Текст книги "Месть"

Автор книги: Джастин Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Он вернулся назад, когда понял, что пропустил то, что искал.

«Предупреждение... нефтяные поля...»

Вот оно!

«Банка со средней глубиной... В САМОЙ МЕЛКОВОДНОЙ ЧАСТИ БАНКИ НА КАРТАХ ОБОЗНАЧЕНА 90-ФУТОВАЯ ПОКИНУТАЯ И НЕОСВЕЩЕННАЯ БУРОВАЯ УСТАНОВКА».

Харден поспешил на палубу, поднял парус и направил яхту к далекой вышке. Затем помчался вниз, забыв об усталости, и принес две бухты каната. Одну из них он бросил на корме, другую – на носу.

Вышка приближалась. Ее вершину озарили первые лучи солнца. Харден поспешно убрал парус и завел мотор. Когда до буровой осталось всего сто ярдов, он осмотрел ее в бинокль.

Вышка была, несомненно, заброшена и выглядела выходцем из другого века, напоминанием о прошедших временах. На самом деле вышке было не больше десяти лет, но при взгляде на нее возникало чувство, что человек больше никогда ничего не построит на этом месте.

Черные балки были изъедены ржавчиной, и, обойдя вышку на надувном ялике, Харден увидел, что с нее снято все ценное. Осталась только сама конструкция – четыре массивные опоры, установленные на дне залива, которые поднимались ажурной пирамидой и казались чем выше, тем изящнее.

Харден подумал, что подводная часть вышки может играть роль рифа, привлекая к себе морскую живность – рыб, ракушки, угрей и змей. Но потом он заметил толстый слой нефти, плавающей между опорами, и понял, что ошибается. Под этой черной пленкой не могло существовать никакой жизни.

Нефтяная пленка не давала рассмотреть, что скрывается под водой в тени опор. Харден осторожно заплыл туда на ялике, нащупывая путь багром. «Лебедь» проскользнул в тень мимо опоры с укрепленными на ней утками и зазубренными металлическими приспособлениями. Привязав корму яхты канатом к опоре, Харден вытравил швартов. По диагонали расстояние от опоры до опоры составляло почти шестьдесят футов – на двадцать футов превосходя длину яхты, – и Харден позволил «Лебедю» плыть дальше, пока нос судна не достиг дальней опоры. Тогда он выбрал кормовой конец и поспешно поплыл на ялике к носу яхты, чтобы привязать его к опоре.

Переводя дыхание, Харден ухватился за планшир «Лебедя» и стал размышлять, как. замаскировать судно. Все паруса были белыми, завесить яхту тканью он не мог, а краски, чтобы выкрасить корпус, у него не было. Он вытащил весла ялика из воды, стараясь, чтобы на рукоятки не попала нефть.

Нефть.

Зачерпнув из воды пригоршню нефти, он обмазал ею борт яхты. Нефть легла грязным слоем с белыми полосками там, где мозоли на его пальцах стерли вязкую жидкость. Харден зачерпнул еще. Скоро на борту от планшира до ватерлинии протянулась полоса длиной в четыре фута, такая же темная, как вода. Харден вытер руку и поднялся на борт «Лебедя» за шваброй.

Оказавшись внизу, он включил радио и настроился на канал 16, по которому осуществлялась связь между танкерами и Джазират-Халулом. Максимально включив громкость, чтобы слышать радио, находясь на палубе, он стал обмакивать швабру в нефть и размазывать вязкую жидкость по правому борту от кормы к носу. Когда все места, до которых он мог дотянуться, были покрыты толстым слоем черно-коричневой нефти, он спустился в ялик и замазал нижнюю часть крутого носа. Затем перебрался на левую сторону.

Радио то и дело пробуждалось к жизни – танкеры из Европы и Японии сообщали примерное время прибытия и количество требуемого груза. Халул в ответ назначал лоцманов или передавал инструкции по причаливанию. Слушая их, Харден живо представлял себе картину большого терминала и шумных якорных стоянок.

Нефти, плавающей вокруг «Лебедя», было более чем достаточно. Всякий раз, когда Харден зачерпывал черную жижу и размазывал по корпусу, нефтяная пленка тут же затягивалась, как будто заброшенная буровая непрерывно истекала горючей жидкостью. Закончив с левым бортом, Харден снова поднялся на яхту, обмазал белые детали – комингс кокпита, вентиляционные колпаки и боковые стенки рубки – и обрызгал нефтью крышки люков и иллюминаторы. Затем он набросил морское одеяло на блестящий штурвал, убрал белые паруса, уложенные вдоль гика, и поместил их у основания штага. Он обмазал нефтью леера из нержавеющей стали и алюминиевый гик.

Закончив работу, Харден обошел вокруг яхты на ялике, осматривая ее со всех сторон. С расстояния в пятьдесят ярдов она почти не выделялась в тени вышки. Но корма по-прежнему сияла белизной, словно яхта стояла на причале в нью-йоркском яхт-клубе, вымытая перед воскресным плаванием. Харден не мог заставить себя замазать имя Кэролайн.

Но белоснежную корму было заметно за милю. Харден снова заплыл под вышку, медленно и неохотно обмазал транец нефтью, аккуратно очерчивая четкий прямоугольник вокруг названия яхты. В сомнамбулическом состоянии после бессонной ночи им овладела навязчивая идея, что прямоугольник должен получиться как можно более совершенным. И он закрашивал корму снова и снова, пока рев проплывающего мимо патрульного катера не привел его в сознание. Окаменев, он ждал, что его обнаружат, но катер удалился.

Он долго глядел на черные буквы в маленьком белом прямоугольнике – все, что осталось от Кэролайн. Прямоугольник все равно блестел, резко контрастируя с замазанным корпусом. Внезапно он услышал голос жены, как будто она сидела в ялике рядом с ним и морщила нос от запаха нефти.

Ее живой веселый голос звенел у него в мозгу.

«Я не виновата, если тебя заметят».

Дрожащая улыбка появилась на губах Хардена. Он послал воздушный поцелуй и замазал имя нефтью.

* * *

Наконец, в качестве последней предосторожности, Харден зачернил оранжевый ялик. Затем он поднялся на яхту и лег отдыхать в кокпите. Ему очень хотелось спать, но он не мог выключить радио, пока не услышит точное время прибытия «Левиафана».

По радио периодически раздавались голоса, пробуждая его из полудремоты. Он выслушал один длинный разговор, разглядывая небо. Капитан японского танкера водоизмещением в 333 тысячи тонн яростно требовал, чтобы его впустили на морскую стоянку для супертанкеров, так как он привел свой корабль в залив на два дня раньше расписания. Но самая большая стоянка была зарезервирована для «Левиафана».

Харден глядел на небо, ожидая, что ответит японский капитан. «Левиафан» прибывал сегодня вечером, но он не знал когда именно. Может быть, это выяснится в ходе разговора с разъяренным японцем. Но его ожидания не оправдались: в эфире было тихо. Харден подкрутил настройку. Большая часть разговоров велась на арабском. Некоторые частоты были очень загружены, и он решил, что их используют иранский флот и аравийские военно-воздушные силы, самолеты которых виднелись вдали. Харден слишком устал, чтобы очень беспокоиться, но, судя по всему, они приступили к полномасштабной охоте.

Заметив активное движение на Жемчужной банке, он направил туда бинокль и увидел, что иранские катера перепахивают мелководье в нескольких милях от него. Он положил тяжелый бинокль на подставку, чтобы получше разглядеть. Эти катера были предназначены для плавания на мелководье. На палубах стояли моряки в форме. Одни из них держали винтовки, другие оглядывали море в бинокли. Его внимание привлекла забавная деталь.

На носу каждого катера виднелась фигура с тюрбаном на голове, облаченная в свободные одежды, которые развевались в потоке встречного воздуха. Харден решил, что это местные жители, знакомые с рифами. Они то и дело махали руками, и тогда катера резко меняли курс. Контраст их одежды с формой матросов вызвал ассоциацию: американская кавалерия входит на вражескую территорию под предводительством разведчика-индейца.

Его разбудили голоса по радио. Разговор велся на арабском. Харден вспомнил, что надо вернуться на шестнадцатый канал. Спустившись вниз и настроив приемник, он снова лег в кокпите, озабоченно думая, не остановят ли «Левиафан» до тех пор, пока не найдут его. Или махнут рукой? Он был уверен, что со времени шторма его никто не видел. Могли подумать, что он погиб. Затем он подумал о рабочем на нефтяной вышке. Видел ли тот его? А если да, то доложил ли кому-нибудь? Может быть, ему пришлось объяснять, почему он не работал, когда бригадир застукал его.

Небо было очень чистым – такого чистого неба Харден не видел с тех пор, как попал в муссон несколько недель назад. Шамаль принес с собой более прохладный и сухой воздух. Однако температура по-прежнему держалась на уровне девяноста градусов, а видимость была ограничена пятью милями. Ветер, больше напоминающий морской бриз, чем дыхание пустыни, сейчас дул с северо-запада со скоростью десять узлов. Если он продержится до вечера, то приведет Хардена прямо к «Левиафану».

Солнце поднималось к зениту, и жара усиливалась. Странные миражи терзали усталые глаза Хардена. Размытые многоцветные спектры, гигантские облачные корабли, плывущие по небу кверху дном. Расплывчатые зеркальные отражения танкеров, идущих по судоходной линии в десяти милях от него, двигались в строгой процессии. Один за другим они появлялись на южном горизонте, увеличиваясь по мере приближения, проплывали над головой и исчезали на севере.

Угрожающий вой приближавшихся вертолетов заглушил почти мирное, убаюкивающее гудение далеких патрульных катеров. К вышке приближались три черные точки, вырастая в размерах и сверкая. Харден с опаской следил за ними.

Вертолеты летели в сотне футов над водой. Они должны были пройти очень низко над вышкой. Внезапно они одновременно повернули, спустились к ближайшему скоплению нефтяных вышек, разделились и по отдельности облетели все вышки. Затем снова объединились и направились к нему.

Харден нырнул в каюту; вертолеты могли использовать инфракрасные сенсоры. Пригнувшись у иллюминатора, он думал – сработает ли его маскировка.

Вдруг он вспомнил о двух белых нейлоновых тросах, протянутых от яхты к опорам. Он забыл зачернить их нефтью.

* * *

Машины опускались, приземистые, толстобрюхие и с виду неуклюжие, несмотря на свою гигантскую скорость. Когда они приблизились на полмили, стали видны их стекла, затем – стволы пулеметов и фигуры солдат за ними. Вертолеты приблизились на двести ярдов.

Неожиданно они развернулись и направились к судну на воздушной подушке, которое появилось на горизонте и приближалось к группе вышек. Какая-то хитрость?

Харден прятался в каюте, в смятении наблюдая, как вертолеты летят за кораблем на воздушной подушке и обгоняют его. Обогнув буровые установки, они полетели дальше, не дожидаясь корабля.

Он подождал, пока вертолеты не исчезли на севере. Слишком усталый, чтобы задумываться, почему они улетели, просто чувствуя благодарность судьбе, он наконец покинул раскаленную каюту и лег в кокпите, прислушиваясь к радио.

Солнце стояло точно в центре стального креста из балок на вершине вышки. Оно сияло, как белая капля расплавленного стекла, и медленно перемещалось на запад, пока одна из балок не закрыла его от глаз Хардена. Когда он снова взглянул вверх, солнце ушло за пределы металлической конструкции, и он понял, что проспал полчаса.

Во рту пересохло. Харден спустился вниз и накачал из крана чашку воды. Выпив ее, он налил следующую, затем еще одну. На третьей чашке педаль насоса заходила свободно, и в кране забулькал воздух. Запас воды кончился. Обшарив буфеты, Харден нашел бутылку «Соаве» и две маленькие бутылки «Перье». Он положил их в авоську и повесил за борт, смыв нефть шваброй. Нужно поддерживать себя в форме.

– Халул, отвечайте. Халул, отвечайте.

Харден узнал грудной голос шотландца – радиста «Левиафана». Он свалился на стул перед штурманским столом и надел наушники. Радист в Халуле подтвердил прием.

– Пожалуйста, пришлите лоцмана в двадцать четыре ноль ноль.

Лоцмана в двадцать четыре ноль ноль. Харден посмотрел на хронометр. Осталось меньше двенадцати часов. Чудовище обогнуло острова Койн и вошло в залив. Теперь он мог поспать. В кабине было слишком жарко, и он вытащил матрас в кокпит, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать.

Глава 29

Черный и огромный, как ночь, «Левиафан» мчался навстречу заходящему солнцу. Прогудела сирена, предупреждая старую лодку. Безмоторная двухмачтовая посудина пыталась идти на запад, в бейдевинд к сильному шамалю; услышав сирену, она прекратила свои попытки и постаралась уйти с пути приближающегося танкера.

За кормой «Левиафана» оставался широкий кильватер. Из обеих труб вырывался черный дым, смешиваясь с пеной кильватера. Дым рассеивался ветром, но носовая волна никак не успокаивалась, хотя танкер уже давно прошел. Она нагоняла деревянное судно. Матросы-арабы, увидев ее, уцепились за груз и такелаж. Волны жестоко трепали кораблик, сдвигая груз с места, угрожая древним деревянным реям, скрипящим мачтам и пеньковым канатам и обезветривая прошитые паруса.

Капитан Огилви смотрел вперед, не обращая внимания на то, что творится в кильватере. Он стоял на крыле мостика, глядя на зарево на горизонте. Двое впередсмотрящих дежурили на марсе, двое – на носу, и один человек постоянно находился у радара. Зазвонил телефон. Огилви взял трубку.

На связи были саудовцы. Они сообщили, что скоро будет слишком темно для эффективного прикрытия с воздуха. Поскольку Хардена так и не нашли, они предлагали, чтобы «Левиафан» остановился и подождал до утра. Огилви резко возразил, что предпочитает быть движущейся мишенью, и повесил трубку. Потом он вызвал второго офицера, стоявшего на вахте, и попросил прислать боцмана.

Боцман был низкорослым, жилистым ирландцем с гордым взглядом.

– Добрый вечер, капитан.

– Боцман, я хочу, чтобы всю мебель из кают-компании вынесли на вертолетную площадку, – распорядился Огилви.

– Что, сэр? – переспросил боцман.

– Делайте то, что я сказал, и поживее.

Боцман отдал честь и поспешно покинул мостик. Через несколько минут Огилви увидел, как он и двое матросов из палубной команды движутся к вертолетной площадке со столами и стульями.

После нескольких хождений туда и обратно матросы заставили площадку мебелью. Огилви поднял трубку телефона и переключился на систему общего вещания. Его голос разнеся над широкими палубами:

– Боцман! Разбросайте там шланги, чтобы не осталось открытых мест!

Матросы бросились исполнять его приказание. Через несколько минут они закончили работу, и почти одновременно с запада появился большой вертолет, быстро приближаясь к кораблю.

– Зажгите огни, – распорядился Огилви по телефону.

Вспыхнули ярко-белые прожектора, осветив зеленые палубы, как танцевальный круг. Огилви наблюдал, как вертолет кружит в воздухе, начинает снижаться, но резко останавливается. Он снял трубку телефона.

– Соедините меня с вертолетом.

Как он и ожидал, аппарат привез иранского офицера. Джеймс Брюс успел сообщить ему, что иранец возглавляет поиски Хардена.

– Я слушаю вас, командир, – произнес Огилви.

– Капитан Огилви, – спокойно ответил иранец, – очевидно, вы не хотите, чтобы я приземлялся.

– Я сыт по горло прилетами и отлетами за последние два дня, – сказал Огилви. – В двадцать четыре ноль-ноль «Левиафан» примет на борт лоцмана.

– К несчастью, сэр, мы еще не нашли Хардена и не можем позволить вам двигаться дальше, пока не найдем его.

– А я не могу позволить своему кораблю простаивать только из-за того, что ваш флот не может найти какого-то сумасшедшего яхтсмена.

– У меня есть приказ остановить вас, – заявил иранец.

Вертолет направился к корме и завис рядом с мостиком. За его окнами Огилви мог различить смутные очертания пилота и офицера.

– Мне нужна защита! – рявкнул он. – А вы мне только мешаете!

– Вы получите защиту, когда остановитесь.

– Вы что, хотите сказать, что Иран не может гарантировать безопасного плавания в Персидском заливе? – язвительно осведомился Огилви.

– А что вы предлагаете нам делать в таких обстоятельствах? – вкрадчиво спросил иранец.

– Защищать мирные корабли так же, как их защищает любой приличный флот. Честное слово, командир, не мне рассказывать вам, как это делается.

Иранец немного подождал, потом неохотно спросил:

– Вы предлагаете конвоировать вас?

– Дайте мне эскорт. Прикройте мой корабль с носа и с кормы. Обшаривайте район, который я буду пересекать. Проклятая ракетница Хардена имеет радиус действия полмили. Не подпускайте его к «Левиафану».

Снова наступила пауза, затем иранец заговорил:

– Хорошо, капитан Огилви. Но маршрут буду устанавливать я, а «Левиафан» должен подчиняться.

Огилви повесил трубку и зашел в рубку с улыбкой на лице. Было восемь вечера. Поскольку «Левиафан» должен причалить в Халуле, официальный обед сегодня был отменен. Третий офицер как раз прокладывал на карте курс по данным, полученным со спутника.

– Вольно, – сказал Огилви, когда молодой человек вытянулся, увидев его. – Скажите рулевому, чтобы следил за черномазыми. Сегодня они будут много крутиться рядом с нами.

Он подозвал своего стюарда, который ожидал в тени около двери в штурманскую рубку и велел ему принести обед в левое крыло. Затем Огилви снова вышел на воздух и стал смотреть, как иранцы занимают боевые позиции.

Появившийся с севера фрегат занял позицию точно впереди «Левиафана». Оба корабля разделяло менее мили. Около носа «Левиафана», с правого и левого борта, размещались аппараты на воздушной подушке.

Середину корабля прикрывала пара тральщиков, а корму – еще два аппарата на воздушной подушке. Огилви снова улыбнулся. Он вспомнил войну, когда приходилось плавать на корвете, опекая множество ржавых грузовых калош и танкеров.

Солнце незаметно опускалось за горизонт. Появился стюард с ужином. Он поставил поднос рядом с телефоном и поспешил принести табурет. Огилви приказал ему вернуть табурет в ходовую рубку, откуда стюард его взял, и стал есть стоя, наслаждаясь зрелищем боевых кораблей. Он гордился «Левиафаном» и окружавшим его эскортом. И он был рад, что находится здесь, а не крадется по нефтяным полям в парусной шлюпке.

Позади него на темном небе поднималась холодная серебристая луна, держась подальше от зловещего огня газовых факелов на западе. Затем ее очертания задрожали в теплом воздухе, поднимающемся из труб «Левиафана». Она размягчилась, как воск, и исчезла в маслянистом дыме.

Зазвонил телефон.

– Слушаю вас, второй.

– Иранцы приказывают повернуть на два градуса вправо.

– И что?

– Что прикажете делать, сэр?

– Скажите им, чтобы заткнулись.

Стюард убрал поднос и принес пирожное.

– Унесите его, – приказал Огилви. – Принесите мне бренди.

Он медленно потягивал крепкий напиток, наблюдая, как багровое зарево заливает ночное небо.

* * *

Харден покинул свое убежище и направился в сторону судоходной линии, единственного пути, по которому мог направляться «Левиафан», чтобы дойти до якорной стоянки у Халула. Ветер дул с северо-запада – шамаль в течение дня усиливался и не собирался стихать к ночи. Харден плыл с попутным ветром, держа курс на огненные факелы и движущиеся огни танкеров.

Сейчас он ощущал полное спокойствие. Он хорошо выспался за шесть часов, съел несколько банок консервированного тунца и спаржи и в завершение ужина выпил стакан вина и бутылку «Перье».

«Дракон» лежал на полу каюты, закрепленный в петле у подножия трапа, откуда его можно было быстро поднять в кокпит. Харден собирался держать оружие внизу до последней минуты, потому что, находясь на палубе, оно могло стать мишенью для радара.

Радио было включено и настроено на шестнадцатый канал. Предстоящее прибытие «Левиафана» вызывало многочисленные разговоры в эфире. Большая часть переговоров велась на арабском и персидском. Но даже на языках народов гор и пустыни название корабля – древнее имя морского чудовища, гигантского крокодила, когда-то обитавшего в этом заливе, – звучало вполне отчетливо.

Над головой шумели двигатели вертолетов, и их огни мерцали в красноватом небе. Харден слышал пронзительный вой кораблей на воздушной подушке и глухой рев обычных патрульных катеров. Похоже, что поиски велись тем интенсивнее, чем ближе он подходил к судоходной линии.

Харден посмотрел на свои паруса. Их белая глянцевая материя отражала красное сияние газовых факелов. Фибергласовый корпус, так же как и деревянная мачта, были невидимы для радара, но, по иронии судьбы, яхту можно было увидеть невооруженным глазом. Харден уложил грот вдоль гика и протянул стаксельфал в кокпит, чтобы передний парус можно было быстро спустить.

Вдали он увидел большой буй, отмечающий край судоходной линии. До нее осталось еще две или три мили. Потом он повернет на восток, навстречу своей цели.

Неожиданно его внимание привлекли голоса по радио, и он повернулся к люку, чтобы лучше слышать. Пилот вертолета компании «Арамко» разговаривал со своим приятелем на острове Халул. Летчик направлялся на восток, и вскоре после того, как миновал Сассанское нефтяное поле, которое находилось примерно в сорока милях к востоку от Хардена, он заметил «Левиафан».

– Да у них тут целый флот! – воскликнул он. – Черт! Впереди идет фрегат. По бокам аппараты на воздушной подушке... Ого! Нужно сматываться. Мне на зад села иранская птичка, и, кажется, она хочет, чтобы я убрался. Ухожу! Ухожу!

Харден был рад, что выспался. Если бы он услышал эти слова в том измученном состоянии, в котором пребывал вчера, вряд ли ему удалось бы перенести удар. Он продолжал плыть наперерез морской линии, размышляя, что теперь делать. Еще один разговор по радио подтвердил, что «Левиафан» полностью окружен эскортом из боевых кораблей. Их палубы, наверно, усеяны моряками с биноклями ночного видения и Бог знает какими еще причиндалами.

«Левиафан» находился в трех часах пути от него. Ветер понемногу утихал, и воздух стал более душным. Если повезет, он сможет проскользнуть между двумя конвойными кораблями. Корпус яхты по-прежнему был вымазан нефтью. Можно спустить стаксель и, используя двигатель, подплыть на расстояние выстрела, прежде чем его заметят в красной дымке. Если повезет. Харден покачал головой. На одно лишь везение полагаться нельзя.

Нужно как-то обмануть конвой. Глубоко в трюме был спрятан радарный отражатель, который он снял еще на Малом Койне. За кормой плыл надувной ялик. Его легче было тянуть на буксире, чем спускать воздух и поднимать на палубу. К тому же он мог понадобиться в любой момент. Харден подумал, что можно попробовать установить на резиновой лодке мачту, прикрепить к ней радарный отражатель и в момент нападения оттащить ее в сторону. Отвлечет ли новая цель на экране радара военную эскадру достаточно далеко от «Левиафана», чтобы он смог подойти к танкеру на расстояние выстрела?

С правого борта маячил какой-то танкер, направляясь к Халулу. Харден завел мотор и поспешил проплыть у него перед носом. Дойдя до дальнего края канала, он двинулся во тьму, держа курс на пустое пространство, расположенное в нескольких милях к северу. Этот район по краям был ограничен двумя огнями на нефтяных вышках. Харден направился в центр темного пространства, куда не проникал свет от газовых факелов.

В темноте все более явственно становился виден тусклый электрический свет. Он подумал, что это горит фонарь на вершине заброшенной вышки, которая может послужить убежищем, пока он не соорудит ложную мишень. Харден направился к огню.

Фонарь оказался ближе, чем он предполагал. Харден понял свою ошибку, увидев, что он освещает не нефтяную вышку, а цилиндрический бакен высотой двадцать футов, мягко покачивающийся на невысоких волнах.

Харден обошел вокруг бакена, недоумевая, зачем он тут установлен. Фонарь горел слишком ярко. Он освещал палубу яхты, делая ее видимой с воздуха. Харден повернул штурвал и направился назад в темноту.

Внезапно «Лебедь» резко дернул и застыл на месте.

* * *

Сила удара швырнула Хардена на колени.

Поднявшись на ноги, он выбрал шкот хлопающего паруса. На что налетела яхта? Он не слышал ни звука столкновения, ни скрежета фибергласа – просто судно неожиданно остановилось, как будто попало в мягкую паутину.

В воде что-то плавало. Свет бакена помог Хардену найти непонятный предмет – толстый цилиндр, лежащий на поверхности воды. Он имел двенадцать футов в длину, более фута в диаметре, и оба его конца, изогнувшись, погружались под воду. Харден пытался понять, что это такое. Больше всего штуковина походила на щупальце гигантского спрута.

Харден вздрогнул, несмотря на абсурдность такой мысли. «Лебедь» оказался около буя. Посветив на него фонариком, Харден увидел арабские письмена, а под ними латинские буквы: «Берегись плавучих трубопроводов».

Он наткнулся на прибрежный заправочный буй. Не удивительно, что вокруг буя было открытое пространство: танкерам нужно много места, чтобы разворачиваться. Харден оглядел багровый горизонт в бинокль. Не заметив никаких кораблей, направляющихся к бую, он взял багор и проверил, нет ли вокруг яхты других трубопроводов. Ничего не найдя, он встал на баке и вытянулся над водой как можно дальше.

Трубопровод лежал на поверхности воды, и в свете фонарика был хорошо виден его ярко-оранжевый цвет. Харден не мог достать до трубы багром. Под напором ветра яхта дрейфовала мимо буя, удаляясь от трубопровода. Харден с надеждой ожидал, что будет дальше. Но наконец гибкая труба натянулась и яхта остановилась. Она зацепилась за трубопровод килем.

Харден привязал обрезок троса к небольшому крюку, который хранился вместе с запасными якорями, и прицепил его к багру. Протянув багор как можно дальше, он стал раскачивать его взад-вперед. Крюк качался все сильнее и сильнее. Харден сделал еще один взмах и погрузил кончик багра в воду. Крюк перелетел через шланг, упал в воду и зацепился за него снизу. Харден потянул за крюк, потом схватился за трос и стал тянуть изо всех сил.

Шланг приближался. Харден медленно подтаскивал яхту к трубопроводу, затем попробовал поднять его из воды. Но тот не пошевелился.

Он хорошо представлял себе, что произошло, когда «Лебедь» ударился в шланг носом. Острый киль глубоко вошел в складку пустой трубы. Затем, когда яхта развернулась, шланг обернулся петлей вокруг киля. Если бы на киле не было острых зазубрин, пластиковая труба соскользнула бы с него.

Но тем не менее, если сдвинуться с места, возможно, удастся отцепить яхту от шланга. Харден выбирал стаксель-шкот, пока парус не наполнился ветром, и, обернув шкот вокруг барабана передней лебедки, попытался привести яхту к ветру. «Лебедь» тронулся с места и мягко остановился. Харден дал ему отдрейфовать назад, затем сделал новую попытку. И снова яхта застряла.

Он пытался двигаться под прямым углом к шлангу, но каждый раз после того, как яхта проплывала несколько ярдов, буй снова оказывался рядом и, словно дразнясь, подпрыгивал вверх и вниз. Харден решил, что нужно завести мотор, хотя и был риск сломать винт.

Он снова оглядел горизонт и решил разбить лампу на буе. Но она была ограждена стальной решеткой, как зверь в клетке.

Харден завел мотор и попытался дать задний ход. Задняя кромка киля была перпендикулярной. Плывя задним ходом, вряд ли удастся избавиться от шланга, но зато винт будет удаляться от трубопровода, а не приближаться к нему.

Но шланг по-прежнему не отцеплялся от яхты. Харден неохотно включил переднюю скорость, готовый в любой момент выключить тягу. «Лебедь» двинулся вперед. Харден переключил скорость на нейтральную и позволил яхте, двигаясь по инерции, натянуть шланг. Трубопровод остановил яхту. Харден попробовал сразу дать большой газ, но небольшое пространство, в котором он двигался, не позволяло «Лебедю» набрать скорость и вырваться на свободу.

Оставалась последняя надежда. Он направил яхту вперед, насколько позволял шланг, затем медленно увеличил тягу, держа одну руку на рычаге, чтобы остановить винт, как только яхта вырвется на свободу. Другой рукой он держал ключ зажигания. Скорость вращения все возрастала и возрастала. Тысяча оборотов в минуту, тысяча четыреста, тысяча пятьсот. «Лебедь» содрогался от усилий. Тысяча шестьсот.

Яхта дернулась вперед.

Харден рванул рычаг газа и выключил зажигание, но было поздно. Не успев повернуть ключ, он почувствовал, как винт вгрызся в шланг, и услышал рев, окончившийся громким хлопком. Вал двигателя вращался еще мгновение, прежде чем остановился.

«Лебедь» дрейфовал по большому кругу, повернувшись к бую кормой. Харден упал на пол кокпита, отчаянно ругая себя. Лопнул вал винта. За долю секунды из-за его ошибки яхта отброшена в девятнадцатый век. Теперь он мог плыть только под парусом, и никакой возможности отремонтировать поломку.

Если ко времени прихода «Левиафана» установится штиль, то все его труды пойдут прахом. Если ветер подует с востока – тоже. Если его белые паруса заметят – исход такой же. А их заметит даже дурак. Харден снова выругался.

И вдруг, к своему ужасу, он понял, что «Лебедь» перестал дрейфовать. Расстояние между ним и буем не изменялось. Яхта по-прежнему находилась в ловушке. Шланг намотался на винт. Остался только один способ освободиться.

Он не мог взглянуть на кроваво-черную воду. Его охватил страх, и он чувствовал, будто тело его заковано в стальные кандалы.

* * *

Харден представил себе якорную цепь, удерживающую заправочный буй, скользкую от наросших водорослей. Цепь и подводный трубопровод должны выполнять роль рифа, и, как на естественном рифе, каждая складка будет служить убежищем для рыб или змей. А под водой темно – так темно, что он не увидит их, а свет фонарика только приманка для них.

Укус морской змеи совершенно безболезнен. Вы даже не узнаете, что ее яд проник в ваше тело. Вы поймете, что отравлены, только когда онемеют ноги, как у умирающего Сократа. Тело Хардена сотрясла дрожь.

Если он утопит «Дракон» и подождет до рассвета, то патрульный катер или танкер, прибывший на загрузку, подберут его. Конечно, предстоит пережить много неприятностей, но доказать никто ничего не сможет. Если он попадет в руки арабов или иранцев, ему придется несладко, но он не совершал против них никаких преступлений, и, если повезет, его выдадут американцам, обвиняющим его в краже «Дракона». А когда он окажется в Штатах, Билл Клайн запросто разделается со всеми обвинениями. Чистый послужной список, служба на флоте, выдающийся гражданин, бизнесмен, врач, потрясенный ужасной гибелью жены...

Да, все будет в порядке. Какие еще доказательства, кроме «Дракона»? Никаких. Разве что журнал... Харден поспешно пролистал журнал в поисках криминальных записей. Лучше всего сразу выбросить его за борт. Он так и сделал, и пока журнал летел в воду, из него вывалились письма Ажарату, заложенные между страницами. Одно упало в воду, другое на палубу. Это было второе письмо, то, которое он так и не прочел. Харден поднял его и развернул.

"Вчера я пыталась переубедить тебя. Сомневаюсь, что это мне удалось. Сегодня я сделала еще одну попытку, но в результате получилось любовное письмо. Я так тоскую о тебе, что чувствую то, чего никогда не чувствовала раньше, и говорю такие слова, каких никогда никому бы не сказала. Я люблю тебя так сильно, что не хватит всей жизни, чтобы выразить мою любовь.