Текст книги "Замок в лунном свете"
Автор книги: Дьюи Вард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Глава семнадцатая
Доктор Питерс заканчивал прием. Под деревьями, где я стояла, был темно, однако глаза постепенно привыкли к сгущавшемуся полумраку. Из дверей дома один за другим вышли четыре посетителя; последней, пятой была молодая женщина с ребенком. Свет в приемной погас. Выждав для уверенности еще четверть часа, я перешла дорогу и постучала в дверь. Никакого ответа. Может быть, меня не услышали?
В этот момент свет снова зажегся, щелкнул замок.
– Доктор Питерс… – пролепетала я.
Ничем не выдавая своего удивления, он буднично, словно давно ожидал моего прихода, произнес:
– Пожалуйста, пожалуйста, проходите, мисс Томас.
Через приемную мы прошли в рабочий кабинет. Меня била нервная дрожь, однако я быстро успокоилась, опустившись в массивное кресло перед письменным столом. Что поделать; последние два года я чувствовала себя гораздо увереннее в кабинетах врачей, нежели в обычных домах.
Доктор Питерс сел напротив, внимательно оглядел меня, но не стал задавать никаких вопросов.
– Простите, если я причиняю вам беспокойство, доктор. Я не знаю, что делать… Наверное, вам следует направить меня в клинику.
Мои слова, казалось, нисколько его не удивили.
– Что заставляет вас так думать?
– Я не могу больше оставаться у Фармеров. Мэри совсем больна, а Пит… – спокойствие оказалось обманчивым; помимо моей воли голос снова сорвался. Из горла вырвался сдавленный крик. Прошла целая вечность, прежде чем я смогла продолжать. – Пит не сможет противостоять старухе. Она сломает его. И Дэйва Эндрюса тоже. И вас, доктор. Она расправится со всеми, кто на моей стороне. Я знаю… Это она убила Сэма…
– Каким образом? – спокойный голос Питерса доносился словно сквозь пелену.
– Не знаю. Я так любила его. – Я заплакала. – Теперь его нет в живых… Сделайте мне укол, пожалуйста. Я забыла взять таблетки…
Он встал и подошел к стеклянному шкафчику. Глядя ему в спину, я продолжала говорить, сбивчиво, нервно:
– Ее рассердило то, что я посмела уйти из «Хогенциннена», да еще прихватила с собой Барона. С Бароном она уже расправилась, и это только начало. Теперь она будет убирать всех, кто пытается мне помочь. Вы ведь совсем не знаете ее. Благодаря ей я потеряла всех, кого когда-то любила. Сначала это был маленький пони. Потом Сэм. Мать, отец. Сегодня – моя собака. И меня она тоже растопчет, я ничего не смогу сделать. Наверное, будет лучше, если вы отправите меня в клинику, как она хочет. Там я, по крайней мере, не буду ни о чем беспокоиться…
Задохнувшись рыданиями, я замолкла. Словно в тумане я чувствовала, как мне заворачивают рукав, потом легкий укол.
– Сейчас вам станет лучше, Морин. Вы позволите мне называть вас по имени? – он вложил в мои пальцы кусочек ваты, прижал к предплечью, куда был сделан укол.
Медленно возвращалось ощущение действительности. Через некоторое время я совсем успокоилась. Мир вокруг стал четким и ясным. Доктор Питерс сидел за своим столом и терпеливо ждал.
– Барон… – прошептала я.
– С ним что-то произошло?
– Его забрал шериф Фостер. Сегодня после обеда. Сказал, что Барон представляет опасность, может кого-нибудь укусить, и его должен осмотреть ветеринар в Гейнсвилле. Разумеется, это желание бабушки.
– Ветеринар просто обследует его, убедится, что собака здорова, и Фостер привезет Барона обратно.
Я покачала головой.
– Вы ошибаетесь. Насколько я понимаю, шериф вообще не собирался везти его в Гейнсвилл.
– Неужели? Может быть, имеет смысл позвонить Фостеру?
– Бесполезно…
Не обращая внимания на мои протесты, доктор Питерс поднял телефонную трубку.
– Соедините меня с шерифом, Кора. Нет-нет, ничего серьезного. Да, пожалуйста, если он дома.
Послышались длинные гудки, затем в мембране проскрежетал мужской голос: «Алло, Фостер слушает».
– Питерс. Добрый вечер, шериф. Меня интересует, какое заключение дал ветеринар по поводу собаки, принадлежащей мисс Томас…
Я не могла разобрать, что ответил Фостер, но этого и не требовалось. Все сказанное можно было прочесть на лице доктора Питерса. Его брови сдвинулись к переносице, рука, державшая трубку, напряглась – Алло, – донесся до меня голос шерифа, – алло, вы меня слушаете?
Доктор Питерс, не отвечая, повесил трубку, вытер лоб тыльной стороной ладони, откашлялся и наконец медленно произнес:
– Вы были правы, Морин. Этот кретин утверждает, что собака бросилась на него, и ему пришлось ее застрелить. В целях самообороны.
У меня перехватило дыхание. Хотя я уже знала, что Барон обречен с того момента как оказался в машине Фостера, только сейчас пришло ясное осознание того, что один из моих друзей мертв; Непоправимое произошло вновь. Казалось, я должна была разрыдаться, но слез не было. Я сидела как каменная.
– Дорогая бабушка всегда доводит задуманное до конца. Барон сильно мешал ей.
– Как и Сэм?
Я недоумевающе взглянула на доктора.
– Сэм? При чем тут Сэм?
– Вы сами с этого начали, Морин. Первые ваши слова были, что миссис Томас уберет Барона с дороги, как и Сэма. Что вы под этим подразумевали?
В растерянности я покачала головой.
– Не знаю. Не верится, что я могла сказать такое. Кажется, у меня совсем не осталось ни сил, ни желания бороться. Лучше всего оказаться в привычной обстановке. В клинике.
– Вы действительно хотите этого? Совершенно искренне?
– Увы, нет, – ответ получился простым. Гораздо проще, чем я ожидала.
Он с видимым облегчением откинулся на спинку стула.
– Но почему, почему вы так твердо уверены, что бабушка поставила перед собой цель уничтожить вас? Лишить вас всего, что вам дорого?
– Вы думаете, к амнезии прибавилась и мания преследования? – я с горечью усмехнулась.
Он протестующе поднял руку:
– Эти слова произнесли вы, Морин – не я. Я только задал вопрос.
Раскрыв на коленях сумочку, я достала сигареты, закурила. Мысли медленно, словно облака дыма, проплывали в голове. Можно ли было объяснить с точки зрения логики то, что терзало меня уже несколько лет?
– Ненависть. – Разгадка пришла сама собой. – Мотив всех ее поступков – ненависть. Может быть, она никогда не знала, что такое любовь, и потому ненавидит людей, которые счастливы в любви. Вы не поверите, доктор, было время, когда мы были счастливы – родители, Сэм, я. Ей невыносимо было видеть такое. Она не могла простить своему единственному сыну того, что он больше не держится за ее юбку, и вынудила его переехать с семьей в «Хогенциннен». Что из этого вышло, вам, наверное, известно. Семья была разрушена. Мать ушла из дома, Сэм погиб. Я тоже попыталась убежать, но была возвращена с позором… – я закрыла лицо руками. – Только отец остался с ней. Бедный отец! Он опустился до такой степени, что стал чем-то вроде ее комнатной собачки. Жалкий, спившийся, бесхребетный.
– А вы, Морин?
– Я сопротивляюсь, а значит, опасна для нее. Единственный выход – запереть меня в городскую больницу, – я подняла голову и взглянула ему прямо в глаза. – Вы мне верите?
– У меня не создалось впечатление, что вы все это выдумали. Конечно, вы склонны преувеличивать. Но отношение бабушки к вам тоже бросилось мне в глаза и показалось, мягко говоря, немного странным.
– Вы видели ее всего однажды, после того случая с упакованными вещами.
– И второй раз сегодня утром.
– Сегодня утром? – я удивленно посмотрела на него.
Он улыбнулся:
– Она вызвала меня, посчитав ваш ночной побег окончательным доказательством болезни. Тогда-то она и потребовала немедленно отправить вас в клинику. Разумеется, я отказался дать какое-либо заключение без осмотра.
– И сейчас проводите этот осмотр?
– Вы сами ко мне пришли.
Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Что-то в его словах смутило меня, и я не могла найти причину… Внезапно меня осенило.
– Во сколько вы приехали в «Хогенциннен»? Вернее, во сколько она вам звонила? – мой вопрос сбил его с толку.
– В начале десятого. Почему вы спрашиваете?
– Насколько я помню, она никогда не встает раньше одиннадцати. Пока не разберется со своей корреспонденцией.
– Корреспонденцией? У нее обширная переписка, много подруг?
– Сомневаюсь, что на всем белом свете у нее найдется хотя бы один друг, – замечание доктора меня рассмешило.
– Тогда какого рода получаемые ею письма? – он выглядел озадаченным.
– Я и сама удивляюсь… Однажды, давно, еще задолго до моего переезда в Нью-Йорк, я не удержалась и заглянула в замочную скважину. Конечно, воспитанные дети не должны так делать…
– И что же вы увидели?
– Ничего особенного. Она сидела за столом и, не отрываясь, что-то писала. Для меня это перестало быть тайной, и я больше не интересовалась ее утренними занятиями.
Доктор Питерс поднялся с места.
– Согласитесь, никто не может ей запретить что-то писать по утрам – будь то письма или мемуары. Я хотел бы сказать вам насчет вашей бабушки другое, Морин. Люди, привыкшие к беспрекословному подчинению, в большинстве случаев теряются, встречая сопротивление. Если вы останетесь работать в гостинице и станете самостоятельно зарабатывать на жизнь, она рано или поздно оставит вас в покое.
– Хотелось бы, чтобы это было так! Только вот не верится. В любом случае, вы наконец-то получили долгожданную возможность подробно выслушать свою пациентку, – я беспомощно улыбнулась. – Теперь ваша совесть чиста?
– Думаю, что да. В данный момент меня больше занимает несостоявшийся ужин. До вашего прихода я как раз занимался его приготовлением.
– Весьма сожалею, что пришлось оторвать вас от столь интересного занятия.
Он непринужденно рассмеялся.
– Предлагаю отложить в сторону проблемы психиатрии и вплотную заняться физиологией. Вы уже ужинали?
– Еще нет.
– Так я и думал. Как насчет скромной трапезы на двоих?
– Очень любезно с вашей стороны. Приглашение принято.
Доктор Питерс повел меня на кухню.
– К сожалению, не могу предложить ни устриц, ни черной икры. Однако жаркое и салат в холодильнике найдутся. А также красное вино…
– Для одинокого человека очень уютно, – я осмотрелась.
– Привык обходиться собственными силами, – он опять рассмеялся. – Еще со студенческих лет.
– Вы были женаты? – я внезапно смутилась. – Простите, если это бестактно.
– Не был. Признаться, исключительно из меркантильных соображений. Скорее окончить колледж, оплатить стажировку и получить практику в маленьком городишке…
Я не верила ни одному его слову. Когда мужчины говорят, что у них не нашлось времени для женитьбы, они лгут. Это означает только одно: им не встретилась настоящая женщина.
– Однако я не являюсь принципиальным противником брака, – поспешил заверить меня доктор Питерс.
Наши глаза встретились, мы рассмеялись. Недолгие приготовления были закончены, и я принялась накрывать на стол.
– Салфетки в буфете. К сожалению, только бумажные.
– Я была бы весьма признательна, если бы вы приглушили свет. Наверное, я очень сентиментальная особа. У вас есть свечи?
Он молча открыл буфет и указал на нижнюю полку, где горкой лежали восковые свечи.
– Вы уже не первый раз ужинаете при свечах?
– Ничего удивительного, – он пожал плечами. – Как бывшая жительница Ньюбери, вы должны знать, что во время гроз здесь часто отключается электричество.
Мы разговаривали обо всем на свете – о фильмах, погоде, совсем как старые друзья, давно не собиравшиеся вместе.
Голос доктора Питерса понравился мне с первой же встречи – негромкий, доброжелательный и успокаивающий. Теперь я получила возможность внимательнее рассмотреть его внешность. Тонкие, длинные пальцы вполне подошли бы музыканту. Лицо нельзя было назвать красивым из-за острого подбородка и спадающих на лоб непослушных волос; светлая кожа подчеркивала ярко-голубые глаза. Казалось необъяснимым, как я могла забыть его после первой встречи. Непроизвольно я сравнивала его с Дэвидом – большим, широкоплечим, с натруженными руками и широкими скулами. Дэвид, в объятьях которого я лежала еще вчера. Интересно, каким был бы на его месте Питерс. Я вздрогнула, пытаясь прогнать непрошенные мысли. По спокойному выражению лица доктора было невозможно сказать, заметил он или нет мое смущение. Похоже, нет. Я вдруг почувствовала себя неловко в старых джинсах и клетчатой рубашке.
– Мой наряд совсем не подходит для званого ужина. – Я опустила глаза.
– Вы просто очаровательны, Морин.
Я встретила его взгляд и пролепетала вежливое «спасибо», чтобы прикрыть смущение. Наступило молчание, нарушенное громким стуком в дверь.
– Кто бы это мог быть? – доктор Питерс нахмурил брови. – В такое время?
Он вышел в прихожую, чтобы минуту спустя вернуться с… Дэвидом Эндрюсом – усталым, взволнованным. Увидев меня сидящей за накрытым столом, Дэйв с облегчением улыбнулся.
– В гостинице вас не было, пришлось помотаться по городу. Слава Богу, я догадался заглянуть к доктору Питерсу.
Было тактично с его стороны обращаться ко мне на «вы».
– Я сделал Морин укол. Она очень переживает из-за Барона…
– Значит вы уже знаете? Фостер лжет, что ему пришлось обороняться. Миссис Томас просто-напросто пригрозила ему, и он тут же сдался.
Доктор Питер кивнул:
– Он сказал мне, что пост шерифа для него важнее, чем чья-то собака. Присаживайтесь, Дэвид. Хотите вина?
Питерс достал чистый бокал, налил золотистую жидкость из плетеной бутылки. Медленно пригубив, Дэйв взглянул на меня. Как ни приятно было видеть его, внутреннее успокоение, пришедшее во время ужина, пропало. С приходом Дэйва в теплую кухню доктора вполз угрюмый холодок замка «Хогенциннен».
– Наверное, уже поздно, – сказала я. – Дэвид, не будете вы любезны отвезти меня в гостиницу?
– С удовольствием. Ваши чемоданы уже там. Миссис Томас изменила свое решение и сама отдала их мне.
– Неудивительно, – вставил доктор Питерс. – Рано или поздно ей все равно пришлось бы отдать их.
Его замечание ничуть не успокоило меня. Я разволновалась еще больше. Мужчины угрюмо молчали, обстановка становилась все более и более натянутой, Дэйв с недоумением оглядывал накрытый стол и зажженные свечи. У доктора Питерса погасла трубка, и он с отсутствующим видом принялся чертить мундштуком круги на скатерти – сначала маленькие, потом все больше, больше…
– Прекратите! – закричала я. – Сейчас же прекратите!
Дэйв вздрогнул, мой внезапный возглас испугал его. Доктор Питерс сохранял невозмутимый вид.
– Это имеет какую-то связь с гибелью Сэма, не так ли?
Я машинально кивнула, не сознавая, зачем.
– И с Гасом Дэниельсом?
– При чем тут Гас?
– Он вам отвратителен. И одновременно вы боитесь концентрических окружностей. Почему? Какая между ними связь?
– Не знаю… не знаю! Пожалуйста, не мучайте меня, – я расплакалась.
– Хорошо, Морин. Забудьте об этом. Сейчас я принесу вам таблетки, – поднявшись, он вышел из кухни.
– Отвези меня домой, Дэйв. Пожалуйста. Вечер начинался так хорошо, и он же его испортил. Почему он ни на минуту не может забыть, что он врач?
– Иногда он все же забывает об этом, – сухо возразил Дэйв. – Когда начинает играть роль гостеприимного хозяина.
Я ничего не ответила. Вернулся доктор Питерс и протянул мне небольшую яркую коробочку. Он не возражал, когда я запила таблетку вином.
Сидя в машине рядом с Дэйвом, я вспомнила Барона и заплакала. Где-то вдали, во мраке, светились огоньки «Хогенциннена», и от этой мысли меня бросало в дрожь.
Дэйв обнял меня за плечи, привлек к себе. Машина медленно ползла по ночному городу. Гостиница встретила нас молчанием и темнотой. Оставив машину возле крыльца, мы направились к моему коттеджу. Дэйв открыл дверь, я зажгла свет.
– Помочь разобрать вещи? – он показал на стоящие в углу чемоданы.
– Это можно сделать завтра.
– Мне остаться у тебя?
Вместо ответа я обняла его. Он прижал меня к себе так крепко, что у меня перехватило дыхание.
Глава восемнадцатая
С недавних пор доктор Питерс начал ощущать катастрофическую нехватку времени. Медицинские журналы, выписываемые во множестве, лежали в углу неразрезанные. Единственным и исключительным чтением стал роман, написанный Морин Томас, который доктор помнил теперь почти наизусть.
Стиль рукописи никак нельзя было назвать гладким; слова изливались на бумагу с гневом и горечью, вполне присущими расстроенному воображению. Но несмотря на это, Питерс снова и снова задавал себе вопрос: сколько истины скрывалось за неровными строчками?
С первых страниц появлялся молодой жизнерадостный художник. Героиня любила его, пока не догадалась, что причиной женитьбы стало ее мифическое богатство. Возможно, речь шла о Поле Лейне, бывшем супруге Морин?
Унижение, которое пришлось вынести девушке до отъезда из родного города. «Хорошее общество» отвергло, презирая лишь потому, что ее мать происходила из «низов». Скорее всего, речь шла о юности Морин в Бостоне – ведь там ни для кого не было секретом, что ее мать работала официанткой в баре.
Дружба с женщиной, проявившей розовые наклонности. Стремительный разрыв. Увы, в жизни Морин было и такое.
Эхо трагедии и нескончаемая череда кошмаров, преследовавших героиню. Деревенский дурачок… Музыка над ночным озером, и круги, круги, расходящиеся по воде, в которой отражается зарево странного пожара…
Телефонный звонок оторвал доктора от рукописи. Звонил Пит, владелец гостиницы.
– Приезжайте как можно быстрее, доктор. Речь идет о Морин Томас.
Позже Питерс и сам не мог понять, почему так стремительно, не задавая вопросов, бросился к своей машине.
Пит встретил его на стоянке. Доктор Питерс вздохнул почти с облегчением, узнав, что речь идет о внезапной истерике. Морин распаковывала свои вещи, когда вдруг разразилась смехом и долго не могла остановиться. Испробовав все подручные средства, Пит бросился к телефону.
Когда Питерс вошел в комнату, девушка уже затихла. Мэри, сидевшей у постели, стоило большого труда успокоить ее.
В руках Морин сжимала какую-то фотографию и смотрела на нее, не отрываясь, изредка качая головой.
– Я этого не делала… Это не я…
Во взгляде ее мелькнуло осмысленное выражение при виде врача.
– Хорошо, что вы приехали, – пересохшие губы изобразили вымученную улыбку. – Клянусь, это сделала не я.
Фотография оказалась портретом миссис Томас, узнаваемой теперь лишь по черному платью и серебряному кресту на груди. На месте лица красовалась дыра, аккуратно вырезанная ножницами.
– Где вы нашли этот снимок?
– В чемодане. Попался под руку, когда я разбирала вещи. Все было так неожиданно, что… у меня случилась истерика.
– Кто положил фотографию?
– Может быть, я сама… – Морин пожала плечами.
– Вы говорили, что не собирали вещи!
– Как я могу быть в этом уверена?
– Послушайте, сейчас же перестаньте разыгрывать из себя больную! – прямо-таки взревел Питерс. – Хватит смаковать свою болезнь и прикрываться амнезией!
Ошеломленная, Морин хотела что-то возразить, но не смогла произнести ни слова. Зазвонил телефон, стоявший на ночном столике. Мэри подняла трубку, какое-то время молча слушала, затем обернулась к Питерсу.
– Это вас, из Гейнсвиллской больницы. Непонятно, каким образом они вас отыскали?
В напряженной тишине раздался искаженный расстоянием голос главного врача, которому успела все сообщить Кора Фогельсон, подслушавшая звонок Пита.
– Хорошо, что я вас застал, доктор Питерс, – судя по голосу, доктор Шарп нервничал. – У меня сейчас сидит миссис Томас. Она приехала с жалобой на вас. Это правда, что вы отказались направить ее внучку в закрытую психиатрическую лечебницу?
– Да, это так. Морин Томас всего несколько дней тому назад была выписана из клиники, и нет никаких причин возвращать ее обратно.
– Но миссис Томас представила мне доказательства. В комнате, где жила больная, за шкафом обнаружен семейный альбом. Большинство фотографий сохранилось, но из всех, на которых изображена миссис Томас, было вырезано ее лицо.
Доктор Питерс тяжело вздохнул.
– Вы меня слушаете? – Питерс потерянно мотнул головой, едва не выбив из собственной руки трубку. – Я полагаю, что более убедительных доказательств болезненного состояния найти трудно. Ввиду явно враждебного отношения больной к своей ближайшей родственнице мы не можем больше терять времени. Пока ненависть выражается в таких безобидных поступках, однако до агрессивных действий, направленных против объекта враждебности, остался всего один шаг. Думаю, вы согласитесь со мной?
– Миссис Томас уже пригрозила прекратить финансирование больницы в случае, если врачи не выполнят ее требований?
Вопрос доктора Питерса произвел эффект разорвавшейся бомбы. На другом конце провода воцарилось долгое молчание:
– Да… И не вижу повода для иронии, – наконец произнес Шарп. – Все гораздо сложнее, чем вы себе представляете.
– Можете не беспокоиться по этому поводу, – быстро сказал Питерс. – Через два дня я беру отпуск. Мне нужно съездить по семейным делам в Нью-Йорк. Я возьму с собой больную и отвезу к доктору Джеймсону, чтобы тот ее обследовал. По той причине, что у нас в Гейнсвилле нет своего психиатра, это будет самым разумным решением проблемы, и миссис Томас уже не сможет вмешаться. Всего хорошего, – он повесил трубку прежде, чем главный врач успел что-либо ответить.
Потом вновь снял трубку и положил ее на кровать.
– Телефон занят, – улыбнулся он. – И будет занят до тех пор, пока мы с Морин не уедем отсюда.
– Это будет стоить вам места в больнице, доктор, – серьезно сказала Мэри. – Боюсь, это сильно повлияет на вашу практику.
– Врач должен иногда рисковать, – доктор Питерс пожал плечами.
– О, нет, – Морин закрыла лицо руками, – не делайте этого. Бабушка будет только рада, если вы отвезете меня к доктору Джеймсону. Ведь он вполне может ее послушаться и направить меня в клинику.
– Вообще-то я не собирался везти вас к доктору Джеймсону, – Питерс улыбнулся.
