Текст книги "Письмена на теле"

Автор книги: Джанет Винтерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Не существует ни одного немого фильма, снятого в цвете, но картины в окне были именно такими. Все двигалось в странном подобии заводных механизмов. Почему тот мужчина поднимает руки? Руки девушки беззвучно двигаются над фортепиано. Только пол дюйма стекла отделяют меня от молчаливого мира, в котором я не существую. Они не знают, что я здесь, но я так же близко к ним, как и любой другой член их семьи. Более того – пока их губы двигаются на манер золотой рыбки, я создаю сценарий и в моей власти вложить слова в их рты. Однажды у меня была подружка, с которой мы обычно играли в эту игру, гуляя вокруг шикарных домов, когда у нас не было ни гроша, и придумывая истории о жизни освещенных софитами, благополучных семейств.

Ее звали Кэтрин, она хотела стать литератором. Она говорила, что изобретать такие маленькие сценарии для неожиданных вещей было хорошей зарядкой для ее воображения. Мне не хотелось стать литератором, но у меня не было возражений против того, чтобы носить за ней ее блокнот. В одну из тех темных ночей, мне как-то пришло в голову, что все фильмы – это ужасное притворство. В реальной жизни, особенно после 7 вечера, человеческие существа, предоставленные сами себе, вряд ли вообще передвигаются. При виде их, меня периодически охватывала паника, и мне казалось, что мы должны вызвать скорую помощь.

"Никто не может сидеть без движения так долго" – говорю я "Она должно быть умерла. Посмотри на нее, у нее уже началась трупное окоченение, она даже не моргает."

Потом мы шли в дом кино, где показывали Шаброля или Ренуара и где на протяжении всего фильма актеры только и делали, что входили и выходили из спален, стреляли друг в друга и разводились. Мне все это надоело. Французы претендуют на то, чтобы быть источником интеллектуальности, но для нации мыслителей они слишком много суетятся. Мышление должно быть процессом, свободным от физического движения. Они впихивают больше действий в свои высокохудожественные фильмы, чем это удается сделать американцам в дюжине фильмов с Клинтом Иствудом. "Джульет и Джим" – это боевик.

Мы были так счастливы в те сырые беззаботные ночи. Мне казалось, что мы Шерлок Холмс и Доктор Ватсон. Мне было известно мое место. А потом Кэтрин сказала, что она уходит. Ей не хотелось это делать, но она считала, что писательница не может быть хорошей компанией. "Это только дело времени" сказала она "Я превращусь в алкоголичку и забуду как готовить".

Мне хотелось подождать, сделать попытку и пережить эти трудности. Она печально покачала головой и похлопала меня по плечу.

"Заведи собаку".

Конечно же, для меня это было огромным потрясением. Мне очень нравились наши прогулки по ночам, короткие остановки в рыбном магазине, и то, как на рассвете мы заваливались в одну постель.

"Могу ли я что-нибудь сделать для тебя до того, как ты уйдешь?"

"Да", – сказала она "Ты знаешь почему Генри Миллер говорил: "Я писал своим членом"?

"Потому что так оно и было. Когда он умер, между его ног не нашли ничего, кроме старой ручки".

"Ты все выдумываешь" – сказала она

Разве?

Я сижу на скамейке, вода стекает с меня ручьями, я улыбаюсь. Это не самый счастливый день в моей жизни, но сила воспоминаний такова, что какое-то время может отодвинуть реальность. Или память более реальное место? Я поднимаюсь и выжимаю шорты. Уже стемнело; по ночам парк принадлежит другим людям а я к ним не принадлежу. Лучше пойти домой и увидеться с Жаклин.

Когда я наконец прихожу домой, дверь оказывается запертой. Я пытаюсь войти, но изнутри на двери висит цепочка. Я кричу и колочу в дверь. Наконец открывается почтовый ящик, и из него выскальзывает записка. В ней написано УБИРАЙСЯ. Я нахожу ручку и пишу на обороте. ЭТО МОЯ КВАРТИРА. Мои опасения подтвердились: ответа не последовало. Второй раз за этот день я оказываюсь у Луизы.

"Сегодня мы будем спать на другой кровати", сказала она наполняя ванну облаками пара и фимиамом масел. "Я прогрею комнату, а ты будешь лежать в ванной и пить какао. Хорошо, Кристофер Робин?"

Да, в голубом колпаке или без него. Как это трогательно, и как невероятно. Я не верю в происходящее. Жаклин должна была знать, что я приду сюда. Зачем она сделала это? Не сговорились ли они, чтобы наказать меня? Наверное я уже на том свете и это Судный День. Судный или нет, я не могу вернуться к Жаклин. Что бы ни случилось здесь, хоть я и держусь до конца, я знаю, что связь между мной и нею разорвана слишком глубоко, чтобы можно было что-то исправить. В парке, под дождем мне пришло в голову, что Луиза, это та женщина, которую я хочу, даже если ее не будет со мной. Надо признаться, что Жаклин никогда не была желанна, просто она приблизительно приняла правильную форму, чтобы на какое-то время подходить мне.

Стыковка молекул – это серьезная проблема для биохимиков. Есть много способов сопоставить молекулы, но очень немногие из этих способов могут приблизить их до такой степени, чтобы связать. На молекулярном уровне успех может означать открытие той синтетической, то есть той химической структуры, которая соответствует, скажем, форме белка на опухолевой клетке. Если вы проделаете эту очень рискованную ювелирную работу, вы сможете найти средство для лечения ракового новообразования. Но молекулы и человеческие существа это только часть живых существ во вселенной безграничных возможностей. Мы дотрагиваемся друг до друга, приближаемся и отталкиваемся, проплываем по полю притяжения, которое мы не понимаем. Стыковка здесь, в Луизе способна залечить израненное сердце, но с другой стороны это может оказаться дорогостоящим и губительным экспериментом.

Я одеваю грубый махровый халат, который Луиза оставила мне. Я надеюсь, что он не принадлежит Элгину. Был такой трюк в сфере ритуальных услуг, когда владелец похоронного бюро и его помощники снимали хороший костюм с каждого человека, поступившего в похоронное бюро "Обитель покоя" и по очереди его мерили. Кому костюм больше всего подходил, платил остальным шиллинг. То есть шиллинг клали в ящик для пожертвований и одежда покидала тело покойника. Безусловно ему позволяли быть одетым в нее во время похоронного ритуала, но когда приходило время заколачивать крышку гроба, один из парней быстро снимал ее с несчастного и покрывал его дешевым саваном.

Если я собираюсь нанести Элгину удар в спину, то мне бы не хотелось делать это в его халате.

"Это мой" – говорит Луиза, когда я спускаюсь вниз, "Не беспокойся".

"Откуда ты знаешь?"

"Ты помнишь как мы попали под этот ужасный ливень, когда шли к тебе домой? Жаклин настояла, чтобы я разделась и дала мне свой халат.

Это было очень мило с ее стороны, но мне очень сильно хотелось одеть твой. После этого на моем теле был твой запах".

"Разве халат был не на мне?"

"На тебе. Это было тем более соблазнительно"

Она зажгла камин в комнате с кроватью, которую она называла "Для Женских Случаев". У большинства людей больше нет каминов. У Луизы не было центрального отопления. Она сказала, что Элгин каждую зиму жалуется, хотя это она, а не он покупает топливо и поддерживает огонь.

"На самом деле ему не нравится так жить" – сказала она, имея в виду строгое величие их супружеского жилища. "Он был бы более счастлив в доме подделанном под Тюдор 1930 года, с подогреваемым полом.

"Тогда зачем он делает это?"

"Это придает ему большую оригинальность".

"А тебе это нравится?"

"Это я сделала". Она замолчала. "Единственное, что Элгин когда-либо приносил в этот дом были деньги".

"Ты презираешь его, не так ли?"

"Нет, я не презираю его. Я разочаровалась в нем".

Элгин был прекрасным медиком. Он много трудился и хорошо учился. Он был полон новаторских идей и загружен работой. В самом начале его деятельности в больнице, когда Луиза поддерживала его финансами и оплачивала все счета, которые скапливались в их скромной семейной жизни, Элгин получил направление на профподготовку и работу в странах третьего мира. Он с презрением относился к тому, что называл "путь консультанта", где перспективные молодые люди определенного сословия отрабатывали какое-то время на тяжелой больничной работе, чтобы продвигаться вверх по карьерной лестнице и заниматься, наконец, более легкими и приятными вещами. Это была быстрая дорожка в медицине. Очень редко туда попадали женщины и это был верный путь для честолюбивого врача.

"И что же случилось?"

"Мать Элгина заболела раком".

В Стамфорд-Хилле Сара заболела. Она всегда вставала в пять утра, молилась и зажигала свечи, шла на работу, приготовив завтрак, и погладив белые рубашки Исава. В такой ранний час у нее на голове был платок, и она успевала надеть длинный черный парик за несколько минут до того, как ее муж спускался вниз к семи часам. Они завтракали, шли вместе к своей допотопной машине и проезжали пять километров до магазина. Сара мыла полы и вытирала пыль с прилавка, а Исав тем временем надевал белый халат поверх своей молитвенной накидки и переносил картонные коробки в подсобное помещение. Не сказать, чтобы они открывали свой магазин в восемь часов, скорее они открывали дверь. Сара продавала зубные щетки и таблетки. Исав готовил бумажные пакетики с лекарствами. Он занимался этим 15 лет.

Ничего не менялось в магазине. Прилавок из красного дерева и стеклянные ящики стояли там же, где и до войны, там же, где были до того, как Сара и Исав купили аренду на 60 лет, чтобы заработать и дожить до старости. По одну сторону от них была сапожная мастерская, которая сначала превратилась в овощной магазин, потом в магазин деликатесов, потом в ресторан "Кошер Кебаб". По другую сторону от них была прачечная, которая стала химчисткой. К ним все еще забегали дети их друзей Шиффи.

"Послушай, старик" – сказал Шиффи Исаву "Он врач, я видел его фотографии в газете. Он мог бы хорошо практиковать здесь. Ты мог бы расширить свое дело".

"Мне 72 года" – сказал Исав

"Ах тебе 72? Так вспомни об Аврааме, Исааке, вспомни о Мафусаиле. Ему было девятьсот шестьдесят два. Вот когда пора думать о своем возрасте".

"Он женат не на еврейке"

"Мы все совершаем ошибки. Посмотри на Адама".

Исав не сказал Шиффи, что он больше не получает никаких известий от Элгина. Он больше и не ожидает получить каких-либо известий от него. Через две недели после того, когда Сара попала в больницу и уже не могла говорить от боли, Исав набрал номер Элгина на древнем, черного пластика телефонном аппарате, своим видом напоминающем собаку, стоящую на задних лапах. Он никогда не утруждал себя покупкой более совершенной модели. Божьим детям не нужен прогресс. Элгин приехал сразу же и, прежде чем встретиться с отцом у постели больной, поговорил с врачом. Врач сказал, что никакой надежды нет. У Сары рак костей и она не выживет. Врач предполагал, это она вероятно мучилась от боли многие годы. Медленно разрушаясь, капля за каплей.

"Мой отец знает?"

"В какой-то степени, да".

Доктор был занят и должен был уходить. Он отдал свои записи Элгину и оставил его у стола, с горящей на нем настольной лампой.

Сара умерла. Элгин пошел на похороны, а потом отвез отца обратно в аптеку. Исав замешкался с ключами, открывая тяжелую дверь. На стеклянной дощечке все еще была позолоченная надпись, которая когда-то знаменовала собой преуспевание Исава. В верхней части было написано РОЗЕНТАЛЬ, ниже ПРОВИЗОР. Время и погода сделали свое дело, и хотя на табличке все еще оставалась надпись РОЗЕНТАЛЬ, в нижней части теперь можно было прочитать П О ЗОР.

Элгина, стоящего прямо за спиной Исава, затошнило от запаха, стоящего в лавке. Это был запах его детства, запах формальдегида и перечной мяты. Это был запах его домашней работы за прилавком. Длинных ночей, когда он ждал, чтобы родители забрали его домой. Иногда он засыпал, одетый в свои серые носки и шорты, с головой, упавшей на таблицу с логарифмами; а потом приходил Исав, брал его в охапку и нес в машину. Нежность отца являлась к нему только сквозь пелену снов и полудремоты. Обычно Исав был строг с мальчиком, но когда он видел его сидящего вот так, с оброненной на стол головой, тощими ногами, свесившимися со стула, он проникался к нему любовью и нашептывал ему истории о лилиях и Земле Обетованной. Казалось, что он получает удовольствие от этого рутинного занятия, когда, не глядя на Элгина, он вытащил свою книгу заказов, сел и стал что-то бормотать над ней. Через некоторое время Элгин кашлянул и сказал, что ему нужно идти. Его отец кивнул, не сказав ни слова.

"Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?" – спросил Элгин, надеясь не получать ответа.

"Ты мне можешь сказать, почему твоя мать умерла?"

Элгин прокашлялся второй раз. Он был в отчаянии "Отец, мать была стара, у нее не было сил чтобы выздороветь".

Исав медленно закивал.

"Это была божья воля. Бог дает и Бог забирает. Сколько раз я сказал это сегодня?" Опять наступило долгое молчание. Элгин кашлянул.

"Мне нужно идти".

Исав нагнулся к прилавку и вытащил большую бесцветную банку.

Он протянул сыну коричневый бумажный пакет, полный таблеток.

"Ты кашляешь, мой мальчик. Возьми это".

Элгин засунул пакет в карман своего пальто и ушел. Он удалялся от еврейского квартала так быстро как только мог, и когда добрался до главной дороги, поймал такси. Перед тем как сесть в такси он запихнул пакет в мусорную корзину на автобусной остановке. Это был последний раз, когда он видел своего отца.

Это правда, что когда Элгин начинал, он не осознавал, что его одержимость изучением раковых новообразований принесет более ощутимую пользу ему, нежели кому-либо из его пациентов. Он использовал компьютер для имитации эффекта быстрого распространения инородных клеток. Он считал генную терапию наиболее вероятным решением проблемы для тела взятого в плен самим собой.

Это была очень популярная область медицины. Генная терапия – это пограничный мир, где можно сделать себе и имя, и судьбу. Элгина осаждала одна американская фармацевтическая компания, которая уговорила его перейти из больницы в лабораторию. Так или иначе, он никогда не любил больницы.

"Элгин" – сказала Луиза "не мог больше бинтовать порезанные пальцы, но он мог рассказать тебе все о раковых новообразованиях, за исключением того, что их вызывает и как их лечить".

"Это немного цинично, не правда ли?"

"Элгин не заботился о людях. Он никогда не встречался с какими-либо людьми. Он десять лет не появлялся в больничной палате. По пол года он проводил, уставившись в компьютер в швейцарской лаборатории, стоящей миллионы фунтов стерлингов. Он хотел сделать великое открытие.

Получить Нобелевскую премию".

"Нет ничего плохого в честолюбии".

Она засмеялась. "Есть много плохого в Элгине".

Я думаю о том, смогу ли я жить с Луизой. Мы лежим рядом, я провожу пальцами по ее губам. У нее прекрасный прямой нос, строгий и требовательный. Ее рот противоречил носу, не потому что не был серьезным, а потому что был чувствительным. Губы были полными, сладострастными, с каким– то оттенком жестокости. Нос и рот вместе производили странный эффект скрытой сексуальности. Была какая-то проницательность и еще желание в этом образе. Она была Римским Кардиналом, целомудренным, до поры, пока не встретит своего идеального хориста.

Вкусы Луизы не соответствовали концу двадцатого столетия, где суть секса в открытости, а не скрытости. Ей нравилась трепетность намека. Ее наслаждением было надежное, медленное возбуждение, игра между двумя равными партнерами, которые, возможно, найдут место и для игры в неравноправие. Она не относилась к лоуренсовскому типу – никто не мог бы взять Луизу с животным натиском. Было необходимо захватить все ее существо. Ее ум, ее сердце, ее душа и ее тело могли существовать только как две пары близнецов. Она бы не стала отделять что-либо от себя. Она предпочитала обет безбрачия простому спариванию.

Элгин с Луизой больше не занимались любовью. Время от времени она извлекала из него пыл, но отказывалась от того, чтобы он входил в нее. Элгин принимал это как часть их сделки, и Луиза знала, что он пользуется услугами проституток. Его наклонности сделали бы это неизбежным даже в более традиционном браке. Его новым развлечением было летать в Шотландию и погружаться в ванную из овсяной каши, в то время как пара кельтских гейш надевали презерватив на его член.

"Ему бы не хотелось обнажаться перед посторонними людьми" – сказала Луиза – "Я единственная женщина, кроме его матери, которая видела его раздетым".

"Почему ты осталась с ним?"

"Он был хорошим другом, пока не начал работать все время".

"Я бы могла чувствовать себя достаточно счастливой, оставаясь с ним и живя своей собственной жизнью, если бы кое-что не произошло".

"Что?"

"Я встретила тебя в парке. Это было задолго до того, как мы познакомились.

Мне хочется задавать ей вопросы. Мое сердце учащенно бьется и я чувствую одновременно и расслабленность, и измождение, как бывает, когда выпьешь спиртное на голодный желудок. Что бы Луиза ни сказала, я не смогу справиться с этим. Я лежу на спине и смотрю на тени от огня. В комнате стоит декоративная пальма, ее листья гротескными размерами отражаются на стене. Это не был обычный банальный дом.

В последующие несколько часов, когда я то пробуждаюсь, то засыпаю с легким жаром, который объял меня из-за всех моих страстей и переживаний, мне кажется, что я нахожусь в маленькой комнате полной призраков. Какие-то фигуры за окном заглядывают сквозь муслиновый занавес. разговаривают друг с другом тихими голосами. Какой-то мужчина стоит у каминной решетки, пытаясь согреться. Здесь нет никакой мебели кроме кровати, и эта кровать летает. Мы окружены руками и лицами, изменяющимися и сливающимися то в размытом фокусе, нереальные и огромные, то исчезающие как мыльные пузыри, которые пускают дети. Фигуры приобретают форму и становятся узнаваемы; Инге, Кэтрин, Вирсавия, Жаклин. Другие, о которых Луиза ничего не знала. Они подходят очень близко, кладут свои пальцы мне в рот, в ноздри, оттягивают вверх мои веки. Они обвиняют меня во лжи и измене. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но у меня нет языка, на его месте пустота. Я наверное кричу, потому что Луиза, в объятиях которой я лежу, наклоняется ко мне, ее ладонь на моем лбу, она гладит меня и шепчет: "Я никогда не отпущу тебя".

Как мне попасть в свою квартиру? На следующее утро я звоню в Зоопарк и прошу позвать Жаклин. Мне отвечают, что ее нет на работе. Все что я имею на сегодня – это легкая температура и пара шорт, и я думаю, что лучше постараться уладить дела с Жаклин как можно скорей. Нет другого выхода кроме как идти напролом.

Луиза одолжила мне свою машину. И вот я у своей квартиры. Занавес все еще спущен, но цепочки на двери уже нет. Я осторожно толкаю дверь. Я ожидаю, что Жаклин вылетит мне навстречу с ножом в руках. Я останавливаюсь в холле и зову ее. Ответа нет. Строго говоря, Жаклин больше не живет со мной. У нее есть своя комната в доме, который она снимает вместе с другими жильцами. Она держала некоторые свои вещи в моей квартире и насколько я могу заметить они исчезли. Нет ее пальто за дверью. Нет шапки и перчаток, засунутых в стеллаж в холле. Я проверяю спальню. Она разгромлена. Чем бы Жаклин не занималась прошлой ночью, у нее явно не было времени для сна. Комната похожа на курятник. Перья – повсюду. Подушки разорваны, тахта распорота и выпотрошена. Она вырвала ящики из комода и разбросала содержимое повсюду, как заправский громила. Это ошеломляет меня настолько, что я не в состоянии что-либо предпринять. Я наклоняюсь, поднимаю футболку, бросаю ее опять. Теперь мне придется использовать ее как тряпку для пыли, поскольку она вырезала в ней дыру. Я отступаю назад и захожу в гостиную. Здесь гораздо лучше – ни перьев, ни разгрома, просто все исчезло. Стол, стулья, стереомагнитофон, вазы и картины, стаканы, бутылки, зеркала и лампы. Блаженное место для медитаций. Она оставила букет цветов на полу. Вероятно они не влезли в ее машину. Ее машина. Ее машина была посажена в тюрьму, как соучастник преступления. Как она смогла уехать с моими вещами? Я иду помочиться. Думаю, что это осознанный поступок, имеющий целью убедиться, что туалет все еще на месте. Да, он на месте, но она забрала крышку от унитаза. Ванная выглядит так, как будто послужила мишенью какому-то извращенному садисту-водопроводчику. Краны свернуты, под трубой с горячей водой валяется гаечный ключ – кто-то очень постарался отключить мне воду. На стенах надписи, сделанные большим фломастером. Это почерк Жаклин. Длинный список ее достоинств над ванной. Еще более длинный список моих недостатков над раковиной. Как выеденный кислотой фриз, приклеенный по окоему потолка, снова и снова повторялось имя Жаклин. Жаклин натыкается на Жаклин. Бесчисленное количество раз клонированные черными чернилами Жаклин. Я выхожу оттуда и мочусь в кофейник. Она не любила кофе. Мутным взглядом оглянувшись на дверь ванной я обнаруживаю на ней какую-то мазню, сообщающую: "ДЕРЬМО". Это и слово и сама субстанция. Этим и объясняется отвратительный запах.

71

Червь в бутоне. Правильно, во многих бутонах есть черви, но как насчет тех, которые меняются? Мне казалось, что Жаклин уползет также тихо, как она вползла когда-то.

Умудренные опытом люди, пропагандирующие разумный образ жизни (не слишком много страсти, не слишком много секса, много овощей, ранний отход ко сну), не представляют, что такое возможно. В их мире преобладают хорошие манеры и благоразумие. Они не могут представить, что сделать такой благоразумный выбор это все равно, что подложить под себя бомбу замедленного действия. Они не могут представить, что в ожидании своего шанса в жизни, вы уже достаточно созрели для того, чтобы быть сорванными с дерева. Они не думают о разрушении, которое приносит взорванная жизнь. Это не содержится в их своде правил, хотя постоянно случается. Полное спокойствие, ноги под столом. Она милая девушка, он милый парень. Всему виной стереотипы.

Я лежу на полу – на жестком деревянном полу моей новой медитационной гостиной, и рассматриваю паука, плетущего паутину. Слепая природа. Homo sapiens. В отличие от Роберта Брюса во мне нет никакого искреннего откровения, только глубокая печаль. Я не отношусь к тому типу людей, которые могут заменять любовь удобством и страсть случайными связями. Меня не устраивают тапочки дома и танцевальные туфли в однокомнатной квартирке за углом. Это ведь так делается? Упакуй свою жизнь с ловкостью супермаркета, не перепутай сердце с печенью.

Мне никогда не приходилось быть тапочками; никогда не приходилось быть тем, кто сидит дома и отчаянно ожидает очередного позднего свидания в офисе. Мне никогда не нужно было ложиться в 11 часов, и под видом того, что сплю, напрягать свой слух, как сторожевой пес при звуке проезжающей машины. Мне не приходилось поднимать руку, чтобы посмотреть на часы, ощущая холодную тяжесть тех потерянных часов, которые бьются в моем желудке.

Множество раз мне случалось быть танцевальными туфельками и подобно таким женщинам мне хотелось играть. Пятница вечером: конференции по выходным дням. Естественно в моей квартире. Деловой костюм сброшен. Раздвинутые ноги. Они притягивают меня к себе, прерываясь только на бокал шампанского и английский сыр. И пока мы занимаемся этим, кто-то из нас выглядывает в окно, чтобы проверить не изменилась ли погода. Взгляд на часы, взгляд на телефон (она обещала, что позвонит после последнего доклада). И она конечно звонит. Она встает с меня и набирает номер, держа трубку на груди. Она еще влажная от секса и пота. "Привет дорогой. Да. Прекрасно. Сегодня такой дождь!"

Приглушенный свет. Это вневременное пространство. Край черной дыры, где ты не можешь ни двигаться ни вперед, ни отступить назад. Физики размышляют над тем, что может произойти, если мы поселимся у края такой дыры. Кажется, что благодаря особенностям пограничной полосы черной дыры, мы могли бы стать сторонними наблюдателями истории, никогда не принимая в ней участия. Мы находились бы в ловушке, из которой могли бы только наблюдать, не имея возможности рассказать это кому либо. Возможно именно здесь находится Бог и поэтому Бог может понять в каких условиях протекает неверность.

Не двигайся. Мы не способны двигаться, как лобстеры, пойманные в ресторанный аквариум. Это границы нашей жизни вдвоем, эта комната, эта кровать. Это сладострастная, добровольно выбранная ссылка. Мы не осмеливаемся пойти за едой, кто знает кого мы там можем встретить? Мы должны закупать пищу впрок с предусмотрительностью русского крестьянина. Мы должны хранить ее на целый день – замороженную в холодильнике, запеченную в духовке. Температура горячего и холодного, огня и льда, крайностей в которых мы живем.

Мы не принимаем наркотиков, мы одурманены страхом: где встретиться, когда разговаривать, что произойдет если нас увидят вдвоем. Мы думаем, что нас никто не видит, но всегда есть лица за окном, глаза встречных людей. Нет никого вокруг о ком можно шептаться, и они шепчутся о нас.

Включи музыку. Мы танцуем с тобой, тесно прижавшись друг к другу, как пара гомосексуалистов 50-х годов. Если кто-нибудь постучит в дверь мы не ответим. Если мне придется открыть дверь, я скажу что она мой бухгалтер. Мы ничего не слышим кроме мягкой музыки из которой мы выдавливаемся как из тюбика и размазываемся по полу. Мне пришлось ждать ее целую неделю. Всю неделю был режим часов и календарей. Мне казалось, что она может позвонить в субботу и сказать, что не сможет прийти – что иногда случалось несмотря на то, что мы встречались только по выходным и в украденные у работы часы.

Она выгибает спину, как кошка, она прижимается своей вагиной к моему лицу, как молодая кобыла к воротам. Она пахнет морем. Она пахнет морскими лунками из моего детства. У нее там есть рыба-звезда. Я опускаюсь ниже, чтобы ощутить вкус соли, чтобы провести пальцами по ободку. Она открывается и закрывается как морской анемон. Она наполняет каждый новый день свежими приливами страстей.

Солнце не останется за шторами. Комната заливается светом, который синусоидами ложится на ковер. Этот ковер в приемной, который выглядел так респектабельно теперь кажется гаремно красным Мне сказали, что это цвет бургундского.

Она лежит на свету, подставив спину под жезл солнечного луча. Свет преломляет цвета под ее веками. Она хочет, чтобы свет проник в нее, взломал неясный холод ее души, где ничто не согревало ее уже столько лет и зим, что она не может их сосчитать. Ее муж лежит на ней как брезент. Он пробирается сквозь нее так, как сквозь болото. Она любит его и он любит ее. Они все еще женаты, не так ли?

В воскресенье, когда она уходит, я могу раздвинуть занавес, завести свои часы и убрать тарелки сгрудившиеся вокруг кровати. Я могу приготовить себе ужин из остатков еды и думать о ней, представлять ее дома за воскресным обедом, слушающую нежное тиканье часов и шум воды в ванной, которую готовят для нее заботливые руки. Ее муж будет жалеть ее: круги под глазами, измученный вид. Бедняжка, едва ли ей удалось поспать. Уложит ее на кровать, на ее собственное простыни, как мило! А наши испачканные простыни я могу отнести в прачечную самообслуживания.

Вот такие ситуации приводят израненные сердца к Жаклинам этого мира. И Жаклины этого мира приводят к таким ситуациям. Разве нет другого пути? Неужели счастье это всегда компромисс?

Мне случалось читать женские журналы, в ожидании своей очереди, в приемной у дантиста. Они умиляли меня своим неведомым миром сексуальных советов и ловушек для мужчин. Их тонкие глянцевые страницы помогают вам определить имеет ли ваш муж роман на стороне или нет. Для этого нужно следить за его трусами и одеколоном. Журналы утверждают, что когда мужчина заводит себе любовницу, он более обильно чем обычно орошает свои дорожки одеколоном. Он начинает пользоваться новым лосьоном после бритья. Без сомнения журналам лучше знать. Вот мистер Идеальный украдкой закрывает дверь в ванную, чтобы примерить свои новенькие боксеры (размер L). Его старые добрые трусы в форме буквы У, сброшены на пол. Зеркало в ванной, установленное так, чтобы лучше видеть лицо, оставляет за пределами видимости самую важную вещь, поэтому ему приходится балансировать на краю ванной и держаться рукой за душ. Вот так уже лучше, и все, что он видит в зеркале, это рекламная модель из журналов для мужчин: прекрасный батистовый хлопок охватывающий крепкий торс. Удовлетворенный, он спрыгивает с края ванной, и выливает на себя изрядную дозу Hommage Homme. Мисс Идеальная ничего не заметит, она готовит карри.

Труднее обнаружить Мисс Идеальную, если она заводит роман, говорят журналы, а им виднее. Она не будет покупать новую одежду, она скорее всего оденется так, чтобы ее муж поверил ей, когда она скажет, что идет на вечерние занятия по игре на средневековой лютне. И хотя она деловая женщина, ей будет очень трудно регулярно уходить из дома, если не считать дневное время. Не потому ли так много женщин начинают делать карьеру? Не потому ли Кинси обнаружил, что большинство женщин предпочитает заниматься сексом днем?

Однажды у меня была подружка, которая могла достигнуть оргазма только в промежутке между двумя и пятью часами дня. Она работала в Ботаническом Саду в Оксфорде и выращивала резиновые деревья. Нужно было обладать большой ловкостью, чтобы умудриться удовлетворить ее, учитывая, что в любой момент мог нагрянуть какой-нибудь требовательный посетитель, чтобы обратиться за советом по уходу за Ficus elastica. Тем не менее страсть гнала меня, и вот я уже иду к ней, пробираюсь сквозь зимние сугробы, укутавшись с головы до пят, стряхиваю куски снега со своих ботинок, как персонаж из Анны Карениной.

Мне всегда нравился Вронский, но я не верю в его существование за пределами литературы.

Джудит была погружена в чтение Конрада. Она сидела среди резиновых растений, с "Сердцем тьмы" в руках. Самая эротичная вещь из всего, которую ей можно было сказать: "Мистер Курц – он мертв". Мне говорили, что русские очень сильно страдают от того, что вынуждены носить меховую одежду на улице и раздеваться до трусов в горячо натопленных квартирах. В этом была и моя проблема. Джудит жила в жарко отапливаемом мире шорт и маек. Мне нужно было либо приносить свою легкую одежду с собой, либо с риском для здоровья нестись по холоду, не защищенным от него ничем кроме шерстяного пальто. В один прекрасный день, когда мы отдыхали после секса, лежа на деревянной стружке, под свисающей виноградной лозой, мы с ней повздорили и она вышвырнула меня из теплицы. Мне пришлось бегать от окна к окну, тщетно стуча в них. Шел снег, а на мне был только летний комбинезон с Микки Маусом.