Текст книги "Замок в лунном свете"

Автор книги: Дьюи Вард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Дьюи Вард
Замок в лунном свете

Глава первая

Ухоженная лужайка перед домом выглядела бы вполне привлекательно, если бы не оконная решетка, разделившая бытие на правильные квадраты.

С сегодняшнего дня мне было разрешено смотреть на мир через незарешеченные окна. Долгожданный момент… и тем безотраднее сознавать горькую истину: дыхание свободы скорее страшит, чем привлекает меня.

Обернувшись, я вновь обвела взглядом комнату, в которой мне пришлось провести шесть долгих месяцев. Шесть коек. Шесть металлических тумбочек. Два шкафа, умывальник. На пахнущий дезинфекцией пол брошен поблекший зеленый халат. Четыре койки застелены. Одна из моих соседок по комнате еще спит, другая замерла на кровати с обращенным в пустоту бледным, ничего не выражающим лицом.

– А-а, вы уже встали, мисс Томас, – улыбнулась вошедшая медсестра. – Собрали вещи… Ничего не забыли?

Заметив, как переменилось мое лицо, она быстро добавила:

– Не принимайте так близко к сердцу. Ваша память будет работать на все сто процентов. После лечения электрошоком некоторая забывчивость – дело вполне естественное. Это пройдет.

Я кивнула и попыталась улыбнуться так же жизнерадостно, как и она. Оптимизм был девизом этого заведения. Фраза, которую можно было услышать чаще всего: «Ваше состояние улучшается с каждым днем».

Тяжелые своды длинного коридора тонули в унылом сумраке. Неясные тени перебегали вдоль стен, растворяясь перед входом в столовую. Мой завтрак приходился на первую смену – с семи до без пятнадцати восемь. Коридор был наполнен обычными утренними звуками, но сегодня они казались мне особенно невыносимыми. Шарканье ночных туфель – в ванную и обратно. Быстрые шаги врачей, санитаров, больных. Шум спускаемой воды. За некоторыми дверьми слышались тихие голоса или монотонное пение.

Изможденный негр, встретивший меня в дверях, расплылся в улыбке.

– Это ты, Морин. Сегодня ты такая красивая!

– Да, повод есть, – я поспешила пройти, хотя он и не пытался остановить меня. Его взгляд стал отсутствующим: так смотрят на посторонних.

За столиком я заставила себя что-то проглотить, раскрошила тонкий ломтик хлеба. Не хотелось ни есть, ни беседовать с кем бы то ни было…

– Морин, ты выглядишь просто великолепно! – На меня с восторгом смотрела Анжела. – Этого платья я еще не видела. Кто его тебе подарил?

– Увы… Все это время оно пролежало в чемодане. Я считала, что носить его в этой обстановке не совсем уместно.

– И как тебе только удается всегда быть такой изящной! – Девушка вздохнула. – Мне бы твои лицо и фигуру. Ты хоть сейчас можешь пойти работать манекенщицей или артисткой. Ты же из хорошей семьи, Морин, училась в колледже. Ты не такая, как все…

Мужчина, сидевший за соседним столиком, не дал мне ответить.

– Чепуха! Хорошенькая мордашка, светское воспитание – и что мы видим? Ангел восседает среди нас, совсем не в райской компании. – Он со смехом опрокинул в широко раскрытый рот чашку молока. – Жаль разбавлять свежим молоком такой гнусный кофе.

– Морин уезжает. Можешь оставить свои идиотские шутки! – вспыхнула Анжела, привставая со стула.

Ее слова мгновенно вернули меня к утренним мыслям, и я вновь почувствовала страх. Выйти на свободу… Кажется, лучше остаться здесь. Но нет, ни один нормальный человек не согласится на это. Я выздоровела, это подтвердили врачи, и могу начать новую жизнь там, за стенами клиники. Свобода! Слово стучало у меня в висках, отдавалось эхом в длинном коридоре моих воспоминаний. Свобода – мне снова придется брести через этот угрюмый коридор… вспомнить все…

– За тобой приедут родные? – прервала мои размышления Анжела.

Мои пальцы, державшие кофейную чашку, судорожно сжались. Я напряглась в попытке унять дрожь.

– Если ты имеешь в виду отца и бабушку – нет, они не приедут.

– Уж конечно! Мерзавцы! Семья для них на последнем месте! – голос мужчины сорвался, он закашлялся.

– После завтрака поскладываем картинки? – робко спросила Анжела.

Я задумалась. Доктор Джеймсон ждал меня в девять. Времени было достаточно. Я вяло кивнула, хотя, по правде говоря, мне вообще не хотелось ее видеть.

Наверное, мне следовало бы устыдиться собственной нечуткости. С Анжелой мы были подругами с первых недель моего пребывания в клинике. По крайней мере, так утверждала она. Моя память хранила молчание.

В комнате досуга, складывая разноцветные мозаики из кусочков раскрашенного картона, я вновь и вновь пыталась сосредоточиться – поймать ускользающие картинки из прошлого. Рядом напряженно молчала Анжела. Ее состояние не было для меня тайной: тихая гавань спокойствия в отторженном от внешних бурь мире. Так было и со мной… долго, не один месяц. Неужели подобное должно повториться? Меня охватил страх.

Тихие, приглушенные рыдания нарушили тишину. Плакала Анжела. Беспомощно и искренне, словно ребенок.

– Ты уезжаешь, потому что презираешь меня. Это так, ты знаешь.

Я растерянно опустила глаза.

– Не говори глупостей. Я тебя очень люблю, и ты это знаешь. Я уезжаю, потому что у меня нет другого выхода. Нет денег, чтобы оплатить счета, а клиника не может содержать больных бесконечно. Может быть, меня переведут в другую клинику или отдадут под домашний уход. Доктор Джеймсон настаивает, чтобы я вернулась домой.

– Домой, – прошептала Анжела. – Какая ты счастливая.

В этот момент я поняла причину своих страхов. Не воздух свободы, нет, – возвращение домой странным образом пугало меня. Но чем? В чем была причина? Этого я понять не могла. Меня мучило множество вопросов. Моя семья была богатой, очень богатой, по крайней мере, бабушка владела значительным состоянием. Это мне было известно. Почему же она никогда не помогала мне, ни разу не написала письма? Не ко всем больным приезжали родные, но не было ни одного, который не получал бы время от времени писем или посылок.

Я была единственной.

Без пяти девять за мной заглянула медсестра. Вопреки ее опасениям, я не забыла о предстоящей встрече с доктором Джеймсоном. Я даже постаралась привести себя в порядок, как могла: слегка подрумянила щеки, подкрасила губы, а главное, надела туфли. Не тапочки, которые носила здесь все время, а настоящие туфли. Стук каблучков придавал мне уверенности.

Доктор Джеймсон ожидал меня в кабинете. Редкие седые волосы, улыбка. Спокойный, чуть хрипловатый голос.

– Здравствуйте, мисс Морин.

– Добрый день, доктор.

– Если не секрет, какой раз мы с вами встречаемся?

– Сегодня пятнадцатый. Хотя первые встречи я совершенно не помню.

– В отличие от первых сеансов электрошоковой терапии.

Я кивнула:

– Такое трудно забыть. Когда включают рубильник и эти жуткие судороги…

– Все позади, Морин. Навсегда.

– Я верю вам, доктор.

– Вместе с переживаниями возвращается способность вспоминать. Попробуйте рассказать мне немного о себе.

– Меня зовут Морин Энн Томас, прошлым августом мне исполнилось двадцать восемь лет. Отец живет со своей матерью, моей бабушкой, на ферме в Нью-Гемпшире. Мать ушла от него несколько лет тому назад… Кажется, с тех пор о ней никто ничего не слышал. Мой брат Сэм умер… – я виновато умолкла: так случалось всегда, когда речь заходила о Сэме. – Он погиб в результате несчастного случая… Семь лет назад. А я все эти семь лет жила в Нью-Йорке.

– Как вы попали к нам?

– Меня привезли в бессознательном состоянии. «Скорую помощь» вызвала Мэгги Паркер, моя подруга. Она собиралась приехать ко мне, но я почему-то все время отказывалась ее видеть. – Я вздохнула. – Все это я знаю, главным образом, по вашим рассказам, доктор. Но кто я на самом деле? Что я за человек? Какой была раньше и на что могу надеяться в будущем?

Волнение душило меня, однако доктор Джеймсон даже не пытался прервать меня или успокоить. Он молча смотрел.

– Я должна сказать вам правду, доктор. Я боюсь вспоминать прошлое. Да, да. И, несмотря на страх, постоянно пытаюсь… Увы, напрасно. Вы говорите, что виновата болезнь; ведь последствия электрошока могут сказываться долго. Как я хотела бы сама справиться со своей болезнью, но как? Сейчас я даже не помню, как выглядит отец. Или бабушка…

– О чем она пишет? – неожиданно нарушил молчание доктор Джеймсон.

– Письмо было адресовано администрации клиники, – машинально ответила я. – Она считает, что лучше было бы перевести меня в городскую клинику. Но если врачи убеждены в том, что мое состояние позволяет мне находиться в домашних условиях, она готова принять меня в своем доме в Ньюбери. К сожалению, дальняя поездка будет ей не по силам, так что она пришлет за мной кого-нибудь из своих слуг.

– Отлично, Морин. Я сам не мог бы передать содержание письма лучше.

– Оставьте! – я внезапно рассердилась на его отеческий тон. – Содержание письма я уж как-нибудь перескажу. Но что дальше? Да, я хочу выбраться отсюда, но только не в Ньюбери. Я боюсь!

Слезы брызнули из моих глаз.

– Почему? У всякого страха есть причина. Выяснить ее означает преодолеть страх. Каждый, кто выходит из стен клиники, боится встречи с внешним миром. Это правило. Но вы преодолеете все препятствия, Морин. Вы намного сильнее, чем думаете. Мои коллеги и я убеждены в этом. Конечно, если бы у меня была такая возможность, я на некоторое время оставил бы вас здесь под своим наблюдением. Но вы знаете, что я не могу этого сделать. У вас нет выбора. Городская клиника – не то, что вам нужно. А что касается дальнейшего лечения…

Я послушно извлекла из сумки коробочку с таблетками.

– Розовую принимать два раза в день. Если я буду очень возбуждена или чего-нибудь испугаюсь, тогда белую…

Он улыбнулся.

– Этого хватит на первое время. Вашу историю болезни я отослал доктору Питерсу.

– Кто такой доктор Питерс?

– Врач в Ньюбери. Терапевт. Я не знаком с ним лично, но учился вместе с его отцом. Уверен, он сделает все, что в его силах.

С этими словами он проводил меня до дверей. Я неловко поблагодарила доктора за все, думая о том, что больше никогда его не увижу. Но я не знала, что вместе с моей историей болезни он послал доктору Питерсу мою рукопись. Рукопись, о которой я тогда даже не подозревала.

Глава вторая

Машина затормозила на оживленном нью-йоркском перекрестке. Я взглянула на водителя: в суматохе отъезда у меня не нашлось времени толком его рассмотреть.

Дэвид Эндрюс – так он мне представился – был высок и сумрачен. Широкие плечи, широкие скулы. Сильные руки крепко сжимали руль. Я была убеждена, что никогда раньше его не видела. Хотя все может быть…

Мы проезжали мимо порта, я засмотрелась на суда у причала. Свежий бриз принес давно забытые воспоминания: кажется, мы гуляли здесь вместе с Полом. Пол… Вроде он был художником. Да, он любил рисовать море, корабли… Но как он выглядел и что значил в моей жизни, я так и не могла вспомнить.

Эндрюс достал из кармана пачку сигарет, протянул мне.

– Спасибо.

В клинике меня не раз угощали сигаретами – главным образом дамы из благотворительного общества, которые иногда посещали нас и устраивали чаепития. Мы называли их «гиенами». Теперь меня решил побаловать шофер моей бабушки.

Он достал электрическую зажигалку. Наверное, мне следовало вести себя поосторожнее: излишне резко подавшись вперед, я задела его руку. Зажигалка упала. Неловко шаря вокруг себя, я пробормотала:

– Прошу прощения. Я так нервничаю…

– Понимаю.

Я жадно затянулась, закашлялась. Угрюмые мысли помимо воли овладевали мной. Еще немного, и я дома. Но почему вместо радости я испытываю только безотчетный страх? Почему…

– Расскажите мне, мистер Эндрюс… ведь ваша фамилия Эндрюс?

Он кивнул.

– Вы давно работаете в Ньюбери? Может быть, я встречала вас раньше?

– Едва ли. Когда меня наняли, вас уже не было. – Он затормозил у светофора. – Основная моя обязанность – ухаживать за лошадьми. Кроме этого, есть дела на ферме, приходится ездить за покупками, помогать по дому.

– И вы все успеваете? – поразилась я. – Как это похоже на мою бабушку: отдать кучу распоряжений, а самой встать в центре и взмахивать хлыстом, стоит вам наклониться в седле…

Я запнулась, внезапно пораженная тем, что все сказанное касалось не его, а той маленькой девочки из Ньюбери, какой я была когда-то. Воспоминания возвращались, как и предсказывал доктор Джеймсон. Я увидела прямо перед собой бабушку – пожилую даму небольшого роста, с правильными чертами лица, в длинном черном платье. Она всегда держалась неестественно прямо, словно на церковном молебне; ее рука постоянно касалась серебряного креста, висевшего на длинной, дважды обвивавшей шею цепочке. Кажется, этот крест был благословлен самим Папой Римским, и… хотя бабушка не была католичкой, она не снимала его ни на секунду.

– У меня в голове все перепуталось, – пробормотала я. – Бабушка всегда была такой нетерпеливой, когда учила меня ездить верхом. Наверное, несправедливо думать, что она так же строго обращается и со своими работниками.

Он пожал плечами.

– Конечно, с ней бывает нелегко. Но зато она хорошо разбирается в лошадях. А я люблю лошадей, люблю ездить верхом и жить за городом. Все остальное – ну, таковы уж мои обязанности.

– Например, забрать внучку из сумасшедшего дома!

На это ему нечего было возразить.

Мы ехали мимо Центрального парка. Конечно, я здесь часто гуляла, но все впечатления изгладились из памяти. Мы миновали парк, свернули на широкую улицу, потом повернули еще раз. Я читала таблички на домах: 5-я авеню, 92-я стрит. Одинаковые многоэтажные дома казались знакомыми, будто я видела их когда-то во сне.

– Как идут дела на ферме? – спросила я, чтобы отвлечься от этих мыслей.

– Неплохо. Шесть лошадей, двадцать коров, дюжина свиней и, конечно, куры. Ко всему прочему еще три пса.

– Кажется, раньше их было меньше?

– Вы правы, – Эндрюс улыбнулся. – Дог нам достался от вашего двоюродного брата, когда он переехал в Нью-Йорк. Другой двоюродный брат женился, а жена терпеть не может собак, – нам пришлось приютить его таксу. Из старожилов – Барон, овчарка.

– Барон, – повторила я.

Эта кличка напомнила мне о чем-то далеком. Я глубоко вздохнула и взглянула в окно.

– Если я не ошибаюсь, мы снова проезжаем мимо парка…

– Извините. Кажется, я повернул не туда.

Я посмотрела ему прямо в глаза.

– Зачем вы обманываете меня, мистер Эндрюс. Вы повернули специально.

Он кивнул без тени смущения.

– Вы хотели проверить, как я буду реагировать? Может быть, что-нибудь вспомню. Увы, не надо забывать, что у меня полная амнезия, – я с усилием рассмеялась. – Может быть, я когда-то жила здесь?

Он снова кивнул:

– Девяносто вторая улица. Между Мэдисон и Пятой авеню.

– Теперь понятно, почему дома мне показались такими знакомыми. Я столько раз мимо них проходила, когда выгуливала Барона…

Я запнулась.

– Да, – сказал он. – Барон – это ваша собака.

– Значит, вы сделали это специально?

– Я думал, это поможет вам вспомнить. Как видите…

– Зачем вам понадобились мои воспоминания! Зачем?! – я едва не расплакалась от бессильной ярости, однако поспешила взять себя в руки. – Не делайте больше этого, пожалуйста… Барон… С ним все было в порядке, когда меня забрали в клинику? Я имею в виду, я не забывала его кормить?

– Ни одного дня. Вы забывали о себе, но не о Бароне.

– Откуда вы знаете?

– Меня послали в Нью-Йорк решить вопрос с вашей квартирой. Ваша подруга забрала пса. Она же устроила вас в клинику и позвонила отцу.

– Это была Мэгги Паркер. Доктор Джеймсон говорил, что она несколько раз приезжала в клинику, пыталась увидеться со мной, но я все время отказывалась. – Я рассмеялась. – Неблагодарно с моей стороны, правда?

Эндрюс ничего не ответил. Машина выехала на шоссе.

– Значит, вы видели мою квартиру? Наверное, все было завалено пустыми бутылками из-под виски?

– В квартире не нашлось даже капли спиртного.

– Вы лжете.

– Чего же ради? Если честно, я ни разу не слышал, что ваше… несчастье было связано с пьянством.

– Так мне говорил доктор Джеймсон. Но откуда я могу знать, что было на самом деле? Бедный Барон! Я так запустила его. Когда я стала бояться выходить из квартиры, ему пришлось довольствоваться балконом… Там, кажется, был балкон?

– Да…

– Теперь я припоминаю. Кухня была совсем крохотной: только-только повернуться. А ванная – я до сих пор не представляю, как там можно было мыться. Не квартира, а конура. У меня как раз подходило к концу пособие, и выбирать не приходилось. Хотя что толку вспоминать все это, жалеть… Нет, я не жалею о том времени. Тогда я, по крайней мере, была свободна. Понимаете, свободна…

Мне вдруг стало стыдно за свою чрезмерную болтливость. Нужно держать себя в руках. Все, что было связано с Нью-Йорком, я видела, как в тумане, но одно действительно было бесспорно: с тех пор, как я оставила Ньюбери и переехала в город, меня не покидало ощущение свободы.

И теперь я ехала обратно в Ньюбери. Без гроша в кармане, больная и беспомощная.

Глава третья

Дом был освещен луной.

Длинные тени протянулись к берегу озера. В воде отражались огни, с противоположного берега доносились смех и музыка. Лунный свет прочертил над сумрачной глубиной светлую дорожку. Стоя возле причала, я смотрела как завороженная на воду, и мне хотелось пройти по этой дорожке. Внезапно из темноты вынырнуло и приблизилось мужское лицо в странной, застывшей гримасе. Где-то вдалеке застрекотал лодочный мотор, заглушивший музыку и смех, и в этот момент…

– Нет! – закричала я. – Нет!

Я открыла глаза, разбуженная собственным криком. Эндрюс с силой вдавил педаль. Взвизгнули тормоза, сзади кто-то громко сигналил.

– Все в порядке? – Эндрюс внимательно взглянул на меня.

– Да-да. Я, кажется, заснула…

– Как сурок. Вы спали почти три часа.

За окном сгущались сумерки. Похолодало, и я только теперь заметила, что Эндрюс накрыл мои ноги пальто.

– Спасибо. Мне, кажется, снился кошмар.

– Надеюсь, все позади. Из-за вашего крика мы чуть не попали в аварию.

– Простите. Вы, наверное, уже устали от дороги. Я бы с радостью вас сменила, но мои права… – Я не стала продолжать, это было бессмысленно. Получу ли я когда-нибудь новые?

– Не извиняйтесь. Несколько часов за рулем едва ли можно назвать серьезным испытанием. Кстати, вы не проголодались?

– Как волк. По правде сказать… – я заколебалась, вспомнив, что у меня нет денег.

– Об этом можете не беспокоиться, – он словно прочитал мои мысли. – У меня имеются строгие инструкции не морить вас голодом.

– Тогда едем в первую же закусочную, если таковые есть на этой дороге! Больничное меню мне, признаться, порядком надоело.

– Могу себе представить. – Он припал к рулевому колесу, и уже через десять минут мы подъезжали к мотелю с ресторанчиком.

Я попыталась открыть дверцу, но ничего не получилось. Эндрюсу пришлось перегнуться и помочь мне. Тело не слушалось, словно разбитое параличом, даже недавний сон не освежил меня. Неуверенно ступая, я вышла из машины. Эндрюс подхватил меня под руку и помог преодолеть несколько ступенек до входной двери.

Официантка принесла аппетитно дымящиеся отбивные. Сочные куски говядины истекали жиром на сахарных косточках. Эндрюс заказал бокал пива, я – мартини. К концу трапезы я почувствовала себя настолько уверенно, что решилась на второй мартини.

– Долго нам еще ехать?

– Достаточно. Нужно поторопиться, чтобы успеть до полуночи, – он потянулся за сигаретами.

– Отлично. Хотя бы не сразу увижу это чудовище. Никогда не любила этот дом, даже в детстве! «Хон…», «Хох…» Господи, совершенно вылетело его название!

– «Хогенциннен».

– Правильно, «Хогенциннен». Ужасное название! Как у средневекового замка. Проклятая немецкая сентиментальность! – Второй бокал мартини был явно лишним. Это я понимала, однако не могла удержаться. – Что ж, сегодня у нас тоже праздник. Не каждый день раскрываются двери сумасшедшего дома! Представляю, какой будет встреча! Бабушка безумно обрадуется, хотя нет… скорее всего, ей будет все равно. Все равно – есть я или нет. Я всегда делала все не так как нужно. Ей очень трудно угодить, так ведь?

Мой спутник угрюмо смотрел в стол перед собой.

– Молчите, мистер Эндрюс? Или просто боитесь? Не стоит, из-за меня у вас не будет неприятностей. – Я подняла свой стакан и чокнулась с воображаемыми собеседниками. – За здоровье моей драгоценной бабушки! И глубокоуважаемого отца…

Я замолчала. Веселое настроение улетучилось.

– Он по-прежнему пьет? – спросила я тихо.

– Ну, от рюмки он никогда не отказывался, – ответил после паузы Эндрюс.

– Прекрасно сказано! Как видите, кое-что я помню. Даже то, что мой отец – пьяница.

– Я вижу, что и дочь сегодня выпила слишком много, – сухо заметил он.

– Увы, в этом повинно праздничное настроение. Через пять минут все пройдет, и я опять буду трезвой, как сестра из Армии Спасения. Когда-то Пол очень полагался на меня, усердствуя на вечеринках. «Если что, Морин меня довезет до дома», – говорил он, и… черт возьми, кто такой Пол? Мистер Эндрюс?

– Не знаю.

– Вы лжете.

Он оскорбленно отвернулся.

– Думайте, что хотите, мисс Томас. Мне поручено доставить вас в Ньюбери, семейные проблемы не для меня. Скоро у вас будет возможность расспросить обо всем родственников.

– Мое общество, похоже, изрядно вас утомило, – не удержалась я от злорадного замечания.

Хмуро сдвинув брови, Эндрюс подозвал официантку и попросил счет.

– Почему вы скрываете, кто такой Пол? – какая-то злая сила подталкивала меня.

Однако на этот раз я не стала дожидаться его ответа. Что-то неладное творилось со мной. Пошатываясь, я встала из-за стола и добрела до туалета. Голова кружилась, перед глазами плыли черно-белые круги. Когда стало чуть легче, я взглянула на бледное, измученное лицо, отразившееся в зеркале, и оно показалось мне чужим. Нет, к свободе я не была готова. Меня не следовало выписывать из клиники, я была больна, очень больна.

Немного позже, собравшись с мыслями, я вспомнила слова доктора Джеймсона. В состоянии сильного волнения принять белую таблетку!

Вернувшись за стол, я пошарила в сумочке. Эндрюс смотрел на меня вопросительно.

– Это быстро проходит, – успокоила я его. – Нужно только подождать пару минут, пока подействует лекарство.

Он кивнул.

– Не волнуйтесь, мисс Томас. Каждый из нас чем-нибудь болеет. И многие принимают лекарства. – Протянув раскрытую пачку сигарет, он прибавил: – Это не от бабушки, а от меня.

– Спасибо.

Этот неожиданный жест примирения успокоил меня. Внезапная смена настроений – симптом болезни, он будет давать о себе знать еще некоторое время. Так, во всяком случае, говорил доктор Джеймсон. Нужно только привыкнуть.

Что ж, буду вести себя так, как будто ничего не произошло. Я обратилась к официантке:

– Не будете ли вы так любезны завернуть кости для моей собаки?

Краем глаза я видела, как Дэвид Эндрюс улыбнулся. До сих пор он был подчеркнуто серьезен.

– Когда мы обедали в ресторане на 86-й авеню, мы всегда брали с собой кости для Барона, – пояснила я и тут же сообразила, что почему-то сказала не «я», а «мы».

Кто это – «мы»? С кем я обедала на 86-й авеню? Я и Пол? В этом я была почти уверена. Но кто он и как выглядел, совершенно не помнила. И не могла вспомнить, как ни пыталась. Странно, но это обстоятельство несколько успокоило меня.

Почему? Неужели подсознательно я боялась вспомнить Пола?