Текст книги "Тайна улицы Дезир"

Автор книги: Доминик Сильвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Мадам Лола нашла дневник Ванессы, – тихо сказала Хлоя.

Мгновение Хадиджа раздумывала, глядя в бесстрастное лицо Лолы, потом пододвинула стул и села на него верхом. Ингрид не могла не признать, что в ней был стиль. Казалось, сейчас она запоет что-нибудь очень парижское, только в рэп-версии. Или в версии «фанк». Однако девушка засмеялась тихим безрадостным смехом, который тотчас же оборвался:

– Подождите минутку. Вы нашли дневник Ванессы…

Лола ограничилась тем, что не моргнув глазом пристально уставилась на девушку. Ингрид очень нравилось, как Лола проделывает подобные штуки, и хотелось стать столь же невозмутимой. Однако на Хадиджу это не произвело впечатления.

– …хотя ни я, ни Хлоя не говорили Груссе о его исчезновении.

«Она могла бы сказать: ни Хлоя, ни я», – подумала Ингрид. Максим был прав, говоря, что Хадиджа эгоцентрична. Сейчас, в сильном возбуждении, она сопровождала свою речь бурной жестикуляцией:

– Это неправда. Я не понимаю, каким чудом вы могли найти этот дневник. Разве что задушив Ванессу.

– Мадам Лола показала его мне, – сказала Хлоя.

– Дайте-ка его сюда! Я тоже хочу посмотреть. Лола вынула блокнот из кармана и показала пустые страницы.

– Я же говорила, что это липа.

– Возможно. Но эта липа позволила мне убедиться, что вы сказали Груссе далеко не все.

– А кто бы захотел разговаривать с этим животным?

– Ты знаешь, что Максима вызвали в участок?

– Нет.

– Ну так знай. Теперь дело за тобой, деточка.

Ингрид не понравилось то, что она увидела: кажется, Хадиджу это задело. Во всяком случае она повернула озабоченное лицо в сторону кухни, где виднелось лицо Максима, склоненное над плитой, и откуда доносились аппетитные запахи готовящихся блюд.

– Прежде чем начать работать у Фожеля, Ванесса была билетершей в «Звездной панораме» на бульваре Мажента. Это специализированный кинотеатр. Груссе в конце концов узнает об этом, но вам я даю фору.

– That's the spirit, [Прекрасно! То, что надо (англ.).] – весело сказала Ингрид.

Хадиджа метнула в ее сторону испепеляющий взгляд, едва удерживаясь от вопроса, зачем та впуталась в эту историю. Но ее взгляд обжигал, как огонь. Когда Хадиджа встала со стула и направилась в кухню, Ингрид почувствовала укол в сердце. По виду Хадиджи легко можно было понять, что ночная ссора забыта, как дурной сон. Она представила, как девушка снимает свой редингот, повязывает фартук и обнимает Максима, чтобы поцеловать его.

15

Ингрид и Лола пешком поднимались по бульвару Мажента. Красивое название для бульвара. Ингрид приняла на веру утверждение, что оно означает красно-фиолетовый цвет, и с удовольствием слушала болтовню Лолы о битвах с австрийцами, которые – в отличие от нее, Ингрид, – носили остроконечные каски, а не перуанские колпаки. От этого вопроса Ингрид перешла к теме усталости и пределов человеческих возможностей. В частности, возможностей Лолы. Она уже неоднократно спрашивала свою мужественную напарницу, достаточно ли ей того отдыха, который та себе позволила, и не лучше ли немного поспать и отложить на завтра то, что можно сделать сегодня ночью. Разумеется, за этими вопросами скрывалась искренняя забота, но была еще одна причина, так сказать, личного характера. На эту ночь у Ингрид была назначена встреча, и она не знала, как об этом сказать мадам Лоле.

Красивое здание кинотеатра «Звездная панорама» было построено, вероятно, годах в пятидесятых. Заботливо отреставрированное, оно не имело недостатка ни в золоте, ни в бархате. Ингрид попыталась выиграть время, пока Лола не открыла дверь из стекла и кожи и не кинулась с головой в очередной допрос. Она сделала вид, что интересуется фотографиями, запечатлевшими кадры из шедших в кинотеатре фильмов. На одной из них кричала что-то довольно смуглая и рыхлая женщина, окруженная каким-то зеленым паром, а из ее шеи выступала алая кровь, капли которой, напоминая четки, спускались к горлу и белой груди. Ингрид спросила себя, откуда эта ассоциация с четками, и поняла, что кинотеатр располагался напротив церкви, окруженной сквером.

– Халаты хирургов не случайно зеленые. Между зеленым и красным есть глубокая связь, одновременно органическая и духовная, но почти не поддающаяся определению.

– Это меня больше не удивляет, Ингрид. Ну что, мы идем?

– Лола, сопровождать тебя мне только в радость, но у меня назначена встреча. Мне правда надо идти. Увидимся завтра.

– Надеюсь, у тебя встреча не с подушкой, моя милая! Это было бы недостойно с твоей стороны.

– Of course not! [Конечно нет! (англ.)]

– Но ведь я тебе говорила, что не люблю работать одна.

– В любом случае, на всех допросах первую скрипку играешь ты.

– Да, но даже первой скрипке нужен смычок, чтобы она зазвучала. Я не люблю роли старого одинокого полицейского, Ингрид. Давай хотя бы начнем вместе.

– Хорошо! Хорошо!

Хозяина кинотеатра звали Родольф Кантор. Это был коренастый мужчина с напомаженными редеющими волосами, но носивший усы. Он был одет в полосатый костюм, из кармашка которого высовывался белый платочек. Когда он вставил сигарету с героином в черепаховый мундштук, Ингрид поняла, что свой стиль он позаимствовал у папаши из «Семейки Адамс».

Увидев затем кассира и двух билетерш, она отметила, что те придерживаются того же стиля, что их хозяин: первый сделал выбор в пользу футболки с нарисованным скелетом, а на девушках были прелестные агатово-черные платья, подчеркивавшие макияж в стиле «женщина-вамп»: бледность, угольно-черные глаза, пурпурные губы. Колготки в сеточку и лодочки на высоченных каблуках довершали их наряд. Все трое служащих сохраняли полную невозмутимость, несмотря на крики, время от времени доносившиеся из зала. Ингрид решила, что сегодняшнее мероприятие какое-то особенное, но Кантор разуверил ее в этом. Сегодня все как обычно, пояснил он, а такие неординарные наряды нужны лишь для того, чтобы создать атмосферу и доставить удовольствие посетителям.

– Я пришла, чтобы поговорить о Ванессе Ринже, – отрубила Лола.

Кантор был нем, как могила Дракулы в первых лучах утренней зари. Несколько секунд тишину нарушали только крики, проникавшие через дверь, обитую кожей. «Звездная панорама» – действительно хороший кинотеатр», – подумала Ингрид. Время шло.

– Вы подтверждаете, что она у вас работала?

– Разумеется.

– Долго?

– Три недели.

– Немного.

– Абсолютно верно. Но к чему все эти вопросы? Вы что, из полиции?

– Не совсем.

«А время все идет», – думала Ингрид, лихорадочно соображая, как ей выйти из сложного положения.

– Так вы из полиции или нет?

– Считайте, что я молодая пенсионерка, нанятая частным образом семьей жертвы.

– Я готов отвечать на вопросы. Но только в присутствии официальных лиц.

– Полиции не хватает рвения. Держу пари, что они до вас даже не доберутся. Так что уверяю вас, вам не придется рассказывать свою историю дважды.

– Не знаю, хватает ли у полиции рвения, но вам явно хватает наглости. А теперь извините, у меня много работы.

– Вы знаете Дилана Клапеша, мсье Кантор?

Лола кинула удивленный взгляд на Ингрид и заинтересованный – на Кантора. Американка быстрым движением сорвала с головы перуанский колпак; она знала, какое впечатление ее короткая стрижка в стиле эдакой постмодернистской Жанны д'Арк произведет на такого любителя стилистических выкрутасов, как Кантор.

– Естественно! Это восходящая звезда французских фильмов ужасов. Я его большой поклонник.

– Я хорошо знаю Клапеша. Его настоящее имя – Артюр Мартен.

– Да ладно!

– Это так же верно, как то, что меня зовут Ингрид Дизель. И если вы поможете моей подруге, которая говорит вам чистую правду, то я приведу к вам Дилана Клапеша на встречу со зрителями.

– Но, говорят, у него ужасный характер.

– Так вам нужен Клапеш или нет?

– Еще бы не нужен!

– Договорились!

– Не так быстро. Мне нужно письменное обязательство. С подписью.

– Хорошо, только давайте быстрее.

Директор на минутку вышел. Лола воспользовалась этим, чтобы тактично расспросить Ингрид. Ей плохо верилось в крепкую дружбу между кинозвездой и массажисткой.

Кантор вернулся, держа отпечатанный на машинке листок и ручку. Ингрид, прочитав бумагу, подписалась. Секунду она стояла неподвижно с обязательством и ручкой в руках, а по ее губам бродила загадочная улыбка. В конце концов она вынула из кармана перочинный ножик, ткнула в кончик большого пальца и прижала его к листку.

– А сейчас, Лола, я убегаю. А вы, Кантор, ведите себя полюбезнее. Хорошо?

– Все, что вам угодно.

Кантор проводил глазами атлетичную фигуру Ингрид, пока она не растворилась в ночи. Потом он посмотрел на листок, украшенный четким карминно-красным отпечатком, так, словно это был голливудский контракт, и наконец повернулся к Лоле, выражение лица которой оставалось абсолютно безмятежным.

– Ваша подруга – эксцентричная особа. Она своеобразна, но ее своеобразие не напрягает. Они мне очень нравятся.

– Эксцентричные люди?

– Да, в нашу серую эпоху их не хватает. В семидесятых годах, например, их плотность на квадратный метр была гораздо больше.

– Хорошо. Продолжим. Почему Ванесса проработала у вас всего три недели?

– Она не снизошла до объяснений. И я остался только с одной билетершей в разгар фестиваля Дарио Ардженто. Вы, может быть, этого не знаете, но Дарио Ардженто собирает полные залы.

– Возникли какие-то сложности?

– Не знаю. Я обращаюсь со своими служащими корректно.

– А клиенты?

– Что вы хотите сказать?

– Ваши посетители – особая публика. Может быть, их можно назвать эксцентричными, но их своеобразие напрягает несколько больше, чем Ингрид Дизель.

– Мои клиенты не более странные, чем посетители выставочных залов и экспериментальных кинотеатров. У нас своя гордость.

– Каким образом вы наняли Ванессу?

– Меня познакомил с ней мой сын Патрик. Если бы не он, я вряд ли взял бы ее на работу.

– Ваш сын был близко знаком с ней?

– Да, он был ее другом.

– А может быть, возлюбленным?

– Понятия не имею. Нынешнее поколение делает что хочет, хотя многие еще живут с родителями. А что касается секретов, так они легко проверяются. И в этом нет ничего удивительного.

– Он живет с вами?

– Да. У него нет другого выхода. Патрик получил аттестат в июне. А сейчас он помогает моей супруге Рене. Она продавщица книг.

– Где находится ее магазин?

– На улице Винегрье. Вы не ошибетесь. Магазин называется «Огурец в маске».

– Оригинально.

– Не очень. Вы когда-нибудь слышали об огородных приключениях Огурца в маске, комиксе Мандрики?

– Это тоже было в семидесятые годы, да?

– Вот-вот! Рене – специалист по комиксам.

Кто-то громко взвизгнул. Лола обернулась. Кассир мирно болтал с билетершей. Та задрала ногу вверх, чтобы помассировать себе лодыжку, и напоминала сейчас цаплю в трауре.

– Эти двое знали Ванессу?

– Нет, они новенькие. Представьте, мне трудно удержать своих работников. На работу нужно приходить около семнадцати часов, а уходим мы не раньше часа ночи. А в промежутке они не знают, чем себя занять – не хватает воображения. Им скучно. Это болезнь нашего времени. Допросите лучше Элизабет – у нее как раз перекур.

Силуэт билетерши резко выделялся на фоне церкви Сен-Лоран и окружавшего ее сквера, освещенного прожекторами. Она заполняла собой пустоту. Был виден красный огонек на конце ее сигареты. Лола прищурилась и представила себе живую Ванессу, еще более худенькую из-за черного платья и лодочек на высоченных каблуках, слишком высоких даже для фестиваля Дарио Ардженто. Девушка заметила Лолу, но подошла не сразу. У нее были рыжие волосы, бледная кожа и зеленые глаза. Выглядела она встревоженной.

– Еще не нашли того, кто убил Ванессу?

– Нет. Вы ее знали?

– Немного. Ванесса была не болтлива. Все, что я знала – это то, что она не собиралась здесь надолго задерживаться.

– Трудно здесь работать?

– Не труднее, чем где-либо еще. Кантор – нормальный хозяин. Но думаю, что работа Ванессу не удовлетворяла. Она выжимала ее полностью, а желания заводить друзей у Ванессы не было. Я прочитала в газете, что она работала в приюте для беспризорных детей. Неудивительно. У нее была потребность вкладывать в дело всю душу.

– Какие отношения между вами и вашими посетителями?

– Здесь много молодежи. По-моему, это в основном студенты, раз они могут позволить себе так поздно лечь спать на неделе. В общем, они ведут себя корректно. Они нас почти не замечают. Мы для них всего лишь билетерши.

– Не приходилось ли вам слышать от них каких-либо презрительных замечаний?

– Они скорее равнодушны.

– А Ванесса общалась с кем-нибудь из них?

– Странно, что вы об этом спрашиваете. Я как раз думала об этом, когда смотрела на церковь. Один парень все уговаривал нас сняться в его первом фильме. Он нас так замучил, что мы прозвали его Болтуном. Однажды вечером я стояла тут, курила и вдруг в саду в свете прожектора увидела Ванессу. Она разговаривала с Болтуном.

– О чем?

– Мы были не столь близкими подругами, чтобы я стала спрашивать ее об этом.

– А почему она разговаривала с Болтуном больше, чем со своими коллегами?

– Может быть, потому, что с ним было забавно. Работая здесь, становишься мрачной. Не знаю, наверное, это оттого, что вокруг столько ужасов. Я лично не понимаю, как можно получать удовольствие, глядя на человека, расчленяемого живым мертвецом. Если можете, объясните мне! Сначала я смотрела на посетителей, не замечая их, но сейчас я им не доверяю. Вы слышали о юноше, который убил девушку где-то под Нантом?

– Посмотрев фильм «Крик»?

– Точно. А тот, кого вы ищете, был такой же больной?

– Мы говорили о Болтуне. А его вы не видите в этой роли?

– Нет, он кажется таким милым. Для меня чудаки не те, кто делает подобные фильмы, а те, кому они нравятся.

Как будто загрустив от слов Элизабет, небо заплакало мелким дождичком. «Эй, там, наверху, не прошло и пяти минут, а ты уже тут как тут», – подумала Лола, вытирая капельку, упавшую на стекло ее очков.

– Вы знаете, где он сейчас?

– Не имею ни малейшего представления. К сожалению.

– Когда вы его видели последний раз?

– Две или три недели назад. Однако завтра начинается фестиваль Санто Гадехо. Болтун обожает этого чилийского режиссера. Он обязательно придет.

Лола поблагодарила билетершу и отправилась на поиски Кантора.

– Я хочу попросить вас еще об одной любезности.

– Ну что еще?

– Подумайте о Клапеше, Кантор. Хорошенько подумайте о Клапеше. Одна любезность.

– Предупреждаю вас – только одна.

– Я хочу иметь возможность в любое время попадать в зал вместе со своей подругой Ингрид Дизель. По крайней мере во время фестиваля Санто Гадехо. Не волнуйтесь, билеты я оплачу. Я просто была бы вам благодарна, если бы вы не узнавали нас.

– И каковы ваши намерения? Вынюхивать что-то среди посетителей?

– В общем, да. Вы знаете режиссера-любителя, которого ваши билетерши окрестили Болтуном?

– Первый раз слышу. Это имя ни о чем мне не говорит.

– Видите, значит, мне нужно будет искать его самой.

– Но вы меня разорите с вашими методами расследования.

– Я веду расследование потихоньку, это вам скажет любой, кто меня знает.

– Но на того, кто не имеет счастья вас знать, вы производите совсем иное впечатление.

16

Когда Лола вышла из кинотеатра, дождь все накрапывал. Перейдя бульвар, она направилась к церкви и освещенному скверу. Она напоминала самой себе огромную бабочку, среди ночи летящую на свет. Она толкнула железную решетку и устроилась на той самой скамейке, где когда-то сидела Ванесса Ринже.

Отсюда открывался интересный вид на кинотеатр. Его позолота, бархат и персонал со своими экстравагантными костюмами прорисовывались четко, как на картине. Может быть, Ванесса приходила сюда, чтобы посмотреть на своих коллег и свою работу со стороны? Прежде чем отстраниться самой? Лола вдруг осознала, что, как и билетерша Элизабет, мало что знает о Ванессе. Она расследовала смерть девушки, чьи интересы и привычки были для нее загадкой. Даже Максим, интересовавшийся ей подобными, не мог сказать по этому поводу почти ничего. Почему она смеялась шуткам Болтуна, сидя в круге света рядом с церковью? Он был ее возлюбленным? И где этот молодой дурак сейчас?

Когда дождь начал затекать Лоле за воротник, перед ее мысленным взором возникла карта квартала, и она составила маршрут возвращения. Она пойдет по улице Фиделите, а потом спустится по Фобур-Сен-Дени. Пройдет мимо подъезда дома на Пассаж-дю-Дезир, где, может быть, спит легионер Антуан и, может быть, не спит массажистка Ингрид. Куда она могла бы пойти этой дождливой ноябрьской ночью? Когда-нибудь Лола это узнает. Потом Лола пройдет по Пассаж-Бради и подумает о Максиме, вернувшемся из комиссариата и заснувшем в объятиях Хадиджи. Капля меда в бочке жизненного дегтя.

На Пассаж-Бради Лола забыла думать о Максиме, заметив мужчину, гулявшего с собакой. Он был высокий, еще молодой, с довольно светлыми волосами. Он прогуливался без зонта, как и она, и нес в руке пластиковый пакет. Убирать за далматином? Это был плюс в глазах Лолы: из всех городских раздражителей одним из главных для нее были те, кто загрязнял тротуары, вкупе с водителями. Однажды она даже сделала «косметическую маску» шестидесятилетней даме, позволившей своему зверю испачкать дверь «Красавиц». Что вызвало у Максима взрыв безумного хохота. Он увел ее мыть руки в свою туалетную комнату, и они хохотали как сумасшедшие под удивленными взглядами служащих. Она тогда смеялась с Максимом точно так же, как обычно смеялась с Туссеном. Воспоминания об этом причиняли боль. О, если бы можно было все это обессмертить, изобрести машину, которая подключалась бы к мозгу и воспроизводила воспоминания в виде голографической картинки со звуками, запахами и тактильными ощущениями! Тогда их можно было бы тщательно изучать во всех видах, даже вниз головой, вдыхать их, слышать их, трогать их, гладкие, шероховатые, шелковистые, мохнатые, губчатые и вообще какие хочешь. «А я бы сейчас пропустила стаканчик, – подумала Лола. – Я бы пригласила психотерапевта в «Красавиц», разбудила бы Максима, и вдвоем с этим мальчиком мы бы до рассвета пили домашнее вино». Она закричала:

– ЗИГМУУУУУУНД!

Далматин отреагировал снисходительно: он перестал обнюхивать колесо машины и мгновение придирчиво изучал женщину, которая осмелилась прервать его занятие. Потом он посмотрел на хозяина, поднял лапу и помочился.

– Вы знаете моего пса, мадам?

– Я и вас знаю, мсье Леже. Я дружу с Максимом. Меня зовут Лола Жост. Мне кажется, мне надо поговорить. Поговорить с вами.

– Вам нужно поговорить или поговорить со мной?

– И то, и другое. Все кафе поблизости закрыты. Вам придется пригласить меня на минутку к себе.

Психотерапевт улыбнулся, и от этого вокруг его очень ясных глаз образовалось несколько морщинок. Несмотря на юный вид, ему должно быть уже около сорока. Он стоял под фонарем, и капли дождя вокруг него блестели, как металлический поводок Зигмунда, который он небрежно держал в руке. Он питал пристрастие к бархатным брюкам и носил накидку с капюшоном. Его волосы прилипли к голове, потому что он не захотел надеть капюшон. Антуан Леже был именно тем человеком, с которым хотелось поболтать в блестящую от дождя ночь, проникавшую в душу.

– Да, мне действительно очень хочется поговорить с вами, Антуан Леже.

Он провел ее в свой кабинет, предложил сигарету, и они оказались лицом к лицу друг с другом и за столом из темного дерева в стиле сороковых годов. Горела только одна лампа. Антуан Леже снял свою накидку и предложил Лоле щедрую порцию превосходного шотландского виски; себе он налил гораздо меньше. Зигмунд растянулся на ковре, но спать не стал.

Она заговорила о Ванессе и о том, чего она о ней не знала. О Хадидже Юнис и о том, что она о ней знала: о ее романе с Максимом и о мечте прославиться. Леже слушал молча, и это доставляло такое же удовольствие, как его виски. Лола комфортно себя чувствовала в тепле этого молчания. Она продолжала говорить о девушках с Пассаж-дю-Дезир; Леже был утонченным человеком, с ним нужно было плавать по волнам слов до тех пор, пока не находилась удобная бухта для причала. Потом можно было сойти на берег. В то же время Лолу неодолимо клонило в сон.

– Ха-дид-жа. Красивое имя. Вы знаете, что так звали первую жену Магомета? Богатую вдову, которая была старше его. Это она подтолкнула его к тому, чтобы стать пророком. Она его в некотором роде проспонсировала.

– На чем держится история, – не утерпел наконец Антуан Леже.

Лола наслаждалась его голосом. Он был глубоким и музыкальным, лился без всяких усилий. Голос проповедника, экономящего силы. Лола отчаянно боролась с очарованием этого голоса, который баюкал ее.

– Максим говорил мне, что вы врач Хлои Гардель.

– Это правда.

– Давно?

– Уже много лет.

– Но откуда у нее деньги, чтобы платить вам?

Она в первый раз услышала, как он смеется. Очень элегантно. Ничего общего с людьми, которые хохочут и тем самым выдают тщательно скрываемую от вас нервозность.

– Вы необыкновенная женщина, мадам Жост. Максим меня предупреждал.

– Я веду расследование только ради Максима. Чтобы он не оказался в тюрьме.

– Вы прекрасно знаете, что я не смогу ответить на все ваши вопросы, – ответил он, улыбаясь.

– Я понимаю. Вы, как и священник, связаны тайной исповеди. Но мой первый вопрос экономического характера. Он вас ни к чему не обязывает.

– Я начал консультировать Хлою, когда она еще училась в лицее. Она страдала булимией. Потом, когда ее мать умерла, я продолжал навещать ее. Бесплатно. Она настояла на том, чтобы подарить мне своего пса.

– И вы приняли подарок?

– Щенку было всего шесть месяцев, и я переименовал его в Зигмунда.

– Но почему Хлоя отдала вам своего пса? Это же дикость.

Лола глянула на далматина. Тот встал и пристально смотрел на нее своим непроницаемым взглядом.

– Хлоя не могла больше выносить его присутствия.

– Она сказала вам, почему?

– Нет. По крайней мере пока нет.

– Хлоя и Хадиджа скрыли от полиции существование личного дневника, который мог быть украден убийцей Ванессы. Из этого я заключила, что они не хотели раскрывать какую-то часть их общего прошлого. Вряд ли дневник скоро найдут. Зато здесь можно найти воспоминания Хлои. В ваших досье.

– Может быть, но почему эти воспоминания обязательно должны иметь какое-то отношение к смерти Ванессы? И кто вам сказал, что они достоверны? Очень часто люди неосознанно их искажают.

– Ну, хорошо. Раз вы не хотите говорить ни о воспоминаниях Хлои, ни о причине, по которой она бросила своего далматина, найдем другую тему. Поговорим о булимии в общем.

– Что вы хотите знать, мадам Жост?

Леже смотрел приветливо и учтиво. Казалось, их беседа доставляла ему удовольствие, или же он был воспитан истинным джентльменом.

– Зовите меня Лолой. Я хотела бы знать, что приводит к булимии.

– Булимия, Лола, – это насилие, направленное против себя. Этим часто страдают женщины. Девушки подвергают насилию собственное тело, юноши, так сказать, тело общества. Но результат всегда один и тот же. Они устают чувствовать себя неотъемлемой частью общества, искать свое место в жизни. Не важно, движет ли ими привязанность или сопротивление. Сопротивление родительской власти – важный этап в становлении личности. В неполной семье или в семье, где один из родителей-безработный, оказывать сопротивление труднее. У этих молодых людей не хватает духу вступить в конфронтацию со взрослым, уже попавшим в сложную ситуацию. Следовательно, некоторые из них устают искать себя и видят, как их жизненные ориентиры потихоньку уничтожаются.

– Это и случилось с Хлоей Гардель?

– Мать Хлои страдала хронической депрессией. Она одна растила дочь. А потом погибла в автокатастрофе.

– Да, все это невесело.

– Как видите.

– Что вы думаете об искалеченной Ванессе? Вы ведь видели, что с ней сделали, верно?

– Видел. Но я ничего не понимаю в криминальной психологии. Я лишь могу рассказать о символике таких увечий.

– Уже кое-что.

– Увечье может служить признаком развенчания. В кельтской традиции король лишался права на трон, если терял в битве руку.

– Убийца хотел сбросить Ванессу с пьедестала…

– Это всего лишь одна из интерпретаций, и, как таковая, она не имеет никакой научной ценности. Есть и много других.

– Я слушаю вас с огромным интересом.

– Вместо увечий мы можем рассмотреть ногу.

– Неплохо, продолжайте…

– Фрейд и Юнг усматривают в ноге фаллический смысл. Для некоторых фетишистов нога – это объект эротической фиксации.

– И отрезать ноги у женщины – значило бы уничтожить сексуальную притягательность, которой она обладает?

– Почему бы и нет? Но мы можем рассмотреть дело и с другой стороны, оставив в стороне сексуальный аспект и вплотную занявшись духовным.

– Что ж, поднимемся к небесам, Антуан.

– Ангелы, Лола.

– Ангелы, Антуан?

– Меркурий, посланник богов – древняя предтеча ангела. Крылышки на его ногах символизируют ту легкость, с которой он поднимается до уровня божественного. И не забудем про ступню. Во многих культурах она является небесным следом в мире людей. Будда измеряет вселенную, сделав семь шагов в каждом направлении пространства. А вспомните следы Христа в Гефсиманском саду и след Магомета в Мекке.

– А что вы скажете об этих историях с омовением? Здесь речь идет о ритуалах очищения?

– Прекрасно, Лола. Дервишам мыли ноги, чтобы избавить их от нечисти, собранной на неправильных дорогах прошлого.

– Нанесение увечий – самый радикальный метод очищения?

– Довольно смелая теория. Но опять же: почему бы нет?

Лола долго беседовала с Антуаном Леже. От усталости у нее в мозгу рождались странные образы. Задавая вопросы, слушая ответы, она полностью расслабилась. Ей виделся, например, пес, который проглотил две красивые белые ноги, сваренные в кухонной кастрюльке. И ничего от них не оставил. Ни плоти, ни кости, ни хряща. Лола поддерживала умный разговор, пока у нее не начали слипаться глаза. Потом, не в силах больше вычленить из беседы никакого смысла, она спросила, где диван. Она попросила психоаналитика об одолжении: позволить ей растянуться на этом мифическом предмете мебели.

– До того, как вас встретить, я и не знала, что он одна из составляющих моих зрительных галлюцинаций, – уточнила она.

Антуан Леже встал и показал ей обитый голубым диван из такого же красного дерева, как стол. Лола почувствовала позади себя какое-то движение и, обернувшись, увидела далматина, который, позевывая, приближался к ней. Она поправила юбку и легла, потом обернулась и убедилась в том, что Антуан Леже сел в кресло, расположенное позади нее. Зигмунд устроился у его ног.

– Он всегда так делает?

– Всегда. А еще Зигмунд – единственный, кто знает все секреты моих клиентов.

Лола нашла в себе силы улыбнуться. Она скрестила руки на животе. Потом она несколько раз глубоко вздохнула. Она слушала, как Антуан Леже перебирает своими бархатными ногами, раз, другой. Потом еще раз и еще.