Текст книги "Прикосновение ЛаКлер (ЛП)"

Автор книги: Дори Лавелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Я кладу сумочку на колени и обнимаю ее, нуждаясь в чем-то, успокаивающем меня, ограждающем от дискомфорта.

– Спасибо, но я не голодна. – Я стараюсь не смотреть на еду, стараюсь не чувствовать запах бекона, яиц.

– Уверена?

– Я просто попью, – тянусь за стаканом апельсинового сока, стакан холодный под моими пальцами, когда я поднимаю его к своим губам.

Сосредоточиваюсь на стакане, чтобы не расплескать сок, поскольку мои руки дрожат. Я делаю глоток и снова опускаю его. – Чего ты хочешь от меня?

Он откидывается на спинку стула. – Во-первых, я хочу попросить у тебя прощения.

– За что именно, Деррик?

– Я не имел права преследовать тебя и появляться без предупреждения у твоей подруги. Я зашел слишком далеко.

– Ты прав, ты не имеешь права. – Я отпиваю еще сока, прохлада остужает гнев, разгорающийся внутри. – Мне бы хотелось, чтобы ты оставил меня в покое.

– Слушай, я подвел тебя. Я был ребенком и тем еще придурком. Но тот факт, что ты работаешь в "Мираже", подсказывает мне, что у тебя возникли какие-то проблемы и, хотя мы не друзья, я беспокоюсь о тебе.

– Беспокоишься обо мне? – Мои глаза стреляют пламенем в его сторону. – Внезапно ты начал беспокоиться обо мне?

– Да, беспокоюсь. – Он берет бежевую салфетку и размещает ее на своих коленях. Потом наливает себе кофе. Сквозь пар, поднимающийся от чашки, я смотрю на его лицо. Там нет ни капли раскаяния. – Почему в это так трудно поверить? – спрашивает он.

– Ты такой мудак. Думаешь, я могу закрыть глаза и притвориться, что прошлого никогда не было?

Он опускает чашку и тянется через стол к моим рукам, но я отдергиваю их прочь, чуть не опрокинув апельсиновый сок. – Не смей прикасаться ко мне!

– Я понятия не имел, что причинил тебе такую боль. – Он потирает затылок. – Как бы то ни было, я действительно сожалею. Знаю, что слишком поздно для этого, но я на самом деле надеялся, что ты все еще сможешь принять мои извинения и позволишь загладить мне вину перед тобой.

– Я не знаю, что ты можешь сделать, чтобы загладить свою вину передо мной. Слишком много всего произошло. – Я отодвигаю стул и поднимаюсь на ноги. – Извини, не могу смотреть на тебя. Это слишком больно.

Я моргаю, смахивая непрошенные слезы, затуманивающие глаза. Мне не хочется, чтобы он увидел мою боль.

– Я больше никогда не хочу видеть тебя. Если ты посмеешь преследовать меня снова, то обращусь в полицию, – отхожу от стола и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Мне известно, что у тебя финансовые проблемы. – Он делает паузу, чтобы его слова впитались. – Ты в долгах.

Я медленно оборачиваюсь, в груди горит огонь. – Теперь ты лезешь в мои дела? Ты так полон дерьма. – У меня повышается температура, когда я представляю, как он выискивает, чтобы узнать личную информацию обо мне.

– Ты не разговаривала со мной, поэтому мне пришлось самому выяснить, что происходит. – Он откидывается на спинку стула. – Я хочу помочь. Позволь мне погасить весь твой долг.

Как бы мне не хотелось выскочить из ресторана, я не смогла пошевелиться. Так что я стояла там, застывшая, с мурашками, бегающими по коже на руках.

– Ты... Ты хочешь заплатить...

– Это меньшее, что я могу сделать. Пожалуйста, подойди и сядь... Поговори со мной.

Я делаю, как он говорит только потому, что мои ноги не позволят мне стоять дольше, и я слишком шокирована его предложением, чтобы даже сделать что-то столь простое, как ходьба.

– Кто дал тебе право влезать в мои дела? – Я должна быть рада. Благодарна за то, что он хочет помочь. Благодарна за то, что мне больше не придется делать то, чем я не горжусь, чтобы расплатиться с долгами и накопить на колледж. Но в то же время, он вторгся в мою личную жизнь. Он открыл в нее дверь и вошел так, словно владеет ею.

– Тебе нужна помощь. У меня есть деньги, и я был бы рад потратить их на тебя. – Его глаза смягчаются, когда он снова тянется к моей руке. Тепло его рук просачивается сквозь мою кожу, и я хочу отстраниться, но не могу. Я застыла. Я не уверена, что чувствую в этот момент. Одновременно ярость и облегчение. Я наклоняюсь вперед и кладу голову на стол закрывая глаза. Он кладет руку на мой затылок, и я поднимаю лицо, заглушая рыдания.

– Почему ты это делаешь? Почему сейчас? – шепчу я.

– Мне трудно представить, что ты продаешь свое тело за деньги. Ты, должно быть, через многое прошла.

– Что ты знаешь о моей жизни? Что ты знаешь о том, через что я прошла?

– Не так много, должен признаться. Прости, Брук.

Я качаю головой.

– Почему я должна принять твои деньги?

– Ты бы предпочла потонуть в долгах, чем принять мою помощь? – Он тянется к своему телефону. – Я знаю, что было неправильно лезть в твои дела, но…

– Черт возьми, это не твое дело. – Я сжимаю руки, ногти впиваются в ладони. – Знаешь что? Отлично. Я возьму твои деньги, но я хочу вернуть тебе все до последнего пенни.

– Я не хочу, чтобы ты мне возвращала деньги. Это подарок. Я предлагаю тебе свою помощь, ничего не ожидая взамен. – Звонит его телефон. Он смотрит на него, но не принимает вызов. – Я ничего у тебя не прошу. Я могу перевести деньги на твой счет к завтрашнему утру. После сегодняшнего дня тебе даже не придется снова видеть меня. Но, пообещай мне, никогда не возвращаться больше в "Мираж". Начни все сначала. Есть так много вещей, которые ты все еще можешь сделать в своей жизни.

– Я многое хотела сделать в своей жизни, но у меня не было и шанса, потому что мне пришлось сосредоточиться на выживании. Если я решу вернуться в "Мираж", это будет мой выбор. И я все тебе верну. Меня не волнует, сколько времени это займет. Я отказываюсь быть в долгу перед тобой. Ты никогда не хотел быть частью нашей жизни, и я не понимаю, почему это должно измениться сейчас. – Я смахиваю слезы, разозлившись на них за то, что раскрываю свою слабость. – Я нуждалась в тебе. – Я давлюсь словами. – Он нуждался в тебе.

Между его бровями появляется складка. – О чем ты говоришь? Кто нуждался во мне?

– Эрик, вот кто. Он нуждался в тебе, а тебя не было. Ты решил не быть с нами тогда. Так почему ты здесь сейчас? Неужели твоя вина слишком тяжела, чтобы ее вынести?

– Кто, блять, такой Эрик? – Его телефон снова звонит, и он нажимает кнопку, чтобы тот замолчал, глаза наполняются вопросами. – Что происходит?

Я облизываю губы. Конечно, он не знает имени Эрика, потому что я никогда не говорила ему.

– Эрик... наш сын. – Я сжимаю губы. – Имя, которое очень созвучно и напоминало мне о...

– Деррик. – Телефон выпадает из его руки и бьется с грохотом о стол. Когда он говорит, его голос искажен. – Наш сын?

19. Деррик

– У меня есть сын? – Несколько маленьких слов, и моя голова, кажется, вот-вот взорвется. – Как такое может быть? Мы использовали презерватив. – Я вспоминаю о том дне, когда мы занимались сексом, и ищу подсказку, как она могла забеременеть, но я не припоминаю, что презерватив порвался. Мог ли я надеть его неправильно? Возможно, производственный брак?

Она сужает глаза, замешательство затмевает ее черты.

– Я не знаю ответа на этот вопрос. Все, что я знаю, это то, что я забеременела, а ты... – она жует свою нижнюю губу. – Ты был моим первым парнем, с которым я переспала.

Ее откровение толкает меня прямо на американские горки эмоций, и я с силой ударяюсь о землю.

– Мне так жаль... Я понятия не имел. – Теперь я чувствую себя еще большим хером, который трахнул ее и ушел.

Она наклоняется вперед на стуле, ее глаза темнеют.

– В какую игру ты играешь, Деррик?

Я поднимаюсь на ноги, поставив руки на стол.

– Разве не я должен задать тебе этот вопрос? – Охваченный яростью и растерянностью, я отступаю, пока моя спина не соприкасается с металлическими перилами террасы. Мои руки так крепко сжимают перила, что кровь отхлынула из суставов.

Глаза Брук расширяются одновременно с тем, как ее щеки заливаются цветом. Бусинки слез дрожат на ее веках. – Я не понимаю.

– Нас таких двое, – резко говорю я.

– Ты знал об Эрике. – Она качает головой. – Какого черта ты притворяешься, что не знаешь? – Боль и замешательство в ее глазах и словах заставляют меня задуматься, но я бросаюсь вперед в своем гневе, видя лишь красный. Я снова двигаюсь вперед, хватаюсь за край стола.

– Откуда мне было знать? Ты ни слова не сказала. Ты ушла, помнишь? Ты исчезла из высшей "Магнолии", не сказав ни слова. Так скажи мне, как именно я должен был узнать о беременности?

Она поднимается на ноги, но снова опускается на стул, двигая руками вверх и вниз по своим плечам, растирая прочь мурашки.

– Я говорила тебе. – Ее шепот надламывается. – Я говорила тебе, Деррик. – Возможно, она думает, что если она повторит это достаточно много раз, я поверю в это. Единственное, что это сделает, это выбесит меня еще больше.

Я с силой выдвигаю свой стул и врезаюсь в него. Я хватаю чашку, наполняю ее кофе и сливаю его, пока он еще слишком горячий. Если бы только кофеин мог избавить от головной боли, вспыхнувшей в висках.

– Повтори это. Повтори то, что ты только что сказала. – Я наклоняюсь вперед, едва видя ее сквозь внезапный туман в моем зрении.

– Я сказала, что говорила тебе, а ты не захотел принимать участие. Ты сказал, что у тебя другие планы на свою жизнь, что ты не готов стать отцом. – Она хватает салфетку и высмаркивается, после чего сминает ее в руке, крепко сжимая.

Я провожу рукой по своим губам. – Это просто смешно. Как я мог сказать тебе эти слова, когда мы не разговаривали с тех пор...

– Ты сказал это в письме. – Она засовывает руку в сумку и достает прозрачный пакет с порванными бумагами внутри. Узел в верхней части удерживает все содержимое.

Она бросает пластиковый пакет на стол и указывает на него дрожащим пальцем. – Вот, твои слова.

Мой телефон звонит, когда я тянусь за пакетом. Чертыхаясь себе под нос, я поднимаю трубку. – Что?

– Эй, Деррик, это я, Брайант. Какого хрена, ты не отвечаешь на звонки? Я пытался связаться с тобой все утро. – Голос Брайанта звучит напряженно на другом конце.

– Сейчас не лучшее время. – Я стискиваю зубы. – У меня есть своя жизнь на случай, если ты не заметил.

– Нажми на паузу. Лэнс нуждается в тебе. Он нуждается в нас.

Я снова поднимаюсь и иду к перилам. Мои глаза фокусируются на брызгах фонтана ниже. – Что с ним?

– Он в больнице. У него была передозировка обезболивающим.

Моя рука сжимает перила, когда кровь сходит с моего лица. – Он в порядке? – Мой голос громыхает внутри глотки.

– Он стабилен, но в течение следующих нескольких дней он будет находиться в больнице для наблюдения. Я думаю, что мы все должны изменить свои планы и поехать в Кабо раньше, чем планировалось.

– Ты думаешь, что это было сделано намеренно?

– Он говорит, что нет, но кто, черт возьми, знает? Такислучилось. Теперь мы должны пройти через это, как семья.

– Согласен. – Я мгновение смотрю на Брук, прежде чем снова отвернуться. – Мне пора идти. Где ты?

– На Гавайях. Но мы немедленно выезжаем.

Я зажимаю переносицу. – Думаешь, он будет в порядке, пока мы не доберемся туда?

– Джиа наблюдает за ним, как ястреб. Я также побеседовал с врачами. Он в хороших руках.

– Это хорошо. Я скоро выезжаю.

Как только мы заканчиваем разговор, я звоню пилоту реактивного самолета принадлежащего ЛаКлерам. – Готовь самолет. Мы летим в Мексику. Должны быть в воздухе в течение часа.

После разговора я возвращаю свое внимание к Брук. Я до сих пор потрясен ее новостями.

– Мой брат Лэнс находится в больнице в Мексике. Мне нужно к нему.

– Жаль это слышать, – Стальные кинжалы исчезли из ее голоса. – Отправляйся и будь со своим братом. В любом случае, нам больше не о чем говорить.

– Это не так. – Я наливаю себе еще кофе и выпиваю. – Мой водитель отвезет тебя к себе. Упакуй сумку, забери моего сына, и мы продолжим этот разговор в самолете.

– Это невозможно. У меня есть...

– Мне плевать, что ты должна сделать. Сделай это. Мне кажется, я заслужил. Если это работа, о которой ты беспокоишься, я заплачу тебе за твое время.

– Как ты не поймешь? Я не могу поехать с тобой в Мексику. – Она откидывает плечи. – Я не буду отказываться от своей жизни, потому что этого требует Деррик ЛаКлер.

– Я выплачу твои доли. Тебе больше не нужна эта работа.

– Я сама это решу. – Она проводит рукой по волосам. – Ты не можешь говорить мне, что делать.

– Отлично. – Раздражение обжигает мне горло. – Садись со мной в самолет... ты и мой сын... а как только мы доберемся до Мексики, ты можешь либо остаться в Кабо, либо пилот вернет тебя сюда. Если ты этого захочешь. – Я сжимаю челюсти так сильно, что они болят. – Этот разговор произойдет, хочешь ты этого или нет. Обязательно приведи моего ребенка. – Прежде чем я снова начинаю говорить, я обвожу языком рот, чтобы устранить сухость. – Мне также нужна подробная информация твоего счета.

К моему удивлению, она кивает и отодвигает свой стул.

– Один из моих водителей ждет тебя возле ресторана. Увидимся у самолета через полчаса.

Брук ни слова не говорит, пока уходит без оглядки. Наблюдая за ней, как она скрывается в ресторане, я звоню Брюсу, чтобы дать ему инструкции.

Мой взгляд падает на пластиковый пакет с порванными бумагами. Как будто в замедленной съемке, я поднимаю его со стола, возвышая на уровне глаз, изучаю его содержимое, не открывая.

Не имея времени заниматься этим прямо сейчас, я заталкиваю его в карман и выбегаю из ресторана в подземный гараж, где я припарковал свой "Мерседес" Е-класса три месяца назад.

Когда я еду по городу, слова Брук снова и снова звучат в моих ушах. Эрик. Эрик. Эрик. У меня есть сын, и его зовут Эрик, и я только сейчас узнаю об этом?

Один день страсти сделал меня отцом, а я ничего не знал. Я чувствую себя оскорбленным и преданным, но в то же время все мое сердце согревается тем, чего я никогда не испытывал прежде. Что-то теплое, утешительное.

Я никогда не планировал заводить детей, по крайней мере какое-то время. Ради Бога, мне всего лишь двадцать четыре года. Но, как ни странно, я не реагирую так, как думал буду реагировать в подобной ситуации. Страх – это последнее, о чем я думаю.

20. Брук

Я захожу в свою квартиру, хлопаю дверью и прислоняюсь к ней, прежде чем падаю на пол, обхватив свою голову руками. Водитель Деррика ждет внизу. У нас не так много времени, но мне необходимо побыть наедине с собой.

Как Деррик мог притворяться, что не знал об Эрике после всех писем, которые я послала и после его ответа? Он единственный, кто играет в игры, и думает, что это я виновата.

Все еще дрожа на полу, я достаю телефон и звоню Эллисон. В нескольких словах объясняю, что произошло.

Она не сразу отвечает. В тишине тоненький голосочек Леона спрашивает, грустит ли мама. – Брук, а вдруг он говорит правду? Что если он действительно не знает?

– Что, если он действительно не знает о чем?

– Что, если он не знает об Эрике?

– Это невозможно. Ты знаешь, что я не лгу. Я имею в виду, ты видела письмо, которое он написал. – Комок разочарование закрадывается в моей груди. – Это он лжет.

– Дорогая, судя по твоим словам, кажется, он действительно сильно разозлился. Если он так зол, возможно, есть какое-то другое объяснение.

Я массирую лоб кончиками пальцев. – Я не понимаю, какие еще могут быть объяснения. Он дал понять, что не хочет Эрика. – Мои зубы вонзаются в мою губу так сильно, что начинает пульсировать, словно мой пульс.

– Успокойся, милая. – Эллисон делает паузу. – Что он хочет, чтобы ты сейчас сделала?

– Похоже, его брат находится в больнице в Мексике. Он хочет, чтобы я полетела с ним туда.

– Зачем?

– Видимо, чтобы закончить наш разговор. Телефон зазвонил во время нашей беседы.

– Значит, он хочет, чтобы ты сопровождала его? – Она прочищает свое горло. – Как долго?

Я поднимаю плечи и позволяю им упасть. – Он не сказал. Сказал, если я решу, что не хочу оставаться в Мексике, как только мы приземлимся, он сойдет с самолета, а его пилот отвезет меня в Бостон.

– Возможно, ты не захочешь это услышать, но я думаю, тебе следует слетать.

– Но я обещала присмотреть за Леоном.

– Тебе не нужно. Я решила взять отгул до конца недели. Я уже позвонила в школу.

– Как он себя чувствует?

– Говорит, что чувствует себя немного лучше. По крайней мере, лихорадка прошла уже.

– Я рада это слышать. – Я прикусываю свои суставы. – Я до сих пор не уверена во всем что касается Мексики. Ты действительно думаешь, что я должна поехать?

– Я думаю, да. Делай, как он говорит, по крайней мере, пока он не погасит твои долги. И не чувствуй вины за то, что берешь его деньги. Он задолжал тебе кучу времени. С погашением долгов ты сможешь больше сэкономить на свое обучение.

– Хорошо, я поеду. Но я не останусь с ним в Кабо.

– Делай так, как подсказывает тебе твое сердце. Давай поговорим, когда ты вернешься.

Я собираю документы и собираюсь покинуть комнату, когда замечаю один из своих рабочих бюстгальтеров, висящий на спинке стула. Я достаю свой телефон из сумочки и звоню Гектору.

– Привет, Брук. Ты не заболела? Твой голос странный.

– Нет, нет, я в порядке.

– Потрясающе. Так почему ты звонишь? Ты должна отдыхать своим прелестным сном, чтобы быть отдохнувшей для сегодняшнего вечера.

Я тяжело сглатываю. – Извини, Гектор. Но я звоню, чтобы сообщить, что я не вернусь. Я ухожу.

– Что значит ты уходишь? Ты не можешь просто уйти.

– Да, я могу. И я только что это сделала. Извини, но ты знаешь, что единственная причина, по которой я хотела работать на тебя, была в том, что я была в отчаянии.

– Да, что изменилось?

– Мое финансовое положение изменилось.

– Ты шутишь, да? Ты не можешь так поступить со мной. У меня несколько заказов на тебя сегодня вечером в белой комнате.

– Пусть другая девушка займет мое место. – Я вздыхаю. – Я должна идти. Я позвоню тебе через несколько часов, чтобы объясниться. Мне действительно очень жаль.

Раздается дверной звонок, и я выбегаю из квартиры, репетируя, как я буду объяснять Дерреку отсутствие Эрика.

– Извините, что так долго, – говорю я, проскальзывая на пассажирское сиденье. – Мне нужно было позаботиться о некоторых вещах.

– Все хорошо. – Глаза водителя смотрят на мои руки. – Вы не берете сумку?

– Нет – Я смотрю в окно. – Я не собираюсь задерживаться в Мексике.

– Ладно. Тогда поехали. – Он поворачивает ключ в замке зажигания.

Аэродром находится всего в десяти минутах от моей квартиры.

Самолет белый и плавный, с логотипом "ЛаКлер" на хвосте.

Приступ головокружения пронзает меня, когда я поднимаюсь по ступенькам. Моя жизнь скоро изменится. Если он сдержит свое обещание, к концу дня я буду свободна от долгов. От мысли стать финансово свободной у меня кружится голова. Я бы смогла полностью сосредоточиться на накоплении денег для оплаты учебы без долгов, поглощающих большую часть моего дохода.

Интерьер самолета напоминает роскошную, просторную гостиную, которая намного больше моей маленькой квартиры.

– Я рад, что ты решила приехать. – Тон Деррика ровный, сухой. Он указывает на кожаное сидение. – Присаживайся. – Он смотрит на мои руки, также как и его водитель. – Ты не останешься в Мексике, да? – Темная туча проходит через его черты. – Где мой сын?

– Он не придет. И да, я не останусь в Мексике. Я здесь только для того, чтобы рассказать тебе все, что ты хочешь услышать. Я хочу, чтобы твой пилот вернул меня обратно.

– Когда я вернусь из Мексики, то хочу увидеть его. – Звонит телефон, и он поднимает трубку.

Со вздохом облегчения я расслабляюсь в кожаном кресле.

Мы больше не разговариваем, пока самолет поднимается в небо. Деррик довольно долго беседует по телефону с братом. Когда заканчивает, он предлагает мне стакан лимонада. Я принимаю у него стакан, осматривая его лицо на наличие признаков вины. Я вижу только грусть.

– Ты должна была привести его. – Он провел рукой по одной стороне своего лица. – Я хотел увидеть его. Разве тебе не кажется, что ты достаточно долго скрывала его от меня?

– Во-первых, объясни мне, почему ты вообще не хотел иметь с ним ничего общего в начале.

– Как я уже говорил, я понятия не имел, что ты беременна.

– Доказательство того, что я говорю правду, находится в пакете, который я оставила тебе. – Кажется, мне не стоило разрывать письмо.

Он копается в кармане и вытаскивает пакет, заполненный кусочками его письма. – Это мне ни о чем не говорит. Расскажи мне правду. Я хочу услышать ее от тебя.

– Когда я узнала о беременности, то пыталась поговорить с тобой в школе, но ты был явно больше не заинтересован во мне после того, как получил то, что хотел. Итак, я оставила тебя в покое. Мне пришлось бросить школу за год до выпуска, потому что моя жизнь изменилась. – Я часто задышала, чтобы обрести контроль. – Через несколько дней после того, как уехала, мне стало плохо от того, что я не так уж сильно старалась поговорить с тобой. Я подумала, что ты захочешь знать. Поэтому, я нашла адрес одного из ваших семейных предприятий в Интернете и отправила тебе письмо.

– И ты говоришь, что я ответил на письмо?

Я киваю.

– Ты ответил. И дал понять, что это моя проблема.

– Какого черта мне это делать? Ты думаешь, что я какой-то монстр или типа того? – Все его лицо искажено от ярости.

– именно так я думала в то время. Мне было больно, и я злилась, но мне пришлось смириться с этим и взять себя в руки ради ребенка, которого я произвела на свет.

– Давай проясним одну вещь, Брук. – Он размещает руки на подлокотники своего кресла. – Я никогда не получал от тебя письма.

– Тогда что это? – Я указываю на пакет рядом с ним. – Почему бы тебе взять и не собрать это письмо вместе, прочитай его. После этого, скажи мне, если я лгунья.

– Для начала ответь мне на один вопрос. – Он наклонил голову в сторону, сузив глаза. – Где, черт возьми, мой сын? Почему он не здесь?

– Потому что он не может быть здесь. – Я засовываю руку в свою сумочку и вытаскиваю рамку для фотографий, на мгновение смотрю на нее и передаю ему.

– Что это?

Его вопрос звучит как нож для моего сердца. – Это фото его УЗИ.

Он смотрит на меня, его губы сжаты в тонкую линию. – Пожалуйста, скажи мне, что ты не отдала его на усыновление.

Я крепко закрываю глаза. – Нет, Деррик. Я не отдала. Эрик мертв. Он был мертворожденным. – Я опускаю взгляд на фото в рамке. – Это все, что у меня осталось от него. Это и воспоминания о том, как он рос внутри меня.

– Нет. – Глаза Деррика расширяются. – Он умер?

21. Деррик

В душераздирающей тишине я наблюдаю, как Брук резко падает вперед, обхватывая руками живот, когда ее ломает. Я должен пойти к ней, сделать что-нибудь, чтобы она почувствовала себя лучше. Она потеряла ребенка. Я потерял ребенка. Мы потеряли ребенка.

Как такое возможно, что в одно мгновение я узнаю, что являюсь отцом, а в следующее – что мой сын мертв? Я только подумал, что быть отцом не так уж и плохо. На пути к аэродрому я представлял, каково это будет впервые встретиться с моим мальчиком. Я был спокоен, даже рад. Теперь все кончено. Если я чувствую такую сильную боль из-за ребенка, с которым никогда не встречался, как она должна себя чувствовать? Она носила его девять месяцев.

Чувствуя себя, словно пробираюсь сквозь воду, я поднимаюсь со своего места и встаю рядом с ней. Я сомневаюсь долю секунды, прежде чем положить руку на ее голову. Она немного поднимает голову, а затем снова опускает. Я наклоняюсь рядом с ней. Мне необходимо увидеть ее глаза, боль прожигает меня насквозь.

– Пожалуйста, прошу, посмотри на меня.

Ее глаза окрашены красным, когда ее взгляд встречается с моим. – Ты действительно не знал о...

Я кладу руку под ее подбородок. Ее слезы текут по моей ладони. – Клянусь Богом, Брук. Я понятия не имел.

– Но... письмо, – Ее губы дрожат.

Я смотрю на маленький пакет. – Я не знаю, кто это написал, но это был не я. – Я делаю мысленную заметку докопаться до сути позже.

– Ты действительно не знал? – Мрачная туча негодования, которая портила ее глаза, когда она застала меня в ожидании у ее порога, рассеивается. Из всех девушек, которых я встречал, у нее самые красивые глаза. Несмотря на то, что я никогда не хотел, чтобы воспоминания о ней оставались со мной после того момента, что мы провели вместе, образ теплого, медного оттенка ее глаз по-прежнему сохраняется во мне.

Должно быть, она носила контактные линзы в "Мираже", потому что, возвращаясь назад, вспоминаю: глаза, смотрящие на меня, были ярко-синего цвета с зеленоватым оттенком. Если бы она показала мне свои настоящие глаза, я бы сразу узнал ее. Я бы вспомнил. Когда она смотрит на меня сейчас, красота ее глаз тонет в боли.

Она уже не та сильная женщина, которая сказала мне отвалить. Она снова стала девочкой, которую я знал тогда. Мое сердце сжимается при мысли о том, как я обращался с ней. Возможно, я и не отвернулся бы от нее с ребенком, но я использовал ее. Я взял то, что хотел, и двинулся дальше, не думая о ее чувствах.

Я кладу ладони на ее щеки. – Мне жаль. – Мой голос низкий и измученный. – Я был глупым ребенком в старшей школе. Я относился к девушкам, как к дерьму. Я видел их только как кусок задницы. – Отвращение проходит сквозь меня. Отвращение за секс с проститутками, большинство из которых прошли через ад и занялись проституцией от отчаяния. Я всегда платил им хорошо, но до сих пор я их видел в качестве объектов, предназначенных только для удовлетворения моих потребностей.

– Пожалуйста, прости меня. – Я приглаживаю назад ее волосы. – Прости меня за все. – Лэнс был прав. Брук – моя слабость, она заставляет меня остановиться и посмотреть на себя под увеличительным стеклом, не обнаруживая там ничего, что мне нравится. – Пожалуйста, пообещай мне, что ты не вернешься в "Мираж".

Она выдает мне расплывчатую улыбку.

– Мне не нужно. Если ты по-прежнему собираешься выплатить мои долги.

– Я держу свои обещания. – Чувствуя себя тяжелее, чем когда-либо прежде, я сажусь рядом с ней на диван. Я больше не прикасаюсь к ней, но я все еще чувствую связь между нами, которая превосходит физический контакт. Наш сын может быть мертв, но он оставил что-то после себя. Он связал нас вместе.

Я не смею думать о том, куда мы двинемся дальше, но я начинаю понимать, что желания моего сознания и подсознания не совпадают. Я кладу руки на колени, откидываю голову назад и закрываю глаза.

– Пожалуйста, расскажи мне все. – Мой голос хрипит.

Она подвигается ко мне и не сразу отвечает. Когда она начинает, ее слова выходят обрывками. – Что... что ты хочешь узнать?

– Начни с того дня, когда он родился.

– Он родился в женском приюте.

– Приюте? – Мои глаза распахиваются. Я поворачиваюсь к ней лицом. Прежде чем мысли одолеют, я тянусь к ее руке. Это здорово и немного по-моему. – Мне так жаль.

Она роняет голову. Пряди волос висят перед ее лицом, покачиваясь, когда она вдыхает и выдыхает. – Когда мой отчим узнал, что я беременна, он выгнал меня. Мне некуда было идти. Я некоторое время оставалась в приюте для бездомных. Там я встретила женщину, которая отвела меня в приют для беременных. Она взяла меня под свое крыло.

Ее слова, ее боль ударили меня так сильно, что я сжал руки в кулаки. Обычно я горжусь тем, что я бесстрашный и сильный, но я никогда не чувствовал себя настолько слабым, как сейчас. Слабый и разъяренный, что мне не дали возможности облегчить ее груз, груз, который она должна была нести из-за того, что я сделал с ней. – Как долго ты оставалась в приюте?

– Пока Эрик не родился. Я имею в виду, когда он... – Она моргает несколько раз. – После того, как родился мертвый, я потеряла его. Я находилась в темной дыре. Я хотела, чтобы боль ушла.

– Что ты сделала?

– Я приняла болеутоляющее. Я думала... Думала, что мне станет лучше. Мне стало только хуже, и я стала зависимой...

– Боже. – Сжав зубы, я ударил кулаком по бедру. Я тянусь к ней, крепко прижимая к себе. Мои глаза снова накаляются. – Остановись. Если это причиняет слишком много боли, ты можешь остановиться.

– Я не хочу... Я не хочу останавливаться. – Она подтягивает свои ноги на диван, обхватывает их, подбородком опираясь на колени. – Это немного помогает. – Она делает паузу, прежде чем снова говорит. – Все стало настолько плохо, что меня выгнали из приюта. На улицах я была совершенно одна, а из-за депрессии мне было трудно удержаться на работе. Каждый раз, когда я думала о своем ребенке, мой мир погружался во тьму.

Я задерживаю дыхание, когда беру фотографию в рамке с дивана и крепко сжимаю ее. Огонь горит в моих глазах, когда я ухожу без слов.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

Я не отвечаю, потому что камень в моем горле блокирует слова. Я продолжаю идти, пока не оказываюсь запертым в ванной комнате, окруженный дорогой древесиной, мрамором и тканями, чувствуя себя дерьмом. Все еще сжимая фотографию УЗИ, я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к стене. Я даю себе разрешение заплакать.

Я позволяю себе десять минут одиночества, представляя, какую боль пришлось пережить Брук. Пытка, которую я чувствую, даже близко не соответствуют тому, что она, должно быть, ощущала. Вот почему я беру себя в руки и выхожу из ванной комнаты. Она нуждается во мне сейчас. Я не был там, когда она нуждалась во мне больше всего, но сейчас я здесь.

Я нахожу ее смотрящей в маленькое окошко самолета. На несколько секунд я замираю, разглядывая ее. Несмотря на то, что она пережила, она еще красивее, чем была в школе. Я представляю, как она сидит там с ребенком на руках. Невидимый нож врезается в мои кишки и выворачивает их.

Я не думаю, когда пересекаю пространство, между нами, ставя ее на ноги. Мой рот ищет ее. У нее вкус слез и душевной боли. Единственная мысль, которая проскальзывает в моей голове, когда я опускаю ее на удобный диван и снимаю с нее одежду, состоит в том, что больше всего на свете я хочу стереть ее боль, даже на мгновение, чтобы заставить ее почувствовать себя лучше, единственным способом, на который способен прямо сейчас.

Я не помню многого из того, что происходит между снятием нашей одежды и тем, что я хороню себя в ней. Но когда я скольжу в нее, наши лбы прижаты друг к другу, наше дыхание накаляет друг другу лица, мои руки вокруг ее упругой задницы, удерживают ее вместе, одна мысль капает мне в голову. Я никогда не был тем, кто пустит корни, но она ощущается такой родной, словно я дома. И впервые в жизни я занимаюсь любовью, а не просто трахаюсь.

В момент нашей общей боли, я нашел то, что даже не знал, что искал. Нужда, которая раньше посылала меня во все уголки мира, заставляла меня идти на всевозможные опасности. То, что заставляло меня прыгать с самолетов, ходить по углям, заниматься серфингом у спящих вулканов и убегать от быков. Это не что-то в конце концов. Это кто-то. Это Брук.

Ощущение, что я сейчас испытываю, такое же, как и на американских горках. В ее руках я чувствую стремительный рост острых ощущений и страх перед спадом. В ее руках моя жажда приключений наконец-то погасла.