Текст книги "Несущие грозу"

Автор книги: Дональд Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава 3

Светило еще яркое осеннее солнце, было жарко, и я вспомнил, что оставил Хэппи в закрытой машине с выключенным двигателем, а значит, и кондиционером.

Я сказал:

– Одну минуту, я выпущу собаку.

– Мэтт...

– Потерпи, это не место для разговоров. Закрой машину и уйди с улицы, потому что этот поворот все обычно проходят, как бешеные.

Мы вошли в дом.

– Я долго тебя ждала, – сказала она.

– Понятно. Тогда тебе прямо по коридору, первый поворот налево. Полотенце для гостей на верхней полке. Солнце уже почти зашло. А вы как считаете, мэм? Насколько я припоминаю, вы пьете виски.

– У вас чудесная память, сэр.

Мадлен отпила из стакана, не отрывая от меня глаз.

– Мэтт...

– Мадлен?

– Почему ты меня преследуешь? Мы долго ходили вокруг да около, но она все-таки сказала, зачем пришла. Секунду я разглядывал ее.

– Как ты думаешь, скольких людей я послал, чтобы за тобой следить?

Она возмущенно глянула на меня, но ответила.

– Я насчитала четверых, мог бы прислать и побольше. Похоже, она по-настоящему рассердилась.

– Черт побери, я думала, все уже кончилось пять лет назад, когда меня выпустили, и я опять получила полное гражданство. Я уже не говорю о своей карьере или о тех годах, которые я провела в этой грязной федеральной тюрьме, но, черт побери, все было кончено, по крайней мере, я так думала. А потом, совсем недавно, я опять заметила, что какие-то придурки следят за мной, как раньше. Я как будто сразу вернулась в то ужасное время. Что тебе нужно от меня, Мэтт?

– Когда ты в первый раз заметила, что за тобой следят?

Она снова полоснула меня взглядом, но опять ответила на вопрос:

– Наверное, три или четыре недели назад. Даже не все из них мужчины. Они таскаются за мной уже давно. Денвер большой город, и только недавно я поняла, что слишком часто встречаюсь с одними и теми же людьми и вижу те же самые машины. Наверное, после пяти лет я начала забывать уроки, которым меня учили в вашей вонючей шпионской школе.

– Почему ты думаешь, что эти люди подчиняются мне?

Мадлен как будто не слышала вопроса, она глубоко вздохнула и снова напустилась на меня:

– У тебя что, вообще нет воображения, или ты не понимаешь, что чувствует человек, за которым постоянно следят? Но к черту мои чувства, разве ты не понимаешь, что, когда все мои досье вычищены, я не могу себе позволить быть под слежкой? В адвокатской конторе, где я сейчас работаю, ко мне очень хорошо относятся, но если они узнают, что кто-то висит у меня на хвосте... Это разрушит все, чего я добилась с тех пор, как переехала в Денвер. Никакая солидная фирма не может себе позволить нанять женщину, неважно виновна она или нет, если за ней таскается куча федеральных агентов.

– Мадлен, почему ты думаешь, что это федеральные агенты?

Она ответила не сразу, я потянулся и взял у нее с колен черную дамскую сумочку. Я уже заметил, что сумочка тяжелее, чем ей следовало бы быть. Заглянув внутрь, я увидел маленький револьвер тридцать восьмого калибра с четырехдюймовым стволом. Я закрыл сумочку и отдал ей.

Она запальчиво сказала:

– Все законно. Меня полностью восстановили в правах, включая право носить оружие. Я повторил свой вопрос:

– Почему ты думаешь, что это федеральные агенты, Мадлен? И откуда ты знаешь, что это я их послал?

– Раз они за мной ходят, значит, наверняка федеральные, – она усмехнулась. – Один из них сам мне сказал, Мэтт. Конечно, не по своей воле, но, в конце концов, она повела себя, как хорошая девочка, и все мне рассказала.

Я внимательно смотрел ей в лицо и видел, что она пытается подавить гнев.

– Понятно. Чем люди старше, тем жестче. Она прерывисто вздохнула:

– Налей мне еще, черт тебя возьми! Я взял ее стакан, наполнил и отдал ей. Она выпила и некоторое время сидела, глядя в стакан.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу.

– Мэтт, иди к черту.

– Пойдем, – я встал и взял ее за руку, чтобы помочь ей подняться с кресла. – Мы идем на задний двор через спальню.

Она начала было протестовать, но потом успокоилась, мы вышли из гостиной и мимо большой кровати пошли к стеклянным дверям, которые открывались во дворик позади дома. Хэппи, который проводил все свое время у ворот, – наверное, ему нравилось слушать, как по улице ездят машины, – прибежал встретить нас, как будто мы не виделись неделю. Вдоль забора у меня росли несколько розовых кустов. Мадлен шла за мной, стараясь не порвать чулки о ветки.

– Здесь, наверное, очень красиво, когда они цветут, – сказала она. – Я не знала, что ты садовник.

– Мне это досталось вместе с домом. Жалко было уничтожить кусты, старушка столько времени потратила на них... поэтому раз в неделю ко мне приходит садовник... о'кей. Видишь эту дырочку в заборе возле ворот? Посмотри в нее, а я скажу, что ты видишь.

– Ерунда какая-то, – сказала Мадлен, продираясь через кусты к дырке в заборе. – Ты мог бы мне просто сказать. – Но она поднялась на цыпочки и заглянула в дырку.

Я начал вещать тоном экскурсовода:

– Теперь вы смотрите на типичную улицу города Санта-Фе, мэм, с типичными домами, без тротуаров, без клумб и лужаек, и перед собой вы видите несколько припаркованных машин. Сейчас перед вами серая Хонда, припаркованная у следующих ворот на этой стороне. Вы видите ее сзади. Через дорогу стоит голубой Ауди, по крайней мере, они там были, когда мы зашли. А немного выше по улице, возможно, даже на другой стороне, но обязательно так, что из него прекрасно видны мои ворота, стоит старый коричневый "вольво", фургон. За рулем сидит темноволосая женщина. Я прав?

Мадлен помедлила.

– А, вот там? Да, ты прав. Я, правда, не уверена, что это женщина, но, по крайней мере, что-то очень знакомое.

– Они очень дисциплинированны, – сказал я. – Смена через каждые шесть часов. Девице до конца осталось несколько минут. Ровно в полдень ее сменит худой молодой парень в поношенных джинсах и с большой черной бородой. Он приедет на белом микроавтобусе-шевроле. Я засек его первым, поэтому называю его Приведешка номер один, дамочка это Приведешка номер три. В шесть часов вечера первого сменит четвертый, джентльмен южноамериканского типа, в галстуке или без галстука, в зависимости от настроения, который станет на вахту на маленьком красном спортивном Понтиаке. В полночь высокий белобрысый тип в ботинках, джинсах и ковбойской шляпе приедет на голубом пикапе форд, полноприводном, с кучей прожекторов на кабине, Приведешка номер два. По крайней мере, эти костюмы и эти колеса были у них вчера. Но иногда, чтоб замаскироваться, они меняются. Что теперь происходит?

Внезапно она подалась к забору.

– Фургон уезжает, но никакого... о, нет, вот подъезжает микроавтобус. Он паркуется ближе. Как ты и говорил, борода, как у Фиделя Кастро, – она вздохнула и повернулась ко мне. – Что ты хочешь этим сказать, Мэтт?

– Не следишь за модой, крошка. Сейчас все носят вторую тень, последний писк. Она резко сказала:

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что за тобой тоже следят? Ты думаешь, что я поверю этой ерунде? То, что ты знаешь их график по минутам, значит то, что они твои телохранители, защищают тебя от людей, над которыми ты издеваешься, как надо мной... О, черт!

Во время этой тирады она порвала чулок, слишком близко подойдя к розовому кусту.

Я сказал:

– Мадлен, прекрати играть.

Она некоторое время смотрела на меня, потом наклонилась, намочила палец слюной и прижала его к дырке на чулке. Я никогда не мог понять, зачем они это делают, неужели они думают, что слюна чудесным образом починит им порванный чулок? Она выпрямилась и посмотрела мне прямо в лицо. Поскольку она ничего не говорила, я продолжал:

– Крошка, это я, Мэтт. Не надо на меня так смотреть, я на твоей стороне.

Она жестко сказала:

– Перед моим судом тоже были люди, которые заявляли, что они на моей стороне, прекрасные, дружелюбные люди. Именно им я должна быть благодарна за то, что меня посадили. И теперь, скажем так, я не совсем доверяю тем, кто заявляет, что он на моей стороне. – Она глубоко вздохнула.

– Та девушка сказала, что они следят за мной по твоему указу.

Это было странно слышать, но сейчас было не время спорить. Я усмехнулся:

– Это просто значит, что ты недостаточно сильно била ее или недостаточно долго. Было бы интересно послушать, что она еще придумает. Неважно, кто что говорит, ты же не веришь на самом деле, что я послал кучу шпиков наблюдать за тобой и ничего тебе не сказал, правда, Мадлен?

Некоторое время мы молча смотрели друг другу в лицо. Я уже забыл, какой хорошенькой она была. Она отвела взгляд и облизала губы.

– Я должна быть уверена. Человек, которого я знала пять лет назад, был на моей стороне, но ты мог измениться.

– Обижаешь. Пойдем внутрь. Нет, не ты, меховая шуба, ты сиди здесь и делай вид, что ты свирепая сторожевая собака.

Я закрыл за нами стеклянные двери. Мадлен быстро причесалась и отдышалась, как будто она пробежала двадцать миль кросса. Мы помолчали. Она сказала, не глядя на меня:

– Ты так и не приехал, Мэтт.

Она облизала губы.

– Я думала, может быть, когда ты узнал, что я развелась...

Я откашлялся.

– Ты сама подцепила другого парня, помнишь? А я должен гоняться за дамочками, которые сами не знают, чего хотят. Если я был тебе нужен, то тебе достаточно было поднять трубку, ты сама знаешь.

Я думал, она будет оправдываться, но она глубоко вздохнула и сердито спросила:

– Ты так и собираешься тут торчать? Если ты такой толстокожий, что не понимаешь, что нужно пройти эти два метра до меня, то после того, как я проехала четыреста миль, чтобы тебя найти, эти два метра я тоже пройду.

Что она и сделала.

Глава 4

Мы провалялись в постели довольно долго, болтая о разной чепухе. Я сказал:

– Очень приятно делить постель с хорошенькой девушкой, тем более без трусиков, пить виски и говорить о любви, но вряд ли ты приехала за этим и вряд ли это поможет нам лучше разобраться в том, что происходит.

Я прислушался. Что-то происходило снаружи. Хэппи лаял, но не так, как обычно. Лабрадоры вообще редко лают, а он был слишком спокоен, даже для лабрадора. Он никогда не облаивал почтальона или полицейского, как остальные собаки. Но сейчас он лаял отрывисто, как будто чувствовал какую-то опасность. Потом раздался выстрел, наступила тишина. Я почувствовал приступ страха.

– Господи, какая-то сволочь застрелила мою собаку.

Я пинком распахнул дверь и нырнул в розовые кусты, желая старушке, у которой я купил дом и которая их посадила, всего, что можно в этом случае пожелать. В меня никто не выстрелил. Я продрался через кусты весь исцарапанный, готовый стрелять в любого, и пока живой. Хэппи стоял над чем-то возле ворот, виляя своим толстым желтым хвостом. По крайней мере, он был жив.

Я увидел, что нарушитель спокойствия была женщина, и Хэппи облизывал ее лицо. Похоже, ей это не очень нравилось. Услышав, что я подошел, она попыталась встать, и я увидел, что она невероятно бледна, а глаза расширенны от страха.

– Уберите его, – прошептала она. – Пожалуйста, уберите его.

Я увидел, что она поднимает маленький автоматический пистолет. Может быть, из-за страха она забыла, что он до сих пор у нее в руке, но дуло было направлено в мою сторону, а пистолет есть пистолет, и смерть от несчастного случая ничуть не лучше любой другой.

Ногой я выбил пистолет, а прикладом ружья ударил ее по голове. Ружье не выстрелило, я услышал только глухой звук удара приклада о череп женщины.

Глава 5

Я подобрал пистолет, проверил и увидел, что в семизарядной обойме не хватает двух патронов. Один выстрел я слышал, а второй патрон был в патроннике. Это был маленький испанский автоматический пистолет, который называется Лама, – точнее, полуавтоматический, если вам это интересно.

Я повернулся, чтобы осмотреть Хэппи. Он прыгал рядом и выглядел вполне счастливо. Наверняка он был уверен, что началась охота, но только не знал, куда бежать.

– Прекрати играть со своей чертовой собакой, эта женщина серьезно ранена.

Я похлопал Хэппи и оглянулся. Мадлен сидела на корточках возле незнакомки. На ней была только моя старая рубашка и туфли на высоком каблуке.

– Вовсе незачем было бить ее так сильно.

Я изумленно посмотрел на нее.

– Эта дамочка размахивала пистолетом, крошка. Если она еще дышит, то ей просто повезло. Она бы должна быть уже мертва.

Мадлен хотела что-то возразить, но потом отбросила назад волосы и рассмеялась.

– Извини, Мэтт. Я слишком долго жила с респектабельными людьми, где насилия не существует, а о смерти никто не думает, и если у тебя проблемы, то ты просто вызываешь полицейского, и он приходит вовремя и решает их за тебя.

Она посмотрела на лежащую женщину.

– Так что нам с ней делать, перерезать ей горло? Что-то тыкалось мне в ногу. Я сказал:

– Хэппи, перестань, я не могу сейчас с тобой играть.

– Он хочет дать тебе что-то, – сказала Мадлен. – Похоже на сумочку.

Я взял сумочку и открыл ее. Внутри был маленький бумажник, из хорошей кожи, несколько кредитных карточек и водительские права на имя Руфь Стефани Штейнер, 22 Батервуд Роуд, Санта-Фе, Нью-Мехико 87501.

Секунду это имя мне ничего не говорило. Я отдал вещи Мадлен, которая хотела посмотреть, и присел возле женщины, которая все еще была без сознания, стараясь повернуть ее так, чтобы увидеть лицо. Бледное и измазанное пылью лицо показалось мне незнакомым.

– Посмотри за ней, мне нужно позвонить, – сказал я.

– Ты знаешь, кто она, – это был не вопрос, а утверждение.

– Да, – сказал я. – Я расскажу тебе позже. Хотя я звонил по этому номеру несколько раз за последние месяцы, я его не помнил и нигде не записал, мне пришлось перерыть весь справочник. Трубку подняли сразу, ответил детский голос. Я попросил девочку позвать отца.

– Папсик, это тебя.

Я услышал, как кто-то спускается по лестнице и мужской голос говорит:

– Мама не любит, когда ты называешь меня папсиком. Уважай отца хоть немного, будь любезна.

– Да, папа.

Потом тот же голос сказал в трубку:

– Штейнер слушает.

Я сказал:

– Марк, это Мэтт. У меня тут кое-какие твои вещи. Пистолет Лама, маленький, тридцать восьмого калибра, без одного патрона. Как ты понимаешь, он пришел не сам. Я думаю, она стреляла в Хэппи, но промахнулась.

– О, черт! – потом Марк сказал:

– Руфь панически боится собак еще с тех пор, как они травили ее собаками, когда она убегала из... неважно. Я не знал, что она ушла, я думал, она спит. С ней все в порядке?

– Нет, мне пришлось стукнуть ее довольно сильно, чтобы разоружить. Хочешь я позвоню и вызову "скорую"?

– Черт возьми, амиго, не надо было!..

Я взъелся.

– Амиго, только потому, что я добрый, я не разрядил ей в голову твой пистолет. Во-первых, я спас ей жизнь. Я делаю тебе еще одно одолжение и звоню тебе, а не в полицию. Не будь неблагодарным. Так вызывать "скорую"?

Он помолчал и спросил:

– Что сказали в полиции?

– Я не звонил им. Я не думаю, что кто-нибудь сообщил о выстреле. Девятимиллиметровый патрон хлопает негромко, а соседские дети постоянно что-нибудь взрывают здесь.

Марк Штейнер откашлялся в трубку.

– Пожалуйста, не звоня никому, я сам обо всем позабочусь. Какой у тебя адрес? – я вспомнил, что был у него дома, но он никогда не приходил ко мне. Когда я сказал ему, куда ехать, Марк сказал:

– Жди меня, я сейчас буду... Мэтт.

– Да.

– Мне нужно связаться кое с кем. Может быть, они появятся раньше, чем я. Впусти их. Они позаботятся о ней. Я сказал:

– В последнее время тут происходят интересные вещи. Дай им какой-нибудь пароль, чтобы я знал, что они от тебя.

– Ладно. Пароль будет... "Ляпис". Он произносил это слово точно так же, как Мак. Надеюсь, что я ничем себя не выдал, когда сказал:

– "Ляпис" вполне подходит.

– Я выйду сразу же, как только позвоню. Спасибо.

– Я потом тебе скажу, есть за что или нет.

Я срочно позвонил в Вашингтон и оставил сообщение, что здесь становится весьма интересно и что я сообщу все в подробностях через час. А если нет, то пусть они начинают расследование. Потом я снова вернулся во двор. Мадлен сидела на ящике с мусором. Одной рукой она почесывала Хэппи за ухом, а другой держала свой револьвер.

– Как она?

Мадлен пожала плечами:

– Еще дышит. Может, занести ее внутрь?

– По-моему, человека в таком состоянии нельзя трогать без необходимости. Сейчас тепло и дождь пока не собирается. За ней скоро придут. Ты хотела знать, кто она такая, так вот, она – жена парня, которого зовут Марк Штейнер. Мы с ним ездим в стрелковый клуб. Не спрашивай у меня, что она здесь делает, я не знаю. А ты бы лучше накинула что-нибудь перед тем, как придет эта компания.

– Достань мой чемодан из мерседеса – там мои вещи. Ключи в моей сумочке, где-то в твоем любовном гнездышке.

– Могла бы сказать, что вещи в машине, до того, как я закрыл ворота.

Пока Мадлен одевалась, я накрыл Руфь Штейнер одеялом и, присев рядом с ней, поднял ей веки. Зрачки были нормального размера, это значило, что мозг не поврежден. Было видно, что возле левого уха набухает огромная гематома. Она начала дышать по-другому, а это значило, что она скоро начнет приходить в себя.

Я сказал:

– Все в порядке, миссис Штейнер, Марк сейчас придет.

Она болезненно повернула ко мне голову:

– Что случилось? О, уберите его. – Она со страхом смотрела куда-то мимо меня. Я сказал:

– Он вполне кроткий пес и не укусил никого ни разу в жизни, но если он вас беспокоит, я заведу его в дом. Пойдем, Хэппи.

Я поднялся и повел его в дом. Когда я вернулся, Руфь Штейнер сидела, прижимая обе руки к голове, и раскачивалась из стороны в сторону.

– Кроткий! Вы бы его видели, он тянулся к моему горлу. Если бы я не всунула сумочку ему между зубов, он бы меня загрыз!

Я засмеялся.

– Мэм, у вас был пистолет в одной руке и что-то новое и интересное в другой, правда? Хэппи подумал, что вы собираетесь выстрелить и бросить это что-то, чтобы он принес это обратно, как я учил его. Я стреляю холостыми и бросаю специальный мешок, но откуда же он знал, в чем разница. Вы выстрелили и ничего не бросили, поэтому он потерял терпение и прыгнул за тем, чем, как он думал, вы его дразнили. Ему вовсе неинтересно ваше горло, все, что ему было нужно, – это ваша сумочка. И на будущее, миссис Штейнер, если вы еще раз попытаетесь стрелять в мою собаку, то я попробую на вас другой конец моего ружья.

Она резко сказала:

– Теперь понятно! Для вас собака ценнее человеческого существа, учитывая то, как вы и ваши дружки обращаетесь с людьми!

Секунду я смотрел на нее.

– Какие дружки?

– Сами знаете какие! Один из них и сейчас сидит напротив вашего дома. Будьте вы прокляты, прокляты, все прокляты! Почему вы не оставите нас в покое? Вы заставляли жить нас в грязной пустыне, где ветер никогда не перестает дуть и вечно приходилось жевать песок. Но теперь я начинаю жалеть, что мы переехали в этот грязный, примитивный городишко!

Я сказал:

– Вы неправильно меня поняли, миссис Штейнер. Я не знаю, где вы жили раньше и почему вам пришлось оттуда уехать. А если кто-то из моих друзей припарковал машину возле вашего дома, то они мне об этом не рассказывали.

Она сердито рассмеялась.

– Это вы так говорите. Разве вы не знаете, что Марк просто обманулся в вас, когда вы завязали с ним знакомство в стрелковом клубе прошлым летом, а потом так беспомощно вели себя со своим ружьем, что он просто не мог не пригласить вас к себе домой и не починить его. Вы – плохой актер, и когда Марк понял, что за нами следят, стало очевидно, что это вы все организовали. Почему вы смеетесь?

– Не обращайте внимания, – сказал я. Конечно, я смеялся потому, что подозрение Марка Штейнера по отношению ко мне было то же, что я чувствовал по отношению к нему. К тому же, тут еще появилась Мадлен с ее подозрениями, и если Приведешки, кто бы они не были, пытались натравить нас друг на друга, то они в этом прекрасно преуспели. Я услышал, как возле ворот остановилась машина, взял маленький Лама и вышел во двор. Кем бы ни был Марк Штейнер, он не будет держать у себя дома плохой пистолет. Кто-то попытался открыть ворота, а потом начал стучать. Я подошел и перед тем, как открыть, спросил:

– Пароль?

Нетерпеливый мужской голос ответил:

– "Ляпис", черт бы тебя побрал! Открывай.

Глава 6

Первый, кто вошел, был одет в дорогие, специально вытертые джинсы, в короткую куртку из того же материала и темно-синий гольф. Я подумал, что это всего лишь маскировка, потому что через одежду проглядывал человек, который носит только костюмы-тройки. Джинсы были тщательно выглажены – никто из тех, кто живет на Западе, никогда не прикоснется к джинсам утюгом. Его выдавало все – и белые, ровные, отлично вычищенные зубы, и аккуратно подстриженные и уложенные светлые волосы, и сияющее, как будто только что выбритое, лицо.

Пистолет у гостя был в кобуре под правой рукой, наверняка девятимиллиметровый автоматический парабеллум.

– Где она? – сквозь зубы процедил он.

– Вон там, – сказал я, показав головой на женщину, которая сидела на земле и наблюдала. Это был смазливый парень, типичный американский мальчик из колледжа, который неплохо устроился в какой-нибудь государственной конторе. Не знаю почему, но с первых же секунд, как я его увидел, я понял, что он работает на Вашингтон. Как говорят, рыбак рыбака видит издалека.

– Штейнер сказал тебя зовут Хелм?

– Правильно. А вы кто?

Он помахал у меня перед носом каким-то удостоверением, но так быстро, что я не успел прочитать, что было выгравировано внутри на фоне золотого щита.

– Правительство США, – сказал он. – Нам сообщили, что это срочный случай, что женщина тяжело ранена, без сознания и что требуется госпитализация. На нее это не похоже. Если это какая-нибудь глупая шутка... Проверь ее, Майк.

Второй был ниже ростом, и его черные волосы были немного длиннее. На нем был спортивный костюм, но небольшая выпуклость под рукой говорила о том, что пистолет он носил там же, возможно, такого же калибра и марки. Он подошел к жене Штейнера и аккуратно осмотрел голову. Его напарник сказал мне:

– Дай пистолет.

Я посмотрел на холеную руку, которую он протянул за оружием. Не было никакой причины не отдать ему пистолет Руфи Штейнер, и в то же время, чего ради я должен был отдавать? В розницу пушка стоит где-то триста баксов. Он ошибся, думая, что пистолет мой, но в любом случае, это было не его оружие. Чего ради я должен дарить ему или кому-нибудь другому из правительства США три сотни баксов и не ждать за это никакой благодарности? Я сказал:

– Смелое заявление. У меня пистолет в руке, а твой в кобуре под мышкой. Как ты собираешься проводить конфискацию?

Он уставился на меня, шокированный моей наглостью. Как представитель правительства США он, конечно, не ожидал отказа.

Я продолжал:

– Вы пришли за женщиной, мистер, забирайте ее и выметайтесь!

– Послушай, ты! – Он замолчал, глядя мне за спину. Я услышал голос Мадлен:

– Мэтт, у нас гости?

Я ответил, не поворачивая головы:

– Федералес, мэм. По идее, они пришли за миссис Штейнер, но этот парень, похоже, готов спереть все, что плохо лежит. Сейчас он хочет пистолет, но наверняка ему понравится и мебель, а потом прощай и газовая печка, и раковина, и холодильник, и телевизор. Его зовут Эль Омбре Син Номбре[1]1
  Человек без имени (исп.).


[Закрыть], поскольку он очень скромный и как его зовут, не сказал, если у него вообще есть имя. Второй – более самостоятельный, его зовут Майк. Посмотри, пожалуйста, не нужно ему помочь?

Мадлен подошла к Майку и миссис Штейнер. Он прокашлялся, что значило, что она произвела на него впечатление, и сказал:

– Если вы поможете мне, мы доведем ее до машины, мисс...

Мадлен вытащила руку из сумочки, но было ясно, что там есть что-то тяжелое.

– Рустин, – сказала Мадлен. – Мадлен Рустин. А вы доктор?

– Мигель Ортиц, к вашим услугам, мисс Рустин. Нет, я не врач. Я, как они говорят, делаю мелкий ремонт, пока не вызовут настоящего врача.

– Как она?

– Сейчас трудно сказать, но она не потеряла много крови, так что беспокоиться не о чем. Я бы прописал ей постель, рентген, чтобы узнать, нет ли перелома черепа, и как можно больше спать. Давайте поднимем ее.

Пока они трое медленно и неуклюже шли к машине, я спросил парня, который все еще стоял передо мной:

– Что дальше, мистер Большая Шишка?

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, который он наверняка отрабатывал перед зеркалом.

– Ты это все уже забыл. Ты уже забыл пароль, который мы использовали. Это понятно?

– Это понятно, – сказал я. – И этого не будет. Только потому, что у тебя красивое удостоверение, которое я толком не прочитал. Ты возьмешь то, за чем пришел, а я забуду то, что мне захочется. Пока.

Он начал было что-то говорить, передумал, отвернулся и вышел, даже не извинившись перед Мадлен, с которой он столкнулся в воротах.

Через некоторое время мы услышали противный писк моего электронного дверного звонка. Жаль, что сейчас никто не вешает у своих дверей простых колокольчиков. Я сказал:

– На этот раз это должен быть Марк Штейнер. Может, он знает про Приведешек больше, чем мы.

Звонок снова нетерпеливо заверещал. Я засунул маленький испанский пистолет себе за пояс и вышел.

– Мэтт, впусти меня. Если нужен пароль, то вот – "Ляпис", хотя я за это буду гореть в аду.

Конечно, это был голос Марка Штейнера. Я отодвинул засов и отошел в сторону, пропуская его в калитку. Он вошел, оглянулся и, видя, что я стою спиной к забору с пистолетом в руке, криво улыбнулся.

– Я узнаю пистолет, – сказал он.

– Я его спас, – сказал я. – Один из этих молодчиков, которых ты прислал, хотел его присвоить. Насколько я знаю этих типов, ты бы больше его никогда не увидел. Вот, держи.

Он взял пистолет, проверил патронник и предохранитель, как это делает человек, который умеет обращаться с оружием.

– Интересно, почему пистолет назвали по имени вьючного животного в Южной Америке? – сказал он. Я не знал, что она его взяла, но только из этого она умеет стрелять более-менее прилично после того, как я немного подучил ее. Но ты не спросил, что с ней.

Я раздельно сказал:

– Меня не очень интересует здоровье тех, кто врывается в мою частную собственность с оружием в руках и желанием кого-нибудь прикончить.

Некоторое время мы смотрели друг другу в лицо. Потом он посмотрел на пистолет в своей руке и улыбнулся.

– Мэтт, ты – полный дурак, если разговариваешь со мной в таком тоне после того, как отдал мне пистолет.

Я покачал головой.

– Если бы у тебя не было оружия, я бы с тобой так не разговаривал. Мы ведь знаем, что негоже обижать друг друга словами, когда можно просто выстрелить. К тому же тебя хорошо видно от угла дома... Мисс Рустин, позвольте представить вам мистера Штейнера и наоборот.

Он оглянулся и рассмеялся, когда увидел, что Мадлен вышла из-за угла, держа в руке свой маленький револьвер. Штейнер проверил свой пистолет еще раз, расстегнул нижнюю пуговицу на рубашке, засунул пистолет за пояс, застегнулся и пошел знакомиться с дамой. Мадлен подала ему руку, прищуриваясь, как будто пыталась его узнать.

– Глупо звучит, но, может быть, мы встречались раньше?

Марк склонился над ее рукой.

– Если бы я не был счастливо женат, мисс Рустин, я бы обязательно придумал способ познакомиться с вами в более спокойной обстановке, но, я боюсь, не сегодня.

– Я была уверена... Не обращайте внимания. Как ваша жена?

Я пошел закрыть калитку. Когда я вернулся, Марк говорил:

– Сильное кровоизлияние, но перелома нет. Несколько дней она полежит в постели. Я спросил:

– Марк, ты завтракал?

Нет. Я как раз готовил кое-что для девочек, когда ты позвонил. Руфь лежала в своей комнате с головной болью. По крайней мере, я думал, что она там. Мадлен сказала:

– Я приготовлю что-нибудь. Что бы вы хотели, мистер Штейнер? Есть кофе, но, мне кажется, я видела пиво в холодильнике.

– Пиво, пожалуйста.

Когда она ушла на кухню, Марк посмотрел на меня.

– Приятная женщина. Но пистолет она держит так, как будто видит его не в первый раз.

– Не обращай на нее внимания. Давай поговорим о тебе.

– Мне нечего тебе сказать.

– Ерунда, – сказал я. – Ты имеешь в виду, что ты много мог бы мне рассказать, но тебе нельзя.

– Думай, как хочешь. – Он оглянулся, потому что вошла Мадлен с тарелкой и бутылкой в руке.

– Вам нужен стакан? – спросила она.

– Нет, спасибо, мисс Рустин.

– Называйте меня Мадлен. А как ты, Мэтт, хочешь еще кофе?

– Отличный сервис, – сказал я и посмотрел на Марка Штейнера. – Если ты мне ничего не можешь рассказать, зачем ты здесь сидишь?

– Официально я здесь передать тебе, что никто тебе ничего не скажет, и чтобы ты даже не пытался вынюхивать это сам.

– А не официально?

– Я здесь, чтобы дать тебе в нос за то, что ты стукнул мою жену.

– И как твои дружки собираются не дать мне вынюхивать, если мне это нравится?

– Они выяснили, ко всеобщему удивлению, что ты тоже работаешь на дядю Сэма, правда, в каком-то странном качестве. Так вот они скажут своему шефу в Вашингтоне, чтобы он сказал твоему шефу в Вашингтоне, чтобы ты не совал нос не в свое дело. По-моему, мистеру Дэнису Мортону ты не очень понравился. Что ты сделал, что он такой сердитый на тебя?

Секунду я смотрел на него.

– Раз вы все там такие засекреченные, ты, конечно, не собираешься говорить мне, что означает этот чертов "Ляпис", почему мой шеф, который неплохо умеет отгадывать загадки, в Вашингтоне ничего не выяснил, и почему Мортон разозлился, когда ты использовал это слово, как пароль.

Он начал было говорить, что он не собирается ничего мне рассказывать, но потом он взял себя в руки и, прищурившись, посмотрел на меня. Потом он сказал:

– Под волосами твоего шрама не видно, но вот в начале лета... Я бы сказал, что ты получил его совсем недавно. И хотя ты высокий парень, ты вряд ли просто стукнулся головой о низкий дверной косяк. Так вот, что ты делаешь для правительства США, амиго, что тебе приходится ловить пули головой?

Наверное, мне нужно было сказать, что раз он не хочет отвечать на мой вопрос, пусть не ждет ответа на свой, но это препирательство было бы только потерей времени. К тому же, он знал что-то, что я тоже должен был знать.

– Это называется контрподдержка, – сказал я. – Другими словами, если какой-то отдел секретных служб, скажем, банда Дэниса Мортона, начинает терять людей из-за кого-нибудь, с кем они сами не могут справиться, то они вызывают специалистов, то есть нас.

Он долго изучающе смотрел на меня.

– Так, значит, ты убивал людей?

Я кивнул и вспомнил, что я думал о нем на стрельбище.

– А ты разве нет?

Он замотал головой.

– Стрельба – это для меня спорт. Конечно, я люблю оружие, но я никогда не направлял его на человека.

– Тебе повезло, – сказал я.

– Ты мне не веришь?

– Сегодня утром, когда ты выиграл этот чемпионат, ты слишком вяло отреагировал на победу.

Он улыбнулся.

– Мэтт, перед тем, как мне пришлось бежать из страны, я был национальным чемпионом по стрельбе из крупнокалиберного оружия. Это настоящая стрельба, с пятисот метров, когда любой ветерок может отклонить пулю далеко от цели. Так чего ради я буду хлопать в ладоши или прыгать от радости, если я выиграл стрельбы из мелкашек с сотни метров у нескольких парней, которые стреляют только по воскресеньям, и к тому же, я прошу прощения, не слишком хорошо.