Текст книги "Потайной ход"

Автор книги: Дункан Кайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– А что скажешь об остальных? – спросила она, принявшись за бекон.

– Об остальных русских?

Она кивнула.

– Конкуренты, – ответил я.

– Его конкуренты?

– Мне никто ничего не говорил, Джейн. Но я знаю, что Сергей из КГБ и за реформы. Девушка, я думаю, из ГРУ – военной разведки. Следует добавить, что с ней и те два парня, которых ты видела вчера, океанская подводная лодка и вся ее команда и, возможно, множество других сил.

– И Сергей и девушка...

Я перебил:

– Ее зовут Элин Гундерссон. Во всяком случае, так она представилась.

– Сомневаюсь в этом, – сказала Джейн. – Имя исландское. Наверное, вымышленное. Она и Сергей – враги?

– Готов в этом поклясться!

– Меня она тоже хочет похитить?

– Подозреваю, что Сергей вчера схватил тебя потому, что если бы не он, то это сделала бы она.

– Мне нужно быть осторожной?

– Нужно, чтобы за тобой кто-нибудь присматривал.

Джейн взяла аккуратно отрезанный кусочек яичницы.

– Прошлым вечером ты действительно постарался, и я тебе благодарна. Кофе?

Пока мы его пили, я узнал еще кое-что о герре Шлимане. Сокровища, которые он откопал и думал, что это золото Трои, Шлиман контрабандой вывез из страны. Нет сомнений, он хотел очень тщательно изучить его.

За следующей ароматной чашкой кофе я опять заговорил о листе, и опять мне было приказано слушать и ждать.

После Трои Шлиман руководил другой крупной археологической экспедицией в Микенах в Греции. И мы с Джейн еще раз возвратились к истории и мифам. На сей раз легенда оказалась более занимательной. Мы знаем об Агамемноне, что он десять лет был на Троянской войне, а дома эта грязная крыса Эгисф заигрывал – и успешно – с его женой, Клитемнестрой. Но на этом Эгисф не остановился. Когда Агамемнон вернулся, Эгисф пригласил его на праздничный банкет и там убил. Прошли годы, сын Агамемнона Орест вернулся, чтобы прикончить убийцу своего отца и прелюбодейку мать. В этом мифе не было ничего нового, пока дядюшка Генрих не вонзил лопату в землю. Шлиман верил – и было множество причин верить – каждому слову Гомера.

– Короче говоря, – сказала Джейн, вытирая губы бумажной салфеткой, – он сделал еще одно великое открытие – могилы, а в них – останки мужчин, Агамемнона и его людей, убитых Эгисфом и Клитемнестрой. Он послал знаменитую телеграмму королю Греции: «Сегодня я смотрел в лицо Агамемнону».

– А что же миссис Шлиман?

– Очень правильный вопрос, – отозвалась Джейн, – ее звали София. Три недели и четыре дня она копала землю голыми руками и перочинным ножиком. Видишь ли, чисто женская работа. Представляю, как Шлиман в это время сидел и курил сигару и думал о возвышенном. Было найдено пять могил. Держу пари, – продолжала Джейн, – что их нашла миссис Шлиман, а дорогой Генрих прибрал все к рукам. В любом случае он объявил королю: «Могилы открыты мной».

– Тебе известны еще какие-нибудь имена?

– Кассандры, – ответила Джейн. – Дочери короля Трои.

– Это та, что приносила плохие вести?

– Она обладала даром пророчества, – уточнила Джейн. – Предсказала гибель Трои, но ей никто не поверил. Когда Троя пала, Агамемнон схватил ее.

– И что? Взял под мышку и принес домой?

– Что-то в этом роде. Ты уже заметил, надеюсь, что то, что было запрещено Клитемнестре, мог запросто позволить себе Агамемнон?

– Думаю, здесь о чьей-то вине очень трудно судить. Кассандра носила лист, да?

– Нет.

– Я становлюсь нетерпеливым. Не могли бы мы перейти к рассказу о листе?

– Скоро дойдем.

Если Джейн когда-нибудь согласится выйти за меня замуж, – а я надеюсь, что так оно и будет, – я не совсем уверен, кто будет рядом со мною – жена или командир. Подозреваю, что для меня самое подходящее определение – подкаблучник.

– Тебе придется примириться и выслушать меня, Джон, – продолжала она. – Так на чем я остановилась?

– На могиле Кассандры.

– Да, хорошо. Это были не Кассандра и не Агамемнон. Могилы датируются четырьмя веками раньше.

– Шлиман опять опростоволосился! – воскликнул я.

– Смотря что иметь под этим в виду, – быстро возразила Джейн и неодобрительно взглянула, когда я хихикнул. – Это были не их останки. Но они были покрыты золотом, серебром и драгоценными камнями. Это послужило компенсацией Шлиману.

– А листья? Листьев на них было столько, сколько простаков на свете?

Она беспощадно продолжала:

– Шлиман писал, что все музеи мира, вместе взятые, не имеют одной пятой того, что имеет он.

– И он был прав?

– Думаю, что да. Позволь рассказать, что он нашел.

Из маленькой вечерней сумочки она достала листок бумаги.

– Итак, в первой могиле он нашел три скелета, и на каждом были диадемы из чистого золота – лавровые листья и кресты...

Я дерзко перебил ее:

– А те листья...

– Нет, – отрезала Джейн. – В другой могиле находились останки трех женщин, и вместе с ними захоронены различные украшения в виде животных, цветов, бабочек, золотых фигурок львов, зверей, воинов. О, Джон, список далеко не окончен. На одном из скелетов была корона. Разумеется – золотая, украшенная золотыми листьями.

– Это те...

– Нет. Голова с короной почти рассыпалась в прах.

– Со мной вскоре произойдет то же самое.

– И в этой могиле... – Она сделала паузу. – Может, забудем про остальное?

– Пожалуйста! – воскликнул я. – Ну, пожалуйста!

– В этой могиле были найдены толстые золотые листья.

– Наконец-то! – Я захлопал в ладони. – И те, которые были у Питеркина, тоже?

– Очень возможно. Трудно утверждать. Их было очень много.

– Ну, у Питеркина было несколько. А сколько их было всего?

Джейн весело рассмеялась.

– Семьсот один. Представляешь, какая ценность!

Я с минуту прикидывал их стоимость: четыреста долларов за унцию.

– Так у нас семьсот первый?

Она покачала своей каштановой головкой.

– Ничего у нас нет, но это один из них. Я проверила. Ходила в Британский музей к женщине-эксперту, которая с нами сотрудничает. С ней консультируются, когда возникает необходимость. Она лишь взглянула и начала подпрыгивать. От волнения заговорила шепотом.

– Говорила: «Стукните меня!» Да?

– Говорила: «О Боже, это Микены!» Затем еще раз шесть подпрыгнула и произнесла: «Шлиман!» И еще немного попрыгала. А потом сказала...

– Откуда вы это раздобыли?

– Нет. Не ее забота задавать вопросы. Она должна давать ответы.

– Что же еще она сказала?

– Следующее слово было «Берлин».

– Свои находки Шлиман привез туда? Собираешься рассказать мне еще одну маленькую историю, не так ли?

– Совсем короткую. Разреши налить тебе еще чашечку кофе?

– Продолжай о Берлине.

– Коллекция Шлимана отправилась в музеи Берлина. В основном в один – древней истории. Итак, что произошло с Берлином?

– Разрушили стену.

– А до этого?

– Гитлер... – сказал я.

– Да. А что потом?

– Война, бомбардировки.

– Продолжаю. В связи с бомбежками важные материалы, ценности, сокровища для сохранности были переправлены из музеев и галерей в Тиргартен.

– Это зоопарк, не так ли? Не положили же они все это ко львам?

– Нет, – возразила Джейн, – но там была огромная цитадель, ощетинившаяся пушками. Предположительно неразрушаемая и неприступная. Догадываешься?

– Она оказалась не такой уж неприступной.

– Правильно. Она была разрушена. Большая часть содержимого похоронена в развалинах. Кое-что уцелело. Весь Берлин был в развалинах в результате длительных бомбардировок...

– Снарядами Красной Армии, если мне не изменяет память, – продолжил я.

– Не изменяет, Джон. Понимаешь, что это значит?

– Да, – ответил я. – Все ясно. Красная Армия пришла первой, не так ли? Раньше, чем англичане и янки?

Она кивнула.

– У нас есть лист или три листа, которые нам достались от Питеркина, который заполучил их... Ты понимаешь, о чем я думаю?

Глава 16

Мы молча вымыли тарелки в ручье неподалеку от нашей стоянки. Я даже не побрился: уверенность, что нас разыскивают, навела на мысль: усы, выросшие за несколько дней, будут не бесполезны. Джейн смотрела на мою щетину, как старший сержант на рядового: бровь приподнята и губы сжаты. Мы оседлали лошадей, упаковали пожитки и тронулись в путь.

Было чудесное утро: голубое небо, прохладный воздух, зеленая трава, красивейшие рощи, какие могут быть только в Австралии. В загонах паслись овцы, лошади... И никто не обращал на нас никакого внимания. В одном из загонов находился огромный рыжий бык. Джейн сказала:

– Он мне напоминает...

– Что?

– Сталина, – сказала Джейн. – Большой и красный.

– Наверное, ты правильно его представляешь, – ответил я.

В этот момент мы были так далеко от Сталина, как только возможно: сорок лет, шестнадцать тысяч километров, два океана и два или три поколения.

– Боже мой, ведь можно прочертить прямую линию от короля Приама и осады Трои к Гитлеру в Берлине и Сталину в Москве, а из Москвы – к Питеркину в Олбани, а потом – ко мне!

– К нам, – твердо возразила Джейн. – У меня есть лист.

– Где он?

– В безопасности в аэропорту Перта.

– Хорошо. Итак, все произошло следующим образом: поправь меня, если что-нибудь не так. Господин Шлиман сокровища выкопал. Он – немец. После того, как совершил этот пиратский поступок и вывез все из Турции...

– Греции...

– Микены в Греции? Ну, хорошо. Найденные сокровища отправляются в музей или музеи, где остаются до прихода Гитлера, а потом переносятся в надежное место, но его разрушают. Согласна?

– Продолжай.

– Пришел миллион русских, с ними – пушки, танки, самолеты. С тех пор прошло сорок лет. До нас. Мы знаем о Шлимане и его открытиях, так? Мы знаем о берлинских музеях?

– Да.

– Следовательно, все это факты. Мне кажется безумием, что все эти бесценные сокровища перенесли в Тиргартен, ведь каким бы это место ни казалось неприступным, город день и ночь бомбили. Я имею в виду, что эта мера предосторожности не была разумной.

– Гитлер не имел дела со страховыми компаниями, – сказала Джейн.

– Но я имел с ними дело, Джейн. Я знаю.

Она вздохнула.

– Думаю, государство отвечало за это. Как с кораблями или банками.

– А кто сообщил тебе об этой цитадели?

– Дама из Британского музея.

– Как факт?

– Я спросила. Это установлено точно, вот что она сказала. В той цитадели глубокие подвалы, но верхняя часть была полностью разрушена.

Я сказал:

– Послушай. Во время бомбежек начались пожары и разрушения, охотники за сувенирами воспользовались этим. Потом пришли русские друзья, и среди тех, кто разыскивал специалистов по ракетам и военных преступников, был некто, охотившийся за сокровищами Шлимана.

– И нашел их и доставил своему боссу! – Глаза Джейн сверкали. – И это был человек, у которого Питеркин украл их.

– Подожди, Джейн. Красная Армия в Берлине. Этот человек знает, где искать, и находит древние сокровища. Или их часть. Что он делает? Летит первым самолетом к Сталину? Или не к нему? Это твой мир, ты лучше его знаешь. «Пожалуйста, сэр, могу ли я поговорить с полковником или с кем-нибудь еще?»

Джейн сказала:

– Может быть, это и был полковник.

– Как я понимаю, это был даже генерал. Железный человек. Маршал Конев. Он брал Берлин. Он знал, он должен был так или иначе знать об этом.

– Почему?

– Потому что ему важно угодить кровавому тирану.

Джейн покачала головой:

– Это не выдерживает никакой критики, Джон. Везде были политические комиссары. Один из них мог сам решить так, как считал нужным, вместе с маршалом или без него.

– Я хочу понять, каким образом листья попали в Кремль, поскольку очевидно, что они оказались там. Если Сталин послал специального комиссара, о котором ты говоришь, тогда справедливо предположить, что он разбирался в археологии. Если бы ему понадобилось просто золото, он и так мог бы иметь его сколько угодно. Потому что Россия – крупный производитель золота.

– Что ты хочешь этим сказать, Джон?

– Листья найдены в руинах, доставлены маршалу Коневу или кому-нибудь другому того же ранга, а затем подарены Сталину, который хранил их не потому, что они золотые или древние, а как напоминание о том, что он сделал с Берлином, с Германией, с Гитлером.

– Ну, хорошо. Ты выслушал меня, теперь я слушаю тебя. Но какое это имеет значение?

– Я читал о Кремле. Я видел фильм. Кремль набит сокровищами царей и Бог знает чем еще. Но эти листья хранились в особом месте, не так ли? Питеркин ночью, когда убегал, не набил себе полные карманы листьями, зная, что Сталин убьет его за одно то, что ему известно о мокрой шинели.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь?

– Когда Питеркин поехал экскурсантом в Россию, он знал, как проникнуть в бывшее жилище Сталина.

– Думаешь, его сохранили таким, каким оно было при жизни вождя?

– Сохранили же квартиру Ленина! Почему не сделать то же для Сталина? Нет, черт побери, она должна быть сохранена! Нелепо думать иначе. Несколько лет назад Питеркин был в России, разыскал вход, через который когда-то вошел, и проник туда, а когда вышел, в его карманах было несколько безделушек. По крайней мере, один лист, потому что пока найден лишь один, но возможно, он вынес несколько.

Мы ехали молча. Немного погодя Джейн сказала:

– Но ведь Сергею нужен не золотой лист из Микен? И этой Гундерссон...

– Или тем проклятым американцам в Англии. Нет. Есть еще твой отвратительный товарищ по работе, Руперт. Хотя я не уверен, что американцы или англичане знают, за чем охотятся. Они видят, русские что-то ищут, и они из принципа решают заняться тем же.

– Холодная война окончена, Джон!

– Но история продолжается, – возразил я. – Не забывай, сколько лет Кремлю. Семь, восемь веков? Это крепость. Сколько тиранов она приютила? Дюжины. Сейчас ты можешь сказать, что все окончено. Но побьешься ли об заклад? Может появиться еще один тиран. Через десятилетие, через пять десятилетий, через сто лет?

– Но, Джон, Советский Союз распадается! Пройдет немного времени, и будет дюжина независимых государств.

– Которые начнут сражаться друг с другом, – добавил я. – Может быть, произойдет то же самое, что и на Балканах. Или как было несколько веков назад, когда Россию окружали враждебные племена. О Господи! Не говоря уж о Золотой Орде! Теперь русские на танках, а не на лошадях. Ты знаешь, что сделал Сталин?

Она повернула голову и улыбнулась мне.

– Да, я знаю, что он сделал. Сталин пробил кремлевские стены.

– И?..

– Что-нибудь еще?

– И оставил их пробитыми! Питеркин вошел. Это мог сделать и любой другой – шпион, убийца. И это могло произойти в том году, в следующем, когда-нибудь или никогда. Питеркин был всегда прав. Тайна, которой он обладал, несет смерть. Представь, если бы Центральное разведывательное управление, скажем, в 1951 году, когда русские занимались изготовлением первых ядерных бомб, могло представить себе, что можно послать убийцу прямо в квартиру Сталина!

Джейн все еще улыбалась. Я сказал:

– Нечего усмехаться! Питеркин хранил свою тайну до самой смерти и не собирался открывать ее даже своей дочери. Но он открыл ее мне, чтоб его разорвало!

– Нам, – опять поправила она.

Я совершенно не понимал, почему мы оба улыбаемся. Нет, знал, чему улыбаюсь я. Мне было приятно, что поделился тайной с Джейн, потому что это сближало нас. На мой взгляд, недостаточно, но все же... По этой причине я и улыбался. Но о том, что вызывало улыбку Джейн, я не имел представления. Возможно, чувство безопасности, которое возникло на этой чудесной земле, почти не обжитой человеком.

* * *

Несколькими часами позже во время ленча Джейн сказала:

– Мы можем спастись.

– Как ты думаешь поступить?

– Все, что нам нужно сделать, – заявила она, – это рассказать им все, что мы знаем.

– Они не поверят. Такие люди всегда думают, есть что-то еще.

– Да, но... мы ничего больше не знаем. Никто из нас. Но тебе известно, где можно все выяснить.

– У меня есть ключ, оставленный Питеркином. Если я смогу отгадать эту загадку...

– Если мы сможем отгадать ее.

– Чудесно! Если мы сможем, мы узнаем, что скрывал Питеркин...

– И только тогда мы откроем большую тайну, – сказала она. – Следовательно, нужно дать им ключ, указать на него. Позволь им его найти. И станет достаточно ясно, что мы ничего не знаем. Тогда мы окажемся в безопасности и не понадобится больше быть хранителями всего этого ужаса. Свобода!

– Ура!

Поев, мы продолжили путь, спокойно размышляя. Лично я уже начинал уставать от верховой езды. Не знаю, как Джейн, но спросить ее было неудобно. Я думал: все, что она сказала, было в основном верно, но, чтобы получить пулю в спину, нам не нужно знать все. Часто даже малого знания бывает достаточно для этого, а мы знали больше, чем немного. Мы знали, что в Кремле есть секретная дверь. Мы могли не знать и действительно не знали, где она находится, но знали, где это можно выяснить. Совершенно достаточно, чтобы смерть была единственной гарантией нашего молчания.

Я высказал все это вечером.

Джейн выслушала, а немного подумав, сказала:

– Есть еще клятва.

– Ее величеству?

– Да, она. Джон, что же мы будем делать?

Я ответил:

– Есть только один способ отделаться от этого.

– Кому-нибудь все передать? Нашей стороне, а не их?

– Что-то в этом роде.

– Тогда пойдем дальше. Постараемся получить информацию. И прежде, чем ты спросишь: «Кто мы?», я отвечу: «Британия и Австралия».

– Джейн, ты знаешь, кто я?

Она усмехнулась:

– Более или менее. Тебе нужно, чтобы я описала детально?

– Я – орудие в руках Питеркина. Я был его адвокатом. Может быть, им и остался. Но в действительности я его агент. Я взял деньги, чтобы сделать то, что он хотел, чтобы я сделал. Я должен подумать, чего же он хотел.

– Ну, и что ты думаешь? В общем-то, мы – две части одной и той же страны. Если оба наших правительства получат информацию, я не вижу, почему Питеркин возражал бы против этого. В конце концов, Британия приютила его, когда он был беженцем.

Мы посмотрели друг на друга. Мы уже не улыбались. Эта сельская идиллия была приятна, и я хотел, чтобы она длилась вечно. Но это было невозможно... Люди, которые стремились заполучить тайну в свои руки, все еще продолжали нас искать.

Но Джейн была права, и теперь она сказала:

– Что мы, в конце концов, ищем? Какой указатель оставил нам Питеркин и где мы можем найти его?

– В Олбани, – ответил я. – И все, что мы имеем, – это два слова: одно – «толкай», другое – «тяни».

Глава 17

До Олбани мы добирались шесть дней. Мы подъехали к городу со стороны безлюдной местности национального парка Поронгоруп-Рейндж. С тех пор как нас выследили на том концерте, мы не встретили никого. Мы с Джейн все еще не были женаты, ни фактически, ни юридически. Однажды, я надеялся, может такое произойти, но пока это были лишь мои мечты.

Мы почти час сидели, рассматривая мой родной город сверху. Я мысленно пытался предугадать, где и как начнут происходить дальнейшие события. Но сначала необходимо познакомить майора Джейн Страт с городом и основными сведениями о нем. Город, на который мы смотрели, тянется вдоль бухты Принсесс Ройал, одной из самых закрытых бухт в мире. Олбани – огромный порт, безопасный для судов даже в самый сильный шторм. Он может сравниться с Гонконгом или с Сан-Франциско, с Саванной или с Сиднеем. Во времена парусного флота Олбани был раем для кораблей, натерпевшихся лиха в южных морях, а позднее местом, где они могли запастись углем и продовольствием. После того как угольные копи иссякли, бухта Олбани потеряла свое прежнее значение. В дни моей юности из нее отправлялись суда, груженные зерном, шерстью, древесиной и фосфатами. Кроме того, в то время процветал промысел китов, их было множество, поскольку континентальный шельф тянется здесь на пятьдесят километров от берега и китобоям не приходилось уходить далеко в море. Потом началось движение в защиту китов. Протест против истребления разрастался, и в 1978 году китобойный промысел на Чейниз-Бич закончился. Теперь там музей, где рассказывают, как на континентальном шельфе киты даже голодают, потому что их стало больше, а корма меньше, и криль, которым они питаются, теперь собирают и продают, компания же в защиту криля не ведется.

Я описал Джейн весь город, от залива Френчмен на западе до пляжа Нанарап на востоке, где занимаются серфингом. Там и я некогда проводил беспечно время.

– Очень красиво, – пробормотал я, – но нигде нет знаков «толкай» или «тяни».

– Может, это двери универмагов?

– Да тут всего один приличный. Нам придется поискать.

– Пабы?

– То же самое.

– Но двери где-то должны быть, – сказала она. – Признаюсь, я никогда не смотрю на указатели, всегда толкаю от себя, когда надо тянуть к себе. А потом чувствую себя идиоткой.

– Все так делают.

Джейн улыбнулась, чтобы сделать мне приятное, но вообще-то ей это не особенно удавалось.

– Что еще, кроме дверей, толкают люди?

– Испортившиеся машины, – сказал я. – Косилки для травы. Коляски. Велосипеды на крутые склоны.

– А что мы тянем?

– Есть и жаргонные выражения. А так – веревки, цепи. Телегу, если ты лошадь, корабль, если ты буксир. Зубы, если ты дантист.

– Наверняка это все-таки двери, – сказала Джейн. – Итак, нам нужно...

– Продавцы толкают товар, – вспомнил я.

Она покачала головой.

– Опиши мне Питеркина.

– Большой, сильный, спокойный.

– Нет, не это... Он был умный?

– Эйнштейном, конечно, не был.

– Насколько хорошо он знал английский?

– Питеркин? Почти прилично. Говорил с сильным акцентом и не совсем правильно, сразу было видно – иностранец. Всю жизнь занимался физическим трудом. Не ваял скульптур и не писал театральных рецензий. Почему ты спрашиваешь?

– Ведь он оставил ключ к разгадке, правда? Только два слова, поэтому необходимо быть очень точным. Он должен хорошо понимать их значение, знать наверняка, что они будут правильно поняты нужным человеком, а именно тобой, Джоном Клоузом, адвокатом.

Я задумался.

– Ты имеешь в виду, точно ли он знал значения слов? Дай-ка мне подумать. Хотя, должен признаться, рассказ о побеге написан весьма неплохо. – Я вздохнул. – Там все понятно. Он записал, что с ним случилось, и сделал это толково. – Я еще немного подумал, вспоминая. – Он писал так, как говорил. Даже в прозе у него был сильный иностранный акцент.

– Ты понимал каждое слово? Не припомнишь каких-либо серьезных ошибок в употреблении слов? Были случаи, когда совсем нельзя было понять?

– Нет. Правда, я читал уже давно, несколько недель назад...

– Не имеет значения. Последний вопрос: он точно понимал значения двух слов – толкать и тянуть на себя?

– Да, несомненно.

Она посмотрела вниз, на раскинувшийся под нами Олбани. Солнце освещало спокойную гладь моря в широкой бухте и просторы Кинг-Джордж-Саунд с простиравшимся за ним Индийским океаном, безмятежным внешне.

– Странно, – произнесла Джейн. – Надо же случиться, чтобы в таком отдаленном и спокойном месте скрывалась столь запутанная тайна.

– Скрывается, – поправил я. – Мы же не знаем, заканчивается здесь след Питеркина или нет.

– Не может быть, чтобы он нас снова куда-то отослал, – сказала она.

– Возможно, вовсе не стоит полагаться на этот покой и безмятежность, – предостерег я. – Никогда. И не здесь...

– Но посмотри вокруг! – запротестовала она. – Океан гладкий, как...

Я возразил:

– Он очень коварен, этот увалень. Индийский океан. Вот послушай. В школе у меня был товарищ, звали его Брюс Росс. В то время ему было двенадцать. В такой же, как сегодня, день он стоял на вершине гранитного утеса вон за тем полем для гольфа. Место называется Гэп. Стоял он просто так, на высоте приблизительно двадцать пять метров. Казалось, был в безопасности. Но случается, что вдруг накатываются огромные волны. Они зарождаются в сотнях километров к югу, но континентальный шельф слишком близок к берегу, чтобы их разбить. Брюсу не повезло. Но и он чертовски был неосторожен, потому что нас миллионы раз предупреждали. Накатилась такая волна и аккуратненько слизнула Брюса со скалы. Больше его не видели.

– Двадцать пять метров!

– Да, случается, – сказал я.

* * *

Немного к северу от шоссе Саут-Коуст расположен ипподром и конюшни. Мне удалось за несколько баксов оставить там наших лошадей. Теперь нам были нужны кое-какие вещи. У меня не было иллюзий относительно того, что переодевание поможет, если нас обнаружат, но можно будет затеряться в толпе, ведь Олбани – туристический город. Летом население увеличивается вдвое и становится очень разнообразным. В Поронгорупе можно поиграть в теннис, в гольф, съездить на экскурсию. Побродить по холмам, полазить по скалам, поискать красивые камни, походить под парусом, покататься на водных лыжах...

Мы подошли к стоянке жилых автоприцепов на Маунт-Баркер-роуд. Попросили разрешения позвонить по телефону. И я набрал номер доктора Макквина, того самого Джима Макквина, с сообщения которого о смерти Питеркина и началась вся эта история. Услышав по его автоответчику: «Извините, но доктор сейчас занят, оставьте, пожалуйста, свой номер...», я через стекло улыбнулся Джейн и сказал магнитофону: «Джим, это – Джон. Я хотел бы, чтобы ты дал мне свой „лендровер“. Сейчас я к тебе заеду». Потом поймал такси.

– Что было смешного? – спросила Джейн.

– Это местная шутка, не волнуйся.

Я раздумывал. Нельзя было предугадать, кто еще толчется в городе. Теоретически никто не знал, что мы в Олбани. Даже Боб Коллис. Единственными, кому известно о листе с Аброльоса, были Алекс и Джо Хэг, но они находились в далеком Фримантле, занимаясь ремонтом двигателя и балансировкой погнутого винта. Возможно, мы были в полной безопасности здесь. Но не исключалось, что Сергей и Элин Гундерссон были рядом.

«Лендровер» Джима Макквина, припаркованный на широкой дорожке у дома, имел темные тонированные стекла. Отдельно на бетонированной площадке стояли спортивный автомобиль «мазда», седан «тойота» и красивый удлинненый «лидер» с двумя двигателями от «вольво». Можно было быть уверенным, что, по жизненным стандартам австралийских врачей, Джим не пребывал в нищете и тем более на грани голодной смерти.

А такие люди не любят расставаться с тем, что имеют. Когда я рассказал, как он втянул меня в историю, связанную со смертельным риском, его это нисколько не удивило.

– Я привык к такому, – сказал он. – Не забывай, моя работа ежедневно связана с жизнью и смертью.

– Даже если это чужая жизнь?

Он задумался.

– Если что-либо случится с машиной, – сказал Макквин, – ты ее починишь. Чтобы выглядела как новенькая. От и до. На сколько времени ты ее забираешь? И кстати, зачем?

– Нужно, Джон.

– На сколько?

– На два-три дня. – И вдруг увидел флаг с шотландским львом на задних лапах, развевающийся над его садом. Я сказал: – Познакомься с моей невестой. Леди Джейн Фрейзер. Она тоже шотландка.

Это его пробрало: шотландка, да еще с титулом!

– Фрейзер, – почтительно пробормотал он. – Наверное, из клана Ловат?

– Ветвь Кадет, – сказал я. – Двоюродные Салтунов.

Вся эта ерунда была известна мне от матери, которая приехала в Австралию из Ская, главным образом потому, что ей надоел дождь. Но Макквин был под впечатлением: он сочтет за честь, если леди Джейн полюбуется на океан из окна его автомобиля. Это место очень похоже на западное побережье Шотландии.

Когда мы отъехали, Джейн не знала, смеяться ей или сердиться, а у меня в ушах все еще звучал его прощальный шепот: «Смотри, чтоб ни единой царапинки». В специализированных магазинах мы потратили часть денег Питеркина и оделись как туристы. Я купил клетчатые шорты и ярко-красную рубашку. Джейн предпочла белые шорты, футболку с картинкой Сиднейского моста, желтые кроссовки и белую бейсболку. Такой наряд она уже однажды носила. Чтобы не привлекать к себе внимание, мы надели большие темные очки, как и все в Олбани.

Теперь мы не выделялись из толпы отдыхающих на Йорк-стрит, а за солнцезащитными стеклами макквиновского «лендровера» были почти невидимы. Приятно чувствовать себя в безопасности. И мы устроились в мотеле, который был удобно расположен и в то же время достаточно удален от сутолоки центра.

Пока Джейн принимала ванну, я сел и, подумав минутку, стал обзванивать своих бывших одноклассников и соседей. Необходимо было придумать предлог, так как последний раз я разговаривал с ними много лет назад. Я объяснил, что заехал в Олбани по делу на один-два дня и что у меня заключено пари. Это был самый верный способ возбудить интерес австралийца к моей персоне. Один приятель в Перте, сказал я, поспорил, что я ни за что не сумею найти дверь, на которой написано «тяни», тогда как в действительности надо открывать ее, толкая от себя, при этом я обязательно буду проходить мимо этой двери. Кто-нибудь слышал что-нибудь о таком чуде?

Им понравилось. «Забавная штучка. Но прости. Позвоню, если придумаю, где это. Приятно было поговорить...»

Когда вошла Джейн, я сказал:

– Все мои звонки закончились неудачно. Придется искать по всему городу. Единственный способ.

Она глубоко вздохнула:

– Что ж, ладно. Нам нужна система.

– Лучше бы удача. Ведь существуют магазины, универмаги, пабы, отели, туалеты, площадки для игры в гольф, больницы. Дверь с указанием «к себе» и «от себя» может быть везде, в любом из этих мест.

– Или во всех, – подытожила Джейн. – Как мы узнаем? Справедливо предположить, что Питеркин подумал об этом и подстроил все так, чтобы мы, когда увидим, догадались.

– Или догадаешься ты, – сказал я.

Она нахмурилась.

– Я, может быть, не сумею. Это предназначалось для тебя.

Несколько минут мы пребывали в унынии. Потом Джейн выпрямилась:

– Питеркин знал, что ты родом из Олбани?

– Не думаю. Своим клиентам обычно я ничего не рассказываю. Во всяком случае, о себе. Все, что им известно, так это то, что я стряпчий из Перта.

– Но он мог знать?

– Возможно, но сомневаюсь.

– Ты навещал его в тюрьме?

– Нет. Здесь – нет, только во Фримантле. Что тебе пришло в голову?

– Представь себя на месте Питеркина. Ты оставляешь закодированное послание на глиняном предмете. В нем говорится: «Олбани», «тяни», «толкай». Предназначается такому-то стряпчему из Перта. Если тот знает Олбани хорошо, ему ничего не удастся найти по всем тем причинам, которые мы только что рассмотрели. Если же он не знает города, если он турист, то сможет познакомиться как следует с городом. – Она оживилась. – Джон, так куда ходят туристы?

– Ну, те, кто любит гольф, идут играть. В округе семь площадок. Тысячи мест для рыбной ловли.

Она нетерпеливо перебила меня:

– А куда все ходят?

Теперь до меня дошло.

– В бухту, покататься на лодке. В Гэп, Джимми-Ньюэл, краеведческий музей, бриг «Амити», «Мир китов», конечно.

– О Гэпе ты мне рассказывал, да? Это где смыло мальчика?

– Да, Брюса Росса.

– Что такое бриг «Амити»?

– Модель корабля. Местная достопримечательность. Интересно для любителей истории.

– А Джимми-Ньюэл?

– Маленькая бухточка. Бедняга Джим неожиданно попал в бурю в океане, и его случайно занесло туда. Ему здорово повезло, поверь. Не то погиб бы.

– Так, что осталось? Музей – хороший?

– Да, вполне приличный. Маленький, но...

– Ты еще сказал «Мир китов» – это что?