Текст книги "Против ветра"

Автор книги: Дж. Фридман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

16

Понедельник подошел к вечеру, и я делаю то, что первым приходит на ум: отправляюсь куда-нибудь выпить. «Росинка», бар, который мне рекомендовали рокеры, – типичная забегаловка типа тех, о которых торговая палата старается не упоминать в своих рекламных буклетах. Сюда приходишь по двум уважительным причинам: выпить и подцепить кого-нибудь домой на ночь. Ну а если мужик заявляется со знакомой или женой, значит, пришел выпить и заодно пустить пыль в глаза. Иной раз народ приходит, чтобы подраться, тоже повод, не хуже остальных.

По идее, я бы мог поручить эту работенку кому-нибудь из отдела расследований, но Эл Коллинз, который в нашей фирме этим занимается, сейчас в отпуске, к тому же, обратившись к нему, я должен буду поделиться с ним собственным гонораром, как я делал это раньше. Теперь время не то. Впечатление такое, словно я начинаю все заново – мысль не из приятных.

В таких местах я всегда чувствую себя как дома. Практически не отличаясь друг от друга, они вошли в мою плоть и кровь еще с молодости, когда жил в Кентукки. Те, кто приходят сюда выпить, в основном зарабатывают себе на жизнь собственными руками. Пьют они виски, хотя здесь его заменяют большей частью текила, напоминающая можжевеловую водку, и пиво. Сейчас кое-кто из женщин предпочитает белое вино, что ж, ничего страшного в этом нет. И все без исключения курят, а если кто и слышал о начальнике медслужбы, то знает – это тот самый парень, который торгует из-под полы презервативами.

О том, что это такое, знают все, нет никого, кто не слышал бы о СПИДе, когда о нем только и говорят. Мужчины и женщины по-прежнему расходятся по домам вместе, но сперва они немного поговорят, по крайней мере, женщины должны убедиться в том, что парни – не гомики, а ребята спрашивают, с кем им довелось уже переспать. И если ты – педераст или лесбиянка, то благодарю, слуга покорный, но до благодарности дело так и не доходит.

Рита тогда повела себя неосторожно. Несколько завсегдатаев отчетливо помнят, как она уезжала с рокерами. Я здесь уже битый час, потихоньку потягиваю пиво, ибо нахожусь при исполнении, и его достаточно, чтобы непринужденно перекинуться кое с кем словечком.

– Рита? Деваха была пьяна в стельку! – Это я свел знакомство с крашеной блондинкой, похожей на вышедшую в полуфинал участницу конкурса бабенок. У нее есть ухажер, и мне здорово подфартило (или, напротив, отчаянно не повезло), что в этом месяце он работает вечером. Порой я западаю как раз на таких баб: дешевая шлюха (белое вино за казенный счет) и ртом работает так, что только держись.

– Само собой, по части выпивки Рита всем даст сто очков вперед, – язвительно поясняет она. – Ума не приложу, из-за чего это ей так хочется забыться, но то, что она из кожи вон лезет, – это точно!

– А сколько времени они провели вместе, пока не уехали? – Я хочу разобраться, как же все-таки дело дошло до изнасилования.

– Секунд десять. Она не очень-то разборчива.

М-да, дело дрянь, думаю я. То, что девица, которая пользуется репутацией заядлой выпивохи и уезжает с четырьмя незнакомыми мужиками, чьи намерения слишком явны, уже плохо: во-первых, потому, что́ о ней подумает добропорядочное общество, а во-вторых, она была явно не в себе и не могла принять осмысленного решения. Найдутся десятки людей, которые это видели. Надо будет поподробнее расспросить моих подопечных, в каком она была состоянии, когда протрезвела. Буду уповать и на то, что отыщется свидетель, видевший ее трезвой примерно в то время, когда все это происходило.

– Да это уже не в первый раз, – болтает крашеная блондинка. – И не во второй. Из-за того, что эта баба – дерьмо собачье, всех нас считают потаскухами. Я хочу сказать, нет ничего плохого в том, чтобы понравиться какому-нибудь приличному парню, – продолжает она, ярлык ее модных джинсов «Кэлвин Клайн» трется о мои латаные-перелатаные джинсы 501-й модели, здесь становится тесновато, но не настолько тесно, чтобы я принимал все ее слова на веру. – Ведь ничто человеческое нам не чуждо, правда же? Милое местечко типа этого имеет такое же право на существование, как и все остальное, правда же…

– Правда.

Ты даже не подозреваешь, как ты права, думаю я, вспоминая прошлое. Мы с Патрицией познакомились примерно в таком же баре, я был там один и, обернувшись, увидел рядом такую красавицу, что дыхание перехватило. Пива в бокале у нее уже не было, поэтому я перелил половину из своего бокала в ее и…

– …особенно после того, как люди узнают друг друга и поймут, что у них есть общие интересы, – договаривает она.

Она наверняка перед этим прочла какую-то книгу и шпарит по ней. Интересно, что это? Наверное, «Мужчины или женщины, которые любят или ненавидят кого-то или что-то».

– Я всегда восхищалась людьми, которые стоят на страже закона, – доверительно сообщает она.

– В самом деле?

– Точно. Еще с тех пор, как была ребенком и смотрела фильмы с Перри Мейсоном [4]4
  Адвокат, главный герой детективных романов известного и у нас Эрла Стэнли Гарднера.


[Закрыть]. Я обожаю телесериал «Закон в Лос-Анджелесе». В тот вечер, когда его крутят по телеку, меня из дому не вытащишь. В каком-то еженедельнике я читала, что сами адвокаты смотрят этот фильм чаще, чем любой другой. Тебе эта статья не попадалась?

– Наверное, не обратил на нее внимания. – Впечатление такое, словно качаешься на качелях, только что был внизу, а теперь снова летишь вверх: значит, очаровательная Рита шла с каждым, кто ни попросит. И, скорее всего, делала все, о чем ни попросят, к тому же по собственной воле. Даже отбиваться не пыталась, в лучшем случае орала как резаная.

– Скажи еще раз, в котором часу это было? – спрашиваю я.

– Что?

– В котором часу они с мотоциклистами уехали? – Ну давай, девочка, не прикидывайся дурочкой! Во всяком случае, пока.

– А разве мы еще не закончили об этом трепаться? – Она обиженно надувает губки.

Вместо ответа я залпом допиваю то, что еще осталось в бокале. Как из-под земли рядом вырастает бармен, я киваю ему. Какого черта, в самом деле! Она машинально подвигает и свой бокал.

– Им пора уже закрываться – два часа ночи. В это время я уже должна спать, – добавляет она. – Как правило.

– Я тоже. – Зря я так сказал. Я понял это, едва закрыл рот.

Она берет меня под руку. Что касается нее, то внешне все благопристойно. Я недурен собой, но не буду самообольщаться, ведь она хочет пригласить к себе домой адвоката в моем лице.

– Я не взяла машину, – говорит она, – приехала с подругой. – Теперь мне уже не отвертеться.

– А ты не боишься, что она выложит все твоему ухажеру? – Я никогда не мог заставить себя сказать «нет», то ли из-за страха, что меня сочтут не настоящим мужчиной, то ли из-за боязни оскорбить. Я одергиваю себя: чушь все это, если бы она была уродиной, я мог бы ответить отказом. Но она красивая, хотя довольно-таки распущенная женщина, с огромной грудью. Меня возбуждают такие женщины, сказывается то, что я вырос в рабочей семье.

– Она его терпеть не может. – На каждый вопрос у нее готов ответ. – К тому же ей придется сделать большой крюк, чтобы подбросить меня до дому.

Я допиваю пиво. Одновременно она допивает свой бокал вина.

– Тебя подвезти?

– Спасибо. Была бы тебе очень признательна.

Мы взасос целуемся на стоянке.

– Давай лучше не здесь, если ты не против, – говорит она, когда, оторвавшись друг от друга, мы переводим дух, и всем телом льнет ко мне.

– Потерпим, – прижимаю я ее к себе. – Хотя мне и не терпится, – добавляю, чтобы не обидеть ее. К тому же это на самом деле так. В какой-то степени.

– Я живу недалеко.

– Рад слышать. Иначе… – Я хватаю ее за сиську, рука ложится чуть выше, чем следует, – ощущение приятное. Хихикая, она вырывается.

– Поехали. У тебя какая машина, БМВ?

– Да.

– Шикарная тачка! – Она забирается на переднее сиденье. – Свернешь налево, проедешь три квартала, потом направо.

Я выезжаю на улицу. Время позднее, машин почти нет. Ни слова не сказав, она опускает голову так, что снаружи ее не видно.

– Следи за дорогой, – наставляет она. – А я пока пропущу рюмочку перед едой.

Невесть каким образом держусь правой полосы на освещенных улицах.

– Ты не останешься? – Ее зовут Лори, я уже выяснил.

– У меня впереди трудный день. Если бы я провел у тебя всю ночь… к тому же не хотел бы оказаться здесь, если нагрянет вдруг твой дружок.

Она медлит с ответом, такая перспектива, похоже, ее тоже не радует.

– Но я-то здесь, а его нет.

– Ты очень хороший. Мне было очень приятно.

– Приятно? – Я оскорблен в лучших чувствах.

– Обалденно! Так лучше?

– Лучше.

Она не сводит с меня глаз, пока я одеваюсь.

– Не думала, что мне повезет, – говорит она искренним тоном, который совсем не вяжется с ее напускной грубостью. – Мне казалось, в баре ты просто хотел расспросить меня о том, что тебе нужно.

– Да. И я польщен, что ты проявила такую настойчивость. – Так легко разговаривать, когда не надо врать.

Она ласково смотрит на меня, я отвечаю ей тем же, и тут меня осеняет.

– А этот твой ухажер… Мы же говорим о нем не в настоящем времени, да?

– Да. – Просто и ясно.

– Тогда зачем вешать лапшу на уши?

– Что?

– Зачем ты сказала, что он есть, когда на самом деле его нет?

Она смущается, но выкладывает все начистоту:

– Я думала, выиграю в твоих глазах, если ты подумаешь, что за мной ухлестывает кто-то еще.

С таким объяснением я еще не сталкивался, но оно не лишено логики, хотя и своеобразной.

– Мне было бы наплевать, – искренне отвечаю я.

– Ты, пожалуй, первый и последний, кто так говорит, – подхватывает она, тщетно стараясь скрыть тревожные, грустные нотки в голосе. – В нашем городе как только бабе стукнуло тридцать пять, она никому даром не нужна, если только у нее не водятся деньжата.

Я от всей души сочувствую ей. Ей, похожим на нее другим женщинам и прежде всего Патриции: она привлекательна, способна, она мать моего ребенка.

Тридцать девять лет и не меньше пяти тысяч долларов на счету в Сбербанке. Как мне только в голову пришло удерживать ее?

– Эй! – говорит она, принимая бодрый вид. – Мне было хорошо. Нам обоим было хорошо.

– Согласен на все сто.

– Может, мы даже еще увидимся. По крайней мере СПИДа у меня нет! – выпаливает она. Неужели сейчас так принято признаваться в любви?

– Может, и встретимся. – Никаких обещаний, никакой чепухи.

Она смиряется, довольствуясь тем, что есть.

– А все же паршивая история случилась с этим мальчиком, – переводит она разговор на другую тему. – Я хотела сказать, ты из-за этого расспрашивал о Рите, да?

– Да, – уклончиво отвечаю я, еще ничего не понимая.

– Из-за того, что она была с ним знакома, правда?

Что еще за чертовщина?

– Правда, – стараюсь я скрыть изумление. – Из-за того, что она была с ним знакома. – Тут я немного выжидаю. – А как близко она была с ним знакома? – выбираю я самый беспечный тон, на какой способен.

– Не знаю, спали они вместе или нет. Если и спали, то скорее от случая к случаю. Но все знали, что он жил в мотеле, где она работает. Пару раз она приводила его в бар. Я и вправду не знаю, откуда он взялся. Может, просто ночевал там несколько раз.

17

– Хорошие новости, ребята.

Сидя на стульях, они распрямляют спины. Сейчас утро, самое начало восьмого, раньше меня к ним все равно бы не пустили.

– Помните цыпочку, которую вы трахнули?

– Ну? – Одинокий Волк, как всегда, отвечает за всех.

– А парня, которого кто-то убил?

– Ну?

– Они были знакомы, балда! Он жил в том мотеле, где она работает.

Я не могу сесть, трудно сказать, что я чувствую – пожалуй, злость, граничащую с яростью. Меня предали.

– Может, расскажете все, как есть? – Я грохаю кулаком по столу с такой силой, что они подпрыгивают. – Все, что мне от вас нужно, – это правда! – ору я. – Голая, без прикрас правда! Зная правду, я бы взялся защищать вас, даже если вы виновны на все сто! А теперь не могу.

– Мы сказали тебе правду! – Подняв голову, Одинокий Волк глядит на меня во все глаза.

– Черта с два! – Я закрываю досье с их делом. – Ищите себе какого-нибудь другого олуха! Я терпеть не могу, когда мне лгут!

– Мы сказали тебе правду! – повторяет он, не сводя с меня глаз. – Мы сказали тебе правду, черт побери!

Теперь мы оба уже на ногах и орем друг на друга.

– Трепло! – ору я. – Все вы – трепло!

– Мы сказали правду! – орет он в ответ, тоже вне себя от ярости. – Мы и понятия не имеем, о чем речь, черт побери!

Я перевожу взгляд на остальных. Побледнев, они молчат: то ли признают себя виновными, то ли поняли, что их вывели на чистую воду, то ли не могут опомниться от того, что я только что рассказал им.

– Вы отвезли ее в горы.

– Верно.

– Там и был найден труп.

– Мы ничего об этом не знаем. – Он пристально смотрит на меня.

– А потом вы отвезли ее обратно в мотель, – продолжаю я, разойдясь вовсю. – И там еще раз трахнули, с ее согласия, разумеется, – добавляю я, не в силах удержаться от сарказма.

– Да.

– И все это время вы ни разу не видели убитого. Ричарда Бартлесса.

– Его так зовут? – В голосе Гуся слышатся чуть ли не застенчивые нотки.

– Звали, – поправляю я.

– Мы тут ни при чем, – вступает в разговор Таракан. – Ни при чем. Готов поклясться на целой куче Библий, что это правда.

Они снова в комбинезонах, которые полагается носить в окружной тюрьме. Вид у них испуганный.

– Слишком уж много совпадений, – качаю я головой. Не знаю, говорит ли во мне только недоверие или к нему примешивается паника, паника от мысли, что я влипаю в заведомо безнадежное дело. – Ума не приложу, как можно вам верить.

Они обмякают, даже Одинокий Волк.

– У меня своих дел хватает! – Боже, стоит Робертсону об этом пронюхать, а он обязательно пронюхает, и довольно скоро, как меня поднимут на смех по всему штату! О том, как придется смотреть в глаза Энди и Фреду, я и думать не хочу.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает Одинокий Волк.

– Не знаю. – Я гляжу на них. Ярость потихоньку сходит на нет, я начинаю медленно остывать.

– Ты хочешь бросить нас?

– А с какой стати я буду вас защищать?

– Но ведь мы в этом деле ни при чем.

Мы пристально глядим друг на друга. Четыре пары глаз смотрят на меня из-за решетки. Я смотрю на них невидящим взором.

– Поговорим позже. Если мне вообще будет о чем говорить с вами.

Собрав бумаги, я ухожу.

Как ни крути, а отказаться от этого дела я не могу. Вот если бы дела в фирме шли нормально, если бы Патриция ни с того ни с сего не огорошила меня известием о своем отъезде, если бы я не собирался порвать с Холли (и повел себя как последний идиот, решив проявить щедрость: Фред, представлявший мои интересы в суде, заявил, что я спятил, но мне хотелось как можно скорее оформить развод; почем мне было знать, что худшее еще впереди?) и если бы все прочие обстоятельства не слились воедино, чтобы заставить меня сдаться, может, я и отказался бы. Но эта четверка – все, на что я могу сейчас рассчитывать. Их дело даст мне возможность поправить финансовое положение (пакостная, недостойная адвоката мыслишка, но ничего не попишешь) и выиграть время, чтобы разобраться, что к чему. В глубине души я понимаю, что былых отношений с Энди и Фредом уже не вернуть. Даже если бы я не размазал их по стенке, поддавшись, словно ребенок, соблазну во что бы то ни стало доказать свою правоту и выставить собеседников в невыгодном свете, дверь передо мной захлопнулась, как только они поступили так, как должны были поступить. Придется начинать все с самого начала. С учетом моей репутации адвоката и опытом работы в суде это не самый худший вариант, но все равно страшно.

К тому же я не люблю отказываться от клиентов. Никогда так не поступал, хотя пару раз они заврались так, что у меня были для этого все основания. Я до сих пор верю в давнюю, избитую фразу, что каждый подзащитный вправе рассчитывать на наилучшего адвоката вне зависимости от того, как относится к нему общество. И еще мне нравятся такие дела, нравятся такие подзащитные, опасные типы, которые вечно ходят по острию ножа, борясь за то, что у нас вызывает одно отвращение, нагоняя на нас страх, вынуждая метаться в поисках укрытия. Как и тот парень, что стоит рядом, я тоже мечусь в поисках укрытия, поэтому, когда появляется возможность встать на дыбы и немного поржать, я за – это помогает раскрепоститься.

А может, они говорят правду? Так ведь случалось и раньше.

18

Мест, где я бываю, день ото дня становится все меньше. Дом Патриции, бар, квартирка крашеной блондинки, а теперь вот мотель, где работает Рита Гомес. Мне казалось, такое время осталось в прошлом, лет двадцать с лишним назад, когда я, даже не оглянувшись, ушел из дома.

Я ставлю машину у обочины, где ее не видно из окон административного корпуса, и запираю дверцу на ключ, включая сигнализацию, что делаю редко. Неохота связываться с дирекцией, она навешает мне лапши на уши, а если станет действовать по правилам, то и девушку уволит за то, что она доставляет лишние хлопоты. Раз уж я взялся защищать рокеров, то, при любом раскладе, теплых чувств ко мне она испытывать не будет, и не в моих интересах настраивать ее против себя еще больше.

Мотель старомодный, шестнадцать номеров, тут же кухня. Во всех номерах пора проводить ремонт, начиная со стен и кончая всем остальным. В ноздри ударяет вонь – засорились унитазы. Попозже, когда солнце припечет, благоухать будет вовсю. Это заведение напоминает мне о поездках, приходившихся на время летних отпусков, когда мы всем скопом втискивались в отцовский «кадсон» и ехали в места, которые сейчас называют Ривьерой для цветных, – в Северную Флориду, в Алабаму, к берегам Миссисипи там, где она впадает в Мексиканский залив. Сейчас, говорят, эти места считаются престижными, но в те годы туда отправлялись люди, которые родились в этой части страны и не могли поехать куда-нибудь еще, чтобы увидеть море. Такой отпуск до того напоминал то, что было дома, если не считать песка, покрытого отложениями смолистой нефти и приносимого с нефтяных вышек, едва различимых в дымке вдали, и тепловатой, сплошь усеянной москитами воды, что разница была практически незаметна.

Побывав в трех таких поездках, мы поставили на этом точку и купили взамен цветной телевизор.

Через распахнутую дверь я вижу девицу с пылесосом. Она чувствует мое присутствие рядом, но решает меня не замечать.

– Эй! – кричу я. Валять здесь дурака некогда, времени нет.

Она бросает на меня косой взгляд. Солнце у меня за спиной мешает ей хорошенько меня рассмотреть, тем не менее она понимает, что имеет дело не с посетителем: я слишком хорошо одет и пришел один, без женщины.

– Да? – Голос у нее пискливый и враждебный.

– С тобой можно поговорить?

– О чем?

– Выруби эту чертову штуковину, тогда скажу. – Боже, неужели любой встречный и поперечный будет тыкать меня носом в дерьмо?

Она выключает пылесос, властные нотки в моем голосе подсказывают ей, что не стоит зарываться.

– Спасибо, – говорю я, придавая благодарности еле заметный издевательский оттенок и давая понять, что вижу все ее выверты невооруженным глазом.

– Что тебе надо? – пискливо спрашивает она. – Я и так выбилась из графика, дежурю сегодня одна, эти ублюдки нарочно меня подставили.

– Я ищу Риту Гомес.

Она пристально смотрит на меня: я ее напугал.

– Это случайно не ты?

– А что, я на нее похожа? – мотает она головой.

– Не знаю. Я с ней никогда не встречался.

– А почему ее ищешь?

– У меня к ней кое-какие вопросы. – Если не изменим темп, то и к вечеру не управимся. – Их всего несколько, много времени это не займет.

– Ты из полиции?

Я медлю с ответом:

– Нет. А почему ты так думаешь?

– А тогда зачем она тебе нужна? – отвечает она вопросом на вопрос.

– Затем, что у меня к ней вопросы, на которые, как мне кажется, она могла бы ответить. А почему ты решила, что я из полиции? – напускаю я на себя подозрительный вид. – Разве к ней никто не приходит? Ну, скажем, друзья?

– Ты не похож ни на одного из ее друзей.

Уперлась, как осел. Если бы она держалась непринужденно и сказала, что Риты нет, я, наверное, повернулся бы и ушел. Теперь же приходится дожимать ее.

– А ты знаешь, где она сейчас? – захожу я с другого боку.

– Нет.

– Разве она здесь не живет?

– Нет, живет. Но сейчас ее нет.

– Как, по-твоему, когда она вернется?

Она пожимает плечами.

– Когда ей на работу? – не отстаю я.

– Сейчас. А иначе почему бы я так припозднилась, черт побери?

– Значит, она слиняла.

– Что?

– По идее, она должна быть здесь, но ее нет.

Она улыбается. С зубами у нее все в порядке, видно, раскошеливаться на три штуки не пришлось.

– Да, должна быть.

Пожалуй, хватит. Я вхожу в комнату, закрываю дверь. Она пятится от меня. Внутри царит мрак, занавески здесь достают до пола и плотно задернуты, чтобы было не так жарко.

– Тебе нельзя заходить сюда. Когда я делаю уборку, эту дверь положено оставлять открытой.

– Больше не буду. Где она? – спрашиваю я, повышая голос. – Хватит водить меня за нос, времени у меня в обрез, некогда тут с тобой лясы точить.

Она перепугалась, держит шланг пылесоса наперевес, словно ружье.

– Я не знаю. Правда. Я не знаю, куда они ее увезли.

Счастливый билетик, только вытянул его кто-то другой.

– Кто? Кто увез?

– Не знаю.

– Я тебе что сказал? – Я делаю шаг к ней.

– Какие-то парни, – быстро отвечает она и, пятясь от меня, чуть не спотыкается. – Их было двое.

– Когда?

– Вчера вечером. То ли в десятом, то ли в одиннадцатом часу.

– Полицейские?

– Не знаю. – Она колеблется, я подступаю еще ближе. Теперь ей никуда уже не деться. – Да. Они не сказали, откуда, но точно из полиции.

Вот и ответ на вопрос, почему я оказался в таком положении, как сейчас: вчера вечером, когда я пил и трахался, делая вид, что работаю не покладая рук и добываю нужные сведения, двое полицейских меня обошли и первыми добрались до Риты Гомес.

– А ты не знаешь, куда они ее повезли?

Она качает головой.

– Я думала, они хотели отвезти ее в тюрьму.

– В тюрьму? – На сколько же я позволил себя опередить? Может, Фред и Энди правы и я на самом деле сдаю?

– Да, чтобы допросить ее насчет Ричарда. Знаешь, – говорит она голосом, в котором слышится открытая неприязнь, – того болвана, который все увивался вокруг нее, пока сам не сгинул, бедняга!

Каким же надо было уродиться, думаю я, чтобы эта девица отзывалась о тебе с таким презрением? Если даже на нее производил он такое гнетущее впечатление?