Текст книги "Потерянный дневник дона Хуана"

Автор книги: Дуглас Абрамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– …И мы сливаемся со всеми созданиями Божьими и с самим Создателем…

Моя последняя фраза прозвучала как самая вопиющая ересь и окончательно вывела его и себя. Епископ придвинулся ко мне вплотную и в последней надежде изгнать демона занес руку, чтобы ударить меня по лицу. В ту же секунду я правой рукой сжал его запястье, а левой выхватил из тайника в голенище свой нож. Приставив лезвие к его горлу, я развернул своего противника таким образом, чтобы его тело служило мне щитом от выстрелов.

– Невозможно освободить человека от самого себя! – прошептал я ему в ухо.

Стражники, застигнутые врасплох, оказались совершенно беспомощными. Инквизитор жестами приказал им не стрелять.

– Откройте дверь! – крикнул я.

Инквизитор подтвердил мой приказ, после того как я попросил его об этом с помощью острого лезвия.

– Если вы станете меня преследовать, я убью падре Игнасио.

С этими словами я закрыл за собою дверь и поволок инквизитора по коридору в сторону окна. Сквозь оконный проем был виден двор и кони, запряженные в ту самую черную карету без окон, которая и привезла меня сюда.

– Нож поранил мне шею, – пожаловался инквизитор.

– Что именно вам не нравится – боль, которую причиняете не вы, или кровь, которая ваша? – поинтересовался я.

При этом я еще сильнее вдавил в его шею острие ножа. Мне стоило немалых усилий удержаться от желания перерезать ему горло и тем самым отомстить за падре Мигеля. Но я не мог позволить себе опуститься до уровня этого исчадия ада. Я швырнул инквизитора на каменные плиты пола, а сам, не мешкая, выпрыгнул в окно. Оказавшись верхом на одном из коней, я обрезал кожаные постромки, тянувшиеся к карете, и устремился в сторону выхода.

– Заприте ворота! – донесся из окна крик инквизитора.

Огромные деревянные ворота начали закрываться. Один из стражников вскинул свой арбалет, но я на скаку ударил его ногой в грудь, и выстрела не последовало. В самое последнее мгновение я успел проскочить в зазор между створками ворот. Щель была настолько узкой, что жеребец оцарапал себе бока. Позади я слышал крики инквизитора:

– Застрелите его! Откройте огонь из пушек!

Арбалетные стрелы и пули, выпущенные из мушкетов, свистели справа и слева, когда я скакал по мосту. И только оказавшись у городских стен, я услышал пушечную пальбу. Разрывы ядер походили на смертельный фейерверк. Они пугали коня, и мне приходилось натягивать вожжи всякий раз, когда падало очередное ядро. Эти ядра, хотя и небольшие, вполне годятся для того, чтобы потопить корабль или пробить стену города – того самого города, который инквизиция призвана оберегать от греха. Наконец мы отъехали на расстояние, куда ядра долететь не могли, и пушки замолчали. Я прекрасно понимал, что инквизитор уже послал погоню, и потому решил проникнуть в город с противоположной стороны.

Подъехав к воротам, я с тоской взглянул на дорогу, ведущую в Кармону. Возвращаться сейчас в Севилью означало подвергнуть себя огромному риску. Однако я не имел права думать о своем спасении, когда донье Анне грозила смертельная опасность. Венчание должно было состояться в субботу вечером, во время праздника в королевском дворце. Но я не представлял себе, сколько времени провел без сознания в пыточной камере. Оставался ли у меня шанс помешать маркизу?

Приметив случайного прохожего, выходившего из ворот, я обратился к нему с вопросом:

– Какой сегодня день?

– День святого праздника, – ответил он, удивляясь моей неосведомленности, и я понял, что провел в застенках инквизиции не более суток.

– А который час? – с тревогой спросил я.

– Полагаю, около десяти.

Торжество в королевском дворце наверняка уже началось, но у меня оставалась надежда, что донья Анна еще не стала женой маркиза. Единственным шансом повидать ее до того, как случится роковое событие, было немедленно отправиться в Алкасар и попытаться незаметно проникнуть туда. Чтобы не вызывать подозрений, я постарался успокоить коня и медленно въехал в городские ворота. Стражникам не пришло в голову, что знатный господин может быть преступником, и они даже не взглянули в мою сторону.

В этот момент я больше всего уповал на… любовь доньи Анны к лунному свету. Я взглянул на узкий серн луны, и это, как ни странно, успокоило меня. Никогда прежде, предаваясь азартной игре в кости или в карты, я не ощущал такого отчаянного нетерпения, как теперь, когда сделал великую ставку на любовь.

Признание в Алкасаре

Я быстро скакал по направлению к садам Алкасара. Езда верхом по-прежнему причиняла боль моему измученному телу. На одной из самых узких улочек вблизи дворца я остановил жеребца. Убедившись, что вокруг никого нет, я встал на седло, как циркач, с трудом удерживая равновесие, и ухватился за выступающий из стены фонарь. Подтянуться наверх удалось не с первой попытки, потому что мои мышцы предательски дрожали. Наконец, я оказался на балконе одного из домов неподалеку от стены, окружающей сад. Все, что раньше давалось мне с легкостью, после пребывания в пыточной камере требовало невероятного напряжения. Шепотом я приказал коню отойти, чтобы его не обнаружили. Сначала он просто смотрел на меня, но потом, к моему облегчению, медленно пошел вдоль улицы. С балкона я с большим трудом поднялся на крышу. Там, глядя на луну, я принялся молиться, чтобы донья Анна вышла в сад испить лунного света.

Улица, отделяющая меня от высокой стены сада, казалась мне горным ущельем. Я понимал, что сегодня не смогу перепрыгнуть через нее. К тому же вдоль всего периметра стены я заметил стражников. Король, а быть может, начальник его стражи, решили не рисковать и на этот раз сделали все, чтобы не пропустить на территорию дворца нарушителя.

Я в замешательстве огляделся, пытаясь придумать способ незаметно перебраться через улицу. Длинную деревянную лестницу, укрепленную на крыше дома, можно было бы использовать в качестве моста. Однако лестница оказалась настолько тяжелой, что я едва не уронил ее на мостовую. А кроме того, я вовсе не был уверен в том, что ее длины будет достаточно. Изнемогая от нечеловеческого напряжения, я начал медленно подталкивать лестницу в направлении стены, окружающей сад. Наконец, она оперлась о камень, но легла лишь на самый краешек стены. Не было никакой уверенности в том, что лестница не соскочит, к тому же она оказалась кривой и до крайности неустойчивой. Тем не менее у меня не было выбора, и я поставил ногу на ближайшую перекладину. Сухое дерево заскрипело, лестница качнулась, и мне с большим трудом удалось удержать равновесие. Я медленно продвигался вперед, стараясь ступать по краям и при этом почти скользить, иначе лестница грозила перевернуться.

Шаг за шагом, с величайшей осторожностью я преодолел четверть пути, потом половину. Я взглянул на мостовую подо мной, после чего решил, что больше я не стану смотреть вниз, а вместо этого постараюсь представить себя таким же невесомым, как птичка на ветке. Если я ошибусь хотя бы на дюйм, то непременно упаду.

В тот момент, когда я преодолел примерно три четверти пути, в переулок свернула карета. Я замер. Стоило кучеру поднять глаза вверх, и он обязательно увидел бы меня, а потом наверняка позвал бы стражу. Я затаил дыхание. Кучер посмотрел вверх, но либо он дремал на ходу, либо меня не было видно на фоне ночного неба. Так или иначе, он проехал под лестницей, ничего не заметив.

Когда до стены оставалось совсем немного, лестница соскользнула с нее. Я прыгнул вперед, ухватившись руками за камни. Найти опору для ног не удавалось, и мои пальцы уже почти разжались, когда я последним отчаянным рывком сумел подтянуть свое тело наверх. Стражники тем временем столпились вокруг упавшей лестницы, а один из них побежал предупреждать капитана. К счастью, мне удалось притаиться в одной из бойниц, откуда меня не было видно.

Очень скоро сад был уже полон солдат, которые осматривали каждый куст в поисках нарушителя. Теперь у меня не было даже маски, которая могла бы скрыть мое лицо. Шансы отыскать донью Анну, а потом выбраться отсюда живым, уменьшались с каждой минутой. Я постарался как следует отдышаться, зная, что предстоит еще долгий путь, после чего наклонился и ухватился за единственную ветку, до которой смог дотянуться. Слишком поздно я понял, что она недостаточно крепка, чтобы выдержать вес моего тела, и рухнул в кусты, как камень. Теперь мои ноги болели не только от пыток, но и от многочисленных ушибов. Какое-то время я мог только поползти, а потом с трудом поднялся. Если я еще и не опоздал, времени оставалось совсем немного.

Я крался по выложенным камнем тропинкам и несколько раз вынужден был упасть и затаиться, чтобы не столкнуться со стражниками, прочесывающими сад.

Я миновал прямые, как Хиральда, пальмы, кусты дурманящей белладонны с томно свисающими цветками и кипарисы, похожие на королевских стражников. Сумрак ночи наполнил сад черными тенями. Я глубоко вдыхал запах жасмина, пытаясь успокоиться. Прошло чуть меньше месяца с тех пор, как я, тоже под покровом ночи, убегал из этого сада. Просто удивительно, как много событий произошло за столь короткое время. Два десятилетия я провел в неге беззаботного желания, и вдруг властный призыв любви неузнаваемо преобразил мою жизнь. Четыре недели назад я и не догадывался, что в моей жизни чего-то не хватает. Ну а сегодня отчаянно искал донью Анну и понимал: если она ускользнет от меня, то я никогда не сумею найти утешения в объятиях других женщин.

Главный вход усиленно охранялся, и пытаться попасть во дворец этим путем было бы полным безумием. Обогнув здание, я вышел к воротам летнего павильона. Внезапно у меня перехватило дыхание. В лунном свете я увидел изящную фигурку доньи Анны и ее красиво уложенные косы, в которые она опять вплела цветки жасмина. Несколько секунд меня мучили сомнения. Быть может, она снова привиделась мне, как тогда, в пыточной камере, когда явилась, чтобы спасти меня? Она повернула голову, и я увидел, как на ее щеках блеснули слезы. Теперь я был уверен, что это не бред.

– Я молился, чтобы Господь помог мне отыскать вас, когда вы выйдете взглянуть на лунный свет, – прошептал я.

– Дон Хуан! – воскликнула она, оборачиваясь в мою сторону.

В тот момент я мог бы поклясться, что она не только удивилась, но и обрадовалась моему появлению. От моих глаз не укрылось, как донья Анна быстро спрятала свою руку за спину.

– Что у вас в руке?

Я мягко взял ее руку и увидел, что девушка сжимает кинжал.

– Это принадлежит моему отцу, – спокойно сказала она, глядя на драгоценные камни, которые поблескивали на рукояти.

– Надеюсь, вы не собирались?..

– У меня бы не хватило храбрости.

– На столь отчаянный шаг толкает не храбрость, а безысходность.

– Я не могу прожить свою жизнь без любви.

– И я тоже не могу, – прошептал я.

Она посмотрела мне в глаза, пытаясь понять смысл моих слов. Я взял ее лицо в ладони и приник к ее губам. Этот долгий и страстный поцелуй заставил меня позабыть о боли, которая по-прежнему терзала мое тело.

– Я люблю вас, донья Анна. Я хочу жениться на вас и забрать с собою туда, где мы сможем начать новую жизнь, далеко от маркиза…

Ее лицо сияло в лунном свете, а ее глаза, казалось, смотрели мне прямо в душу, как в тот первый день, когда я увидел ее в карете.

Неподалеку послышались голоса. Она поспешно спрятала кинжал в рукав платья, и я увлек ее под своды летнего павильона, где нас было не так просто заметить. Единственным источником света был отблеск горящих в саду факелов, а единственным звуком, нарушающим тишину, было журчание фонтана. Мы сели рядом на одну из мраморных скамей, и я ей рассказал ей самое главное.

– Я нашел корабль, который через пять дней отплывает из Санлукара в Новую Испанию.

Взгляд доньи Анны засветился надеждой, однако через мгновение она вновь опустила глаза, вероятно, припоминая слова своей матери.

– Точно так же, дон Хуан, вы наверняка клялись в любви тем бесчисленным женщинам, которых соблазнили и покинули. Я не хочу бежать от одного мужчины только для того, чтобы меня бросил другой.

– С той самой минуты, как умерла сестра Тереза, я ни одной женщине не говорил, что я люблю ее… до сегодняшнего дня.

– Как я могу поверить, что вы не играете с моим сердцем? Что вы не разобьете его, как только получите все остальное?

– Клянусь вам, для того чтобы обладать женщиной, мне никогда не приходилось лгать ей. Мое искусство состояло не в обмане, а в неприкрытой правде. Подлинное наслаждение можно познать лишь с той женщиной, которая с радостью раскрывает свои объятия. Но с тех пор, как я встретил вас, я ни разу не был счастлив в объятиях женщины. В лице каждой из них я видел ваше лицо, и уста каждой женщины наполнялись вашим смехом.

– Ваши слова кажутся мне искренними. Но все же я не могу вполне доверять вам…

– Единственный способ убедиться в искренности мужчины – это судить по его поступкам.

– Если судить по вашим поступкам, то ни одной женщине не следует доверять вам.

– Не нужно вспоминать то, что было прежде… Сегодня меня арестовала инквизиция. Без сомнения, это устроил маркиз, чтобы держать меня подальше от вас. Ценою невероятных усилий я сумел бежать, но вместо того чтобы спасать собственную жизнь, я пришел за вами. Клянусь, я пожертвую всем на свете ради вашего счастья! Я вытерплю любую боль, только ради того, чтобы мы могли соединить наши души и тела, нашу плоть и кровь. Поверьте, это не просто влечение, это настоящая любовь, которой я никогда не знал прежде, даже с Терезой…

– Неужто вы так переменились?

– Если язычник способен поверить в единого Бога, то почему вольнодумец не может полюбить единственную женщину?

– Донья Анна, вы здесь?! – внезапно послышался громовой голос маркиза. – У нас мало времени. Король ждет. Командор, вам следовало бы лучше следить за своей дочерью.

– Я потерял ее из виду, когда разговаривал с королем! – с раздражением ответил ее отец, которого задел высокомерный тон маркиза да к тому же беспокоило исчезновение дочери.

– Маркиз собирается просить короля обвенчать вас уже сегодня, – прошептал я донье Анне.

– Сегодня?! – переспросила донья Анна. – Что же мне делать?

Я лихорадочно пытался придумать причину, которая могла бы заставить маркиза отложить дату венчания.

– Скажите маркизу, что вы хотите устроить пышную свадьбу, чтобы публика могла вполне насладиться созерцанием вашего счастья. Ну, скажем, в пятницу, перед отъездом короля. К этому времени мы будем уже на пути в Санлукар.

Неуверенность в ее глазах сменилась надеждой, а надежда – страхом.

– Можете быть уверены, я не променяю вас на первую же красотку… и на последнюю… – сказал я, стремясь развеять опасения, высказанные ее матерью.

– Вы слышали тот разговор? Вы все знаете?!

– Да, я знаю все.

– И все-таки хотите жениться на мне?

– Для меня важно не ваше происхождение, а ваша душа и ваше тело.

– Донья Анна, вы здесь? Король ждет.

Голос маркиза прозвучал совсем близко – у самого входа в павильон.

Она поднялась, чтобы успеть уйти прежде, чем меня обнаружат.

– Напишите мне, – шепнул я, взяв ее за руку. – Пришлите письмо с голубкой, которую я подарил вам. И я немедленно явлюсь, чтобы освободить вас из вашего плена.

Дуэль на крышах Севильи

Попрощавшись с доньей Анной, я пошел в ту сторону, где стояли кареты. Внимание стражников не привлек богато одетый благородный господин, который навряд ли мог быть преступником. В тот момент, когда никто из них не смотрел в мою сторону, мне удалось спрятаться под одной из карет, вместе с которой я и покинул территорию дворца.

Отыскав своего коня, я направился в единственное место, где надеялся найти безопасный приют. А именно в новый монастырь Сан-Хосе дель Кармен, который с недавних пор возглавляла мать-настоятельница Соледад, известная своим строгим нравом. Я не знал, как она встретит меня после стольких лет разлуки и захочет ли она предоставить мне убежище. Но у меня не было родственников и не было таких друзей, у которых меня не стала бы искать инквизиция.

Чтобы добраться до Санлукара, мне пригодилась бы лошадь, а этот вороной жеребец был более быстрым и выносливым, чем моя Бонита. Тем не менее я решил, что будет разумнее оставить его на время в конюшнях монастыря. В ближайшие дни для меня будет гораздо безопаснее перебираться по крышам, чем скакать верхом по улицам.

Новый монастырь оказался гораздо больше, чем тот, в котором я вырос. Стоя у входа, я припомнил другую давнюю ночь, когда вот так же, сгорая от тревоги и нетерпения, стучал в дверь к матери-настоятельнице. Тогда я видел ее в последний раз. Наконец послышались легкие шаги и постукивание трости о каменный пол. Дверь открылась, и я увидел матушку Соледад, которая выглядела более худой и морщинистой, чем рисовала мне моя память.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Ее голос, напротив, оказался мягче и теплее, чем я мог себе представить. Она стояла в свете фонаря, и мне почудилось, что вокруг нее разливается сияние.

– Мать-настоятельница Соледад… – От волнения у меня перехватило горло.

– Да, это я, – подтвердила она, расценив мои слова как вопрос.

– Я Хуан…

По моей спине пробежала дрожь. Она по-прежнему не узнавала меня – вероятно, моя одежда знатного господина сбивала ее с толку.

– …Ребенок, которого оставили в вашем амбаре…

Она изумленно вскинула брови, и ее левый глаз уже не казался больше, чем правый. Мне показалось, что улыбка на ее лице была улыбкой радости.

– А я уже думала, что мы потеряли тебя, дитя мое.

– Я вернулся, матушка. Но совсем ненадолго, и… я прошу вашей помощи.

– Входи же, входи, – ласково проговорила она.

Я провел свою лошадь через большие деревянные ворота во внутренний двор и убедился, что настоятельница заперла вход.

– Я прячусь от инквизиции…

Я прекрасно понимал, какому огромному риску подвергаю ее самим своим появлением. Она еще раз внимательно взглянула на меня, как будто припоминая события многолетней давности, и, прежде чем я успел что-либо объяснить, приказала:

– Следуй за мной.

Она провела меня в комнату, предназначенную для привратника. На мое счастье, самого привратника в монастыре не было, поскольку ему нечем было платить.

– Я недолго буду подвергать опасности вас и вашу обитель.

– Здесь тебе ничто не угрожает, – сказала она с улыбкой и удалилась.

Я подошел к окну. Отсюда привратник мог бы наблюдать за тем, кто подходит к воротам. Как и другие окна на первом этаже, оно было забрано решеткой. Отогнув один из ржавых прутьев, я смог довольно легко оказаться снаружи. Итак, дверь оставалась запертой, а я имел возможность уходить и возвращаться незамеченным.

Мне во что бы то ни стало нужно было добраться до своего тайника. А главное, мне не терпелось узнать, удалось ли донье Анне уговорить маркиза перенести день свадьбы. Ноги сами несли меня домой, ведь голубка с письмом прилетит именно туда.

Силы понемногу вернулись ко мне, и я отправился в город. Упершись ногами в бочку и цепляясь за фонарный столб, я влез сначала на балкон, а потом на крышу одного из домов. Там, ближе к небу, я чувствовал себя гораздо увереннее, чем на земле, и, перепрыгивая с крыши на крышу, добрался до своего дома. Надежда придавала мне силы и притупляла боль. Затаившись на одной из крыш напротив своего дома, я внимательно осмотрелся, нет ли поблизости шпионов инквизиции, поджидающих моего появления. Возможно, их еще не успели подослать, но, скорее всего, в настоящий момент меня разыскивали где угодно, но не возле этого дома. Трудно было себе представить, что беглец вернется именно туда, где подстерегает его наибольшая опасность. Я осторожно проник в свои комнаты и в первую очередь отыскал шпагу и кинжал.

Кристобаля я обнаружил в его каморке. Мой слуга безутешно рыдал, вероятно, оплакивая мою кончину, а может быть, тот факт, что остался безработным.

– Кристобаль, – тихонько прошептал я.

Он вздрогнул и посмотрел на меня так, будто увидел привидение.

– Я сбежал. Я жив.

Его лицо, перекосившееся от ужаса, постепенно принимало нормальное выражение, а из груди вырвался вздох радости и облегчения. Я бесконечно доверял Кристобалю, как доверял во время дуэли своей правой руке, и потому посвятил его в свои планы.

– Отыщи таверну напротив монастыря Сан-Хосе дель Кармен и сними там комнату. Туда же отвезешь мой сундук.

– Слушаюсь, господин.

– Да, вот еще… Я хочу, чтобы ты узнал, стала ли донья Анна нынче вечером женой маркиза или венчание было отложено. Когда выяснишь это, ступай вниз по улице и напевай себе под нос, а я буду выглядывать из своего убежища на крыше. Если венчание состоялось, покажешь мне один палец, если нет – два пальца.

– Хозяин… – Кристобаль был явно сбит с толку.

– Что такое? – нетерпеливо спросил я.

– Я… я не умею петь.

В этот момент мне ужасно захотелось стукнуть его по голове.

– А свистеть ты умеешь?

– Да, – серьезно ответил он.

– Очень хорошо, тогда свисти. Когда мы окажемся в безопасности, ты в первую очередь научишься петь. А теперь ступай!

Кристобаль ушел, а я постарался скрыть следы своего посещения и аккуратно задвинул за собою гобелен, прикрывающий вход на потайную лестницу. На крыше соседнего дома я устроил наблюдательный пункт и приготовился ожидать условного свиста и возвращения почтовой голубки. Кроме того, отсюда я мог вовремя заметить появление солдат инквизиции.

Я знал, что, несмотря на все предосторожности, подвергаю себя смертельной опасности. Однако выбор был сделан, моя жизнь поставлена на карту, и единственное, что мне оставалось – это ждать письма от доньи Анны, чтобы узнать, согласится ли она подарить мне свою любовь и бежать со мною.

Всю ночь и весь следующий день, подобно зверю, запертому в клетке, я не сомкнул глаз в ожидании. Вожделение побуждает нас к действию, но любовь требует бесконечного терпения. Наконец, я услышал свист. Осторожно выглянув с крыши, я увидел Кристобаля. Мое сердце замерло, и эти несколько секунд показались мне самыми долгими в моей жизни. Слуга вытянул два пальца. Значит, у меня все еще оставался шанс.

Снова спускалась ночь. За минувшие сутки я съел лишь несколько фруктов, которые по дороге к дому умудрился стащить с лотка уличного торговца. Как это ни печально, мне снова пришлось опуститься до воровства. Денег у меня при себе не было, а кроме того, встречаться с людьми – означало подвергать себя лишней опасности. Теперь мне ничего не оставалось, кроме как терпеть голод до самой поездки в Санлукар.

В этот момент моих ушей коснулся звук, о котором я мечтал и молился. Хлопая крыльями, приближалась моя голубка. Я увидел, как в воздухе мелькнули ее белые трепещущие перья, и птица опустилась на мою крышу. В одно мгновение перепрыгнув через улицу, я схватил своего почтальона в надежде обнаружить привязанную к ноге записку. Однако записки не было.

– Я знал, что ты прячешься где-то поблизости, будто крыса в трюме, – раздался вдруг знакомый голос, который заставил меня похолодеть.

Позади меня, обнажив шпагу, стоял командор.

– Мне следовало заколоть тебя еще на невольничьем рынке. Я уже тогда догадался о твоих истинных намерениях, а теперь у меня есть доказательство, написанное рукой моей собственной дочери. Он вынул и показал мне клочок бумаги.

Написала ли она о том, что любит меня? Согласна ли она бежать со мной? Я должен был во что бы то ни стало прочесть это письмо.

– Что ж, в таком случае, командор, вам известно, что я люблю вашу дочь. Именно потому я и не хочу драться с ее отцом.

– Мне нет никакого дела до того, чего хочешь ты! – Последнее слово он буквально выплюнул сквозь зубы, после чего бросился на меня со шпагой.

Я отпрыгнул в сторону, и сказал:

– С маркизом ваша дочь не будет счастлива. Я могу дать ей лучшую жизнь.

– Лучшую? Ты?! Человек, который предал Бога и короля, опозорил многих мужей и отцов своими непристойными выходками. Человеку, который ставит собственное удовольствие выше долга, нечего предложить своей жене.

– Разве надежда на возможное счастье не лучше, чем уверенность в неминуемом несчастье? Я докажу ей и докажу вам, что никогда не обману вашего доверия.

– Лучше мне умереть, чем дожить до такого дня!

С этими словами он размахнулся и отсек моей голубке голову. Перья несчастной птицы еще кружились в воздухе, когда командор с той же яростью набросился на меня. Прижатый спиной к ограждению, я вынужден был тоже вытащить свою шпагу, чтобы не позволить ему проткнуть меня, как быка.

– Маркиз донес на меня инквизиции. То же самое он сделает и с вашей дочерью.

– Ты вполне заслужил того, чтобы тебя сожгли на костре.

Наши шпаги зазвенели, я отбивал один его удар за другим. Сам я нападать не собирался. В какой-то момент мы сцепились рукоятями наших шпаг, и ему почти удалось опрокинуть меня на спину: после пребывания в пыточной камере я еще не слишком устойчиво держался на ногах. Однако я исхитрился не упасть, повернулся и перепрыгнул через улицу на другую крышу. Подошвы моих сапог заскользили по старой подгнившей черепице, и мне стоило немалого труда удержать равновесие.

– Я не могу сражаться с отцом женщины, которую я люблю. Пожалуйста, примите мои извинения за все обиды, которые я невольно нанес вам. А теперь я прошу вас прекратить дуэль, которая разобьет сердце вашей дочери.

По его лицу, искаженному бешеной злобой, было видно, что мои уговоры не возымели ни малейшего действия. Продолжая преследовать меня, он тоже прыгнул через улицу, но приземлился неудачно: гнилая черепица раскрошилась под его ногами. Командор упал, и его тело начало съезжать вниз по скату крыши. Одной рукой ему удалось ухватиться за скользкий край, в то время как вторая рука и ноги уже болтались в воздухе. Я крепко схватил его за руку, изо всех сил стараясь не сорваться за ним следом и остановить его скольжение. Наконец, мне удалось вытащить его на безопасное место.

Пока он поднимался на ноги, я еще надеялся, что мой великодушный поступок заставит его сменить гнев на милость. Однако командор не был склонен ни к благодарности, ни к перемирию. Более того, воспользовавшись тем, что я опустил оружие, он кончиком своей шпаги мгновенно нанес мне два коротких удара в грудь.

– Этот крест – моя метка. Я оставляю ее на каждом, кого намерен убить, – проговорил он со злобной усмешкой.

Если не считать маркиза, командор, пожалуй, владел шпагой лучше всех в Севилье, и, без сомнения, для многих его искусство имело самые роковые последствия. Он снова набросился на меня, и я с большим трудом сдерживал себя, чтобы не отвечать на его удары. Порезы жгли мою грудь, а кровь уже начинала просачиваться сквозь камзол.

Я перепрыгнул на следующую крышу, но не сумел удержаться на ногах и упал. Перекатившись, я едва успел отразить его очередной удар. Командор продолжал преследовать меня, стараясь не повторить своей ошибки и приземляться подальше от края крыши. Его яростные удары обрушивались на меня один за другим. Я уворачивался, падал, снова вскакивал на ноги, но все лишь с единственной целью – защититься. Всякий раз, отражая его удар, я был буквально на волосок от смерти.

Командор обладал мастерством солдата, который никогда не расстается со шпагой, и он бросался на меня точно так же, как бесстрашный солдат бросается в атаку. У него была только одна цель: убить меня, даже если при этом придется погибнуть самому. В какой-то момент ему едва не удалось вонзить шпагу мне в горло, а потом я с трудом отразил смертоносный удар в живот.

Мы перепрыгивали с крыши на крышу, неминуемо приближаясь к его дому. Возможно, мною двигала надежда на то, что его дочь помешает дуэли, что она опять встанет между нами, как тогда на невольничьем рынке, и смягчит каменное сердце своего отца. Наконец, мы оказались на покатой крыше, расположенной как раз напротив балкона. Я по-прежнему всего лишь защищался, но на этот раз оказался в опасной близости от края и в любую секунду рисковал сорваться вниз и разбиться о камни двора. Он рассмеялся, увидев свое преимущество:

– Это конец, дон Хуан.

Я бросил через плечо отчаянный взгляд на окна его дома, молясь о том, чтобы донья Анна пришла на помощь. В этом взгляде он прочел лишь подтверждение моей вины и, зарычав, как тигр, снова бросился вперед. Из последних сил я балансировал на самом на краю крыши.

Боковым зрением я видел свет в спальне его дочери. Я понимал, что, проиграв эту дуэль, больше никогда не увижу донью Анну. Более того, ее тоже ждет неминуемая гибель – либо от руки маркиза, либо от своей собственной… Любовь придала мне смелости. Я оттолкнул командора назад и с этой секунды стал отвечать на каждый его удар. Затем, применив уже испытанный прием под названием «кольцо Карранза», я быстро выкрутил кисть вместе со шпагой. Таким образом, мне удалось, наконец, обезоружить своего противника.

Его шпага зазвенела по черепице и скатилась с крыши. Без сомнения, командору будет нелегко пережить этот позор, и потому я поспешил предложить ему почетное перемирие.

– Командор, никто никогда не узнает об этой дуэли. В крайнем случае, я скажу, что вы решили пощадить меня и великодушно подарили мне жизнь.

В знак того, что он принимает мое предложение, командор бросил к моим ногам письмо. Но в тот самый момент, когда я наклонился, чтобы поднять записку, он выхватил свой кинжал и бросился на меня с криком «ТЫ УМРЕШЬ!» Я едва успел отскочить в сторону, и командор с разбегу перевалился через невысокое ограждение крыши и рухнул спиною вниз на каменные плиты двора. Я взглянул на его безжизненное тело. Рот его был приоткрыт, а ладони словно воздеты в недоумении.

Я не сразу увидел человека, который во все горло призывал стражу, но вскоре догадался, что это наверняка шпион, которого маркиз подослал наблюдать за домом доньи Анны. Сегодня это был не Карлос. Я схватил письмо, которое оставалось лежать на крыше, и бросился прочь. Только перепрыгнув через множество крыш и оказавшись на приличном расстоянии от места дуэли, я остановился и позволил себе прочитать послание. Мое сердце трепыхалось как пойманная птица.

«Мой возлюбленный дон Хуан, я пишу вам с трепетом в душе. Моя судьба решена, и это судьба рабыни. Боюсь, мне не избежать брака с маркизом, но свадьба, к счастью, отложена до пятницы. В моей душе осталась искра надежды на то, что вам удастся вызволить меня из неволи. Я не знаю, могу ли я верить в искренность вашей любви, но ваши слова лишили меня сна. Зная о вас так много дурного, я долго пыталась скрыть свои чувства от себя самой. Но больше я не в силах лгать ни себе, ни вам, хотя именно этого требуют ваша преданность маркизу и моя преданность отцу. Я действительно люблю вас и я молюсь, чтобы наш побег удался. Я просила Святую Деву Марию, чтобы вы сдержали слово и взяли меня с собой, прежде чем маркиз раскроет наш план».