключить сделку с китайцами? Или речь шла о чем-то совсем другом?
Николай Уланов обратил взгляд на редкие очаги света в этом маленьком, холодном, переполненном людьми городе. В его груди смешались чувство вины и глубокая убежденность. Поначалу он попытался скачать новые сообщения, но их либо не было, либо американцы их перехватили. Тогда Уланов начал набирать текст под собственным кодовым именем, «Чарли» – возможно, чья-то нелепая шутка. Эту кличку космонавт получил несколько месяцев назад от российской службы внешней разведки, СВР. На английском его послание звучало весьма зловеще, и командование должно было догадаться, что он им подыгрывает.
«По нанотеху пока отказ, но на Штаты сильно давят мятежники. Предлагаю вам скачать все файлы с МКС. Начните переговоры с…»
Он оборвал передачу, как будто отказала связь или отключился мобильник. Пускай американцы сами раздуют из мухи слона. А он пока будет скармливать им дезинформацию, чтобы не заскучали.
Назревало что-то ужасное.
10
Во тьме загудели вертолеты. Рут, толком не проснувшись, заползла в огромную покрышку армейского грузовика, расцарапав о гайки щеки и лоб.
– Сюда, – позвал Кэм. – Иди сюда.
Шаркая по грязи, она двинулась на голос. Беглецы сошли с шоссе и разбили лагерь рядом со старым войсковым транспортером. Машина, свернувшая с дороги, застряла, не проехав и четырехсот метров. Нос транспортера зарылся в землю, которая в то время была жидкой грязью. Склон холма и грузовик находились под разными углами, что окончательно дезориентировало Рут. Она уткнулась прямо в Кэма. Тот держал в руках винтовку Ньюкама, но на секунду качнулся к женщине, словно хотел обнять ее. Рут прижалась к нему. Ей нужно было ощутить его близость.
Вертолеты ревели вдалеке, и кажется, их шум удалялся. Рут ошалело уставилась в ночь, боясь в это поверить. И тут звезды заслонил мужской силуэт. Женщина отшатнулась. Рассеянный свет отразился в очках Ньюкама.
– Они летят на юг, – произнес сержант.
Шум двигателей эхом носился в холмах, постепенно угасая. Однако вскоре в нем появилось новое звучание: далекий треск выстрелов. Он был еле слышен, «тра-та-та-та», смешавшееся с более громким гудением вертолетов.
«Тра-та-та-та».
Штурмовые винтовки.
– Вот черт, – выдохнула Рут, внезапно осознав, что происходит.
Они с Кэмом вскочили на ноги и уставились в темноту вместе с Ньюкамом. Ничего не было видно – бой шел вдалеке. Если бы мир вокруг по-прежнему оставался живым, они, скорей всего, не услышали бы и этого. В пустоте звук разносился на километры и километры.
– Они схватили Янга и Брейтона, – сказал сержант.
Кэм покачал головой.
– Ты не знаешь наверняка.
– Больше здесь, внизу, никого нет.
Это все изменило. Мысленно Рут уже сдалась и считала, никто не может ее упрекнуть. Они сделала все, что могла. Нанотехнолог собиралась сказать об этом Ньюкаму утром.
«Свяжись со своими людьми. Я больше не в силах идти».
Но теперь страховочная сетка исчезла. У нее не осталось надежды, что капитан Янг и Тодд Брейтон доставят беженцам вакцину. Лидвилл получил свою частицу-охотника, и Рут точно знала, как президентский совет намерен ее применить.
Один мир. Одна нация.
Во что превратится человечество, если это им удастся? Большинство переживших чуму в Штатах принадлежало к белой расе. Иммигранты и цветные в Северной Америке жили в основном на побережьях и во внутренних городах вроде Лос-Анджелеса, Нью-Йорка, Торонто и Детройта. Спаслись в основном беженцы из центральных штатов – и, при определенном взгляде на мир, идея покорения всей планеты казалась от этого еще более привлекательной. Лидвилл готов был поделиться вакциной, только чтобы пополнить запасы рабочей силы – они позволят гражданам других стран спуститься с гор лишь в качестве землепашцев и рабов.
А что если кто-то из ее друзей смог уйти? Возможно, капитан Янг прикрывал Тодда, пока тот бежал от вертолетов… Нет. Хватит обманывать себя. Ответственность лежала на ней. Так было с самого начала. Рут снова взглянула на звезды, борясь со слезами. Затем сжала кулак и терпела, пока руку под гипсом не пронзила жестокая боль.
«Скоро рассвет», – подумала она, и, вернувшись к спальнику, принялась упаковывать рюкзак.
* * *
Семь дней ушло у них на то, чтобы пройти сто тридцать километров, причем последние сорок по бездорожью. Ньюкам опасался, что Лидвилл повсюду расставил датчики движения или даже высадил по несколько солдат на каждой вершине в округе, снабдив их рациями и провизией и приказав ждать. Кэм заметил, что в радиусе ста километров куча таких островков, а Лидвилл никак не мог узнать, что из Сакраменто беглецы двинулись на север, а не на юг. На плато Йосемити простирались бесчисленные акры незараженных территорий. А вокруг озера Тахо, намного ближе к их нынешним координатам, возвышались десятки гор и хребтов. Даже если Лидвилл решил охранять только самые крупные шоссе, ведущие к горам, им придется расставить там сотни солдат. Однако риск все же существовал, поэтому Рут, Кэм и Ньюкам обошли крупнейшие островки поблизости от города и направились к дальней цепи небольших гор.
Еще восемь раз они попадали в горячие зоны. На тыльной части левой ладони Рут теперь красовалась цепочка темных подкожных кровоподтеков – последствия перелома. Техночума всегда внедрялась в наиболее уязвимые участки. Синяки постепенно заживали, но Рут подозревала, что без шрамов не обойдется. Еще одна отметина. Хуже того, она ссадила ноги до крови, потому что не хотела жаловаться. Рюкзак натер левое плечо: он неловко сидел, и одна лямка постоянно цеплялась за бинт, удерживающий на весу руку с гипсом.
Над ними снова рыскали вертолеты. И реактивные самолеты. Они забрели на полоску земли, где кишели ящерицы и змеи, а потом зашли в мертвый лес, усеянный дохлыми жуками, – а затем вдруг идти стало легче.
Когда началась чума, в Сьерре третий день хозяйничала метель. Снег остановил множество автомобилей. На высоте примерно в две тысячи метров поток машин поредел – автомобили скатывались с шоссе или образовывали пробки странной конфигурации. Кэм приписывал это плохой видимости и сцепке с дорогой. В какой-то момент Ньюкаму удалось завести «Форд Экспедишн», и они с ветерком прокатились двадцать пять километров. В другой раз проехали пять километров в фургоне и почти тридцать в пикапе. К сожалению, повсюду еще хватало заторов и столкнувшихся машин, перегородивших путь, особенно на поворотах. Снег превратил каждый поворот в ловушку. Беглецам пришлось бросить все три автомобиля. Тысячи внедорожников, военных грузовиков и танков прорывались сквозь метель, заодно с маленькими снегоходами и более экзотическими транспортными средствами вроде тракторов и пожарных машин – любой техникой, достаточно тяжелой, чтобы пробиться по снегу. Но даже эти машины застревали в пробках и сплошным забором перегораживали шоссе. Как только останавливалась одна, другие врезались или увязали, пытаясь объехать ее. Водители бились в панике, истекая кровью и ничего не видя.
Ньюкам обшаривал большую часть военных грузовиков, разыскивая не только пищу и батарейки, но и одежду. Они по-прежнему носили те гражданские вещи, что добыли в Сакраменто, но сержант взял пятнистую армейскую куртку. Он всегда чувствовал себя уверенней, когда можно было опереться на военный опыт и тренировки. Однако на сей раз причина была в другом. Рут считала, что сержант хотел выглядеть достойно, если их поймают или убьют. Он желал оставаться членом своего отряда в последние минуты жизни, и эта его черта восхищала Рут.
Она не высыпалась. Ей снилось слишком много снов, и, несмотря на усталость, она постоянно пробуждалась – словно мозг закипал, пытаясь переварить все произошедшее.
Воздух становился все более разреженным, и это тоже не помогало. Уменьшение содержания кислорода вызывало бессознательную тревогу. Сердце билось чаще, и мозг реагировал соответственно. Кэм скармливал Рут мелатонин и тайленол, поначалу лишь слегка превышая допустимую дозу, а потом чуть ли не по пять таблеток зараз. Он даже опробовал антигистамины, потому что среди их побочных эффектов значилась сонливость, однако Рут продолжала бормотать и дергаться во сне.
Ее кошмар был реальным.
* * *
– Не трогайте ничего, – сказал Ньюкам, попятившись наружу.
Небо было прозрачным и чистым, не считая нескольких тощих, быстро несущихся облачков. Холодный ветер гудел над пустынной землей и посвистывал в щелях небольшой каменной постройки перед ними.
Кэм заглядывал в низкую хижину, положив одну руку на пояс с кобурой, – хотя Рут казалось, что он сам не замечает своей воинственной позы.
– Похоже… похоже на двойное убийство-самоубийство, – пробормотал он.
«Нет, – мысленно ответила Рут. – Нет, я так не думаю».
Переход барьера оказался для беглецов шоком. Вершина этой горы была мертва. Скалы покрывали тысячи выцарапанных на камне крестов. Этот символ повторялся повсюду. Сотни помеченных крестами камней были сложены в большие кресты на земле. Некоторые из них в длину превышали шесть метров. Другие, из гальки, были не более нескольких сантиметров. На такую работу потребовалось бесчисленное множество дней.
– Давайте уйдем отсюда, – предложил сержант.
– Мы должны их похоронить.
Рут уже не могла смотреть на высохшие трупы. Вместо этого она направила взгляд туда, куда дул ветер. Дальше на юго-востоке, у озера Тахо, Сьерра поднималась к небу зубчатыми вершинами, насколько хватало глаз. Беглецы добрались до отметки три тысячи сто метров. Эта вершина одиноко возвышалась над барьером, и от ближайших пиков их отделяли километры открытого пространства.
Наступал вечер, и из-за теней расстояние казалось куда большим. Горе Рут было таким же огромным. Внезапно по ее лицу пробежала судорога, и женщина опустилась на землю, опираясь на одно колено и здоровую руку. Вокруг нее валялись исцарапанные камни.
Кэм встал на колени рядом.
– Рут? Рут, что бы здесь ни случилось, это было очень давно, – сказал он, но его слова не уменьшили ее усталость, отчаяние и одиночество.
Сколько еще таких островов их ждет?
«Вся эта дорога впустую», – подумала она.
А затем как будто послышался другой голос: «Они мучились напрасно».
Эти люди прожили тут первую зиму, а может, и дольше. Они построили убежище из камней, рубили сосны и кустарник на крохотном безопасном пятачке, чтобы развести огонь. А теперь их не стало. Беглецы насчитали шесть больших могил, слишком больших для одного человека. Еще два тела распластались внутри этой жалкой маленькой хижины, и некому было предать их земле.
Между двумя женщинами лежали нож и камень – почти идеально круглый, со всех сторон покрытый выцарапанными крестами. Им разбили череп женщины поменьше, а последняя выжившая, похоже, перерезала себе горло.
Кэм считал, что здесь произошло нечто вроде религиозного жертвоприношения. Но Рут думала, что кресты означают что-то другое. Они молили небеса о спасении. Они хотели отвлечься от ужасной действительности. Их скосила болезнь. Мужчины этого могли не заметить, потому что над трупами поработали птицы, но кожа, обтянувшая кости трупов, казалась нездорово рыхлой и почернела за ушами. Они пережили техночуму, только чтобы пасть жертвой другой заразы.
– Нам надо похоронить этих людей, – повторила Рут.
Кэм кивнул.
– Ладно, ладно. Но у нас нет лопаты.
– А через час стемнеет, – добавил Ньюкам.
– Мы не можем просто оставить их здесь!
– Я знаю, что делать.
Кэм подошел к хижине и положил одну руку на стену, пробуя кладку на прочность. Затем он навалился плечом и толкнул. Один угол подался. Большая часть ветвей, удерживающих крышу, провалилась внутрь. Он снова и снова бил в стену, и наконец остатки хижины обрушились. Курган из этих камней вышел неважный, но лучшего не дано.
– Пожалуйста, – шепнула Рут. – Пожалуйста, оставайтесь в живых. Найдите безопасное место.
Конечно, ее слова предназначались не этим чужим мертвецам, и на похоронах Рут тоже настояла не ради них. Так она пыталась залечить хотя бы часть собственных ран.
* * *
Беглецы спускались по восточному склону горы, все глубже погружаясь в море растущих теней. Они направлялись к северу, где раскинулось небольшое снежное плато. Им не хотелось спускаться ниже барьера, но нельзя было рисковать подцепить заразу, что убила тех людей.
– Нам надо очистить ботинки и перчатки, – сказал Ньюкам.
– Давайте пройдемся там по снегу, – махнул рукой Кэм. – И заодно растопим немного, чтобы пополнить запасы воды.
Рут сжала в руке один из камней с крестом. Женщина подобрала его втайне от спутников. Она не знала зачем, но искушение было слишком сильным.
– Не понимаю, как это случилось, – пробормотала она. – Все там…
Кэм шагал рядом с ней, а Ньюкам ушел вперед.
– Так будет не на каждом островке, – сказал Кэм. – Мы кого-нибудь отыщем.
– Но именно об этом я и говорю. Если в техночуме было что-то хорошее, так это то, что большая часть болезней исчезла вместе с людьми. Грипп. Ангина. Население сейчас слишком рассредоточено.
– Разве люди не переносят множество инфекций, даже когда не болеют?
Рут вспомнила, что он проходил курс первой медицинской помощи. Женщина кивнула.
– Да.
– Значит, некоторым островкам просто не повезло. Люди слабеют, не могут согреться, и вирус побеждает.
Поколебавшись, он добавил:
– Это не твоя вина. Ты же знаешь.
– Ты утверждаешь, что какие-то болезни могли приспособиться.
Рут вцепилась в эту мысль, потому что не знала, что сказать в ответ на другие его слова.
– Да, – продолжала она. – Надо быть осторожней. Нам могут попасться и другие островки… На некоторых могут встретиться носители брюшного тифа – они выработали специфический иммунитет, которого нет у нас.
– Как мы это проверим?
– Не знаю.
Некоторые острова должны кишеть крысами и блохами – паразитами, вымершими повсеместно из-за недостатка теплокровных хозяев.
– Если мы обнаружим, что кто-то серьезно болен, возможно, нам придется уйти. Бросить их.
Рут прижала подушечку большого пальца к выцарапанному на камне кресту. В душе заворочался липкий страх.
Несомненно, их поджидает и другая опасность. Безумие и бред могут оказаться более серьезной проблемой, чем болезни. На борту МКС Густаво упоминал о вспышках религиозной лихорадки в Мексике, Афганистане, Альпах и Микронезии. Святые и пророки повылазили после апокалипсиса, как грибы после дождя.
Рут никогда не отличалась особой религиозностью. Другие прибегали к цитатам из священных книг, якобы содержащим грандиозные прозрения, но, по мнению Рут, эти люди просто закрывали глаза на истинную сложность планеты Земля, не говоря уже о невероятно огромной вселенной. Их идеи вызывали у нее смех. Какой придурковатый Бог стал бы создавать миллиарды других галактик, если центром его внимания все равно оставалась Земля?
Верующие проявляли подлинно человеческую слабость. Люди были ленивы. И эгоцентричны. Рут понимала их желание построить вокруг себя маленький контролируемый мирок. Никому не нравилась неопределенность. Она испытывала границы человеческого разума и любознательности. В современных людях все еще жила первобытная обезьяна. У обезьян весьма ограниченный запас терпения, поэтому люди сопротивлялись изменениям. Они развили доктрины, доказывающие, что человек – это центр мироздания, и боролись за то, чтобы преподавать в школах креационизм вместо биологии и научных дисциплин. Чепуха. Дети высоких родителей, как правило, вырастали высокими, а низкорослых – низкими. Все отличались друг от друга. В этом было так легко убедиться – эволюция на примере одного поколения. В противном случае люди представляли бы собой точные копии своих предков. Думать, что живые существа неизменны, – значит тешить себя иллюзиями. Бактерии вырабатывали устойчивость к лекарствам. Можно было вывести узкоспециализированные породы собак, такие, как терьер ее отчима. Даже сами религии менялись со временем – некоторые становились более открытыми, а некоторые наоборот.
На все существуют верные ответы, можно найти их, если искать. Мир познаваем. Рут усвоила эту истину, но нести ее было тяжело. Как приятно было бы чувствовать, что ее ведет по жизни более сильная, божественная рука – но почему ее, а не тех людей, что нашли смерть на вершине этой горы? Потому, что они предались злу?
Рут снова стиснула камень, чувствуя, как в ней растет холодная и упрямая ярость. Она не остановится. Вот что значил для нее этот камень. Она не могла остановиться, пускай ее ноги были сбиты до крови, а в сломанной руке пульсировала боль.
– Эй! – крикнул Ньюкам.
Он стоял на гранитном склоне примерно в двадцати метрах ниже и размахивал руками.
Поначалу Рут показалось, что он предупреждает их. Что там, еще трупы? Затем она поняла, что сержант показывает на восток, – и быстро покосилась на камень в кулаке, обуреваемая сомнением и новой надеждой.
– Смотри! – она радостно дернула Кэма за рукав.
Далеко, на противоположном конце долины, с вершины другой горы поднималась струйка дыма, едва заметная в желтоватых сумерках.
* * *
Два дня ушло у них на спуск и подъем. Один раз они заметили на юге тяжелый транспортник С-130, за которым по воздуху тащились длинные кабели. Ньюкам сказал, что это антенны. Один раз наткнулись на очередное гнездовье змей.
Костры загорались на вершине каждый день, поздним утром и на закате. Там определенно кто-то жил, но кто? Стали бы солдаты так выдавать свою позицию?
* * *
Рут выдернула Кэма из глубокого сна. Он резко сел, щурясь на лунный свет и сжимая кулаки.
– Шшш, все в порядке, – шепнула она.
Белый лунный серп висел над долиной так низко, что здесь, на высоте две тысячи девятьсот метров, казалось – он застыл прямо напротив них. В его свете древесные стволы отбрасывали частокол теней, и эти тени, качаясь, поскрипывали. По верхушкам гулял прохладный ветерок. Лес был живым. Кузнечики пели, и пели, и пели луне.
«Ри-ри-ри-ри».
Этот бессмысленный шум поднимался вверх и уносился ветром, заполняя каждую лакуну в древесном скрипе.
– Все в порядке, – повторила Рут. – Ничего не случилось.
