Текст книги "Замок в лунном свете"
Автор книги: Дьюи Вард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Глава одиннадцатая
Библиотека встретила меня мертвенной тишиной. Бабушка в молчании поглаживала свой крестик; поворачиваясь, он с едва уловимым звоном ударялся о серебряную цепочку.
– Добрый вечер. – Как я ни пыталась, мой голос отказывался произнести эти слова весело и непринужденно.
– Добрый вечер, Морин… – отец закашлялся и поднялся со своего стула. – Мартини?
Его шаркающие шаги гулко отдавались под каменным сводом.
– По-моему, на сегодня уже достаточно, – прервала молчание бабушка. – Пообедать наша девочка может забыть, зато едва ли забудет о горячительном.
– И о сэндвичах, – добавила я. – Не нужно ничего преувеличивать. Виски с содовой и льдом, пожалуйста, – я повернулась к отцу.
– Ты испытываешь мое терпение, – произнесла бабушка негромко. – Не забывай, Морин, это мой дом, и ты здесь в гостях.
– Но при этом я твоя внучка. И все-таки спасибо за гостеприимство.
– Не дерзи, тебе это не поможет. Разве я не достаточно ясно запретила тебе появляться в Ньюбери? Ты вела себя, как полоумная у Сондерсона: спустила Барона. Напилась и подралась с Джонсонами. С собакой пора разобраться!
– Но, мама, – перебил ее отец, протягивая мне виски, – я уверен, что ты преувеличиваешь. Ты же знаешь Ньюбери! Там верят любой глупой сплетне. А что касается Барона, Морин его хорошо выдрессировала.
– Ты хочешь и мне заморочить голову?
Отец вздохнул и молча опустился на диван.
– Спасибо, папа, – я сделала большой глоток. – Спасибо за то, что ты еще пытаешься мне помочь. Хоть это и бессмысленно.
– Не говори так, Морин. Давай все обсудим спокойно. Конечно, мы волновались за тебя, когда узнали, что там произошло. А теперь хорошо бы услышать и твои объяснения.
– Не будем терять времени даром, папа. Миссис Томас все равно не поверит ни одному моему слову.
– Я запрещаю тебе разговаривать со мной в таком тоне! – Бабушка поднялась с кресла. – Ты больна, в этом нет никакого сомнения. Все, что ты делала после приезда, убеждает меня в этом. И для меня вовсе не неожиданность…
– Мама, я прошу тебя.
– Перестань защищать ее, Реджинальд. Ее уже ничего не спасет, – она повернулась лицом к двери. – Больным нужно уступать, им нельзя волноваться. Так говорят врачи, правда, Морин? Хорошо, я не буду раздражать тебя своим присутствием. Велю принести себе ужин в комнату. А ты тем временем попробуй привести ее в чувство, Реджи. Если ты еще достаточно трезв… – с этими словами она вышла.
– Скатертью дорожка, – я посмотрела ей вслед и, неожиданно для себя самой громко рассмеявшись, подняла стакан:
– Выпей за мое здоровье, папа. За здоровье своей душевнобольной дочери!
– Не надо так, Морин. Ты изводишь себя. После болезни должно пройти какое-то время… – он нетвердыми шагами приблизился ко мне и неуклюже с нежностью погладил по голове. – Что же на самом деле произошло в Ньюбери?
– Олли Сондерсон начал дразнить Барона… Я предупреждала его. Больше ничего не было. Я сразу же уехала, все равно у меня не было денег, чтобы заплатить за место для лошади. А что касается Джонсонов – они напросились на неприятности. Если бы не Барон, их поколотили бы шоферы. Неужели ты поверил в эту глупую сплетню? Впрочем, ты всегда был на стороне своей матери! Только мама мне тогда поверила… только она и… Сэм.
Отец смущенно опустил голову.
– Не нужно ворошить прошлое, Морин, – устало проговорил он. – В настоящем тоже хватает проблем. Ты все-таки вывела бабушку из себя. Зачем?
– Конечно, узница должна сносить все безропотно и повиноваться, – я отпила из стакана и закрыла глаза. – А если пытается постоять за себя, ее безжалостно наказывают.
– О наказании не было речи.
Я посмотрела ему прямо в лицо:
– Неужели, папа? Разве она не угрожала усыпить Барона?
– Это в сердцах. Я отговорю ее.
– Можно подумать, она тебя послушает!
Он сгорбился еще больше – дряхлый старик, более слабый и немощный, чем его собственная мать. Мне стало жаль его.
– Даже если она оставит в покое Барона, мне все равно рано или поздно придется ответить за свое неповиновение. В «Хогенциннене» никому ничего не прощают. Моя мать – где она теперь, интересно? – до сих пор расплачивается за свое недостаточное почтение к бабушке. Только Сэму удалось избавиться от всего этого – он нашел единственно возможный выход. Когда-то и я думала, что смогу убежать отсюда. Куда меня привела эта дорога? В сумасшедший дом. А теперь я здесь снова в ловушке, – я встала и подошла к бару. – Как насчет еще одной порции? Странно, я, кажется, никогда не забывала как готовить мартини!
Достав бутылку джина, я нарезала лимон и выловила пару оливок.
– Было время, когда мы с тобой могли говорить обо всем откровенно, папа. Но это было так давно… Или нет? Можно мне задать тебе один не слишком легкий вопрос? – Он вздохнул. – Знаешь ты, где сейчас мама? Она пыталась связаться с тобой после отъезда? Могу я признаться тебе, как меня беспокоит эта история с сигаретами? Я точно знаю, что не бросала пачку в огонь. Это сделала она. Мои слова, я знаю, кажутся тебе кощунственными. Но это дело ее рук, она хочет запутать меня, убедить в том, что я больна. И это ей удастся, слышишь, удастся! Ей всегда удавалось все, что она задумывала…
Отец заплакал. Он плакал беззвучно, просто по щекам катились слезы. Потом отец достал скомканный платок.
– Ты думаешь, мы больше никогда не сможем говорить друг с другом откровенно? – тихо сказал он. – Прости…
– Между нами стоит слишком многое, папа. Память о маме и… о Сэме. Бокал, который ты сейчас держишь в руке. И она! Власть, которую она имеет над всеми нами. В Бостоне, вчетвером, мы были так счастливы, и ты был гораздо ближе мне. Даже когда ты был на фронте, все равно ты был несравнимо ближе, чем теперь. Я читала твои письма…
– Ты слишком возбуждена, Морин, – сказал отец. – У тебя был тяжелый день. Много событий… после всего, что тебе пришлось пережить…
Он неуверенно взял меня за руку.
– И не забывай, что бабушка очень много для тебя сделала. У тебя есть крыша над головой, ты в полной безопасности. Многие не имеют и этого…
Его прикосновение неожиданно стало мне неприятно! Я резко отдернула руку.
Отец со вздохом отвернулся:
– Она права. Сегодня ты, скажем так, немного, взвинчена. Не беспокойся, может быть, это просто усталость. Ты не готова к таким переживаниям, тебе нужен покой… – Прежде чем продолжить, он отхлебнул ив бокала. – В первую очередь покой. И сон. Почему бы тебе не лечь сегодня пораньше? Я попрошу Агнес принести ужин наверх.
Он прав, промелькнуло у меня в голове, это все бесконечная усталость. Я коснулась кончиками пальцев его локтя в знак примирения и, не сказав больше ни слова, вышла.
С трудом поднимаясь по лестнице, я чувствовала, как тяжело даются мне движения. Пальцы бессильно цеплялись за перила, ноги едва слушались – такой изможденной я не ощущала себя никогда. Совершенно не помню, как добралась до комнаты. Открыла дверь, зажгла свет и в этот момент услышала крик. Кричала женщина – высоко, пронзительно. Звук доносился словно издалека, и я не сразу поняла, что слышу свой собственный крик.
Глава двенадцатая
Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем я наконец осознала, где нахожусь: выцветшие обои моей комнаты, край деревянной спинки кровати… Люстра, так походившая на больничный плафон, была не выключена: яркий свет нестерпимо резал глаза. Зажмурившись, я медленно повернулась набок. В ушах продолжал жить отчаянный крик, выплеснувшийся из меня на пороге. Когда это было? Испуганные лица бабушки, отца, заглядывающие в двери. Отец пытается успокоить меня, поддерживает под локоть. И голос бабушки: «Надо вызвать врача». Ключ, вытащенный из замка и вставленный снаружи. Хлопок двери, режущий звук поворачиваемого ключа – и тишина.
Я повернула голову. В глаза бросились пустой стол и комод с выдвинутыми до отказа ящиками. Дверца платяного шкафа была распахнута, полки пусты. В углу стоял закрытый чемодан. Рядом – аккуратно сдвинутые вместе саквояж и дамская сумка. Зачем ей понадобилось укладывать мои вещи? Почему мне не сказала об этом ни слова? Простое устрашение? Если так, цель была достигнута. При воспоминании о пережитом меня бросило в дрожь.
В коридоре раздались голоса, дверь открылась. Вошел доктор Питерс в сопровождении бабушки и отца. Он подошел к постели и положил руку мне на лоб. Ладонь была прохладной, ее прикосновение действовало успокаивающе.
– Меня зовут Питерс, – сказал он приветливым тоном. – Ваша бабушка говорит, что вы неважно себя чувствуете.
Я лежала, вытянувшись, и молча смотрела на него.
– Это еще мягко сказано, доктор, – язвительно вставила бабушка. – Слышали бы вы ее крики!
Доктор Питерс придвинул стул и подсел к моему изголовью.
– Вас что-то напугало?
Я кивнула.
– Что же?
– Когда я вошла в комнату, все мои вещи были собраны. Посмотрите, в шкафу пусто, все уложено в чемодан.
– Ну, полно, Морин, – вмешалась бабушка. – Ты же сама собрала вещи, как только вернулась из Ньюбери. Неужели забыла? Я заходила в комнату, ты даже не обратила на меня внимание.
Я молча уставилась на нее.
– Ты мне об этом ничего не сказала, мама, – пробормотал отец.
– На сегодня и так достаточно неприятностей. К тому же я не хотела без причины волновать Морин. Какой смысл спрашивать, если у человека… – она продолжала говорить, но я уже не слушала.
Значит, вот как все было. Как тот случай с сигаретами, как… Пальцы сами сжались в кулаки. Я почувствовала непреодолимое желание вскочить, наброситься на нее, сорвать крест, схватить за горло… И тут же сообразила, что именно на такой исход она и рассчитывала. Закусив губу, я откинулась на подушку.
– Вы помните, как собирали вещи, мисс Томас? – послышался бесстрастный голос врача.
– Нет… Не помню.
– Боже! Видимо, такое никогда не излечивается, – картинно вздохнула бабушка.
Доктор Питерс нетерпеливым взмахом руки остановил ее, осторожно коснулся моего плеча.
– Если это были не вы, то кто, по-вашему, мог собрать вещи?
– Какое это имеет значение? – я устало закрыла глаза. – Почему бы сразу не перейти к делу? К действительной причине вашего приезда…
– И в чем же она заключается?
Ни его взгляд, ни жесты не выдавали, о чем он думает на самом деле. Он не верил мне, разумеется… Почему он должен был верить?
– В том, чтобы меня снова отправить в психиатрическую клинику.
– Чепуха! Я могла бы это сделать, не приглашая тебя в свой дом.
– Ты поступила иначе, потому что отец был против. Теперь тебе легче навсегда избавиться от меня. Какой благородный жест: дать больной внучке шанс пожить в нормальной обстановке, а потом доказать, что она еще недостаточно здорова. Просто и надежно. Хотя, может быть, это всего-навсего плод больного воображения, паранойя…
– Не ставьте, пожалуйста, себе диагноз, – сказал доктор Питерс с неожиданной строгостью, – У вас есть успокоительное?
Отец выдвинул ящик стола. Пусто.
– Может быть, в сумочке? – предположила я неуверенно.
Мне подали сумку, однако там тоже ничего не было.
– Ты не могла случайно сунуть их в чемодан? – ласково осведомилась бабушка. – Может быть, мне поискать?
– Но ты же точно знаешь, где они. Что ты с ними сделала? Спустила в унитаз?
Ее зрачки сузились, как у кошки; высохшая рука с силой сжала серебряный крест. Да, на этот раз она одержала верх, но какой ценой! Теперь я знаю, что происходит, и была полна решимости противостоять ей. Мне больше нечего было терять. В «Хогенциннене», я не останусь. Все равно, куда меня отправят, только бы не оставаться рядом с ней!
– Вот, возьмите, – доктор Питерс вынул из кармана коробочку, вытряхнул на ладонь две розовые таблетки.
Отец подал стакан воды.
– Что дальше? – спросила я, послушно проглотив лекарство. – Вызов «Скорой помощи»? Твои желания исполняются, бабушка, можешь быть довольна. – Ее нескрываемое злорадство начинало забавлять меня. – Представь, что будут говорить в Ньюбери, когда по улицам с воем сирены пронесется машина с красным крестом?
– Увы, ее не следовало забирать из клиники, – бабушка нервно облизала сухие губы. – Думаю, вы согласитесь со мной, доктор. После всего, о чем я вам рассказывала, ее нельзя оставлять в доме.
Доктор Питерс поднялся, положил на стол коробочку с таблетками:
– По две каждые восемь часов, если вам будет нужно, мисс Томас. – Он повернулся к бабушке: – Должен предупредить вас, что я не имею права предписывать вашей внучке какие-либо радикальные средства. Завтра я загляну к вам снова и поговорю с ней в спокойной обстановке. Желательно наедине.
Уже стоя в дверях, он добавил:
– Постарайтесь заснуть, мисс Томас. Спокойной ночи.
Комната опустела. Смолкли шаги в коридоре, послышался звук открываемой входной двери. Тихие голоса, хлопок дверцы автомашины и удаляющийся гул двигателя.
Я тупо смотрела на аккуратно уложенные вещи. Этот раунд снова был не в мою пользу.
Внезапно меня охватил страх. Я боялась уже не бабушку – боялась быть несправедливой к ней. Навязчивая мысль о том, что она желает спровадить меня в сумасшедший дом, вполне могла оказаться симптомом мании преследования.
С врачами тяжело спорить. Кто знает, не было ли мое состояние еще хуже, чем я предполагала? Доктор Питерс не был застрахован от ошибок.
Кто же собрал мои вещи? Разве теперь возможно сказать это с уверенностью? Я могла собрать их и забыть об этом. Возможно, и сигареты я сама бросила в огонь. Во всем была виновата я!
Дверь в комнату тихо приоткрылась и тут же захлопнулась, стоило мне приподняться. Отчетливо щелкнул, поворачиваясь, ключ. Я спрыгнула с кровати и забарабанила в дверь кулаками:
– Выпусти меня! Мне нужно в ванную! Выпусти!
Ответа не было. Я начала всхлипывать.
– Выпусти меня. Пожалуйста. Ну, пожалуйста…
Прошло полминуты, показавшиеся мне вечностью, прежде чем послышался голос бабушки:
– Я поставила в шкаф ночной горшок, Морин. Спокойной ночи.
Глава тринадцатая
Когда доктор Питерс вернулся из «Хогенциннена», в приемной уже дожидались пять человек. Только в начале восьмого он закончил прием и поднялся на кухню приготовить нехитрый ужин. Звонок в дверь оторвал его от этого занятия. Поздним посетителем оказался шериф Фостер; медвежьего склада человек, изнывавший от скуки в своем офисе. Теперь его полное лицо раскраснелось, в движениях сквозила необычайная деловитость.
– Добрый вечер, док. Признаться, мне было бы больше по душе заглянуть к вам на огонек… Но дела есть дела. Наверное, вы и сами догадываетесь, с чем я пришел?
– Могу держать пари, что это каким-то образом касается мисс Томас. – Доктор Питерс достал из холодильника пару бутылок пива. – О ней сейчас болтает весь Ньюбери.
Шериф неуклюже прихватил откупоренную бутылку, сделал щедрый глоток и утвердительно мотнул головой.
– У девчонки не все в порядке с башкой; оно и не мудрено: столько времени провести в психушке.
– Ее выписали с положительным диагнозом.
– Знаю, знаю. Ничего удивительного, врачи тоже могут ошибаться. Лучше послушайте, что рассказывают люди. В Ньюбери все от страха понаделали в штаны. Представьте только, девица скачет на лошади, не разбирая, кто попадется на пути, да еще и натравливает на всех, кто косо посмотрит, злющую собаку!
– Глупости! Вы же знаете Ньюбери. Город только тем и живет, что выдумывает самые невероятные сплетни.
– Может быть, и так, но жители города выбрали меня на эту должность, и я обязан защищать их, док. Бог с ней, с девицей, неужели, вам жаль какого-то бешеного пса?
– Я видел его. Не могу подтвердить, что он бешеный. Очень послушное животное.
– А-а, и черт с ним! – Шериф вытащил из кармана трубку и принялся набивать ее. – Миссис Томас поручила заняться псом Дэйву Эндрюсу, и, если он прикончит его, мне незачем вмешиваться. Будет лучше, если я услышу от вас, как обстоят дела на самом деле, – он внимательно посмотрел на Питерса. – В городе считают, что опасен не только пес, но и сама девушка.
Краткий пересказ истории болезни не отнял много времени. Когда Питерс закончил, шериф несколько секунд сидел неподвижно, затем поднес ко рту едва тлевшую трубку, выпустил облако дыма и нахмурился.
– Похоже, что лучше всего было бы отправить ее обратно в клинику. Так будет спокойнее.
– Не уверен. Мне кажется, старуха так сильно этого добивается только потому, что прекрасно понимает нереальность своих желаний. Как врач, я не вижу для этого никаких оснований.
– На вашем месте я не отзывался бы так о старой миссис. Я-то буду помалкивать, но если услышит кто-то другой, все станет известно миссис Томас. А с ней шутки плохи; каждое ее слово – закон для Ньюбери. Больница в Гейнсвилле существует фактически только за счет ее пожертвований. Кое-кто упрекает ее в излишнем властолюбии, но еще никто не осмеливался даже подумать, что она способна на преступление. Так что будьте поосторожнее со словами, док.
– Спасибо за совет. Однако зачем ей понадобилось так спешно отправлять родную внучку в клинику? Часто встречаются плохие матери, но плохую бабушку я вижу впервые. У Морин нет ни гроша, а старуха отказывается ей помогать, препятствует ее обследованию у психиатра – это, мол, выброшенные деньги. Она и слышать не желает о частной лечебнице, нет, ей непременно подавай городскую клинику. Все это очень странно, шериф.
– Гм… – Фостер задумчиво покосился на струйку дыма из своей трубки. – Не завидую вашему положению, если вам придется отвечать за эти слова. Наша старушка не просто злопамятна.
– Есть много другого, чего я не могу объяснить, – добавил Питерс. – Девушка конфликтует с миссис Томас лишь потому, что оказалась полностью в ее власти. Стычка с Джонсонами тоже вполне понятна. Однако в чем заключается ее страх перед Гасом Дэниелсом?
– Гас Дэниелс? – шериф удивленно приподнял брови. – Полнейшая чепуха. Безобидный дурачок, которому не под силу сложить два числа; за всю свою жизнь не слышал о нем плохого.
– Тем не менее, факт остается фактом. Почему? Может, страх Морин как-то связан с несчастным случаем на озере?
– С каким еще несчастным случаем?
– Когда погиб юный Сэм Томас. Вы были в то время в Ньюбери, шериф?
– Ах, да… Конечно, был. С тех пор прошло почти десять лет.
– Вы не помните, как это произошло?
Фостер кивнул:
– Так, будто все случилось вчера.
– Было бы интересно услышать все из первых рук. Моя пациентка до сих пор страдает от воспоминаний, хотя и не до конца осознает причину своих страданий. У меня складывается впечатление, что она всеми силами пытается вытеснить картину происшедшего из памяти.
– Хорошо, хорошо. – Шериф откашлялся, отложил погасшую трубку и потянулся к пиву. – Все началось, с того дня, когда старуха Томас подарила своему сыну на день рождения шикарную моторную лодку. Онавообще к нему очень привязана, задаривает дорогими.: вещами. Однако у того на уме лишь цветочки да выпивка.
– Он и тогда отличался пристрастием к спиртному?
– Сколько помню, да. Раньше он, наверное, был совсем другим человеком, пока не обанкротился в Бостоне. Пришлось ему вернуться сюда, под крылышко к матери, другого выхода у него не было. Старуха по-всякому пыталась отучить его от пагубной привычки. Например, ту же лодку подарила. Однако я уже говорил, не в коня корм. Лодка проржавела бы без пользы, если бы не его жена…
– Вы ее помните?
– Сибил Томас? Бойкая дамочка, за словом в карман не лезла. Старина Реджи познакомился с ней в баре, где она работала официанткой. Тоже любила заглянуть в стаканчик…
Фостер одним глотком допил свое пиво. Тяжело вздохнул.
– Как начинаешь рассказывать о семействе Томас, сразу хочется промочить горло.
Питерс с улыбкой достал из холодильника новую пару бутылок.
– Подвыпив, она не чуралась шумных развлечений, – продолжал довольный шериф. – Когда в клубе на той стороне озера бывали танцы, отправлялась туда на лодке.
– Но в ту злосчастную ночь в лодке оказалась не она, а ее сын.
– Случайность, просто случайность. Был субботний вечер, в клубе, как всегда, танцы, и Сибил хотелось развеяться, встретиться с друзьями. Но тут в доме что-то произошло. Какой-то скандал. Сэм побежал к причалу, сел в лодку, оттолкнулся от берега и завел мотор. Все произошло так неожиданно, никто и понять ничего толком не успел. Лодка загорелась, пожар, взрыв… в общем, трагедия.
– Это следует понимать так, – доктор Питерс побарабанил пальцем по столу, – что мать осталась в живых только потому, что произошла ссора и сын сел в лодку вместо нее?
Фостер пожал плечами:
– Можно и так сказать.
– А из-за чего произошел скандал?
– Ни имею ни малейшего понятия. И ничего не удалось узнать. Единственным свидетелем несчастья была Агнес. А из нее, как известно, слова не вытянешь.
– А Морин Томас? Несчастье произошло на ее глазах?
Шериф отодвинул в сторону бутылку из-под пива и зажег потухшую трубку.
– Очень может быть. По словам Агнес, Морин выбежала из дома вслед за мальчиком. В ту ночь она не пришла ночевать домой, потом две недели молчала. Никому не сказала ни слова. Никому… Я пытался задать ей пару вопросов, но она не ответила и смотрела сквозь меня… как будто меня не было. Даже жутковато, – шериф вздохнул. – Похоже, у девицы уже тогда начались нелады с головой. Хотя об этом никто и не логадывался.
– Или она была в шоке; – медленно произнес Доктор Питерс.
Шериф поднялся с места.
– Уже поздно, пора идти, док. Было очень любопытно вас выслушать. На вашем месте я не стал бы затевать ссору со старухой Томас. Сила все равно на ее стороне.
– Я знаю, – Питерс накинул плащ и вышел проводить гостя на лестницу.
– Если вы не направите девушку в клинику, она вызовет врачей из Нью-Йорка. Или прикажет отвезти в Гейнсвилл, где все пляшут под ее дудку. А что у Морин не все в порядке, вы и сами не отрицаете.
Врач проводил посетителя до дверей.
– Несомненно, у нее расстроены нервы, травмирована психика. Но это еще не повод, чтобы на всю жизнь заточить ее в клинику. Она нуждается втщательном обследовании, в поддержке…
– В этом я все равно ничего не смыслю, – хмуро пророкотал шериф. – Пусть разбираются врачи. Все, что я знаю – это то, что Ньюбери ждет-не дождется, чтобы она поскорее уехала. Могу я дать вам совету док? Не берите на себя ответственность. Вы же не психиатр. Старухе стоит только свистнуть – и сюда сбежится целая орава врачей. А вы умоете руки, не наживая себе врагов. Спокойной ночи.
С этими словами он вышел. Заперев двери, Питерс поднялся наверх, поставил разогреваться прерванный ужин, убрал со стола пустые бутылки. Шериф Фостер – очень неглупый человек и его нельзя назвать настроенным враждебно. Что же делать? Следовать врачебной этике? Или повиноваться чувствам? Впервые за время самостоятельной работы ему захотелось посоветоваться с отцом. Но тот был далеко, в Нью-Йорке.
Доктору Питерсу даже пришла в голову мысль заказать междугородний разговор. Но дело было слишком сложным, чтобы обсуждать его по телефону. Представив себе, как сестры Фогельсон будут прислушиваться к каждому его слову, он отказался от этой мысли.
Вместо этого он достал рукопись Морин, которую ему в свое время прислал доктор Джеймсон. Сел в кресло и включил настольную лампу. Когда-то он лишь бегло пробежал эти бессвязные записи, рассматривая их как приложение к истории болезни.
На этот раз он читал внимательно, не пропуская ни слова.
