Текст книги "Потайной ход"

Автор книги: Дункан Кайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 12

Я разорвал конверт. В нем лежали исписанные рукой Питеркина страницы.

"Я еще раз приехал в Соединенное Королевство, потому что знал, монастырь закрылся. Бумаги необходимо отправить в другое место. Свою тайну я должен сохранить и передать другим.

Но сначала подумал, ведь прошло очень много лет. Может, моя тайна уже потеряла свою значимость? Возможно, ее уже не стоит так оберегать. Все это следует узнать. Но нужны деньги, а у меня их нет. Я вспомнил о человеке из тюрьмы Фримантл. Он как-то рассказывал мне, как извлекать деньги из американцев. Американец, говорил он, очень умен у себя дома, но глуп во время отпуска. Я всю свою жизнь был честным человеком. Если находил монетку на земле, оглядывался, нет ли поблизости человека, который уронил ее. Выплачивал налоги с заработной платы, платил владельцу дома, занимал и отдавал. Всегда был в стороне от неприятностей. Когда дураки старались ограбить меня, я боролся с ними и постепенно научился обманывать, применяя их хитрости.

Я много думал обо всем, что происходит там, на моей родине. Теперь генеральным секретарем стал Никита Сергеевич Хрущев. Может, все стало по-другому и я могу не прятаться, я свободен, могу открыто жить с женой и дочерью, ничего и никого не опасаясь.

Когда Кеннеди начал войну с Кубой, я прикинул, не открыть ли свою тайну США. Я не мог на это решиться. Пусть никаких секретов не существовало уже, я буду хранить в тайне все, что со мной произошло много лет назад.

Чтобы достать много денег, я купил золото. Использовал свои сбережения, сделал самородок, как меня научили, разыскал американцев. Их было полно во Фримантле, некоторые очень богатые на яхтах. Это было хорошее время, счастливое, легкое. Я продал много самородков, а потом меня разоблачила американка. Я не рассказывал раньше об этом трюке с самородком. Но теперь расскажу.

Сначала вы ищете американца. Если он богат, то сам быстро сообщит об этом; если не богат, я найду другого. Американец любит рассказывать, как он добыл свои деньги. Он говорит о недвижимости, о рынке ценных бумаг, о производстве обуви. Я сообщаю ему, что нашел деньги. Вот и все.

Он спрашивает, какие деньги? Я ношу на шее на кожаном шнурке маленький самородок в одну унцию, не больше. Достаю, показываю ему. Даю подержать в руке, почувствовать. Ему нравится.

Это ерунда, говорю я. У меня есть самородок больше этого. Слишком большой и тяжелый, его трудно носить на шее. Убеждаю, что американец не сможет его купить. Мы много разговариваем, много пьем, – я только пиво, чтобы голова была ясной. Американец спрашивает, где то место, где я нашел золото? Скажи, просит он, мы станем партнерами, с помощью техники добудем много золота. Я отвечаю – нет, место, где нашел самородок, только мое. Это золото из Западной Австралии. Когда-нибудь я найду такой же, еще один большой самородок.

Американец упрашивает меня, он хочет увидеть большой самородок, который я нашел. Я отвечаю, что через два дня, может, через три покажу, но продавать не буду, только разрешу посмотреть.

Дело сделано. Американец уже видит себя в Америке с самородком, показывает его друзьям. Друзья завидуют.

Американец платит высокую цену, а я исчезаю.

* * *

В Австралии я человек из Черногории, но у меня паспорт переселенца из Новой Зеландии. Легко достаю новый паспорт. Самолетом греческой авиакомпании лечу до Афин, а потом в Лондон.

Как-то прогуливаясь по Пикадилли, я остановился в изумлении. Здесь расположено агентство «Аэрофлота». Плакаты на окнах приглашали посетить Советский Союз. Как красивы Москва и Ленинград, как солнечно в Сочи! Агентство не предлагало посетить Воркуту, не упоминало о колючей проволоке, не описывало, как чудесна Лубянка.

Я с изумлением подумал: неужели это возможно, неужели можно поехать на родину. Если поеду, смогу выяснить все, касающееся моей тайны. Но лететь в СССР – большой риск. Я пошел дальше. На Риджент-стрит британская авиакомпания. Здесь тоже висят плакаты с предложением посетить СССР. Удивительно, что нет никаких проблем. Платите триста фунтов стерлингов – и вы можете ехать вместе с туристической группой. Визу получить нетрудно, это займет всего несколько дней. Девушка, приветливо улыбаясь мне, сказала, что поездка доставит мне удовольствие.

Конечно, я не думаю, что мне она принесет радость. Иду в парк, сижу и смотрю на свой паспорт. В нем сказано: Питер Кински, гражданин Новой Зеландии, родился в Скопье, Черногория.

Я знаю, у советских самая большая картотека в мире, наверное, называется Главный справочник. Я значусь там как охранник Кремля, а также как скрывающийся преступник. Там есть отпечатки моих пальцев, рост, вес, цвет глаз, шрамы от ран, размер ноги, цвет волос. Охрана на советской границе в аэропорту сверится со справочником, там числится Петр Кинский. Это будет просто, все данные в компьютере.

Конечно, в справочнике много Кинских, с тем же весом, ростом, с такими же шрамами, такого же возраста. Если проверяют серьезно, посмотрят на отпечатки пальцев, и меня сразу же отправят на Лубянку. В моей памяти возник образ Гусенко Юрия Анастасовича. Теперь он уже старый, жестокий. Мой старый приятель был бы рад лично допросить меня.

Я нашел представительство Новой Зеландии в Лондоне, ходил в консульство, разговаривал с молодой леди. Она очень мила, все время улыбается, оптимистка. Говорит, много людей с паспортами Новой Зеландии ездили в Москву, все возвращались, нет причин для беспокойства. Никогда не было неприятностей. Советские не враги Новой Зеландии. Она не знает, советские – враги Петра Кинского!

Три дня я думал, нервничал. Хотел достать фальшивый паспорт, но не смог.

Я должен на что-то решиться. Сделать выбор должна монетка. Подброшу монетку. Орел – еду, решка – не еду. Когда посмотрел, увидел – орел!

* * *

Я еду в Советский Союз. Мне страшно, но держусь спокойно. Стараюсь вспомнить уроки по безопасности. В нашей группе много женщин. Я осторожно всех изучаю. Две пожилые дамы из Шотландии, говорят с сильным акцентом. Для чужестранца все акценты похожи один на другой. Стараюсь разговаривать с дамами в аэропорту, в самолете, в очереди на проверку документов. Мы все волнуемся, потому что это СССР. Слышатся нервные смешки. Я смеюсь сам, миновав пограничный контроль.

Современная Москва не похожа на ту, которую когда-то я покинул. Тогда рядом с городом стояли немецкие танки, но в городе не было немцев. Сейчас много немцев, но нет немецких танков на окраине города. Я хожу в театры, в цирк, в парки, иду на балет в Большой, конечно, на «Лебединое озеро». Много раз гуляю по Красной площади, по Кремлю, как и все туристы, прохожу мимо могил у Кремлевской стены. Но я все время настороже, наблюдаю за всем и за всеми. Никто не наблюдает за мной. Никто не следует за нами, не шпионит. Я не ослеп. Просто здесь новый режим, не следят, не шпионят, значит, нет и секретной полиции. Это выглядит как-то нелепо: в России всегда была слежка.

Я вторую ночь в Москве. Небо затянуло тучами, луна едва видна. Я был в театре, проводил шотландских дам в гостиницу, сказал, что хочу прогуляться перед сном. Пошел на Красную площадь, она хорошо освещена. Мавзолей Ленина закрыт, но все равно много людей, медленно прохаживаются, смотрят по сторонам. Я тоже медленно иду среди туристов вдоль могил у Кремлевской стены. Вот Ворошилов. Я видел его много раз, как и его друга с большими усами, Буденного. Читаю имена, которые большей частью уже забыл, не хотел помнить. Я посмотрел на то, свое место, снова я здесь. Я вижу метку. Я все помню. Я останавливаюсь, нагибаюсь, трогаю..."

Здесь Питеркин прервался, как сочинитель детективов, который хочет заинтриговать читателей. Допускаю, что тому была другая причина. Он оставил на листе пустое место, приблизительно строки на три, затем продолжал:

"В гостинице было отделение «Интуриста». Я сказал девушке, что интересуюсь искусством. Она посоветовала мне пойти в какой-нибудь музей или картинную галерею. Я покачал головой, мне хотелось увидеть работу современных скульпторов, познакомиться с одним из них.

Девушка подсказала, где я могу найти то, что меня интересует. Нашел молодого человека, показал ему мои листья, объяснил, чего хочу. Он сказал, до завтра не успеет сделать, обжечь, покрыть глазурью. Я настаивал, предупредил его: если он предаст меня, то я его убью. Он не испугался, скорее удивился, но согласился выполнить мой заказ завтра. Предупредил, что получится не очень хорошо.

В аэропорту я гордо сказал таможеннику, что листья плакучей березы сделаны на память. Он улыбнулся, похвалил работу скульптора, сказал, что мне повезло, и спросил, сколько я заплатил. Пока мы разговаривали, прибыли шотландские дамы, очень довольные, они купили матрешек и балалайки. Мы все, довольные, смеялись. До свидания, Москва. Добрый вечер, Лондон".

Странно сидеть в этом подозрительном баре и читать о неблаговидном поведении Питеркина в Москве.

Я начал думать об этом и понял, что, как и Питеркин, когда он с облегчением улетал из Москвы, нуждаюсь в том, чтобы сказать: «Добрый день, Лондон!»

Я вызвал такси, затем положил бумаги и мой новый лист в карман и отправился в гостиницу укладывать вещи. Я чувствовал себя по-настоящему легко, и на то было три причины. Первая: я не знал секрета Питеркина, еще не знал. Вторая, и очень важная: я мог доказать всем, кто интересовался, что его не знаю. Например, Сергею, или той очаровательной чете, или шикарному англичанину, Руперту. Любой из этой веселенькой компании, столкнувшись с пробелом в московской легенде Питеркина, понадеется, что получит эти сведения от меня, но, прочитав все, должен будет признать, что хоть я и знаю много, но с полной картиной не знаком. Я не имел ни малейшего понятия о листьях, которые продолжали попадаться на моем пути. Тем не менее в них должен был быть какой-то смысл. Питеркин всегда все очень хорошо обосновывал. И третья причина – я позвонил Джейн и потому чувствовал себя более уверенно, когда сидел в номере гостиницы Хитроу.

В некоторые моменты своей жизни мне приятно думать, что мы почти помолвлены. Я адвокат и опекун ее наследства, которое ей оставила двоюродная бабушка на севере Западной Австралии. Джейн Страт – инженер по образованию, офицер по профессии и грозная женщина по натуре. У меня всегда возникает чувство, что, живи я рядом, мы были бы значительно ближе к алтарю; но ухаживать на расстоянии, когда мы все время в разлуке, – дело трудное, не приносящее желаемых результатов.

У нее манера быстро отвечать по телефону.

– Майор Страт, – отрывисто произнесла она, ничуть не удивившись, услышав мой голос.

– С каких пор?

– С августа, Джон.

– Мои поздравления. Держу пари, через две недели ты станешь полковником. Подвинься, Монтгомери, берегись, Веллингтон...

– Спасибо, а ты где? Остановился в «Пенте», не так ли?

– Я хочу тебя видеть.

– Рада слышать это. Почему звонишь мне только теперь, ведь ты здесь очень давно?

Я ответил:

– Ну, есть обстоятельства.

– Не по телефону, Джон. Давай увидимся вечером.

Она точно назначила время – восемь вечера. Я жду ее в чудеснейшем греческом ресторанчике на Сент-Мартин-Лейн, под названием «Беотис». Ровно в восемь некто совершенно не похожий на армейского офицера спустился по ступенькам. Она была в темно-голубом мерцающем платье, потрясающая женщина с обворожительной улыбкой на губах.

– Ты проделал весь этот путь, чтобы увидеть меня?

– Ну, э-э... нет, – сознался я.

Она осторожно села.

– И не очень-то спешил...

– Был очень занят, – пробормотал я.

– Чем?

– Нет, – возразил я. – Теперь моя очередь задавать вопросы. Как ты узнала, что я остановился в «Пенте»?

Она улыбнулась.

– Ты летел с маленьким сигналом.

– Неужели? Какой же это сигнал?

– Электронный. Когда появляется твое имя, наблюдается вспышка света и резкий короткий звук.

– Что за компьютер?

– Иммиграция, – ответила Джейн.

– Откуда ты это знаешь? Нечто подобное вряд ли должно интересовать специалиста твоего профиля.

Она оглянулась вокруг. Ресторан еще не был заполнен.

– Кажется, они пытаются меня достать. Последние месяца два это была служба безопасности порта и аэропорта. А раньше «Коды и шифры».

– Военная разведка?

– Не знаю, похоже на их почерк.

– Ты хочешь заниматься этим?

– Даже не знаю.

Я спросил:

– А кто обезвреживает бомбы в Белфасте?

– Саперное подразделение. Там нет женщин, только мужчины.

– Ты считаешь это неправильным?

Джейн фыркнула.

– Женщины ловкие.

– Ты сказала ловкие?

Она усмехнулась.

– У нас ловкие пальцы и легкие прикосновения. А в моем случае еще и диплом инженера-механика. Я однажды вызвалась добровольно. Они даже не стали обсуждать это. Твое дело, дорогая, заниматься вязанием.

– Тем не менее, они сделали тебя майором. Что ты носишь?

– Корону на каждом плече.

– Ты можешь обменять их на рабочие брюки и пойти на угольную шахту. По-моему, они готовы разрешить женщинам спуститься под землю, так велика потребность.

– Благодарю.

– Или поезжай в Западную Австралию.

– Понятно. – Она посмотрела на меня. – Благодарю, но... Джон, что ты замышляешь?

Я огляделся, не навострил ли кто уши. Подошел официант, мы заказали напитки, и, пока ждали, я спросил:

– А откуда тебе известно, что я что-то замышлял? Слишком резкая перемена темы.

– Алиец под наблюдением. Вот откуда я знаю.

– Алиец?

– Австралиец, – пояснила она. И потом: – Было донесение о тебе.

– Бьюсь об заклад, что было, – зло сказал я. – Отвратительный ублюдок по имени Руперт. Работает с американцами такими же отвратительными, как он. Пытается помыкать мною. – Я замолчал. – Ты в самом деле из Брэдфорда?

– Из Торнтона, – ответила Джейн, – это достаточно близко.

– Я только что был там.

– Я знаю.

Мы пили, ели, говорили, нас перебивали, мы старались начать снова, но рестораны не самое подходящее место для разговоров, которые следует держать в тайне. В конце концов мы ушли и прогуливались по Холборну, спокойно беседуя, и я начал рассказывать Джейн о Питеркине. Несколькими месяцами раньше в разговорах я уже, по сути, представлял его ей, но в те дни, еще живой, он был просто смешным, новым австралийцем, который занимался мошенничеством.

Теперешний, мертвый Питеркин был вовсе не смешон, и в какой-то момент Джейн сказала:

– Не стоит рассказывать дальше.

– Нет, слушай, – возразил я, – мне нужно поговорить с кем-нибудь, кому могу доверять. Эта проблема слишком сложна для меня одного.

Она схватила меня за руку:

– Ты не можешь доверять мне.

– Почему?

– Потому что я могу тебя подвести... Более того, я поклялась защищать королеву, ее корону и величие. И ее достоинство! Служебные тайны.

– Послушай, Джейн!..

– Более того, я любопытна. Интриганка. Везде сую свой нос. И возможно, обязана все это у тебя выведать.

– Звучит увлекательно, – сказал я.

– Нам лучше пожелать друг другу спокойной ночи.

– Нет, пожалуй, не надо, – возразил я.

Мы остановились. Она спросила:

– Ты все знаешь о Питеркине, не так ли?

– Нет. Не знаю.

– Но ты должен!

– Он не сказал мне. Осталась неизвестность.

Она прищурилась.

– Поскольку все остальные уже тащатся с надеждой за мной, можешь примкнуть к ним. Возможно, как правая рука Руперта.

– И предать тебя?

– Нечего предавать. Во всяком случае, в данный момент.

Она сказала:

– Так будет. Ты близко к цели, а станешь еще ближе. То, что ты знаешь, очень ценно.

– Не очень. Во всяком случае, теперь.

– И возможно, только ты, – сказала Джейн очень серьезно, – можешь воплотить все его мечты. Только ты. Никто другой. Правда?

– Может быть.

– Ты знаешь, что произойдет потом?

– Знаю, что должен сделать я.

– Тогда не говори мне этого, Джон!

Я сказал:

– Ради Бога, Джейн, я рассчитывал на твою помощь!

Я продолжал горячо настаивать.

– Не помнишь, кто сказал: «Если мне придется выбирать: предать мою страну или предать друга, я надеюсь, что у меня хватит мужества предать страну»?

– Это сказал Форстер.

– Я с ним согласен.

Она спросила:

– Когда ты сможешь вернуться домой, Джон?

– Как только захочу. – Я пристально смотрел на нее. – Здесь оставаться незачем, не так ли?

Она опустила глаза. Я в первый раз видел ее такой. Потом она подняла руку, дотронулась до моего плеча и пробормотала:

– Извини.

– Конечно.

Джейн подняла глаза. Залитые слезами, они смотрели прямо, и она заговорила со спокойной решимостью:

– У меня есть долг. У меня есть звание, я дала клятву. В чем смысл всего этого, если я не выдержу первой же проверки?

– Значит, вот как?

Я отвернулся, огорченный, как вдруг она сказала:

– Но мы же все равно на одной стороне!

Я взглянул на нее.

– Разве нет? Британия и Австралия?

– Что ты имеешь в виду? – спросил я. – То, что британское, – это британское, а австралийское – это тоже британское?

– Вовсе не это, а то, что у нас один и тот же союз! Мы вместе плаваем на судах, вместе летаем. Вот что.

– Но я не в твоем подчинении, пойми это!

От слез и следа не осталось, Джейн улыбалась, как обычно.

– Я стремлюсь заключить союз, вот что я стараюсь сделать.

Тебе нужна помощь: может быть, я смогу кое-чем тебе помочь. И в то же время стану тебе ближе, чем кто-либо другой.

– Это как ты пожелаешь.

Я почувствовал облегчение.

– Это как пожелаем мы оба, – сказала Джейн. – Я считаю, мы должны действовать вместе.

– Согласен. Вместе до конца. В таком случае решение принимаю я.

– Какое решение?

– Такое, чтобы все в открытую. И повторяю, решать буду я.

Она взглянула на меня и переменила тему, предоставив мне догадываться, согласна она со мной или нет.

– Эти листья, – сказала она, и я забыл обо всем остальном. – Что в них, как ты думаешь?

– Я не думаю, что в них что-то скрыто. Их роль – передавать сообщения.

– Ты думаешь, это все?

Мы проходили мимо холборнского полицейского поста. Я направился к «Линкольнс-Инн-Филдс», гостинице, которая прежде была элегантной и романтической, хотя в наши дни это вряд ли больше, чем ночлежка. Мы повернули направо и пошли вдоль ограды Грейс-Инн.

– Да, – ответил я. – Да, это все.

– Они тяжелые?

– Тяжеловатые, – сказал я. – Это же керамика. Они должны быть тяжелыми.

– Можно сказать, нормальные? Не слишком тяжелые и не слишком легкие? Ты в этом уверен?

– Да. А что?

Она остановилась и повернулась ко мне.

– Судя по тому, что ты мне рассказал, – а ты ведь прочитал его записи, – твой приятель Питеркин ничего особенного не замышлял, – сказала Джейн. – После того как сведения оказались у них, Питеркин тотчас ушел из гостиницы, спешно нашел молодого скульптора, который, очевидно, после угроз что-то для него сделал. После этого он контрабандой успешно провез свои листья плакучей березы мимо чрезвычайно сентиментального таможенника в Шереметьево. Хотя я слышала, что на службу, связанную с границей, берут отнюдь не сентиментальных. Тем не менее Питеркин проскользнул. Возможно, ему помогли две кроткие шотландские леди. – Она замолчала. – Нет, мой мальчик. Если эти листья не содержали чего-то или не маскировали что-то, тогда я Маргаретт ван дёр Алстер, прославленная голландка. Где он?

– Что именно?

– Лист, пока я не удушила тебя собственноручно.

– В «Пенте».

– Вези меня в «Пенту», – сказала Джейн. – Прямо сейчас.

Я открыл было рот, чтобы сказать: «С удовольствием», как Джейн добавила, покраснев:

– Я могла бы сказать это повежливей.

– Безусловно, могла. Ты могла бы сказать – давай вместе поедем в «Пенту».

– Ты хочешь, чтобы я разобралась с листом, который у тебя?

– Конечно.

Джейн подумала секунду, краска сошла с ее лица.

– Наверное, нас уже видели вместе. Если мы сейчас расстанемся, они, возможно, подумают, что это был просто обед. Послушай, оставь завтра лист у администратора в гостинице, а я позвоню туда и заберу его. Результат сообщу завтра вечером.

– А ты не сообщишь ее величеству прежде, чем мне?

– Нет. Спокойной ночи. – Она поцеловала меня в щеку и растаяла в ярком свете Хай-Холборн.

* * *

Я возвращался в «Пенту» на метро. На платформах и в поездах подвыпившие хулиганы ко всем приставали, некоторые эскалаторы не работали. Хитроу – неприятное место, и англичане частенько бывают неприятными людьми. Один из пренеприятнейших ожидал меня в фойе гостиницы. Тот, которого я знал как Руперта. Он, кажется, знал меня как Клоуза.

Он сидел на низком диванчике. Поднялся, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

– Клоуз, у вас есть двенадцать часов, чтобы покинуть страну.

– Думаю, вы хотите предъявить это вот постановление, – заметил я, указав на листок бумаги в его руке.

– Точно. – И он протянул его мне.

Я прочитал: «Канцелярия министерства внутренних дел. Вы предупреждены...», затем сунул листок в карман.

– В вашем распоряжении двенадцать часов, – повторил он. – Это означает...

– Полдень. Скажите, кто проследит, уехал ли я?

– Я, – ответил он. – Билет на «Квантас» в двенадцать пятнадцать.

– Желаю спокойной ночи, – сказал я. Поднялся в лифте в свою комнату, приготовил маленькую посылочку с листом, адресовав ее Джейн, и позвонил дежурному, чтобы он поднялся в номер.

Затем я лег на кровать. Я мог бы попросту разбить лист на кусочки, например, на твердом полу в ванной, и несомненно секрет был бы раскрыт. Но только для меня одного, а этого было мало. Я хотел, чтобы Джейн тоже была вовлечена в тайну Питеркина. Когда вы живете в Перте, а ваша девушка большую часть времени на другом конце планеты и вы не уверены, ваша ли она, надо использовать любую возможность почаще ее видеть. Кроме того, если в листе что-то спрятано, в чем я сильно сомневаюсь, тогда Джейн здесь, в Лондоне, с помощью военных или сотрудников разведки сможет заняться этим лучше, чем я. Перт для таких деяний не подходит. Солнце или дары моря – это да, разведывательные операции – вряд ли.

Телефонный звонок разбудил меня в семь. На другом конце провода был Руперт.

– Пора вставать! И поторопитесь. Вылет в двенадцать пятнадцать, а регистрация за два часа, – значит, в аэропорту надо быть в десять пятнадцать, да еще нужно туда добраться. Так что если хотите позавтракать...

Я выслушал его в угрюмом молчании, бросил телефонную трубку на рычаг и отправился в душ. Мне подали отличный завтрак, который Джейн и большинство австралийцев произносят как «стайк-нигз»[4]4
  На самом деле – «стейк энд эгз» – бифштекс с яйцом.


[Закрыть]. Я с удовольствием поел, злорадно надеясь, что поджидающий меня Руперт голодает. Сборы заняли несколько минут. Потом я с полчаса размышлял, что спрятано в листе, который Джейн должна была забрать из гостиницы.

На нем маленькими буквами были написаны три слова: на одной стороне «толкай», а на другой – «тяни». Я уже пробовал тянуть за один конец, но безрезультатно. Третье слово было «Олбани». Оно мне знакомо, я знаю, где Олбани. И послезавтра я все выясню.

Я так думал. Но события развернулись по-другому.