Текст книги "Идеальное убийство"

Автор книги: Дороти Ли Сэйерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

13
Аллилуйя

Мои предки наверняка были славными ребятами, но мне вовсе не хотелось бы, чтобы они как-нибудь заявились ко мне в гости.

Р. Шеридан. «Соперники»

Достопочтенный прелат, епископ Ламберт из миссии Ориноко, оказался человеком практического склада, притом весьма любезным. Он не был лично знаком с пресвятым Аллилуйей Доусоном, но предполагал, что тот мог принадлежать к миссии Скинии – религиозной организации, ведущей важную работу в колониях. Он изъявил желание лично связаться с лондонской штаб-квартирой этой миссии, пообещав известить лорда Уимзи о результатах. Два часа спустя секретарь епископа Ламберта дозвонился до миссии Скинии и получил исчерпывающую формацию об отце Аллилуйе Доусоне, который как раз находился в Англии, а точнее – в здании миссии в Степни. Престарелый священник пребывал в стесненных обстоятельствах – сей факт епископ счел весьма прискорбным. Он отказался от благодарности, объяснив, что всю работу выполнил его трудяга-секретарь. Епископ был рад слышать лорда Уимзи. «Кстати, как у вас идут дела? Ха-ха! А когда вас можно ждать в гости?»

Питер предусмотрительно захватил с собой Чарльза, и вдвоем они поспешили в миссию Скинии. Явление зловещей «миссис Мердль» с ее черной крышей и сверкающей латунной выхлопной трубой произвело неизгладимое впечатление на юное поколение местных жителей.

Они столпились вокруг машины и занялись испытанием клаксона еще до того, как Уимзи успел позвонить дверь миссии. Паркер попытался урезонить ребят, пригрозив наказанием и походя упомянув о том, что является офицером полиции, чем привел непослушную молодежь в полный экстаз. Под предводительством энергичной юной особы лет двенадцати они встали в хоровод и радостно запрыгали вокруг разъяренного детектива. Паркер отстал в их адрес несколько едких замечаний, но это лишь подогрело азарт подростков, и они стали громко распевать оскорбительные куплеты. В этот момент дверь миссии распахнулась, и оттуда вышел худощавый юноша в очках. Он погрозил расшалившимся детям пальцем, сказал: «Ну, это уж слишком». Но это не произвело на него никакого эффекта, похоже, юноша и не рассчитывал него.

Лорд Уимзи объяснил цель своего визита.

– О, прошу вас, входите, – сказал юноша. В руке он держал книгу по теологии с красивой закладкой меж страниц. – Боюсь, что ваш друг… ну… у нас тут бывает шумновато…

Паркер наконец освободился от юных мучителей и направился к крыльцу, изрыгая угрозы и проклятия, на которые враги отвечали насмешливыми гудками клаксона.

– Этак они посадят аккумулятор, – сказал Уимзи.

– Настоящие дьяволята, никто им не указ, – пробурчал Паркер.

– Просто с ними надо обращаться по-человечески, – парировал Уимзи. – Дети – существа с теми же страстями, что политики или финансисты. Эй, Эсмеральда, – он поманил к себе их кудрявую предводительницу.

Юная леди высунула язык и показала грубый жест, однако, заметив монетку, блеснувшую в руке его светлости, подошла поближе и замерла перед ним в ожидании.

– Смотрите, – сказал Уимзи, – здесь у меня полкроны – это, как вы знаете, тридцать пенни. Как, по-вашему, они бы вам пригодились?

Ничто человеческое было не чуждо этой девчонке. Онемев от такого неслыханного предложения, она принялась чесать правую ногу грязным ботинком, напяленным на левую, не обращая внимания на сползший чулок.

– Насколько я могу судить, – продолжал лорд Уимзи, – вы способны удержать ваших юных друзей в рамках дозволенного, если сами того пожелаете. Итак, если вы не дадите им прикоснуться к моей машине за то время, что я буду в доме, то получите эту монету. Если они будут нажимать на клаксон, я услышу гудки. За каждый гудок вы будете лишаться одного пенни, понятно? Если гудок прозвучит шесть раз, вы получите всего два шиллинга. Тридцать гудков – и вы не получите ничего. Кроме того, я буду периодически выглядывать в окно. Если я увижу, что кто-то прикасается к машине или сидит в ней, вы тоже не получите ничего. Условия ясны?

– Мне над' см'треть за ваш'й м'шиной. Если кто залудит, вы оттяп'ете у м'ня медяк, – сказала девчонка, глотая буквы. Типичный жаргон жителей Степни.

– Совершенно верно, – кивнул Питер.

– Дог'ворились, мистер. Я п'смотрю, чтоб б'льше никто ее не тронул.

– Какая хорошая девочка! Итак, сэр…

Юноша в очках провел их в маленькую темную приемную, напоминающую зал ожидания железнодорожной станции; на стенах висели гравюры с текстами из Ветхого Завета.

– Я скажу мистеру Доусону, что вы пришли, – очкарик исчез, по-прежнему сжимая в руке свой богословский учебник.

Лежавшая за дверью циновка зашуршала, и Уимзи с Паркером приготовились лицом к лицу столкнуться со злоумышленником, пытающимся завладеть наследством Агаты Доусон.

Велико же было их удивление, когда в дверном проеме возник престарелый человек самого робкого и безобидного вида. Трудно было представить себе человека, менее похожего на убийцу, нежели этот старичок, глядевший на них, нервно моргая из-под очков в металлической оправе, сломанных в нескольких местах и перевязанных проволокой.

У пресвятого Аллилуйи Доусона были приятные черты лица, тонкий орлиный нос и темно-оливковая кожа уроженца одного из островов Вест-Индии. Волосы его, поредевшие и седые, вились плотными кольцами. На сутулых плечах висела прохудившаяся сутана. Выпуклые черные глаза с желтоватыми белками дружелюбно смотрели на детективов, а его улыбка была открытой и искренней.

– Вы хотели меня видеть? – спросил он на чистейшем английском, с едва заметным островным акцентом. – Кажется, я не имел удовольствия…

– Здравствуйте, мистер Доусон. Мы… видите ли, мы собираем информацию… ну, о семье Доусонов из Крофтона в Уорвикшире, и узнали, что вы могли бы просветить нас… относительно их иностранной родни, если будете так любезны…

– О, конечно! – старик выпрямил спину. – Я ведь и сам – в каком-то смысле – являюсь их родственником. Не хотите ли присесть?

– Благодарю вас. Мы так и думали.

– Вас прислала мисс Мэри Уиттакер?

В его вопросе Уимзи уловил одновременно любопытство и опаску. Не зная, что кроется за этим, он предпочел не вдаваться в подробности.

– Нет-нет. Мы… знаете ли… пишем труд об англичанах в колониях. Могилы, генеалогия – в этом роде.

– Ах, вот оно что! А я-то понадеялся… – Священник негромко вздохнул. – Но в любом случае я с удовольствием помогу вам.

– Тогда, может быть, вы расскажете, что стало с Саймоном Доусоном? Мы знаем, что он покинул семью и уплыл в Вест-Индию где-то в тысяча семьсот…

– Тысяча восемьсот десятом году, – быстро поправил его отец Аллилуйя. – Да… Попал в переделку, когда ему было шестнадцать. Связался с плохими людьми, гораздо старше себя, и оказался замешан в одно очень неприятное дело. Азартные игры, потом убийство. Не на дуэли – в те дни это никого бы не удивило… Нет, то было преднамеренное убийство, против которого наставляет нас Господь, – в общем, человек был убит, а Саймону Доусону и его дружкам пришлось скрываться от правосудия. Саймон завербовался на военную службу и уехал из страны. Прослужил пятнадцать лет, а затем его перекупил капитан одного капера, француз. Оттуда он сбежал и – если опустить детали – осел в Тринидаде под чужим именем. Какие-то английские колонизаторы поступили с ним по-доброму и дали работу на своей сахарной плантации. Он трудился на славу и, в конце концов, сам стал плантатором.

– А под каким именем он там жил?

– Харкауэй. Думаю, он боялся, что его будут преследовать как дезертира, если он объявится под собственной фамилией. Так или иначе, но ему нравилась жизнь на плантациях, и он не собирался никуда уезжать оттуда. Не думаю, что он захотел бы вернуться на родину, даже ради наследства. Кроме того, он наверняка боялся, что всплывет то старое убийство, хотя вряд ли его стали бы судить по истечении срока давности, и потом – тогда он был слишком молод, да и злодеяние было совершено не его рукой.

– Ради наследства? – не совсем вежливо перебил священника лорд Уимзи. – Так он был старшим сыном?

– Нет. Старшим был Барнаба, но он погиб при Ватерлоо, не успев обзавестись семьей. За ним шел второй сын, Роджер – тот умер еще во младенчестве от оспы. А Саймон был третьим.

– Значит, наследство семьи получил четвертый?

– Да, Фредерик. Отец Генри Доусона. Конечно, они пытались узнать, что сталось с Саймоном, но в то время получить информацию из колоний было слишком сложно, а сам он так и не объявился. Поэтому его обошли.

– А что случилось с детьми Саймона? – спросил Паркер. – Собственно, они у него были?

Священник кивнул, и его смуглые щеки залил темный, тягучий румянец.

– Я его внук, – просто сказал он. – Вот почему я и приехал в Англию. Когда Господь призвал меня стать пастырем для моих соотечественников, я был достаточно обеспеченным человеком. От отца я унаследовал плантацию сахарного тростника, женился и был очень счастлив. Но потом пришли тяжелые времена – земля истощилась, а моя паства была слишком немногочисленной и бедной, чтобы поддерживать меня. Кроме того, я стал слишком стар и слаб, чтобы исполнять свои обязанности, да и жена моя заболела; к тому же Господь благословил нас несколькими дочерьми, которых надо было кормить. Мы испытывали сильную нужду. А потом я наткнулся на старые семейные бумаги, принадлежавшие моему деду, Саймону, и узнал, что его фамилия была вовсе не Харкауэй, а Доусон. Вот я и подумал, что, может быть, в Англии у меня есть семья и что Господь услышал мой глас вопиющего в пустыне. Поэтому, когда от нашей страны нужно было послать представителя в штаб-квартиру миссии в Лондон, я испросил разрешения оставить свой приход и приехал в Англию.

– И вам удалось разыскать кого-нибудь?

– Да. Я отправился в Крофтон – это место упоминалось в письмах моего деда – и повидался с местным нотариусом – мистером Пробином из Крофтона. Вы с ним знакомы?

– Я слыхал о нем.

– Ну да. Он оказался весьма приятным человеком и проявил ко мне большой интерес. Мистер Пробин познакомил меня с генеалогией семьи, по которой выходило, что наследником денег и имущества семьи должен был стать мой дед.

– Но к тому времени вся собственность была утеряна?

– Да. И, к несчастью, когда я показал ему свидетельство о браке моих родителей, выяснилось, что оно поддельное. Боюсь, Саймон Доусон был большим грешником. Он взял мою мать в свой дом, как это делали многие плантаторы с цветными женщинами, и показал ей некий документ, который, по его словам, был свидетельством о браке за подписью губернатора. Но когда мистер Пробин навел справки, оказалось, что свидетельство недействительно, ибо губернатора с такой фамилией в наших краях никогда не было. Это ранило мои чувства как христианина, но, поскольку наследовать было нечего, такой поворот событий нас почти не расстроил.

– Надо же, как вам не повезло, – сочувственно сказал Паркер.

– Я просил Господа даровать мне смирение, – сказал пожилой вестиндеец, с достоинством склонив голову. Мистер Пробин снабдил меня рекомендательным письмом к мисс Агате Доусон, единственному оставшемуся в живых члену нашей семьи.

– Да, она жила в Лихемптоне.

– Она приняла меня самым любезным образом, а когда я сообщил ей, кто я такой, но, предварительно заверив, что я никоим образом не посягаю на ее собственность, пожилая леди была так добра, что выделила мне ежегодное пособие в 100 фунтов, которое выплачивала до самой своей смерти.

– И это был единственный раз, когда вы с ней виделись?

– О да! Мне не хотелось казаться навязчивым. Думаю, ей вряд ли понравилось бы, чтобы родственник с таким цветом кожи постоянно крутился возле ее дома, – с изрядной долей самоуничижения произнес отец Аллилуйя. – Но она угостила меня обедом и говорила со мной очень ласково.

– Хм… не сочтите за дерзость, но позвольте узнать: а мисс Мэри Уиттакер продолжает выплачивать вам назначенное пособие?

– Видите ли, нет – и я, конечно, не должен был на это рассчитывать, но оно играло для моей семьи большую роль. К тому же мисс Доусон тогда обнадежила меня, сказала: что бы с ней ни случилось, выплаты будут продолжаться. Еще сказала, что ей почему-то не улыбается идея с завещанием, и добавила: «Но в этом нет никакой необходимости, кузен Аллилуйя, потому что, когда я умру, Мэри унаследует все мои деньги и будет выплачивать вам пособие от моего имени». Может, мисс Уиттакер так и не получила наследства?

– Да нет, получила. Как странно! Могла ли она забыть о вас?

– Я позволил себе написать ей несколько слов утешения после кончины ее тетушки. Вероятно, ей это не понравилось. Не хочется верить, что она ожесточила свое сердце против обездоленного. Вне всякого сомнения, ее поступку объяснения нет…

Лорд Уимзи вздохнул:

– Что ж, я весьма признателен вам за ваш рассказ. Мы узнали все, что хотели, о Саймоне и его потомках. Я только хотел бы записать кое-какие имена и даты, если позволите.

– Конечно. Я принесу бумагу, которую мистер Пробин составил для меня, там есть данные обо всех членах семьи. Позвольте мне на минутку отлучиться.

Он вышел за дверь и вскоре вернулся с листом голубой бумаги, которую обычно используют для документов; на нем было изображено генеалогическое древо Доусонов.

Уимзи записал в свой блокнот даты жизни и прочие подробности, касающиеся Саймона Доусона, его сына Босана и его внука Аллилуйи. Внезапно он ткнул пальцем в имя, написанное гораздо ниже.

– Глядите, Чарльз! Вот и наш Пол – тот самый плохой парень, который подался к папистам и постригся в монахи.

– О, в самом деле! – воскликнул Паркер. – Но, Питер, смотрите, он уже умер – в 1922-м, на два года раньше Агаты Доусон.

– Да. Так что он тоже не годится. Ладно, бывает.

Они закончили делать пометки, распрощались с пресвятым Аллилуйей и вышли на улицу, где Эсмеральда отважно защищала «миссис Мердль» от покушавшихся на нее захватчиков. Лорд Уимзи передал ей монетку и получил машину в целости и сохранности.

– Чем больше я узнаю о Мэри Уиттакер, – признался он, – тем меньше она мне нравится. Могла бы все-таки выделить этому бедолаге хотя бы ту злополучную сотню фунтов в год.

– Похоже, она весьма алчная особа, – согласился Паркер. – Так или иначе, но старина Пол почил в бозе, а кузен Аллилуйя оказался незаконнорожденным. Соответственно, версию о таинственных наследниках из заморских стран мы отметаем.

– Черт побери! – вскричал вдруг Уимзи, бросил руль и обеими руками схватился за голову, чем привел Паркера в полное недоумение. – Я где-то слышал эту фразу. Но где же? Где?

14
Хитросплетения закона

Поступки беспримерные – вот их и надо опасаться.

У. Шекспир. «Генрих VIII»

– Я сегодня ужинаю с Мерблесом, Чарльз, – сообщил Уимзи. – Присоединяйтесь и вы. Я хотел посоветоваться с ним насчет этой истории с семейством Доусон.

– И где будет ужин?

– О, у меня дома. Меня тошнит от ресторанной еды, Бантер приготовит восхитительный ростбиф с кровью, а к нему будет подан зеленый горошек, молодой картофель и молодой зеленый лук. Джеральд специально прислал его из Денвера. В Лондоне такого не купишь. Приходите. Старая добрая английская кухня, бутылочка вина – ирландцы называют его «Хо Бруон». Вы как?

Паркер принял приглашение. Однако он обратил внимание, что, даже говоря о столь животрепещущем предмете, как еда, Уимзи выглядел каким-то рассеянным. Казалось, будто его терзает смутная тревога. Даже когда явился Мерблес, полный сдержанного юмора, Уимзи слушал его, хотя и весьма учтиво, лишь вполуха.

Обед был наполовину съеден, когда, без всяких видимых причин, Уимзи вдруг занес вверх кулак и со всего Размаху опустил его на столешницу красного дерева, отчего рука потрясенного Бантера дрогнула и большая малиновая клякса знаменитого «О-Бриона» пролилась на белую скатерть.

– Вспомнил! – воскликнул Питер.

Бантер сдавленным голосом принес милорду свои извинения.

– Мерблес, – сказал Уимзи, не обращая внимания на слова дворецкого, – новый Акт о праве собственности уже приняли?

– Ну да, приняли, – с некоторым удивлением ответил адвокат. Он как раз дошел до кульминации истории о юном юрисконсульте и еврее ростовщике, когда случился этот досадный инцидент, и был слегка сбит с толку.

– Как я и думал, эта фраза была в газетах – Чарльз, вы должны помнить, – о таинственных наследниках из заморских стран. Пару лет назад были статьи, и они как раз касались нового Акта о праве собственности. Там говорилось, какое разочарование вызовет этот акт у наших писателей романтического жанра. Стало быть, по новому акту дальние родственники не могут вообще претендовать на наследство, не так ли, Мерблес?

– В общем-то, да, – согласился адвокат. – Только не в случае отчужденного или выморочного имущества, там действуют другие законы. Но я так понимаю, что вы имеете в виду обыкновенную частную собственность, верно?

– Да; и что будет с ней, если владелец умрет, не оставив завещания?

– Вообще-то здесь все не так просто… – начал объяснять Мерблес.

– Ладно, давайте так: раньше, до принятия нового акта, собственность получал следующий по степени наследования, и не важно, если он был хоть седьмая вода на киселе.

– В общем и целом – верно. Если оставалась супруга или супруг…

– Забудьте про супругов. Предположим, что покойный не был женат и не имел близких родственников. Тогда наследство получал…

– Следующий по степени родства, кем бы он ни прибился, если можно было подтвердить его права.

– Даже в случае, когда для подтверждения этих прав надо было возвращаться ко временам Вильгельма Завоевателя?

– Если бы удалось отыскать документы той эпохи, достоверно подтверждающие право наследования, то да, – кивнул Мерблес. – Хотя, конечно, маловероятно, что…

– Знаю-знаю. А сейчас? Что теперь происходит в подобных случаях?

– По новому акту процедура наследования при отсутствии завещания значительно упрощается, – сказал Мерблес, отложил нож и вилку и прикоснулся указательным пальцем правой руки к большому пальцу левой, словно готовясь считать.

– Догадываюсь, – перебил его Уимзи. – Я знаю, что такое акт, который должен что-либо упрощать. Это акт, и создатели которого толком не знают, что имели в виду, а каждый пункт его нуждается в пространном пояснении. Но продолжайте!

– По новому акту, – заговорил Мерблес, – половина имущества переходит к мужу или жене, если таковые имеются и если это имущество представляет для них интерес, а вторая половина – к детям, в равных долях. Если же супруга и детей нет, имущество переходит к отцу или матери покойного. Если таковые оба умерли, то наследство получают его братья и сестры, дожившие до этого времени, или их потомки – то есть племянники или племянницы…

– Стоп-стоп, – перебил лорд Уимзи, – дальше не надо. Вы в этом совершенно уверены? Что имущество переходит к племянникам или племянницам усопшего?

– Да. Это значит, что если вы умрете холостяком и не оставите завещания, а ваш брат Джеральд и сестра Мэри к тому времени тоже почиют в бозе, то ваши деньги будут поделены поровну между вашими племянницами и племянниками.

– А что, если я переживу и их тоже – буду коптить небо до тех пор, пока у меня не останутся только внучатые племянники и племянницы, – значит, наследство получат они?

– Ну, я предполагаю, что да, получат, – но в голосе Мерблеса не прозвучало особой уверенности. – Наверняка получат.

– Должны получить, – нетерпеливо перебил его Паркер, – раз в законе говорится о потомках братьев и сестер.

– Да, но тут мы проявляем некоторую поспешность, – сказал Мерблес, склоняясь к лорду Уимзи. – Обывательскому уму слово «потомки» кажется однозначным. Но в законе, – тут Мерблес, до этого державший вместе указательный палец правой руки и безымянный левой, что означало правомерность притязаний на наследство со стороны внучатых племянников и племянниц, положил ладонь на стол и поскреб ногтем скатерть, исподтишка указывая на Паркера, – так вот, в законе это слово может иметь несколько интерпретаций, в зависимости от того, в каком документе оно использовано и когда он был составлен.

– Но по новому акту… – продолжал настаивать лорд Питер.

– Вообще-то, – признался Мерблес, – я небольшой специалист в законах, касающихся прав собственности, поэтому не стал бы сейчас делать скоропалительных выводов, тем более что ни одного дела, связанного с новым актом, в суды пока не поступало. Однако мое предварительное и полностью личное мнение, – которое я рекомендую вам принять на веру лишь после того, как его подтвердит кто-нибудь из авторитетов в области имущественного права, – заключается в том, что, на мой взгляд, слово «потомки» означает потомство ад инфинитум, исходя из чего внучатые племянницы и племянники тоже имеют право на получение наследства.

– Но ведь может быть и другое мнение?

– Да – вопрос непростой…

– Ну, что я вам говорил? – простонал Питер. – Я так и знал, что этот «упрощающий» акт приведет к невероятной путанице.

– Могу я поинтересоваться, зачем все-таки вам понадобилось это знать? – спросил Мерблес.

– Зачем? – переспросил Питер, вытаскивая из кармана генеалогическое древо Доусонов, полученное им от кузена Аллилуйи. – Вот зачем! Мы всегда говорили о мисс Уиттакер как о племяннице мисс Доусон, и сама она всегда называла эту достойную старую леди своей тетушкой. Но если вы взглянете сюда, то увидите, что на самом деле она была ей лишь внучатой племянницей, так как приходилась внучкой сестре мисс Агаты, Харриет.

– Совершенно верно, – заметил Мерблес, – и все равно, она была ее ближайшей родственницей, оставшейся в живых. А поскольку Агата Доусон скончалась в 1925-м, деньги без всяких вопросов перешли к мисс Уиттакер по старому акту, который однозначно подтверждал ее права наследницы.

– Подтверждал, – согласился Уимзи, – вот именно что подтверждал прежде – в этом все дело! Но…

– Боже мой! – воскликнул Паркер. – Я понял, к чему вы клоните. Когда новый акт вступил в силу, сэр?

– В январе 1926-го, – ответил Мерблес.

– А мисс Доусон, как мы знаем, скончалась – неожиданно, по мнению ее врача, – в ноябре 1925-го, – подхватил Уимзи. – Но предположим, что она дотянула бы, как с большой долей уверенности предполагал доктор Карр, До февраля или марта 1926-го… Как вы думаете, сэр, тогда Мэри Уиттакер явилась бы наследницей мисс Доусон?

Мерблес открыл было рот, собираясь заговорить, но тут же закрыл его. Несколько мгновений он молчал то снимая очки, то снова водружая их на нос.

– Похоже, Питер, вы правы, – наконец сказал он суровым тоном, – это весьма серьезный и важный вопрос. Слишком серьезный, чтобы я мог сейчас вам на него ответить. Если я правильно понял, вы предполагаете, что любая двусмысленность в толковании нового акта могла снабдить заинтересованную сторону веским основанием для того, чтобы ускорить кончину мисс Агаты Доусон?

– Именно это я и имел в виду. Конечно, если внучатая племянница наследует в любом случае, ей должно быть вес равно, умрет ее тетка до принятия нового акта или после него. Но если у нее возникают сомнения, она вполне может решиться поторопить престарелую родственницу на пути к могиле. Особенно если дни последней уже сочтены, да и других наследников, которые могли бы возражать, все равно нет.

– Кстати, – вмешался в разговор Паркер, – если внучатая племянница не получает наследства, то кому тогда идут деньги?

– Тогда имущество признается выморочным и переходит герцогству Ланкастерскому, или, иными словами, Короне.

– То есть, – пояснил Уимзи, – никому конкретно. Признаться честно, я не считаю особым преступлением приблизить кончину старушки, испытывающей страшные боли и мучения, дабы заполучить деньги, которые она и так собирается вам передать. Какого черта уступать их герцогству Ланкастерскому? Кому есть дело до герцогства? Это все равно что смошенничать на подоходном налоге.

– С этической точки зрения, – заметил Мерблес, – у меня есть кое-какие замечания по поводу ваших слов. Да и с точки зрения закона убийство есть убийство – вне зависимости от положения жертвы и благоприятности результата.

– К тому же Агата Доусон не собиралась умирать, – добавил Паркер, – и сама говорила об этом.

– Не собиралась, да, – задумчиво повторил Уимзи, – и имела полное право вслух заявлять об этом.

– Думаю, – сказал Мерблес, – что, прежде чем делать какие-то выводы, мы должны проконсультироваться со специалистом в области имущественного права. Интересно, Тоукинггон сейчас дома? Хотя я и не признаю это новомодное изобретение – телефон, думаю, сейчас нам придется им воспользоваться.

Мистер Тоукинггон оказался дома и был совершенно свободен. Он внимательно выслушал краткое изложение дела о наследовании состояния внучатой племянницей. С учетом обстоятельств, а именно будучи захвачен врасплох и не имея возможности как следует обдумать все тонкости, он тем не менее положительно утверждал, что, скорее всего, по новому акту внучатая племянница должна быть исключена из числа наследников. Тем не менее, вопрос подлежал более пристальному рассмотрению, и он предпочел бы свериться с несколькими авторитетными источниками. «Не могли ли вы, мистер Мерблес, зайти ко мне, чтобы при личной встрече обсудить детали?» На это мистер Мерблес отвечал, что в данный момент он ужинает с двумя друзьями, которых этот вопрос также очень интересует. «В таком случае, – предложил мистер Тоукингтон, – почему бы вам с друзьями не зайти сейчас?»

– У Тоукингтона подают восхитительный портвейн, – прошептал Мерблес, предусмотрительно отведя трубку от уха и прикрыв ее рукой.

– Так, может, пойдем и отведаем его? – весело отозвался Уимзи.

– Это недалеко, в Грей-Инн, – добавил Мерблес.

– Тем лучше, – кивнул Питер.

Мерблес снова поднес трубку к уху, поблагодарил мистера Тоукингтона и сообщил, что они незамедлительно направятся в Грей-Инн. «Вот и отлично», – донесся из трубки добродушный голос, после чего Мерблес дал отбой.

Прибыв к дому мистера Тоукингтона, друзья обнаружили, что входная дверь гостеприимно приоткрыта. Не успели они постучать, как хозяин собственной персоной распахнул ее, громогласно приветствуя прибывших. Это был высокий, широкоплечий мужчина с румянцем во всю щеку и хрипотцой в голосе.

Его знаменитое «ну хватит!» повергало в ужас свидетелей, которые имели несчастье столкнуться с ним в суде, так как после этого он обычно в пух и прах разбивал все их предыдущие показания. С лордом Уимзи он был шапочно знаком, инспектора Паркера был рад приветствовать; под его восторженные возгласы гости проследовали в кабинет.

– Пока вы сюда добирались, я успел кое-что выяснить, – сказал он. – Ну не странно ли – люди, пишущие законы, сами не знают, что хотят в них сказать. Ха-ха! Как вы думаете, милорд, почему так происходит, а?

– Видимо, потому, что в законотворчестве принимают участие адвокаты, – ухмыляясь, ответил Уимзи.

– Которые делают все, чтобы у них было побольше работы, да? – добавил Тоукингтон и рассмеялся. – Похоже, вы правы. Адвокатам тоже надо жить. Ха-ха! Итак, Мерблес, давайте вернемся к вашему делу: расскажите мне о нем поподробнее, ладно?

Мерблес снова пересказал суть истории, предварительно выложив на стол генеалогическое древо и объяснив, что они пытаются найти мотив предполагаемого убийства.

– Ха-ха! – воскликнул Тоукингтон с довольным выражением на лице потирая руки. – Неплохо, очень неплохо! Ваша идея, лорд Питер? Какая изобретательность! Только подумайте! Правда, многих эта самая изобретательность приводит прямиком в Олд-Бейли. Смотрите, будьте осторожны, молодой человек, не то плохо кончите! Ха-ха! Итак, Мерблес – что касается толкования слова «потомки» – в нем ведь все дело, так? Ха-ха! Так вот, вы, кажется, утверждали, что оно означает потомков ад инфинитум, то есть до бесконечности. Но почему? Откуда такой вывод, позвольте вас спросить?

– Я только сказал, что оно может иметь такое значение, – мягко возразил ему Мерблес. – Основным намерением авторов нового акта было исключить из числа наследников дальних родственников, сохранив право наследования лишь за потомками братьев и сестер завещателя.

– Намерение? – вскричал Тоукинггон. – Вы меня поражаете, Мерблес! Кого интересуют намерения! Что говорится в этом акте? В нем говорится: «братьям и сестрам завещателя и их потомкам». За отсутствием каких бы то ни было новых дефиниций, я должен заявить, что слово «потомок» следует толковать так же, как в предыдущем акте и остальных законах, касающихся частной собственности. Вы согласны?

– Да, – кивнул Мерблес.

– Тогда я не вижу оснований, чтобы внучатая племянница претендовала на наследство. А вы?

– Извините, – вступил в разговор Уимзи, – я понимаю, что мы, обыватели, кажемся вам юридически ужасно безграмотными, но не могли бы вы все-таки объяснить значение этого чертова слова? Вы оказали бы мне огромную услугу, честное слово!

– Ха-ха! Итак, дело в следующем, – благосклонно произнес Тоукинггон. – До 1837 года…

– Королева Виктория, знаем-знаем, – блеснул эрудицией Питер.

– Совершенно верно. Так вот, когда королева Виктория только взошла на престол, у слова «потомок» не было никакого специального юридического значения – совсем никакого.

– Поразительно!

– Вы так считаете? – спросил Тоукинггон. – Вообще-то у многих слов нет специального юридического значения. Есть и такие, у которых юридическое значение сильно отличается от традиционного. Например, «признательные показания». Ничего общего с признательностью в традиционном смысле этого слова. Ха-ха! Кстати, советую никогда с ними не торопиться. Итак, слова, не имеющие никакого специфического смысла в обыденной речи, в законе часто играют важную роль. Например, я могу сказать юноше вроде вас: «Значит, вы хотите завещать такую-то и такую-то собственность такому-то и такому-то». И вы запросто можете ответить: «Абсолютно верно». Но если вы включите это слово в свою духовную и напишете: «Завещаю такую-то и такую-то собственность такому-то в абсолютное пользование», – оно приобретет определенное юридическое значение и вполне может привести к путанице и прочим нежелательным результатам. Ха-ха! Теперь понятно?

– В общем и целом…

– Отлично. Итак, до 1837 года слово «потомок» не имело специфического смысла. Дарственный акт в пользу и его потомства» просто означал передачу имущества в собственность этого N. Ха-ха! Но с принятием в 1837-м закона о правах собственности ситуация изменилась.

– Только в том, что касается завещаний, – добавил Мерблес.

– Именно так. После 1837-го словом «потомки» стали обозначать отпрысков, как вы говорили, ад инфинитум – в завещаниях. В прочих документах оно по-прежнему не имело специального юридического значения. Ха-ха! Это понятно?

– Да, – кивнул Мерблес, – и в случае, если завещание не было составлено…

– Я как раз подошел к этому, – сказал Тоукингтон.