Текст книги "Письмена на теле"

Автор книги: Джанет Винтерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

"Если ты не впустишь меня, я умру".

"Умирай"

Мне показалось, что мне еще слишком рано умирать в таком молодом возрасте, тем более от холода. Пришлось бежать по улицам, обратно к своему жилищу, приняв как можно более беспечный вид. Престарелый пенсионер дал мне 50 пенсов в качестве благотворительности, и меня не арестовали. Мы должны быть благодарны за маленькие подаяния. Когда мне наконец удалось дозвониться до Джудит, чтобы сказать ей, что между нами все кончено и спросить получу ли я назад свои вещи, она ответила мне: "Я их сожгла"

Возможно мне не суждено иметь какое-либо имущество. Возможно оно блокирует мое духовное развитие, и мое высшее существо постоянно выбирает ситуации, чтобы освободить меня от бремени материальных вещей. Это утешительная мысль, и это немного лучше, чем ползать на коленях перед Джудит. Я очень ценю ее.

Посреди всех моих ребяческих сует, лицо Луизы, слова Луизы: "Я никогда не отпущу тебя". Это то, что всегда пугало меня, то, чего мне удавалось избегать на протяжении всех своих ненадежных любовных связей. Первые шесть месяцев я нуждаюсь в постоянной подзарядке. Все эти полуночные звонки, вспышки энергии, возлюбленная, как аккумулятор для всех твоих подсевших батареек. После моего последнего глумления с Вирсавией, во мне созрела решимость никогда не повторять ничего подобного. Я подозреваю, что возможно мне просто нравится подвергаться издевательствам, и если это так, то мне следует хотя бы научиться надевать на себя запасное пальто. Жаклин была этим пальто. Она приглушила мои чувства. С ней мне удалось забыть о чувствах и погрязнуть в удовлетворенности. Вы говорите, что удовлетворенность это чувство? Вы уверены, что это не отсутствие чувств? Я приравниваю это к тому определенному оцепенению, которое наступает после посещения дантиста. Как будто бы нет боли, но все же она есть, хоть и в слегка наркотическом дурмане. Удовлетворенность – это положительная сторона смирения. В ней есть своя привлекательность, но негоже носить пальто, мягкие тапочки и толстые перчатки, когда единственное, что действительно нужно твоему телу – это нагота.

Пока не появилась Жаклин, мне редко удавалось вспоминать о своих бывших подружках. У меня никогда не хватало на это времени.

С Жаклин я являю собой пародию на полковника в отставке, занимающегося охотой – твидовый очаг с выставленными в ряд трофеями и дюжиной историй о каждом из них. Я ловлю себя на том, что фантазирую с бокалом шерри в руках и предаюсь мысленному флирту с Инге, Кэтрин, Вирсавией, Джудит, Эстель... Эстель не вспоминалась мне уже очень давно. Она держала фирму по металлическому лому. Нет-нет-нет! Я не хочу возвращаться опять во времена, напоминающие фантастический триллер. Что с того, что у Эстель был Роллс-Ройс с откидным верхом и пневматическими сидениями? Я все еще помню их кожаный запах.

Лицо Луизы. Ее неистовый взгляд испепеляет мое прошлое. Возлюбленная подобна азотной кислоте. Уповаю ли я на спасителя в лице Луизы? Мощное вымывание всех моих подвигов и преступлений, оставляющее после себя чистую и блестящую плиту. В Японии делают девственную плеву из яичного белка. По меньшей мере за 24 часа вы можете получить новую девственную плеву. Мы в Европе предпочитаем половинку лимона. Это является не только актом грубого пессария, но и создает трудности даже для самых настойчивых из мужчин, даже с кажущимся наиболее уступчивыми женщинами. Трудный доступ ассоциируется с новизной. Мужчина верит, что его маленькая невеста несет в себе удовольствие неизведанной глубины. Он может предвкушать момент, когда начнет погружаться в нее дюйм за дюймом.

Обманывать легко. Нет шика неверности. Брать взаймы, в обмен на доверие, которое оказывает тебе кто-то, поначалу ничего не значит. Вы уходите, забрав его с собой, берете еще немного, и еще немного пока не остается ничего, что можно взять. Странно, ведь ваши руки должны быть переполнены тем, что вы взяли, но вы смотрите на них и они пусты.

Когда я говорю "Я буду хранить верность тебе", я рисую себе укромное место не досягаемое для других желаний. Никто не может узаконить любовь нельзя приказать любить или превратить любовь в услугу. Любовь принадлежит сама себе, она глуха к мольбам и непреклонна перед жестокостью. Любовь это не то, о чем можно вести переговоры. Любовь это единственное, что сильнее желания и единственная веская причина для того, чтобы противостоять соблазну. Кое-кто скажет, что можно забаррикадировать дверь, чтобы избежать соблазна. Это говорят те, кто думает, что случайные желания можно выставить из сердца, как меняльщиков из храма. Может быть они и могут, если они патрулируют слабые места своей жизни и днем и ночью – не смотрят, не вдыхают запахов, не мечтают. Самый надежный Охранник, санкционированный церковью и одобренный государством – это брак. Поклянись, что останешься верным только ему или ей и волшебным образом это случится. Супружеская измена также сильно связана с разочарованием, как и с сексом. Чары больше не действуют. Вы отдали все свои деньги, съели торт и они не действуют. Это не ваша вина, не так ли?

Брак это тончайшее оружие против желания. С таким же успехом вы можете идти с игрушечным ружьем на питона. Один мой друг, банкир и очень богатый человек, который объехал весь мир, сказал мне как-то что собирается жениться. Для меня это было большой неожиданностью, потому что много лет подряд он был помешан на одной танцовщице, которая, по своим собственным, непонятным и веским причинам, никак не хотела связывать себя обязательствами. Наконец он потерял терпение и выбрал приятную, уравновешенную девушку, которая занималась верховой ездой. Мы встретились с ним в его квартире за несколько дней до женитьбы. Он рассказывал мне и о том, как серьезно он относится к браку, и о том, каким прекрасным кажется ему свадебный ритуал. В его рамках он чувствовал себя счастливым. Как раз в это время в дверь позвонили и вручили счет за целый автобус белых лилий, которые ему привезли. Он тщательно расставлял их по квартире и высказывал мне свои идеи о любви, когда снова позвонили в дверь и принесли ему счет за ящик "Вдовы Клико" и огромную банку с икрой. В его комнате был накрыт стол и можно было заметить как часто он смотрит на часы.

"Я не могу представить себе" – сказал он, "что после свадьбы я смогу спать с другими женщинами". В дверь позвонили в третий раз. Это была танцовщица. Она приехала на выходные.

"Я еще не женат" – сказал он.

Когда я говорю: "Я не буду изменять тебе", мне следует подразумевать это несмотря на формальности, взамен формальностей. Если я изменю тебе сердцем, я потеряю часть тебя. На твоем светлом образе появится пятно. Я могу не заметить это один раз или два, может быть я буду гордиться собой, что получаю удовольствие от своего рода плотских экскурсий самым рассудочным способом. И все же этим я притуплю тот острый кремень, который искрится между нами – наше желание друг к другу, стоящее выше всех других желаний.

Кинг-Конг. Огромная горилла на крыше Эмпайер Стэйт Билдинг, держащая Фэй Рэй в своей руке. Стая самолетов послана туда, чтобы подстрелить монстра, но он сметает их, как мух. Объятый желанием двухместный биплан с надписью "молодожены" на борту вряд ли даже поцарапает зверя. Вы все еще лежите без сна среди ночи нервно теребя свое обручальное кольцо.

С Луизой я хочу другого. Я хочу проводить с ней праздники и возвращаться с ней домой. Она – острие и вдохновение для меня, но мне нужно поверить в это помимо этих шести месяцев. Мои биологические часы, которые укладывают меня в постель по ночам и будят меня по утрам в регулярной 24-часовой манере, образовали дугу большего размера, чем та, которая, казалось, установлена на 24 недели. Мне нужно пройти через нее, мне удалось это сделать, но я не могу остановить ее бег. С Вирсавией, моей самой продолжительной трехгодичной любовью, самые точные часы начинали обманывать. Она была настолько мала тогда, что хотя и занимала изрядный промежуток моего времени, вряд ли заполняла собой весь мой день. В этом возможно таился ее секрет. Если бы она лежала со мной, ела со мной и убирала квартиру, и купалась со мной, может быть мне бы захотелось сбежать через шесть месяцев, или, по крайней мере, у меня бы появилось такое желание. Я думаю она знала это.

Итак, что же влияет на биологические часы? Что останавливает их, замедляет их, ускоряет их ход? Этот вопрос охватывает узкую область науки, которая называется хронобиология. Интерес к часам возрастает, потому что наша жизнь становится все более и более искусственной и мы пытаемся управлять природой переделывая ее по своим меркам. Те, кто работает по ночам и те, кто часто летает из страны в страну – абсолютные жертвы своих упрямых биологических часов.

Гормоны – неотъемлемая деталь таких часов, также как и социальные факторы и факторы окружающей среды. Постепенно становится ясно, что главный фактор здесь – свет. Количество света под которым мы оказываемся решительно воздействует на наши часы. Свет. Свет как дисковая пила, раскрывающая тело. Следует ли мне лежать солнечными часами под пристальным взглядом Луизы? Это рискованно: человеческие существа сходят с ума, если нет ни малейшей тени, но каким еще образом можно сломить привычку, усвоенную в течение всей жизни?

Луиза обхватывает своими ладонями мое лицо. Я чувствую как ее длинные пальцы скользят по моим скулам, ее большие пальцы поддерживают мой подбородок. Она притягивает меня к себе, нежно целуя меня, ее язык под моей нижней губой. Я обвиваю ее руками, не зная кто я – возлюбленное существо или ребенок. Я хочу, чтобы она спрятала меня под своими юбками от всех опасностей. Я по прежнему ощущаю острый порыв желания и, одновременно, чувство сонного безопасного покоя, как в лодке, которая была у меня в детстве. Она обрушивает меня на себя, спокойная как море. Море под ясным небом. Лодка со стеклянным дном. Ничего вокруг не предвещает опасности.

"Поднимается ветер" – сказала она.

Луиза, позволь мне плыть по тебе, по этим одухотворенным волнам. Моя вера как вера святых, плывущих в утлом рыбачьем суденышке. Что заставляло их отправляться по морю в те далекие времена, до 1000-го года, когда ничто не защищало их от моря, кроме кусков кожи и шпалер. Что заставляло их уверенно отправляться в другие места, не существующие на карте, неведомые им? Я вижу их сейчас, как они едят черный хлеб с медовыми сотами и укрываются от дождя звериными шкурами. Их тела пострадали от погоды, но их души прозрачны. Море лищь средство, а не цель. Они верят в него несмотря на знамения. Древние пилигримы несли церковь в своих сердцах. Они были нерукотворными храмами. Эклизиастом Бога. Сигнал паромщика был той песней, которая вела их по волнам. Их гортани были открыты для Бога Смотрите на них – головы откинуты назад, рты открыты, и никого рядом с ними кроме чаек, которые спускаются на корму. Их голоса создавали шатер из благословения, который укрывал их от слишком соленого моря и недружелюбного неба. Любовь гнала их вперед. Любовь приводила их назад домой. Любовь укрепляла их руки для весел и согревала их мышцы в ненастье Путешествия, которые они совершали, выходили за пределы здравого смысла: кто оставляет домашний очаг ради открытого моря? Особенно без компаса, особенно зимой, особенно в одиночестве. То, чем вы рискуете указывает на то, что вы цените. Где есть любовь, там очаг и поиск приключений сливаются воедино.

Луиза, я с радостью сожгу прошлое для тебя, уйду и не оглянусь назад. В прежние времена во мне было много безрассудства, цена не имела для меня значения, забывалась. На этот раз все просчитано заранее. Я знаю, чего стоит освободиться от багажа всей прожитой жизни. Я знаю это и мне все равно. Ты создала для меня место, которое не потревожат ассоциации. Это может обернуться пустотой, а может стать избавлением. Конечно же я хочу рискнуть. Я хочу рискнуть, потому, что накопленная мною жизнь начинает плесневеть.

Она целует меня и в ее поцелуе – вся многогранность ее страсти. Любовник и ребенок, девственница и распутник. Целовали ли меня раньше? Я чувствую в себе пугливость необъезженного жеребенка. Я чувствую в себе самоуверенность Меркуцио. Это та женщина, с которой мы вчера занимались любовью, ее вкус свежестью лежит на моих губах, но останется ли она? Я дрожу как школьница.

"Ты дрожишь" – говорит она

"Наверное мне холодно".

"Дай мне согреть тебя"

Мы лежим на полу спиной к дневному свету. Мне достаточно того света, который есть в ее прикосновениях, ее пальцах, гладящих мое тело, возбуждающих мои нервные окончания. С закрытыми глазами я начинаю путешествие по ее позвоночнику, этой ее булыжной мостовой, которая приводит меня к расселине и влажной долине, а потом глубокой впадине для того, чтобы утонуть в ней. Что еще есть в мире кроме тех мест, которые ты открываешь на теле своей возлюбленной? После занятий любовью мы вместе отдыхаем. Мы смотрим как полуденное солнце скрывается за садом, длинные тени раннего вечера создают узоры на белой стене. Я держу Луизу за руку, чувствуя ее и ощущая, что может произойти еще одна близость – узнавание другого человека, более глубокое, нежели сознательное, больше вселяющееся в тело, нежели в разум. Я не понимаю это ощущение, я спрашиваю себя не является ли это чувство обманом, мне никогда не доводилось испытывать ничего подобного, хотя случилось наблюдать это у одной супружеской пары, прожившей много лет вместе. Время не уменьшало их любовь. Казалось, что они превратились в одно целое, не утратив своих индивидуальностей. Такое встретилось мне лишь однажды и вызвало во мне чувство зависти. Быть с Луизой вызывает во мне странное чувство deja vu. Я не знаю ее достаточно хорошо и все же я хорошо ее знаю. Не благодаря фактам и числам, (хотя я все время спрашиваю ее обо всем, что касается ее жизни), а благодаря определенному доверию, которое я испытываю к ней. В тот день у меня было чувство, что мы всегда были здесь с Луизой и что мы хорошо знали друг друга.

"Я говорила с Элгином" – сказала она. "Я сказала ему что ты для меня значишь. Я сказала ему, что мы спали вместе"

"Что он сказал?"

"Он спросил на какой кровати".

"На какой кровати?"

"Наша супружеская кровать, думаю так он ее называет, он сделал ее, когда мы жили на мои деньги в крошечном домишке. Он проходил практику, я преподавала, он стелил постель по вечерам.... Она очень неудобная. Я сказала ему, что мы спали на моей кровати "Для женских случаев". Тогда он немного успокоился".

Могу представить себе как Элгин относится к своей кровати Вирсавия всегда настаивала, чтобы мы спали на ее супружеской постели. Мне непременно нужно было спать на его месте. Это было осквернением чистоты, чему я сопротивляюсь – кровать должна быть безопасным местом. Небезопасно знать, что стоит тебе отвернуться, и твое место займет другой. Сейчас я выставляю напоказ мои угрызения совести, Но в то время это меня не останавливало. Я презираю себя за это.

"Я сказала Элгину, что должна иметь возможность встречаться с тобой, свободно приходить и уходить с тобой. Я сказала ему, что не буду обманывать и не хочу, чтобы он обманывал меня... Он спросил меня, хочу ли я уйти от него и я честно сказала, что не знаю."

Она поворачивает ко мне свое лицо серьезное и встревоженное. "Я честно не знаю. Ты хочешь, чтобы я ушла от него?"

Я сглатываю слюну и делаю усилие, чтобы попытаться ответить.

Ответ, идущий из самого сердца комом стоит в моем горле: "Да. Собирайся прямо сейчас". Я не могу это произнести, ответ приходит из головы: "Давай посмотрим, что у нас получится"

Лицо Луизы выдает ее только на секунду, но я знаю, что она тоже хотела услышать "да" от меня. Мне хотелось помочь нам обоим.

"Мы можем решить это в течение 3 месяцев. Это будет честнее, правда? По отношению к Элгину, к тебе?"

"А как насчет тебя?"

Я пожимаю плечами. "У меня с Жаклин все кончено. Я здесь к твоим услугам, если ты хочешь взять меня".

Она сказала: "Я хочу дать тебе нечто большее, чем адюльтер".

Я смотрю на ее прекрасное лицо и думаю: Мне еще рано. Мои ботинки все еще запачканы грязью прошлой жизни.

Я говорю: "Вчера ты разозлилась на меня, ты обвинила меня в том, что я собираю трофеи и просила меня не признаваться тебе в любви до тех пор, пока я не признаюсь в этом себе. Ты была права. Дай мне время, чтобы сделать то, что мне нужно сделать. Не облегчай мой путь. Мне нужно убедиться в этом. Я хочу, чтобы ты была уверена."

Она кивает: "Когда я увидела тебя два года назад, я подумала, что ты самое красивое создание из всех существ мужского и женского пола, каких я когда-либо видела".

Два года назад, о чем она говорит?

"Я увидела тебя в парке. Я шла следом, наверное около часа, а потом вернулась домой. Я никогда не могла представить, что встречу тебя снова. Я представляла тебя лишь как игру моего воображения.".

"Ты часто преследуешь людей в парке?"

Она засмеялась. "Никогда раньше и только один раз после этого. Это было второй раз, когда я увидела тебя. В Британской библиотеке. Я запомнила номер твоего места и узнала у библиотекаря твое имя. По твоему имени я нашла твой адрес, и поэтому, шесть месяцев назад, на дороге перед твоей дверью оказалось промокшее, несчастное создание.

"Ты сказала мне, что у тебя украли сумку"

"Да"

"Ты спросила меня не разрешу ли я тебе высохнуть и позвонить твоему мужу"

"Да"

"Все это было неправдой?"

"Я должна была поговорить с тобой. Это было единственное, о чем я могла думать. Не очень умно. А потом я встретила Жаклин и подумала, что мне нужно остановиться, подумала об Элгине и попыталась остановиться. Я тешила себя надеждой, что мы сможем быть друзьями, и что если я буду твоим другом, этого будет достаточно. Мы были хорошими друзьями, правда?"

Я размышляю о том дне, когда Луиза появилась у моего порога. Она была как Пак, возникший из тумана. Ее волосы серебрились дождем, струи дождя стекали по ее груди, ее форма угадывалась под ее промокшим муслиновым платьем.

"Это Эмма, леди Гамильтон подала мне идею", сказала Луиза, украв мои мысли. "Она когда-то намочила свое платье перед тем как выйти на улицу. Это очень провокационный прием, но с Нельсоном он сработал".

Не нужно больше Нельсона.

Да, тот день. Я вижу ее из окна моей спальни и тут же выбегаю из дома. Это акт доброй воли с моей стороны, но совершенно восхитительный для меня. Это именно я звоню ей на следующий день. Она очень любезно приглашает меня на ланч. У меня нет комплексов, но "красота" не совсем подходящее слово для описания моей внешности – это то слово, которое можно применить к очень немногим людям, к таким как Луиза. Я говорю ей это.

"Ты не видишь то, что вижу я". Она проводит рукой по моему лицу.

"Ты чистое озеро в котором играет свет".

Кто-то барабанит в дверь. Мы оба вскакиваем.

"Это может быть Жаклин" – говорит Луиза. "Я думала, что она вернется, когда стемнеет".

"Она не вампир"

В дверь перестали стучать и кто-то осторожно вставил ключ в замочную скважину. Может быть Жаклин проверяла есть ли кто-то дома?

Я слышу как она входит в спальню. Потом она открывает дверь в гостиную. Видит Луизу и начинает рыдать.

"Жаклин, почему ты украла все мои вещи?"

"Я ненавижу тебя"

Я пытаюсь уговорить ее присесть и что-нибудь выпить, но как только она берет в руки стакан, она швыряет его в Луизу. Она промахивается и стакан вдребезги разбивается о стену. Она делает резкий прыжок, хватает один из самых острых и больших осколков и нацеливается на лицо Луизы. Я хватаю Жаклин за кисть и выворачиваю ее руку за спину. Она кричит и роняет осколок.

"Убирайся" – говорю я. "Отдай мне ключи и убирайся". Все выглядит так, как будто мы никогда не жили вместе. Я хочу вычеркнуть ее. Я хочу стереть ее глупое, пылающее гневом лицо. Она не заслуживает этого, в глубине души я осознаю, что это не ее слабость, а моя привела нас к этому постыдному дню. Мне следовало бы смягчить ситуацию, просто отвести удар, но вместо этого я даю ей пощечину и вырываю ключи из ее кармана.

"Это тебе за ванную" – говорю я пока она ощупывает свой окровавленный рот. Жаклин спотыкаясь добирается до двери и плюет мне в лицо. Я хватаю ее за воротник и выпроваживаю к ее машине. Она уносится не включив фары.

Я стою наблюдая, как она удаляется, мои руки безвольно висят вдоль туловища. Я со стоном опускаюсь на низкую стену за моим домом. Воздух холодный и остужающий. Почему это случилось? Мои хорошие манеры всегда были предметом моей гордости, мне всегда нравилось практиковать и диктовать интеллигентную чувствительность между партнерами. А теперь я напоминаю себе какого-то дешевого головореза в драке. Она разозлила меня и моей реакцией на это был сильный удар. Сколько раз это случалось на улице? Сколько раз чужая жестокость вызывала во мне презрительную усмешку?

Я хватаюсь руками за голову и плачу. Это злодейство – дело моих рук. Еще одни испорченные взаимоотношения, еще одно израненное человеческое существо. Когда я остановлюсь? Я ударяю кулаком по грубой кирпичной стене. Всегда найдется оправдание, хорошая причина, для объяснения нашего поведения. Я не могу думать о хорошей причине.

"Хорошо" – говорю я себе "Это твой последний шанс. Если ты чего-нибудь стоишь докажи это сейчас. Луизу нужно заслужить.".

Я возвращаюсь в дом. Луиза сидит очень тихо. Она держит в руках разбитый стакан и смотрит сквозь него как сквозь магический кристалл.

"Прости меня" – говорю я

"Я не пострадала в этой драке". Она повернулась ко мне, ее пухлые губы превратились в одну длинную прямую линию "Если ты когда-нибудь ударишь меня, я уйду".

Мой желудок сжался. Я хочу защитить себя, но не могу открыть рот.

Я не доверяю своему голосу.

Луиза встает и идет в ванную. Она не знала что там творится. Я слышу как она открывает дверь и внезапно издает глубокий вздох. Она возвращается в комнату и протягивает мне руку. Весь остаток вечера мы проводим отмывая ванную.

Что интересно в узлах, так это их формальная сложность. Даже самый простой генеалогический узел, трилистник, с его тремя неравно симметричными долями, имеет как математическую так и художественную красоту. Говорят, для верующих, узел царя Соломона воплощал собой квинтэссенцию всех знаний. Для вязальщиков ковров и одежды во всем мире, выбор узла зависит от их неожиданности. Узлы могут меняться, но они должны быть традиционными. Все неформальные узлы – запутанные узлы.

Мы с Луизой были связаны одной любовной петлей. Шнур, обвивающий наши тела не имел резких изгибов и коварных витков. Наши запястья не были связаны, не было петли вокруг нашей шеи. В Италии в XVI и XV столетии любимым видом спорта было связывать двух бойцов вместе крепкой веревкой и заставлять их сражаться до смерти. Часто смерть наступала от того, что проигравший не мог отступить, а победитель редко щадил его. Победитель сохранял веревку и завязывал на ней узел. Ему достаточно было расхаживать с ней по улицам, чтобы наводить ужас на прохожих.

Я не хочу, чтобы ты видела во мне противника, я также не хочу видеть противника в тебе. Я не хочу бить тебя ради удовольствия бить, запутывая те четкие линии, которые нас связывают вместе, заставлять тебя то опускаться на колени, то с силой поднимать тебя с колен. Публичное лицо жизни в хаосе. Я хочу чтобы кольцо вокруг наших сердец было проводником, а не кошмаром. Я не хочу затягивать туже, чем ты можешь вынести. Я также не хочу оставлять свободный конец из которого можно сделать петлю, чтобы повеситься.

Я сижу в библиотеке и пишу это для Луизы, глядя на копию иллюстрированного манускрипта, где первая буква – огромная "Л". "Л", вырисованная в форме птиц и ангелов, которые скользят между штрихами, проведенными ручкой. Буква представляет собой лабиринт. Снаружи, на верхушке Л, стоит пилигрим в шапке и монашеском одеянии. В середине буквы, раздвоенная форма которой образовывает прямоугольник, находится Агнец Божий. Как пилигрим пройдет по лабиринту, лабиринту такому простому для ангелов и птиц? Очень долго я пытаюсь найти дорогу, но сверкающие змеи заводят меня в тупик. Я сдаюсь и закрываю книгу, забыв, что первым словом в ней было "Любовь".

В последующие недели мы с Луизой остаемся вместе настолько долго, насколько это возможно. Ей приходится с осторожностью относиться к Элгину, мне приходится с осторожностью относиться к ним обоим. Осторожность вымотала меня.

Однажды ночью, после того как мы поужинали лазаньей с дарами моря и выпили бутылку шампанского, мы так неистово занимались любовью, что "Для женских случаев" двигалась по полу под напором нашего вожделения. Мы начали у окна и закончили у двери. Хорошо известно, что моллюски действуют возбуждающе: Казанова ел сырые мидии перед тем, как удовлетворить женщину, но он также верил в симулирующую силу горячего шоколада.

Ловкость пальцев, язык глухонемых, символизированный на теле, на вожделеющем теле. Кто научил тебя писать кровью на моей спине? Кто научил тебя выжигать клеймо руками? Ты оставила знак на моих плечах, отметив меня своим именем. Подушечки твоих пальцев

превратились в литеры, ты впечатала свое послание в мою кожу, впечатала смысл в мое тело. Твоя азбука морзе совпадает с биением моего сердца. До того как ты появилась, у меня было крепкое сердце, мне всегда можно положиться на него, оно служило мне верой и правдой и крепло в бою.Теперь ты настроила его биение под свой собственный ритм; ты играешь на мне, палочки отскакивают от моей туго натянутой кожи.

Письмена на теле – это секретный код, видимый только при определенном освещении. Вся моя жизнь содержится здесь. В некоторых местах палимпсест сделан так сильно, что буквы можно осязать, как в азбуке для слепых. Я люблю хранить свое тело свернутым, вдали от любопытных глаз. Никогда не разворачивая его настолько, чтобы можно было прочесть весь рассказ. Откуда мне было знать, что Луиза читает руками. Она перевела меня с моего языка и создала свою собственную книгу.

Мы стараемся не шуметь из-за Элгина. Он создает видимость, что его нет, но Луиза предполагает, что он дома. Мы любим друг друга молча, в темноте, и когда моя ладонь исследует форму ее тела я спрашиваю себя – во что время превратит эту кожу, всегда такую новую для меня. Сотрутся ли мои ощущения при осязании этого тела? Почему проходит страсть? Время, которое отнимает свежесть у тебя, отнимет и мою свежесть. Мы упадем, как созревшие плоды, и покатимся вместе по траве. Милый друг, позволь мне лежать рядом с тобой и смотреть на облака, пока земля не покроет нас и мы не исчезнем.

На следующее утро, во время завтрака появляется Элгин. Это настоящее потрясение. Его лицо бледное, как и его рубашка. Луиза незаметно скользит на свое место у края длинного стола. Я занимаю нейтральную позицию между ними. Я намазываю тост маслом и откусываю его. От этого звука качнулся стол. Элгин поморщился.

"Обязательно производить столько шума?"

"Извини Элгин" – говорю я, роняя на стол крошки от тоста.

Луиза передает мне чайник и улыбается.

"Чему ты так радуешься?" говорит Элгин, "Вы оба не спали всю ночь".

"Ты сказал мне, что придешь только сегодня" – говорит Луиза спокойно.

"Я вернулся домой. Это мой дом. Я заплатил за него".

"Это наш дом, и я предупреждала тебя прошлой ночью, что мы будем здесь".

"C таким же успехом я мог бы спать в борделе"

"Я думала, что именно этим ты и занимаешься" – говорит Луиза. Элгин встает и бросает свою салфетку на стол. "Я совершенно измотан, но я собираюсь пойти на работу. От моей работы зависят жизни людей, но из-за тебя я сегодня не в лучшей форме. Можешь считать себя убийцей.".

"Могу но не буду" – говорит Луиза Мы слышим, как он громыхает своим горным велосипедом в прихожей. Через окно я вижу как он надевает свой розовый шлем. Ему нравилось ездить на велосипеде, он считал, что это полезно для сердца.

Луиза погружается в размышления. Я выпиваю две чашки чая, умываюсь и начинаю подумывать о том, чтобы уйти домой, когда она подходит ко мне сзади и обнимает меня, уткнувшись подбородком в мое плечо.

"Это не действует" – говорит она.

Она просит меня подождать три дня и обещает прислать мне сообщение по прошествии этих дней. Я киваю, по собачьи молча, и ухожу в свою конуру. Что мне теперь делать с этой безнадежной влюбленностью? Я пребываю в страхе. Я провожу три дня в попытках снова и снова рационалистически объяснить нас, создать гавань в бушующем море, где я могу качаться на волнах и наслаждаться прекрасным видом. Но нет никакого прекрасного вида кроме лица Луизы. Я думаю, что в ней много эмоциональности, которая за пределами рациональности. Я никогда не знаю, что она сделает в следующий момент. Я все еще нагружаю на нее весь свой ужас. Я все еще хочу, чтобы она возглавляла нашу экспедицию. Почему мне так трудно признать, что мы оба одинаково тонем? Тонем друг в друге? Судьба это мучительное понятие. Я не хочу зависеть от судьбы, я хочу выбирать. Если выбор настолько суров: быть Луизе или не быть Луизе– тогда никакого выбора нет.

Первый день я провожу в библиотеке, пытаясь работать над своим переводом, но на самом деле только расписываю на промокательной бумаге насущные вопросы моей жизни. Страх пронизывает меня насквозь. Глубокий страх никогда больше не увидеть ее. Я не нарушу данное мной слово. Я не подойду к телефону. Я рассматриваю сидящие в ряд, прилежно склоненные головы. Темные, светлые, седые, лысые, в париках. И везде вокруг я вижу яркое красное пламя. Я знаю, что это не Луиза, но я не могу отвести глаз от этого цвета. Он утешает меня также, как какой-нибудь медведь может утешить ребенка, внезапно оказавшегося в лесу. Этот цвет не принадлежит мне и в то же время принадлежит. Если я прищурю глаза, вся комната зальется красным цветом. Купол освещен красным цветом. Я представляю себя зернышком граната. Некоторые люди утверждают, что настоящим яблоком Евы был гранат – плод матки. Я могу собственными зубами прогрызть дорогу в вечный ад ради того, чтобы попробовать тебя.

"Я люблю ее, что я могу сделать?"

Сидящий напротив джентльмен, в вязаном жилете, поднимает голову и хмурится. Я нарушаю правила и разговариваю вслух. Хуже того, я разговариваю с собой. Я хватаю свои книги и мчусь бегом из комнаты, мимо подозрительно озирающих меня охранников и дальше, прочь, вниз по ступенькам, между массивных колонн Британского Музея. Я несусь домой, в совершенном убеждении, что никогда больше не увижу Луизу. Она уедет с Элгином в Швейцарию и родит ребенка. Год назад Луиза оставила работу по просьбе Элгина, чтобы они могли завести семью. У нее случился выкидыш, и ей больше не хотелось повторять это. Она говорила мне, что твердо решила не иметь ребенка. Верю ли я ей? Она назвала мне одну причину, которая показалась мне убедительной: "Он может оказаться похожим на Элгина".