Текст книги "Под сенью виноградных лоз"
Автор книги: Джанет Дейли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Сострадание. Келли не знала, что поцелуй мужчины может заключать в себе сострадание. В нем была не только ласка, не только нежность, губы его несли тепло, успокоение, в то время как руки, гладя, снимали напряжение, тревогу, снимали боль. Губы его блуждали по лицу Келли, но это не было призывом, это было пониманием.
Как легко, как невероятно легко стало думать о нем и только о нем! Он облекал ее своим теплом и своей силой, соединившимися воедино. Она нуждалась в этом, нуждалась давно и отчаянно. Теперь, прислонившись к нему, она почувствовала облегчение и, прошептав его имя, отвернула голову, чтобы остановить эти ищущие губы.
Ощутив вдруг мягкую податливость ее тела, Сэм с трудом поборол в себе ответный импульс. Он говорил себе, что ищет она сейчас не страсти, но успокоения, но руки его все равно продолжали гладить ее тело, прижимать его к груди, к бедрам, давая ей понять, что значит настоящая нежность. А рот его все равно искал ласки ее сочных губ.
И все его благие намерения улетучились от ее ответного порыва, когда руки ее притянули поближе его голову, а губы властно потребовали новых поцелуев, еще и еще, все больше, все крепче. Он хотел чувствовать ее. Нестерпимое желание, страсть.
Пальцы его почувствовали, как трепещет жилка у нее на шее. Склонившись, он ощутил, как гладок шелк на ее блузке и на обтянутых шелком пуговках. Он расстегнул эти пуговки, и руки его, скользнув внутрь и распахнув блузку, нащупали новую шелковую преграду. Увидев мельком краешек розового, отороченного кружевом лифчика, он даже улыбнулся.
Опять приникнув ртом к ее губам, он почувствовал ее вздох, когда его руки, гладя прозрачную ткань, вдруг нащупали твердую пластинку корсета. Он ласкал пальцами нежные вершины ее маленьких грудей и чувствовал, как твердеют ее соски, как прогибается ее тело, стремясь к завершению дразнящей ласки.
Сэм оторвался от нее, желая увидеть ее лицо, выражение ее глаз. Медленно взгляд его блуждал по ее лицу. Глаза ее потемнели и затуманились, в них таилась страсть. Он перевел взгляд ниже, на ее груди, на соски, натягивающие ткань. Он жаждал ощутить их твердость не только глазами, но и ртом.
Держа на руке ее изогнувшееся тело, он наклонился и дотронулся губами до соска и почувствовал, как пальцы ее стиснули его плечо. Дыхание стало прерывистым.
С еле слышным стоном он сжал губы вокруг затянутого в шелк соска и вдохнул в себя горячий свежий запах ее тела.
Ее руки обхватили его лицо, и он почувствовал, как она прижимается губами к его рту. Остатки самообладания быстро улетучивались; чем больше она раскрывалась перед ним, чем чувственнее был ее отклик, тем глубже он погружался в пучину. Его руки блуждали по телу Келли, они касались, мяли, гладили, жаждали охватить ее всю целиком, чувствуя ее ответную дрожь.
Внезапно рот ее оторвался от его губ, руки, обнимавшие его, напряглись, она дышала тяжело, неровно.
– О Господи, нет! Не здесь!
Невнятные слова протеста были похожи на рыдания. Сэм замер.
– Да, – тихо согласился он. – Не здесь. Не сейчас. Широко распахнутые глаза Келли были устремлены на него, настороженные, неуверенные и все еще затуманенные желанием, которое они пробудили друг в друге. На лифчике Сэм заметил влажный след, оставленный его губами, под ним четко обрисовывался сосок.
– Все равно это будет, – сказал он. – Мы оба хотим этого. И ты знаешь это не хуже меня.
Стоя напротив него, Келли хотела ответить, но спазм в горле от волнения лишал ее дара речи.
Она желала его, не только ради объятий, не только ради нескольких страстных поцелуев и не только ради утешения, умиротворения, которое он нес ей. Она желала очутиться с ним в постели. Она желала его так, как никогда не желала ни одного мужчину. При виде его уверенных рук, широкой груди, крепкого крупного тела она моментально начинала воображать, каково это – трогать его и ощущать на себе его прикосновения, слиться с ним в постели в мучительной близости.
Это сумасшествие, наваждение. Мир ее рушится, карьера под угрозой, на созданный ею самой образ упала тень прошлого, образ ее осквернен отцом и родством ее с ним. Вот что должно занимать ее мысли. А вовсе не Сэм.
– Ты ведь не собираешься ночевать здесь, правда?
Услышав этот вопрос, Келли подняла голову и прерывисто вздохнула, отводя назад выбившиеся из пучка пряди.
– Нет.
– Тогда давай выбираться отсюда.
Он протянул ей руку, предлагая идти.
– Тебе здесь нечего больше делать.
После секундного колебания она подала руку и с волнением ощутила тепло его пожатия. Сэм вывел ее на крыльцо. Она забыла, какое это удовольствие – просто держать кого-то за руку. Дойдя до ее машины, где держаться за руки было уже незачем, Келли почти пожалела об этом. Она не хотела, чтобы близость Сэма так действовала на нее, но не могла противиться этому с первого же момента их знакомства.
После сумрака и затхлости дома косые солнечные лучи слепили, а воздух опьянял свежестью. Келли глядела на Сэма, держа руку козырьком, чтобы защитить глаза от солнца. За спиной его сверкал солнечный диск, и мужественные черты Сэма сливались в темноватое пятно.
Небесная высь была голубой-голубой, без единого облачка. Виноградники кругом казались бескрайними, а почва под ними – древней, как сама Земля, а горы – тихими, безмолвными. На какое-то мгновение она ощутила его частью природы, всех ее первооснов – мужчина, рожденный этим знойным солнцем, морскими туманами, зубчатыми горами вокруг.
– Сколько ты еще пробудешь здесь? – низкий голос его прервал зачарованную тишину.
– Да сколько захочу.
– Я считал, тебе скоро придется уезжать, – он озадаченно сдвинул брови.
– Официально я в отпуске, – Келли пыталась скрыть свою боль и обиду.
– В каком смысле «официально»?
– В том смысле, что на днях юристы компании, наверное, вступят в переговоры с моим агентом относительно выплаты мне неустойки за разрыв контракта.
– Почему? – Голос его был резким, требовательным. – Чем ты провинилась?
– Я совершила непростительный грех, став героем журналистской сенсации худшего толка. Моя фамилия связывается теперь с убийством.
Она сказала это очень легко, как бы невзначай, но обида и горечь прорывались в ее тоне.
– Но ты не имеешь к этому никакого отношения! Нельзя винить тебя в том, что сделал твой отец!
Келли глядела на него, думая, что никогда никто до сего времени не переживал за нее, как Сэм. Почему-то это приносило облегчение.
– Речь не о том, что он сделал. Просто скандал этот рикошетом отзывается и на мне. – Она понимала это, как понимала и всю несправедливость подобной практики. – В глазах публики я дочь человека, обвиняемого в убийстве. Это неизбежно скажется на отношении ко мне, а телевидение не может допустить, чтобы малейшая тень упала на ведущую популярнейшей программы. Репутация подобных персонажей должна быть безукоризненной.
– Это забудется. – Сказано это было с грубоватой серьезностью, тронувшей Келли.
– Со временем, – согласилась она, – но время это придет не скоро. Пока что даже не ясно, когда начнется процесс. А это значит, что настоящая сенсация еще впереди. Процесс обещает быть нелегким. Он не собирается признавать себя виновным. Клянется, что не он убийца.
– И ты ему веришь?
Сэм не верил. Она чувствовала это по его голосу.
Отвернувшись, она стала смотреть на заросли виноградника, вспомнила, как когда-то ездила на плечах отца по дорожке между кустами.
– Не то чтобы верю, – мягко сказала она. – Скорее не хочу поверить, что он мог убить.
– Понимаю.
И тут она едва не потеряла присутствия духа. Внезапно она ощутила необъяснимую усталость – усталость бороться за то, чтобы выжить и вырваться, чтобы сбросить с себя оковы прошлого. Глаза щипало от слез, но она не сдастся, не заплачет. Слабость она ненавидела.
– Где ты будешь ночевать? – Вопрос Сэма отвлек ее от слез, в чем она так нуждалась.
– Где-нибудь в мотеле переночую. Может быть, в Напа или в Валлехо.
– Там они тебя отыщут. – Он говорил о журналистах.
– Вероятно.
– Ты этого хочешь?
– Нет.
– Тогда возвращайся к нам в дом. Возле главного въезда я выставил охрану – защиту от журналистов. Пресса не будет тебе докучать, а в доме полно свободных комнат.
Келли покачала головой.
– Не думаю, что это выход. И это значит опять прятаться.
– Вовсе не прятаться, а лишь отойти в сторону, чтобы не участвовать в этом цирке, который устраивает пресса.
Его улыбка была неотразимой. Тихонько рассмеявшись, она сдалась.
– Ладно. Поеду.
– Там есть боковой въезд. Помнишь, где?
– Кажется, помню.
– Тогда я поеду следом.
Сознание того, что она не одна, вселяло в нее уверенность. Однако, подъехав к дому, Келли ощутила минутную неуверенность при мысли, как отнесется Кэтрин к тому, что Сэм пригласил ее.
Но Кэтрин и глазом не моргнула. Лишь сделала знак стоявшей наготове статной своей домоправительнице.
– Миссис Варгас, проводите мисс Дуглас в розовую комнату в южном крыле, – распорядилась она и тут же опять обратилась к Келли: – Обед в семь часов. Видимо, сначала вы захотите освежиться, но переодеваться к обеду необязательно. Мы здесь обедаем по-простому.
– Благодарю вас. – Бегло улыбнувшись Сэму, Келли пошла за экономкой по мраморной лестнице на второй этаж.
Переодевшись в белую блузку и брюки из шелковистой замши табачного цвета, она спустилась вниз. Вездесущая миссис Варгас проводила Келли в маленькую комнату, примыкавшую к нарядной столовой. Кэтрин уже сидела за столом, и, едва войдя, Келли запнулась на пороге – маленький стол был накрыт лишь на двоих.
Кэтрин заметила ее замешательство.
– Натали не будет с нами обедать. Ей отнесли поднос в ее комнату.
Баронесса! Келли совсем забыла, что и она тоже гостит в доме.
– Ну а Сэм?
– По-моему, он все еще на заводе. – Развернув салфетку, Кэтрин разгладила ее на коленях. – Там какие-то дела с пришедшими фотографами. А потом еще полиция – собираются допросить кое-кого из рабочих, тех, что живут возле завода. Подозреваю, что Сэма на некоторое время это задержит.
– Понятно. – Келли опустилась в кресло напротив и, взяв со стола розовую салфетку, положила ее на колени.
Даже вскользь за обедом не упоминалась ни смерть барона, ни, уж конечно, та роль, которую сыграл в этом ее отец. Опытная хозяйка, Кэтрин удерживала разговор на безопасных темах, каким-то образом ухитрялась даже скучнейшую тему погоды делать интересной. Келли была рада, что разговор за столом вертится вокруг тем сугубо материальных. Ни о чем другом она сейчас говорить не смогла бы.
Едва закончился обед, она извинилась, сказав, что хочет лечь пораньше. Наверное, Сэм уже вернулся, пока она была внизу. Она забралась в свою розового дерева кровать под балдахином и затянула ситцевый полог, стараясь не думать о Сэме и о том, что ее отец ночь эту проведет в тюремной камере.
17
Кэтрин лежала в постели в своей шелковой пижаме мужского покроя, похожей на ту, что была на ней в ее первую брачную ночь – в те времена фасон этот считался весьма экстравагантным и рискованным.
Но, глядя на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь тюлевые занавески окна, Кэтрин вспоминала вовсе не восторги той ночи и не смущение мужа. Голубые глаза ее смотрели угрюмо. Беспокойство избороздило лоб морщинами, а пальцы нервно постукивали в тишине по книге, что лежала открытая на ее коленях, – о книге она забыла, как забыла и о бесполезно горевшей в изголовье лампе.
От беспокойных размышлений Кэтрин отвлек легкий стук в дверь. Торопливо прикрыв книгу, она сунула ее под подушки, на которые опиралась, и поспешно разгладила розовую парчу пуховой перины, уничтожая малейшие следы бессонной ночи.
Напоследок она погасила лампу, отозвавшись:
– Войдите, миссис Варгас!
И откинулась на подушки, подоткнув перину с обеих сторон. Экономка внесла в комнату поднос с завтраком. На подносе стоял ее обычный стакан свежевыжатого апельсинового сока в серебряном ведерке со льдом, кофейник и чашечка с блюдцем, а кроме того, тарелочка с черносливом.
– Доброе утро, мадам. – Миссис Варгас сразу же прошла к постели и поставила поднос на колени Кэтрин.
– Доброе утро. Как чувствует себя сегодня утром мадам Фужер?
– Не могу ответить на ваш вопрос, мадам. – Миссис Варгас взяла со столика поставленные ею там с вечера графин с водой и стакан.
– Почему? – Кэтрин метнула на нее быстрый взгляд. – Вы отнесли ей поднос с кофе?
– Она не взяла его.
– Почему?
– Дверь была заперта, мадам.
После секундной паузы Кэтрин начала отодвигать поднос. Испуганная миссис Варгас бросилась на помощь, чуть не пролив воду из графина. Кэтрин, откинув перину, выбралась из постели.
– Где мой халат? – бросила Кэтрин, и голубые глаза ее сердито сверкнули.
– Вот, на стуле, мадам. – Домоправительница беспомощно указала подбородком на халат: поднос в ее руках мешал подать халат хозяйке. Схватив со стула стеганый шелковый халат, Кэтрин торопливо просовывала руки в рукава.
– Куда вы, мадам?
– Прекратить эту глупость. – Ноги Кэтрин скользнули в шлепанцы, и она направилась к двери, бросив через плечо: – Отнесите ей поднос.
– Да, мадам! – Миссис Варгас, поспешно поставив поднос с завтраком Кэтрин на ее постель, поспешила следом за хозяйкой.
Быстро, нигде не останавливаясь, Кэтрин добралась до дверей спальни Натали, той спальни, которую та так и не разделила ни разу с Эмилем. Стукнув дважды в дверь, она громко прошипела тоном приказа:
– Натали! Это Кэтрин. Откройте дверь немедленно! Почти немедленно за дверью послышался шорох шагов. Потом щелкнул замок. Раздалось приглушенное:
– Можете войти.
Кэтрин решительно вступила в беспорядок спальни. Нетронутые подносы с едой, распахнутые чемоданы, раскиданная повсюду одежда, вечернее платье, небрежно брошенное на пол. Сквозь задернутые камчатные шторы в комнату едва проникал солнечный свет. Подойдя, Кэтрин раскрыла шторы и, резко обернувшись, сделала знак домоправительнице.
– Принесите поднос, а эти уберите, – сухо сказала она. – Потом вернетесь и разгребете здесь все.
Миссис Варгас бросилась выполнять приказ – оставив поднос с утренним завтраком, она убрала прочие подносы и прикрыла за собой дверь. Только теперь Кэтрин обратила взгляд на женщину в глубине комнаты. Та была в длинном открытом пеньюаре из шелка цвета слоновой кости, руки ее были скрещены на груди, а пальцы сжимали плечи. Темные глаза вспухли от слез, под ними залегли тени. Под испытующим взглядом Кэтрин Натали отвернулась.
– Больше не надо запираться в комнате, Натали. – Голос Кэтрин прозвучал резко и сердито. Она не смягчила тона, даже увидев, как резкость его покоробила Натали. – Это не решает проблему.
– Вы не понимаете, – слабо запротестовала Натали.
– Хоть я и потеряла мужа, человека, которого глубоко любила, я не претендую на понимание той боли, которую принесла вам гибель Эмиля, – сказала Кэтрин тоном, на этот раз не столько резким, сколько решительным. – Но, несмотря на скорбь, вы должны заняться делами и обязанностями, которые перешли теперь в ваше ведение.
– Я не в состоянии, – простонала Натали. Наклонив голову, она закрыла лицо руками, сотрясаясь в безмолвных рыданиях.
– Но выбора нет, как ни жестоко это звучит.
– Лучше бы мне умереть!
– Однако вы живы, а умер Эмиль.
Вспыхнув от гнева, Натали сделала резкое движение.
– Разве обязательно проявлять такую жестокость?
– Когда требуется именно это, то обязательно. – Кэтрин позволила довольной улыбке тронуть ее губы. – Поглядите, сколько счетов и деловых телеграмм скопилось у вас на подносе! Ваш парижский адвокат звонил уже пять раз! От вас ждут безотлагательных решений, подписей на документах, вы должны уладить столько дрязг! – Она помолчала, понизила голос: – И надо подумать о похоронах.
– О Боже! – с рыданием вырвалось у Натали, но тут же она прикрыла рот рукой.
– Все эти дела не могут ждать до тех пор, пока вы почувствуете, что в силах приняться за них. Существует жизнь, и существует винный завод.
Натали помотала головой.
– В винах я совершенно ничего не понимаю.
– Научитесь понимать. Я ведь научилась! – вновь парировала Кэтрин.
Помолчав, она со вздохом сказала:
– Эмиль оставил вам завещание. Вы должны доказать свою любовь, не дав заглохнуть замечательной традиции виноделия в Шато-Нуар. – И, не дождавшись ответа Натали, Кэтрин направилась к двери. – К полудню жду вас внизу.
Келли проснулась поздно, что было для нее редкостью. В нише ее спальни был оставлен поднос с завтраком, но кофе был холодным, а свежевыдавленный сок расслоился. С разочарованным вздохом Келли взяла поднос и отнесла его вниз.
Внизу у лестницы поднос подхватила дожидавшаяся там миссис Варгас. Взяв поднос, она сказала:
– В малой гостиной, если вы разрешите проводить вас туда, есть свежий кофе и сок.
– Спасибо.
Вслед за домоправительницей она прошла в уютную комнату, выдержанную в стиле французской провинции: окрашенный в медно-красный цвет металлический резной стол, камин с облицованной сосновым деревом каминной полкой, низкие столики и кресла, украшенные затейливыми ручной работы гобеленами. Движением головы миссис Варгас указала на серебряный кофейник и графин с соком, стоявшие на украшенном богатой резьбой серванте.
– Вот, пожалуйста, можете налить, если вам угодно, – чопорно проговорила она, а затем прибавила: – На столе в корзинке рогалики и кое-какие закуски. Мадам уже позавтракала. Может быть, желаете еще чего-нибудь? Омлет или яйца всмятку?
– Спасибо, ломтик-другой хорошо прожаренных гренков, пожалуйста.
– Хорошо прожаренных гренков… – повторила домоправительница.
– Из хлеба грубого помола, если такой найдется.
– Конечно, найдется.
Оставшись в комнате одна, Келли подошла к серванту и налила себе стакан соку. Поставив его на столик со стеклянной столешницей, она вернулась за кофе. Она стояла возле серванта, когда в комнату вошел Сэм. Замерев на пороге, он глядел на нее – высокую, стройную в зеленоватых свободного покроя брюках и хлопчатобумажном свитере в рубчик; костюм подчеркивал длину ее ног, стройность бедер и узкую талию. С легкой досадой заметил он в ее блестящих волосах золотую пряжку, стягивающую на затылке волосы в пучок. На одно мгновение он вообразил себе, как бы это было хорошо, если б единственной причиной ее приезда в долину было желание быть с ним.
Потом она отвернулась, и он, скинув шляпу, швырнул ее на плетеное сиденье стула и наконец шагнул в комнату.
– Доброе утро!
Завернув к серванту со стоявшим на нем кофейником, он бросил взгляд на ее еще заспанное лицо.
– Только что встала?
– Виновата. – Келли подтянула к себе кресло, чуть царапнувшее пол под ее рукой, опустилась в него и взглянула на Сэма, когда он отодвинул от стола другое кресло, чтобы сесть рядом с ней с дымящейся толстой кофейной кружкой в руке. – Вот про тебя такого не скажешь, верно? – Весь вид его, исходящая от него спокойная сила свидетельствовали, что утро это он провел на свежем воздухе. Казалось, что если приблизиться к нему, то можно ощутить запах прогретой солнцем свежести. – Ты, должно быть, уже давно на ногах.
– Да, с рассвета, – признался он, сел в кресло и облокотился о стол, не выпуская из крепких рук кофейную кружку. Поза его была лениво-расслабленной и говорила о безмятежности, которой она позавидовала.
– Я был на виноградниках. Обещали дождь, и я хотел убедиться, что листья вокруг гроздей сняты и доступ воздуха к ним обеспечен, чтобы в случае дождя ягоды не прели. А не то на виноград нападет плесень и половина гроздей сгниет. А это значит, что во время сбора винограда каждую тронутую плесенью гроздь придется осматривать и отделять годные ягоды от негодных, на что уйдет масса времени. Пару лет назад мы уже это проделывали, и это небольшое удовольствие, поверь мне.
– Тебе, по-видимому, забыли сказать, что сегодня воскресенье – день, традиционно отводимый отдыху, – пошутила Келли.
– Верно. Только винограду это неведомо, да и матушке-природе до этого как-то дела нет. – Подняв кружку, он поглядывал поверх ее края, и в золотисто-карих глазах его сверкали веселые искры.
– Да, наверное, это так. – Она слегка улыбнулась и заметила, что взгляд его переместился теперь на ее губы. Он все не сводил глаз с ее губ, взгляд этот она ощущала почти физически. Келли чувствовала, как в ответ участился ее пульс. Она попыталась утихомирить сердцебиение, но не смогла этого сделать, даже когда он, подняв глаза, встретился с ней взглядом.
– Ты выглядишь посвежевшей. Выспалась?
– И даже очень.
– Я рад, что хоть один из нас спал.
Взгляд, который он не сводил с нее, ясно говорил о том, что причина его бессонницы – в ней.
Влечение, которое испытывали они оба, отрицать было невозможно. Однако это лишь влечение, не больше. Это осложнит жизнь, а впереди у нее одни проблемы, и Келли решила не обращать внимания как на чувства Сэма, так и на собственные.
– Да, Кэтрин говорила вечером, что в усадьбу проникли какие-то журналисты и ты, возможно, будешь занят допоздна. – Она заметила, что возле его локтя на столике сложены стопкой листы воскресной газеты. На первой странице виднелась ее фотография и еще одна, но кто изображен на ней, с большого расстояния она не разглядела.
– Что-нибудь есть в воскресной газете? – Она не сводила глаз с газетной страницы.
– Ничего неожиданного. – Он сгреб листы и переложил их на пустой стул. – А если ты непременно желаешь прочесть, подожди, пока мы кончим наш совместный завтрак.
Черты его посуровели. Келли понимала причину. Сэм не желал, чтобы какие-то детали, связанные с гибелью барона, вторглись сейчас в их беседу. Но убрать газету легче, чем выкинуть что-то из головы. В отличие от Сэма она понимала всю бесполезность подобного жеста.
– Слушаюсь, сэр, – произнесла она и хотела было шутливо отдать ему честь, но тут в комнату вернулась домоправительница, неся заказанные Келли гренки, и ее рука тут же опустилась.
– Ты, видно, любишь поесть, – пошутил Сэм, когда Келли подхватила на вилку треугольный гренок.
– Очень. – Но она откусила лишь кусочек, отщипнув без всякого интереса краешек гренка, прислушиваясь, когда наконец резиновые подошвы домоправительницы прошуршат обратно к двери.
– Ну, какова твоя программа на сегодня? – Этим вопросом Сэм хотел придать их разговору легкость.
– О какой программе ты говоришь? – Рассеянно поглядев на зажаренный гренок, она откусила еще кусочек и принялась вертеть в пальцах остаток. – Два дня назад каждая минута у меня была расписана. А теперь я совершенно свободна весь день. – Думая о чем-то своем, она крошила гренок. – Я уже обзавелась адвокатом, неким Джоном Максвейном. Говорят, он сильный юрист.
– Да, я это слышал, – кивнул Сэм. Оборот, который приняла их беседа, не доставил ему удовольствия, о чем свидетельствовали плотно сжатые губы.
– Но он должен еще посетить тюрьму, чтобы договоренность наша стала официальной. Он хочет сделать это возможно скорее и уж, конечно, до нашей беседы во вторник, – добавила она, как бы размышляя вслух, не совсем отдавая себе отчет, кому и что она говорила. – Когда я побеседовала с ним и рассказала то немногое, что знаю, он уверил меня, что сможет в достаточной мере выбить почву из-под ног обвинения. Он сказал, что, по его мнению, Олли не сумел доказать злой умысел… – Келли заметила гору крошек на своей тарелке и смущенно отряхнула пальцы. – А после того, как я с ним встречусь, мне нет смысла оставаться здесь. Обо всем прочем можно будет договориться по телефону.
– Куда же ты направляешься?
– В Нью-Йорк.
Он поднял кружку и, не спуская глаз с Келли, сказал, приблизив губы к самому краю кружки:
– А чем ты будешь там заниматься?
– Массой дел.
– Назови два из них. – Чтобы слова эти не показались ей дерзкими, он смягчил их улыбкой.
– Первое, я собираюсь решить вопрос с работой, – ответила Келли и, помолчав, добавила с мрачной шутливостью: – На телевидении разлука редко «укрепляет чувство». Скорее там оправдывается поговорка «с глаз долой – из сердца вон». Будучи там, я уж, по крайней мере, смогу отстаивать свою правоту. А делать это на расстоянии было бы затруднительно.
– Ладно, ну а что второе? – спросил Сэм, вынужденный признать, что первое ее рассуждение вполне логично.
– С тех пор как я перебралась в Нью-Йорк, я участвую в движении против жестокого обращения с детьми, помогаю собирать деньги в фонд, привлекаю всеми средствами общественное мнение.
Теперь я могла бы уделять этому больше времени, активнее работать в этом движении. Ей-богу, детишки эти нуждаются в помощи! – Услышав, что голос ее стал хриплым от волнения, она замолчала и покосилась на Сэма – интересно, заметил ли он это.
Глаза его потемнели от гнева, но когда он заговорил, голос его звучал мягко, мягче, чем всегда.
– Нуждаются. И ты нуждаешься тоже.
Его негромкое сочувствие почти сразило Келли. Она едва удержалась от слез.
– Вот поэтому-то мне кажется, что если удастся помочь хотя бы одному из этих детей, – хрипло выговорила она, – облегчить ему физические и душевные страдания, то игра стоит свеч.
– Этого мало, один – это слишком субъективно.
– Так или иначе, – сказала она, улыбнувшись. – Кроме этих двух дел у меня существует и еще одно: брентвудская качалка, которую я раздобыла на блошином рынке. Ее перекрашивали, наверное, раз двадцать, и до сих пор мне удалось снять лишь половину из всех слоев краски.
– Это терпит. Все твои дела могут несколько дней и подождать. В твоем отъезде пока нет необходимости.
Она покачала головой.
– Мне надо работать. – И не желая, чтобы Сэм неверно истолковал ее слова, быстро добавила: – Дело не в деньгах. Мне удалось кое-что скопить, и я могу жить на это некоторое время да еще и юристов оплачивать.
– Считай, что ты на каникулах, – уговаривал ее Сэм. – Уйди в подполье, пока все утихомирится.
Рассуждения его были вполне логичными, но Келли все же колебалась.
– Ну, не знаю…
– Я хочу, чтобы ты осталась, Келли.
Хотел он от нее не только этого. Она чувствовала это по его голосу. Что выбивало ее из колеи – это желания, которые пробуждались в ней.
– Я не созрела для этого, Сэм, – сказала она, тут же поняв, что не говорит всей правды. – Для тебя не созрела.
– Наверное, как и я для тебя. Но что это меняет? Ничего!
– Должно менять.
– Может быть. А может быть, есть вещи, которые нельзя изменить. Тогда их надо просто принять такими, как они есть.
– Я этому не верю!
– Правда? Тогда поверь лишь тому, что сейчас ты нужна мне здесь. И мне кажется, что и я тебе нужен.
– Нет! – Протест ее был скор и решителен.
– Можешь отрицать это сколько угодно, Келли. Но наши с тобой отношения связаны не с вопросом «если», а с вопросом «когда». – Отставив кофейную кружку, он поднялся: – Как ни приятно мне продолжать эту беседу, пора приниматься за дела и посмотреть, чем там заняты мои парни! – Задержавшись возле ее кресла, он провел по щеке Келли кончиком пальца. – Увидимся позже.
– Ладно, – пробормотала Келли, задетая прозвучавшей в его тоне уверенностью. Это чувство прошло не сразу, и лишь когда стих звук его шагов, она взяла со стула газеты и принялась читать.
Гибель барона занимала не только первую страницу, но и еще две последующие. Всего ей посвящены были три очерка. Первый представлял собой документальный отчет о фактических обстоятельствах происшествия и последующем задержании ее отца по подозрению в убийстве. Вторая статья рассказывала о бароне Фужере и содержала ссылки на мнения о нем и его вкладе в виноделие различных выдающихся людей, а также его коллег-винопромышленников, в числе прочих приводились и слова Гила Ратледжа: «Мир потерял великого винодела и милого человека».
В начале последнего очерка помещена была фотография Келли, хотя основное место в нем уделялось ее отцу, а история ее собственной телевизионной карьеры в качестве ведущей «Новостей» уместилась в трех абзацах. Местами очерк о ее отце напоминал полицейский репортаж – голые факты расцвечивались интервью со знакомыми отца и с теми, кто смутно помнил ее; очерк давал подробную информацию о прошлых прегрешениях отца, лишний раз доказывая, что жители маленьких городков обладают хорошей памятью.
Келли со вздохом отодвинула газету. Сэм был прав: ничего неожиданного там не оказалось, некоторое утешение приносила мысль, что уже завтра история эта сожмется в маленькую колонку где-нибудь в середине газетных листов.
Ее кофе, когда она вернулась к нему, уже остыл. Поморщившись, Келли встала, чтобы долить в чашку свежий, из кофейника. За дверью послышались легкие приглушенные шаги. Келли оглянулась на дверь и улыбнулась, ожидая, что это окажется Кэтрин.
Но в малую гостиную вошла баронесса Фужер – вошла и остановилась в нерешительности. На ней было узкое черное платье, единственным украшением служили обручальные кольца. Темные ее волосы были гладко затянуты назад в простой узел. Она предприняла храбрую попытку скрыть бледность под слоем грима и замаскировать припухлость век, но никакие ухищрения не могли спрятать страдание и печаль в ее глазах. Глаза эти при виде Келли расширились, и в темной глубине их появились удивление и смущение.
– Вы репортер с телевидения. – Слова эти сказаны были тоном болезненного упрека.
– Я была… – начала объяснять Келли, но тут же ее прервал вопрос:
– Как вы попали сюда?
– Я здесь гощу. Сэм пригласил меня. – Келли не могла допустить, чтобы баронесса и впредь считала ее лишь телевизионным репортером: – Простите меня, баронесса, но мне следует сказать вам, что я дочь Леонарда Дауэрти.
Собеседница недоуменно нахмурила брови.
– Не понимаю…
Чувство вины. Какими бы разумными доводами она ни пыталась прогнать это чувство, оно не исчезало.
– Его обвиняют в убийстве вашего мужа. Натали отвернулась, но заметно было, что лицо ее побледнело.
– Я знала, что арестован какой-то мужчина, но имени мне не сказали…
Ответом ей был не истерический припадок, не град обвинений и поток слез, а глубокое молчаливое страдание, наблюдать которое Келли было невыносимо тяжело. Смутная догадка, что оставаться в этом доме – ошибка, превратилось в уверенность.
– Простите, баронесса. Мое присутствие здесь будет расстраивать вас. Я сейчас уйду.
Оставив чашку на серванте, Келли поспешно направилась к двери.
Но едва успев сделать несколько шагов, она была остановлена движением руки баронессы.
– Пожалуйста, не надо.
В комнату вошла Кэтрин, чей проницательный взгляд тут же уловил ситуацию.
– Натали! Как хорошо, что вы спустились к нам! Вы, конечно, помните Келли Дуглас.
– Я сказала баронессе, кто я такая.
Кэтрин улыбнулась светской улыбкой, не выказав ни малейшего удивления.
– Келли, к несчастью, стала жертвой журналистов, поднявших шум вокруг ее отца. Сэм предложил, чтобы она укрылась у нас в доме, на что я дала согласие.
– Я крайне признательна вам, но думаю, что при создавшейся ситуации мне лучше уехать.
