Текст книги "Потерянный дневник дона Хуана"

Автор книги: Дуглас Абрамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Можно мне поцеловать вас?

Она кивнула головой и приоткрыла свои алые губы, блестевшие в лунном свете. Я нежно поцеловал ее, и она растаяла в моих объятиях. Я крепко прижимал ее к себе, наши губы слились и наше дыхание стало единым. Тысячи бабочек порхали у меня в груди. Казалось, этот поцелуй длился целый час, хотя на самом деле прошло не более минуты. С трудом оторвавшись от ее губ, я взглянул на нее и увидел, что ее глаза по-прежнему закрыты.

Волшебство продолжалось. Мое сердце было подобно церковному колоколу, в который трезвонит обезумевший монах. Последние сомнения покинули меня. То была не просто влюбленность! Впервые с той минуты, как умерла Тереза, я полюбил всем сердцем. В своих объятиях я держал не только тело, но и душу любимой женщины. Однако к забытому ощущению чуда примешивалось чувство отчаяния, поскольку я понимал, что не могу одновременно хранить верность маркизу и донье Анне.

Колокольный звон, донесшийся откуда-то снизу, заставил нас разомкнуть объятия. Мы были не одни на этой башне. Испуганная Бонита громко заржала.

– О Господи, кто тут?! – услышали мы голос смотрителя башни и увидели, как он ходит по одной из нижних площадок, пытаясь понять, в чем дело.

– Бегите вниз к выходу!

Убедившись в том, что донья Анна не нуждается в подробных объяснениях, я перемахнул через перила и спрыгнул прямо на спину своей лошади. Испуганная Бонита снова заржала и взвилась на дыбы. С трудом удержавшись, чтобы не упасть, я с места послал ее в галоп. Смотритель наконец заметил нас и верхом на своем осле устремился следом, криками призывая стражу. Поравнявшись с доньей Анной, я протянул ей руку и помог запрыгнуть в седло. Воспользовавшись секундной заминкой, смотритель настиг нас и схватил донью Анну за ногу. Она решительно ударила его по руке, а я пришпорил Бониту, и мы оторвались от преследования.

Вскоре мы были уже далеко от собора и скакали в сторону причала. Однако о безопасности нечего было и думать: колокольный звон, возвещающий тревогу, несся нам вслед. Стараясь избегать освещенных улиц, мы продолжали мчаться по направлению к пристани, и наши сердца готовы были выскочить из груди. Теперь опасность подстерегала нас повсюду. В какой-то момент мы почти нос к носу столкнулись с группой всадников – то был констебль в сопровождении нескольких офицеров. Немедленно развернув своих коней, они поскакали вслед за нами. Я почувствовал, что Бонита устала и начала сдавать. Преследователи были уже совсем рядом. Как только они приблизятся настолько, чтобы узнать меня или, еще хуже, донью Анну, это будет означать неминуемый конец. Однако в извилистых улочках старого города я ориентировался лучше, чем они, и потому быстро свернул сначала в один двор, а затем в другой. С некоторым облегчением я услышал, что топот копыт доносится по-прежнему со стороны Речного переулка, значит, мне удалось запутать своих преследователей. Бонита тяжело дышала, да и мы тоже не уступали ей.

Неподалеку от дома доньи Анны я сдержал лошадь и остановился прямо под балконом. Я был уверен, что Карлос и дуэнья все еще спят, но все же старался не шуметь, чтобы не привлекать внимания соседей.

Я помог девушке проникнуть на балкон и, немного погодя, взобрался следом за нею. В этот момент мое сердце оборвалось: сквозь балконную дверь я увидел, что дуэнья не спит и осыпает упреками донью Анну. Вероятно, прежде чем уснуть, служанка успела выпить не весь шоколад. Я постарался ничем не выдать своего присутствия и прислушался к их взволнованному разговору. То, что мне удалось расслышать, ошеломило меня. Стало очевидно, что я далеко не единственный человек, который вынужден жить во лжи.

Дитя обмана и жестокости

– Вы хотите разрушить свою жизнь?! – вскричала дуэнья.

– Ты расскажешь отцу? – вместо ответа поинтересовалась донья Анна, и ее голос, как ни странно, был не только спокойным, но как будто даже радостным.

– Если это станет известно маркизу, он не женится на вас.

– Именно на это я и надеюсь.

Девушка бросила взгляд в сторону балкона, но, как мне показалось, не разглядела меня под покровом темноты.

– Пойми же, у меня не было выбора, не было другого способа помешать этому браку, кроме как устроить скандал, – сказала она с отчаянием в голосе.

Мне показалось, что ее слова правдивы лишь наполовину. Я пытался уверить себя в том, что она не могла так искусно притворяться, когда мы стояли у Небесных Ворот.

– Маркиз уничтожит вашу семью, – сердито ответила дуэнья Люпэ.

– Он не сможет причинить большего вреда, чем уже причинил.

– Еще как сможет! – зловеще проговорила дуэнья Люпэ, отводя глаза.

– Но как?.. Что еще он может сделать?

– Этого я сказать не могу.

– Ты должна сказать мне правду! Я приказываю тебе! Расскажи мне, что за страшная тайна известна маркизу?

– Ваш отец убьет меня.

– Ну, пожалуйста, прошу тебя!

– Я не могу… – дуэнья Люпэ зарыдала. – Я не могу сказать вам этого, дитя мое.

– Если ты и в самом деле любишь меня, то должна рассказать мне, почему моя жизнь не принадлежит мне.

Дуэнья Люпэ в отчаянии прижала ладони к лицу и упала на диван.

– Потому что моя жизнь тоже не принадлежит мне.

– Что ты имеешь в виду?

Дуэнья Люпэ продолжала плакать, всхлипывая как ребенок.

– Я ничего не скажу отцу, – сказала донья Анна, закрывая балконную дверь и всматриваясь в темноту.

К счастью, покосившаяся дверь закрылась не плотно, и я продолжал подслушивать, как шпион.

Донья Анна села на диван рядом со своей дуэньей.

– Пожалуйста… – умоляла она и слезы текли по ее лицу.

Дуэнья Люпэ подошла к клетке Феникса и прикоснулась к полотняной накидке, которой донья Анна прикрывала клетку.

– Это ваше первое одеяльце… То самое, в которое вас заворачивали младенцем, – сказала она, поглаживая пальцем грубую ткань.

– Что ты хочешь этим сказать? Я храню свое первое одеяло. Оно шелковое, а не льняное.

– …Донья Каталина страшно кричала… роды длились так долго… два дня… три дня… но ребенок все не появлялся…

– Я знаю, что моя мать умерла в родах, – сказала донья Анна.

– Мой ребенок плакал…

– Твой ребенок?!

Дуэнья Люпэ как будто не слышала вопроса доньи Анны.

– Повивальная бабка обезумела от страха и заперлась в комнате. Она держала дверь изнутри и повторяла только одно: «Донья Каталина ушла на небо… и… забрала с собой дитя…»

– Этого не может быть! – воскликнула донья Анна, но дуэнья Люпэ, словно в забытьи, монотонно продолжала свой рассказ.

– Ваш отец с ножом в руке распахнул дверь. Он хотел убить повитуху.

Вспоминая ту ужасную ночь, дуэнья Люпэ захлебывалась слезами.

– Казалось, его разум помутился. Увидев моего ребенка, он уронил нож и сказал: «Вот мое дитя. А ты – всего лишь его нянька».

Дуэнья Люпэ, продолжая плакать, погладила донью Анну по голове.

– Я, как всегда, укачала своего ребеночка…

Донья Анна, не в силах вымолвить ни слова, прикрыла рот рукою, и слезы струились по ее щекам.

– Неужели это правда? – промолвила она наконец. – Неужели ты моя?..

Дуэнья Люпэ потупилась.

– Почему ты не сказала мне об этом раньше?

– Ваш отец тотчас бы избавился от меня.

– Так вот почему он пытался продать тебя на невольничьем рынке!..

– Накануне я всего лишь сказала ему, что хотела бы жить вместе с вами, если вы выйдете замуж.

– Он боялся, что ты откроешь мне правду…

Дуэнья Люпэ молча кивнула головой.

– В таком случае, кто мой отец?

Дуэнья Люпэ снова опустила глаза.

– Это… это он, правда?

Несчастная женщина снова едва заметно кивнула головой.

– Наверняка он заставил тебя, ведь так?

Дуэнья Люпэ не отрицала и этого.

– Выходит, что я – дитя обмана и жестокости.

– Он не такой уж плохой человек. Я должна была бы ненавидеть его, но… он подарил мне вас.

Донья Анна неуверенно посмотрела на нее.

– Но он изнасиловал тебя!

– Всякий мужчина подобен тигру.

– Именно поэтому ты в детстве рассказывала мне сказки про джунгли?

– Да.

– Ну, что же, если мужчина тигр, значит, женщина должна стать пантерой, – сказала донья Анна.

– Ваш отец подарил мне эту вещь… – сказала дуэнья Люпэ, доставая распятие. – Я ношу его у себя на груди, чтобы напоминать себе, что он хороший человек.

Я попытался рассмотреть распятие. Я знал, что очень рискую, продолжая оставаться на балконе, но ничего не мог с собою поделать. Мною двигало не любопытство шпиона, а страсть влюбленного, который жаждет знать о своей возлюбленной абсолютно все.

– Он пытался продать тебя – разлучить с родной дочерью!

– Думаю, он всего лишь хотеть припугнуть меня. Он никогда не сделал бы этого из опасения, что вы узнаете правду.

– Ну, что же, вот я и узнала, – проговорила донья Анна и отвернулась.

– Кроме нас об этом известно только маркизу. Но он не намерен предавать огласке тайну своей будущей жены, – сказала старая женщина, гладя дочь по голове.

Я мог бы подтвердить справедливость этих слов, поскольку знал: для того чтобы сохранить эту тайну, маркиз, не раздумывая, отправил на смерть человека. Того самого человека, который и рассказал ему о двух телах, похороненных в одном гробу – матери и ее новорожденного ребенка.

– Если ему стала известна правда, почему он не передумал жениться на мне?

– Потому что он любит вас.

– Маркизу любовь неведома. Все, к чему он стремится, это власть.

– Если мужчина хочет завоевать любовь женщины, он должен иметь над нею власть.

– Я не могу выйти за него замуж.

– Это самый лучший выбор для вас.

– Я не выйду за него.

– Я так долго страдала, оттого что была рабыней в вашей семье. Вы же в браке с маркизом будете благородной дамой, а не рабыней.

– Но я не благородная дама.

– В жилах вашей матери течет благородная кровь. Мой отец был вождем. Я родилась в семье вождя – короля! – сказала дуэнья Люпэ, гордо вскинув голову. – Да, я была рабыней. Зато моя дочь – знатная дама.

В этот момент в глазах несчастной матери засветилось торжество.

– А ты… – донья Анна не сумела закончить свою мысль.

– Маркиз пообещал, что я буду жить с вами.

– В качестве моей матери или моей дуэньи?

– Достаточно того, что мы обе знаем правду.

– Я не могу выйти за него замуж, – повторила донья Анна и снова отвернулась.

– Но вы должны это сделать! Вы думаете, что дон Хуан… О да, мать знает все! …Думаете, он намного лучше? Он забудет вас при виде первой же красотки. Он никогда не женится на вас, он разобьет ваше сердце. Мужчина, который спит с чужими женами, не умеет хранить верность.

В этот момент я услышал призывный крик сокола, который возвращался домой, однако звуки, которые в тот же момент раздались внизу, были поистине зловещими. К дому подъехала красная карета. Я едва успел натянуть на глаза свою маску, как кучер взглянул на балкон и увидел меня.

– Командор! На балконе грабитель!

Командор высунулся из окна кареты. Второй раз за сегодняшнюю ночь мне пришлось прыгать с высоты в седло своей лошади и скакать по улицам.

– Догони его!

Я пустил лошадь в галоп, не обращая внимания на боль, которая снова пронзила мое колено. Карета командора, запряженная двумя лошадьми, двигалась гораздо быстрее, зато мне было легче лавировать в тесных переулках. В квартале Святого Креста мне удалось оторваться от преследователя, и, петляя по узким улочкам, я вернулся к своему дому. Когда деревянные ворота, ведущие во двор таверны, скрыли от посторонних глаз меня и Бониту, я взбежал по ступенькам в свою темную комнату и приник к окну. Красная карета еще какое-то время кружила по пустынной площади в мерцающем свете уличных фонарей. Командор пристально смотрел наверх, на мои окна, однако я был уверен, что разглядеть меня он не может. Потом я услышал, как он, с трудом сдерживая ярость, крикнул кучеру:

– Отвези меня домой!

Командор прекрасно понял, что человек на его балконе был гораздо опаснее, чем простой грабитель, потому что сокровище, на которое он покушался, было намного дороже серебряных кубков или золотых монет.

Я не сомневался в том, что месть последует очень скоро, хотя командору и придется дождаться утра, чтобы нанести ответный удар. Однако мое сердце сжималось вовсе не от страха перед разгневанным командором. Мое сердце продолжали раздирать сомнения. В самом деле, может ли человек, который совращает чужих жен, то есть я, всегда оставаться верным одной женщине, то есть донье Анне?

Ночь, 9 июля, 1593

Ставка на любовь

Всю ночь я метался в постели, продолжая спорить сам с собою. В конце концов, мне стало ясно, что дуэнья Люпэ права. Познав благосклонность множества женщин, я не смог бы хранить верность одной из них. Но даже если бы смог, то не решился бы предать маркиза. А если бы и решился, то маркиз своими преследованиями и жаждой мести обрек бы нас на вечные скитания. Разве такой жизни достойна донья Анна? Ее мать говорила правду: любовь маркиза давала ей власть и почет. Был ли я вправе просить ее бросить все ради скоротечного безумия любви? Любви, которую она, быть может, даже не разделяла? Ведь ночью на балконе я собственными ушами слышал ее признание в том, что она поехала со мной только для того, чтобы расстроить помолвку с маркизом. Неужели восторг от нашего поцелуя на башне испытал только я? Она, конечно, понимала, что в тот момент нас не видел никто, кроме Господа. Но все же, возможно, ее ответ на поцелуй был продиктован скорее ненавистью к маркизу, чем любовью ко мне. Я получил свой поцелуй и теперь я должен был покинуть донью Анну навсегда.

Чувствуя себя совершенно опустошенным, я наконец заставил себя подняться с постели. Я оделся и прицепил шпагу, намереваясь попрощаться с маркизом, после чего отправиться в порт, откуда сегодня утром отплывал «Святой Мигель».

Кристобаль был увлечен раскладыванием пасьянса, который он сам же и придумал. Смысл игры состоял в том, чтобы совместить карты по достоинству и по масти. Я взглянул через его плечо на разноцветные карты и увидел портрет Карла I Великого в качестве бубнового короля, еврейский царь Давид изображал короля пик, трефовым королем был Юлий Цезарь, а бубновой королевой – Елена Троянская.

Испуганный моим внезапным появлением, Кристобаль вздрогнул и выронил из рук колоду. Глядя, как он собирает карты с пола, я сказал:

– Хотел бы я знать, освоишь ли ты когда-нибудь игру, в которую играют двое?

– Я отдам свое сердце женщине только после того, как вы, хозяин, отдадите ваше, – заявил Кристобаль с необычной для него смелостью.

– Если будешь ждать меня, Кристобаль, то рискуешь так и умереть в одиночестве.

– Я приготовлю карету, – сказал он, пряча колоду.

– И захвати мой сундук.

К тому моменту я уже успел упаковать свою одежду, золото и дневник.

– Ваш сундук? – переспросил он, удивленный и обеспокоенный моей просьбой.

– Да, мой сундук. Поставь его в карету.

– Слушаюсь, господин.

Едва я вошел во дворец, меня тотчас же проводили в кабинет маркиза.

– Я как раз собирался послать за тобой, – сказал маркиз, и его голос не предвещал ничего хорошего.

Огромная грудь и пышные рукава камзола делали его похожим на медведя.

– Командор рассказал мне, что кто-то пытается обольстить донью Анну. Вчера ночью он видел на ее балконе человека в маске.

Он посмотрел на меня тяжелым испытующим взглядом. Скорее всего, его отеческая привязанность ко мне помешала высказать обвинение напрямую.

– Я когда-нибудь рассказывал тебе, дон Хуан, как убил собственного брата?

Он сделал выпад вперед и резко выбросил шпату, направив ее мне в сердце с такой силой, что непременно проткнул бы меня насквозь, если б я не успел блокировать его удар.

– Нет, никогда, – сказал я.

Мы продолжали драться. Наши шпаги звенели. Глубокий порез на моей правой ладони давал о себе знать.

– Мы были влюблены в одну и ту же женщину. Он был старше меня, и ему должно было достаться все, включая ее любовь.

– И что же произошло? – спросил я, перебрасывая шпагу в левую руку. Маркиз кивнул, давая понять, что заметил мою рану, но нападать не перестал.

– Мы дрались как будто в шутку, как часто дурачатся братья. Но его шпага оказалась не такой быстрой, как моя.

Вероятно, маркиз заметил, что берет надо мною верх, и шпага в его руке замелькала еще быстрее, нанося молниеносные удары. Мне все труднее удавалось блокировать их. Пот струился у меня по лбу и заливал глаза.

– Что случилось с той женщиной, которую вы оба любили? – спросил я, едва справляясь с дыханием.

– Узнав о том, что я сделал… что случилось, она ушла в монастырь, – маркиз тоже задыхался. – Она… огорчилась, что из-за нее пролилась кровь. Но прежде чем уйти, она сказала мне, что любила моего брата… И что никогда не сможет полюбить его убийцу – такого злодея, как я.

– Если вы тогда не смогли… завоевать ее сердце, – сказал я, чувствуя, как моя рука слабеет под его ударами, – почему вы думаете, что сможете завоевать сердце доньи Анны?

– Я больше не повторю своей ошибки… Она никогда не узнает правду.

Маркиз был весьма искусным фехтовальщиком и к тому же обожал мошенничать. Чтобы отвлечь мое внимание, он сбросил вазу, и я едва успел отскочить в сторону.

Он усмехнулся и на секунду остановился, как будто убийца в нем ненадолго уступил место учителю. Нам обоим не хватало воздуха в его кабинете.

– Молодец… ты всегда был хорошим учеником… Можно сказать, даже чересчур хорошим.

– Вы научили меня всему…

– Не всему.

Он с такой силой взмахнул шпагой, что мне пришлось вскочить в оконную нишу. Его клинок глубоко вошел в мягкое дерево ставни.

– Вы хотите научить меня чему-то еще?

Он возобновил свою атаку с новой силой. А я, не имея ни малейшего желания сражаться с ним, был вынужден из последних сил отражать его удары.

– Однажды я сказал тебе, что любую схватку выигрывает лишь тот человек, которому нечего терять – включая его жизнь.

Я с трудом блокировал страшный удар, направленный мне в грудь.

– Так вот. Такого человека может победить только тот, кто…

– Кто влюблен?

– Ты действительно схватываешь на лету… Однако не каждый человек, который влюблен… Любовь… видишь ли… может сделать человека храбрецом… или трусом… И никто не поймет – пока не станет слишком поздно.

Я не знал, каким любовь сделала меня, но мне хотелось бы это понять.

– Боюсь, я этого никогда не узнаю… Дон Педро, я пришел попрощаться… Я покидаю Севилью.

Услыхав эту новость, он тотчас опустил шпагу и уставился на меня.

– Это печальная новость, – сказал он, пытаясь отдышаться. – Но, думаю, так будет лучше для всех.

– У меня нет выбора. Я не могу жениться на женщине, которую не люблю.

– Очень мудрое решение – уехать, пока это еще возможно.

– У меня есть к вам одна просьба, дон Педро.

– Слушаю.

– Помните раскаявшегося грешника, который шел в праздничной процессии? То был мой учитель, падре Мигель. Не могли бы вы поговорить с верховным инквизитором, чтобы его освободили из замка Святого Хорхе?

– Мне донесли, что ты уже пытался освободить его – своими силами.

– К сожалению, мне не удалось этого сделать.

– Твоя преданность достойна восхищения, но тебе недостает мудрости. Падре Мигель был убит сразу после того, как ты ушел.

– Не может быть! Ему было даровано прощенье, чтобы продемонстрировать милость Господа!

– Твоя любовь к священнику только подогрела ненависть инквизитора. Ты ведь знаешь, что он готов на все, чтобы уничтожить своих врагов – и их друзей.

Я отказывался поверить услышанному.

– Мое влияние на инквизитора не беспредельно, мне и так потребовалось немалых усилий, чтобы убедить его не трогать тебя. Именно поэтому я собирался посоветовать тебе покинуть Севилью. Именно поэтому я считаю твой отъезд лучшим выходом из положения.

– Вы всегда были добры ко мне, дон Педро.

– Прощай, дон Хуан.

– Прощайте, дон Педро.

Я оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть на Маркиза, но тот уже повернулся ко мне спиной. Я покинул кабинет, а Фернандо вышел, чтобы проводить меня.

– Прощай, Фернандо. Я уезжаю из Севильи, и, возможно, мы никогда больше не увидимся.

– Наверное, мне следовало бы уехать вместе с вами, – тихо и серьезно сказал он.

– Мы оба знаем, что ты никогда не сможешь покинуть маркиза.

– И все-таки мне следует это сделать, – мрачно возразил он. – У нас произошли большие перемены, дон Хуан.

Он с опаской огляделся по сторонам и прошептал:

– Карлос показывал мне список имен… для инквизиции.

– Для инквизиции?! – У меня перехватило дыхание.

Словно в тумане, я сделал несколько шагов по направлению к своей карете. Как я мог считать своим долгом хранить верность этому негодяю? Вне всяких сомнений, отказавшись любить маркиза, донья Анна рано или поздно окажется в этом списке. Она будет не первой женщиной, на которую недовольный муж напишет донос в Святую инквизицию. Я не имел права оставлять ее на милость маркиза… Но, защитив ее от маркиза, сумею ли я сам оправдать ее надежды? Смогу ли я оставаться ей верным всю жизнь? Я знал только одного человека, который был способен развеять мои сомнения.