Текст книги "Тайна улицы Дезир"

Автор книги: Доминик Сильвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

32

Серый «опель» был именно там, где сказал Менахем. Напротив пиццерии. Ной припарковался на противоположной стороне, заглушил мотор, вышел из джипа, сел в «опель» и выжал сцепление. Жан-Люк сел за руль джипа, и Фарид занял место рядом с ним. Фарид достал два автомата Калашникова. Они подождали, пока Ной тронется с авеню Франклин-Рузвельт. Обменный пункт располагался метрах в ста выше по улице, рядом с роскошным магазином мужской одежды. Справа открывался вид на круглую площадь Елисейских Полей, которая была совершенно пуста.

Жан-Люк бросил взгляд в зеркало заднего вида. Фасад церкви Сен-Филипп-дю-Руль был ярко освещен, на нем висел все тот же плакат. «Иисус здесь, чтобы выслушать тебя. Жаль, что тебе нечего ему сказать», – внезапно подумал он, воскрешая в своей памяти картины мессы. Качающееся кадило, гимны, которые они распевали во всю мощь своих легких. Он отогнал видения, повернулся к Фариду и улыбнулся ему. Его черные глаза заряжали Жан-Люка электричеством.

Еще один взгляд в зеркало заднего вида. Позади них он заметил машину, остановившуюся на красный свет. И мотоцикл, припаркованный на тротуаре. Жан-Люк подождал, пока загорится зеленый свет. Трое юнцов в колымаге с номером девяносто три. Они направились к круглой площади. Чуть подальше, около обменного пункта, их ждал Ной. Габаритные огни его машины были двумя красными точками в ночи.

– Жан-Люк, мы едем, или как?

– Там, в телефонной будке, мотоциклист.

Они подождали еще немного. Мотоциклист вышел, оседлал свой агрегат, тронулся с места и исчез в направлении круглой площади.

– Чао, мотоциклист, – сказал Фарид. – Поехали.

Нетерпение в его голосе поразило Жан-Люка. Но у Фарида была такая манера, в этой манере он общался с Ноем, манера, которая так привлекала Жан-Люка. Фарид натянул маску на лицо Жан-Люка, а потом на себя. Он добавил:

– Вперед, брат!

Жан-Люк выжал сцепление, и машина помчалась по улице. До обменного пункта оставалось пятьдесят метров, двадцать метров…

Впереди показалась машина. Она летела на полной скорости. С включенными фарами. Это означало только одно.

– ПОЛИЦИЯ!

Фарид взял автомат и протянул второй Жан-Люку. Они выстрелили. Грохот и усыпанный стеклом тротуар. Жан-Люк дал задний ход и прибавил газу. Фарид убрал остатки ветрового стекла и стрелял, стрелял, стрелял. Окрик в мегафон. Шум, запах горелой резины. Жан-Люк решил возвращаться к церкви. Проклятый плакат был похож на саван. Ему привиделась плащаница. Ткань, сохранившая на себе лик Христа. Он представил собственное лицо и лицо Фарида, запечатленные на саване, к которому они приближались на полной скорости. Надо было уходить по улице Боэти, подальше от плащаницы и брать курс к морю. Другая машина мчалась на всех парах.

– ПОЛИЦИЯ СЗАДИ! – заорал Жан-Люк.

Фарид выстрелил. Заднее стекло разлетелось на куски. Под градом пуль Жан-Люк развернулся и прибавил скорость. Стон Фарида. Жан-Люк увидел, как его тело сползает на дверцу. Джип влетел в витрину булочной, которая дождем осколков осыпалась на мостовую.

Везде стекла и кровь. «Не моя», – подумал Жан-Люк. Он протянул руку к неподвижному Фариду, коснулся его плеча, дотронулся до черной маски. И тут же рванул его к себе, отчаянно выкрикивая его имя. И ему показалось, что он растворился в лице Фарида Юниса.

Мой брат мертв. Мой ангел. Нас продали.

Страх покинул Жан-Люка. Полицейский что-то кричал в мегафон. Бешено вращались «мигалки». Жан-Люк схватил автомат Калашникова, выбрался из джипа и стал отступать к булочной, разряжая по пути обойму. Вокруг него свистели пули. Он открыл дверь, ударил булочника кулаком в лицо и выскочил в коридор многоэтажки. Лестничная клетка, окно. Он разбил его прикладом автомата и выскочил во двор. Внутренний садик с хилыми пальмами. Полицейские сирены отчаянно завывали. Многоэтажка. Прозрачная многоэтажка из стекла. Одни конторы над другими. Жан-Люк влез в окно первого этажа. И тут же, словно соревнуясь с полицейскими сиренами, завыла сигнализация.

Десятки экранов, компьютеры, горы бумаг. Отдел кадров. Возможно, банк. Жан-Люк бегом пересек офис, открыл одно из окон и спрыгнул. Он побежал по улице Фобур-Сент-Оноре. Скоро полицейские оцепят квартал. Тело, распростертое на тротуаре. Бродяга, спящий у вентиляционного люка. Жан-Люк пнул груду тряпья и стал бить, бить по ней прикладом. Потом вытянулся рядом с мертвецом и затаился. Пусть квартал очистится от полицейских, пусть толпа хлынет в метро, чтобы он смешался с ней и осуществил свой план мести. Ибо он знал, кто убил его ангела.

Лежа под вонючими тряпками, Жан-Люк закрыл глаза и сосредоточился. Чтобы увидеть, кто он на самом деле. Существо, дремавшее в нем многие годы, проснулось и было готово развернуться во всю мощь. Он сосредоточился изо всех сил, закрыв глаза, закрыв сердце, забыв о лежавшем рядом с ним трупе, отказывая тому в возможности быть личностью. И вскоре он увидел себя.

Прекрасного оборотня с желтыми глазами.

33

Хадиджа сидела на кухонной табуретке и плакала. Склонившаяся над ней Хлоя гладила ее по волосам. Лола Жост курила, прислонившись к раковине, а Ингрид Дизель с состраданием смотрела на Хадиджу Юнис. Она вспомнила гибель одного здоровенного парня на улице Чикаго. Этот парень был братом Шарон Дауэрти. А Шарон Дауэрти была лучшей подругой Ингрид со школьных лет. Ей никогда не забыть реки слез, пролитые Шарон. Может быть, эта смерть и пробудила в ней желание утешать других. Но ее не тянуло ни к медицине, ни к психоанализу. Она решила, что станет массажисткой. Что будет ласкать людей, заставляя их забыть свои печали, заботы, стрессы. Она объездила весь мир, собирая старинные рецепты утешения. А сейчас она, каланча с нелепо опущенными руками, стояла здесь, на кухне, перед девушкой, оплакивавшей своего брата. Своего брата, который вовсе не был ангелом. И все же брат есть брат, особенно близнец. По крайней мере так думала Ингрид, а она была удивительной девушкой.

А вот малютка Хлоя не плакала. На самом деле, после того как прошел первый шок от сообщенной Лолой новости, на лице Хлои появилось выражение облегчения. Фарид Юнис был убит сотрудниками Отдела по борьбе с организованной преступностью восьмого округа при попытке совершения налета на обменный пункт. Арестовали его соучастника, Ноя Закри. Оставался Жан-Люк Кашар. Человек, который находился за рулем джипа вместе с Фаридом. Он сбежал.

Дверь им открыла Хадиджа. Пока Лола рассказывала о случившемся, до них доносились звуки виолончели. Ингрид подумала, что Хлоя играет хорошо. Эта скромная, безликая труженица была прекрасной музыкантшей. Вдруг мелодия оборвалась, и Хлоя появилась на пороге кухни с инструментом и смычком в руках. Она выслушала, как Лола повторяет свой рассказ, без каких-либо эмоций. По-видимому, после убийства Ванессы ее уже ничто не могло потрясти. Кроме смерти Хадиджи, конечно. Ибо Ингрид заметила, что между двумя девушками установилась редкая солидарность. Здесь Лола была с ней согласна. Она, которая даже о согласии говорила со всей двусмысленностью, которую подразумевало это слово. Ох уж эти тонкости французского языка!

Ингрид начинала узнавать свою Лолу. Бывший комиссар сейчас соберется с силами и воспользуется минутной слабостью Хадиджи Юнис, чтобы продвинуться в расследовании и вырвать ключ к секретам девушек. Onse а сор, а сор forever. [Однажды ставший полицейским полицейский навсегда (англ.).] Но у них было мало времени. Груссе не заставит себя ждать. Он допросит Хадиджу Юнис и ее соседку в связи с гибелью брата-налетчика. Эта весть откроет маленькому комиссару новые горизонты, заставит его понять, что в деле есть фигуранты и помимо Максима Дюшана. А пока Лола не собиралась выпускать из рук добычу. В Сен-Дени они двигались семимильными шагами. Нет сомнения, что вся загвоздка в Пассаж-дю-Дезир.

– Мы с Ингрид нашли кучу денег, спрятанных в квартире Максима в чехол от одеяла. Говори, Хадиджа. Час пробил, деточка.

Увы, ее прервал звонок в дверь.

– Ах, черт! Это, конечно, Груссе, – с досадой сказала Лола. – Я тебе гарантирую, Хадиджа, что с ним будет не до шуток. Почему бы тебе не постараться? И не рассказать о своей роли в этом деле.

– Я пойду открою, – сказала Хлоя, выходя из кухни.

– Полиция!

Хлоя была абсолютно уверена, что услышит Груссе, и ее мозг попытался идентифицировать раздавшийся за дверью голос с голосом маленького полицейского, курившего трубку. И даже ее музыкальный слух не помог ей понять, что созданный ею сценарий – смерть Фарида Юниса и облегчение, которое она принесла, – имеет мало общего с реальностью.

До сегодняшнего утра Хлоя и не задумывалась, какие чудесные перспективы откроет его исчезновение. Несмотря даже на печаль Хадиджи – единственное облачко, омрачавшее светлую картину.

Она, не колеблясь, открыла дверь и в изумлении застыла на месте, этим мгновением и воспользовался вооруженный Жан-Люк, чтобы проникнуть в квартиру. Его взгляд был ледяным и безумным одновременно. Он приложил палец к губам и сделал Хлое знак отойти. Она отступила лишь на шаг: он убьет всех… он убьет Хадиджу… тогда лучше умереть сразу… это даст ей возможность спастись… может быть. Но Жан-Люк подтолкнул ее к кухне и бесшумно закрыл за собой дверь. Хлоя услышала у себя в голове тоненький голосок: «Странно, я думала, он выстрелит».

Все женщины повернулись к громиле, наставившему оружие на Хадиджу.

– ЭТО ТЫ СДАЛА НАС ПОЛИЦИИ, ШЛЮХА!

– Если бы ты только знал, как я устала от всего вашего безумия и жестокости, Жан-Люк. Налеты, драки, убийства – только это вы и умеете. А ты, болван, даже не в состоянии представить себе, что я могу быть другой.

– Ты при мне угрожала Фариду, потому что он решил убить твоего хахаля. А ты захотела спасти его шкуру. Имей же смелость признаться в этом. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ЭТО СКАЗАЛА!

– Хадиджа не выдавала своего брата.

Хлоя увидела, как черты Жан-Люка каменеют, и он поворачивается к мадам Лоле. Она была совершенно спокойна, стояла, опершись обеими руками на край раковины. Хлоя ощутила прилив восхищения этой упрямой женщиной, которая искала только правду и не боялась смотреть опасности в лицо. И Ингрид Дизель тоже классная, ничего не скажешь. С непроницаемым лицом она смотрела на безумца, словно сканируя его мысли.

– А ты кто, толстуха?

– Соседка.

– Тебе не стоило бы вмешиваться в дела соседей.

– Что ты собираешься сделать? Пристрелить нас всех?

– Ты начинаешь меня раздражать, толстуха!

Хлоя осматривала кухню в поисках ножа или какого-нибудь другого предмета, который помог бы им спастись. Они всего лишь женщины. И у мадам Лолы нет оружия, поскольку она больше не работает в полиции. Одновременно в ее голове билась мысль: это конец. Сумасшедший угрожает оружием. Сделать тут ничего нельзя. В этой кухне в пределах досягаемости Ингрид Дизель, стоявшей ближе всех к газовой плите, была лишь автоматическая скороварка, в которой находилась емкость для овощей, сделанная из металлических пластинок.

– Вы врываетесь сюда как безумный, налетаете на нас, а потом еще хотите, чтобы мы были любезными.

Это заговорила Ингрид Дизель. Они пытались выиграть время. Не то чтобы они меньше боялись, но они пытались контролировать свой страх и не дать ему превратиться в панику, работая в паре.

– Заткнись, ты, дылда!

У Хлои вновь появилась надежда. В конце концов, если бы Жан-Люк хотел убить Хадиджу, он бы уже давно это сделал. Не задавая вопросов. А так, его просто снедала боль от потери друга. Он был так мил с ней последние дни. Он даже предложил ей уплыть с ними на корабле.

– Это не Хадиджа, – осмелилась она наконец. – Она никогда бы не сдала брата полиции.

– Я не с тобой разговариваю, кубышка! А с этой шлюхой – твоей подругой.

Хлоя выдержала удар. Жан-Люк был так далек. Его было не достать. Конец политику-идеалисту, конец капитану дальнего плавания. Этот верзила был всего лишь убийцей, и, вполне вероятно, именно он и убил Ванессу. Она почувствовала, как страх сжимает ее горло.

– Ну что ж, если ты, подонок, так уверен, что это я, если тебя это устраивает, убей меня, и дело с концом.

Голос Хадиджи был абсолютно безучастным. Она говорила, собрав последние силы. У нее не осталось слез – все были выплаканы по Фариду. У Хлои появилось ощущение, что ее пищевод, легкие и желудок внезапно сжались. Она подумала о таблетках доктора Леже. Почувствовала, как судорога подступает к горлу…

И тут Жан-Люк проделал неожиданную штуку. Он с воем бросился на Хадиджу, держа автомат вперед прикладом. От удара в правое плечо Хадиджа упала.

– У НЕГО БОЛЬШЕ НЕТ ПАТРОНОВ! – заорала Лола. – ХВАТАЙ ЕГО, ИНГРИД!

Подняв приклад, он собирался ударить еще раз. Хлоя схватила виолончель и бросилась на него, выставив железный наконечник. Когда она пробила ему правую почку, Жан-Люк истошно закричал. Ингрид Дизель воспользовалась этим, чтобы огреть его скороваркой.

Лейтенант Бартельми пил молочную сыворотку. Лола Жост не только предотвратила налет на обменный пункт, подняв тревогу, но и помогла арестовать Жан-Люка Кашара, единственного грабителя, ускользнувшего от облавы, организованной Отделом по борьбе с бандитизмом. Садовый Гном получил арестованного надежно связанным. Этот самый Кашар, непредусмотрительно явившийся сводить счеты с Хадиджей, наткнулся на саму мадам Жост. Это и стало для него роковым. Парень получил сотрясение мозга от ударов скороваркой и перфорацию почки, которую Хлоя проткнула наконечником виолончели, и сейчас залечивал раны в больнице.

На свете не было второй такой женщины, как Лола Жост, способной с блеском выходить из самых нелепых ситуаций. Эта женщина была благословением свыше и в то же время сущим бедствием для своих врагов. Лола Жост стала Немезидой Жан-Паскаля Груссе и останется ею до конца времен.

С элегантной небрежностью мадам передала всю собранную ею информацию Садовому Гному. Сочтя себя выше дрязг, она, королева сыска, подарила плоды своих трудов человеку, которого бесконечно презирала. Груссе официально занимался делом Ринже, и Лола пожелала показать, что чтит Закон. Сама себе хозяйка, действующая по собственной воле. Ах, это было прекрасно. Так прекрасно, что хотелось бесноваться от радости, карабкаться по шторам, откалывать коленца, трубить в трубы, танцевать, разбрасывать лепестки роз и мочиться в кепи.

Итог оказался многообещающим, развеяв тучи вокруг Максима Дюшана, счастливого протеже начальницы. Да, ему повезло! Гном решил не заключать его вновь под стражу. Сейчас следовало сосредоточиться на Кашаре и Закри, дружках Фарида Юниса. Этот налетчик был возлюбленным Ванессы Ринже, пока та не дала ему отставку, ужаснувшись его жестокости. Юнис никогда никому не рассказывал о разрыве и сохранил ключ от квартиры на Пассаж-дю-Дезир. Груссе рассчитывал на то, что Кашар и Закри помогут установить истинные обстоятельства смерти Ванессы Ринже. Но пока Жан-Люк Кашар молчал. Он лежал на белоснежных простынях с блуждающим взглядом и, казалось, не слышал вопросов. Неужели он свихнулся, потерпев поражение от двух валькирий – мадам Жост и этой чертовой Ингрид Дизель?

Оставался Ной Закри. Это был уже совсем другой случай. У этого типа было прекрасное досье криминалистического учета. Он свел знакомство с Жан-Люком Кашаром в тюрьме «Флери». И представил Кашара своему лучшему другу Фариду Юнису. Юнис и Закри встретились в квартале Флер в Сен-Дени. Где Юнис появился в тот день, когда решил оставить своих родственников на улице Акведук в Десятом округе. Почти три года назад.

Эту картину омрачало только то, что мадам Жост, похоже, вошла во вкус своей новой жизни. Бартельми пришлось признать: вряд ли она снова водворится в своем кабинете на улице Луи-Блан. Обстоятельства между тем со всей очевидностью показали, что ничто не является окончательным. В жизни не так уж много однозначных ситуаций. Дверь Лолы Жост оставалась для него открытой. Лейтенант мог держать ее в курсе дела прямо под носом у Гнома или, в случае надобности, получить от нее порцию справедливой критики. Мадам любит свою работу. У них с Бартельми еще найдутся поводы для встреч. И лейтенант понял, что сгорает от желания пойти и спросить ее мнения. По поводу одной детали, которая его беспокоила.

34

Ингрид и Лола сидели в глубине зала, за своим обычным столиком. Они только что отведали дежурные блюда. Лола полила кушанье соусом. Ингрид воздала честь овощному рагу и, не торопясь, прихлебывала вино. «Красавицы» работали в полную силу. В ресторане вновь собрались завсегдатаи, к которым прибавилось несколько восхищенных английских туристов, немного одуревших от непривычных вкусовых ощущений. Максим был на кухне, а Хлоя и Катрин, новая официантка – крепкая девица лет тридцати, из кожи вон лезли, стараясь угодить каждому.

– Не хотела бы я быть на месте Садового Гнома. Я люблю работу в полевых условиях. Обнюхать землю, взять след и наброситься на дичь в нужный момент. И спортом заниматься не надо.

– Да, я заметила, – сказала Ингрид с легкой улыбкой.

– Но сейчас недостаточно просто идти по следу и передавать результаты кому-то еще. Нужна комплексная работа. Понимаешь, о чем я?

– Да, прекрасно понимаю.

Уже несколько дней подряд Лола замечала, что у Ингрид идиотский вид. Может быть, это реакция на произошедшее? Возвращение к прозе жизни? Как бы там ни было, Ингрид Дизель сидела с отсутствующим видом, односложно отвечая на вопросы, которые ей задавали. Странно.

– Думаю, что скоро я буду смотреть на ведение допроса как на науку, – отважно продолжала Лола. – Некоторым полицейским от природы дано «разговорить» клиента. Другие просто усердно работают. Нередко, когда я сижу лицом к лицу с преступником, мне хочется надавать ему оплеух, а не задавать вопросы. Ты понимаешь мою мысль?

– Да, да. Думаю, что понимаю.

– Когда мы вытащили на свет Фарида Юниса, дело Ринже приняло другой оборот. Максим вырвался из лап Груссе, понявшего, что Жан-Люк Кашар и Ной Закри – куда более серьезные подозреваемые. Остаются Хлоя и Хадиджа. Эти девушки, очевидно, что-то от нас скрывают. Не далее как вчера, под покровом ночи, когда ты трудилась в «Калипсо», я допрашивала Хадиджу у нее в квартире. Это настоящая могила.

– Правда?

– Говорю тебе. Логично было бы предположить, что после того, как ее спасла кавалерийская атака Лолы Жост и Ингрид Дизель, она сделает нам одолжение и кое в чем признается. И что ты думаешь?

– Ничего. Nada. [Ничего (исп.).]

– Досадно.

Лола внимательно посмотрела на Ингрид. Блаженный взгляд, вялость движений, апатия. Она отпила еще глоток вина:

– У тебя грипп, деточка?

– Нет. Сегодня утром, перед тем как мы встретились в «Красавицах», я долго гуляла по Парижу. Все прямо купалось в чудесном зимнем свете.

– Вообще-то еще осень, Ингрид.

– Зима подходит все ближе. В какой-то момент солнце показалось мне оранжевым шаром, висящим на вершинах деревьев с корой пепельного цвета, а балконы излучали жидкое золото. Прохожие шли быстро, на улицах было гораздо меньше народу, чем обычно. Я прошлась до парка Монсо, а потом повернула в сторону предместья Сен-Дени. Я знала, что после этой прогулки вновь увижу его таким же, как всегда. Добросовестного Максима. Сосредоточенного, как всегда. Я уселась на стул в кухне, и мы стали разговаривать. И поверь мне, Лола, это и есть счастье. Такие моменты, как этот.

– Это удовольствие лицезреть Максима у плиты превратило тебя в такую размазню?

– Сегодня утром мне довелось созерцать совершенную красоту.

– Послушай, Ингрид…

– Go on. [Продолжай (англ.).]

– Ты создала для себя мир, по которому прогуливаешься своей упругой, элегантной походкой. Каждое утро ты выходишь на прогулку, блаженно улыбаясь ангелам. Хочешь, я скажу тебе, чем ты занимаешься на самом деле, деточка?

– Ты все равно скажешь, хочу я этого или нет.

– Ты не проживаешь свою жизнь, а мечтаешь о ней. Не было бы Максима, был бы кто-нибудь другой. И я считаю, что это крайне неразумно.

– Я имею право мечтать. Твой Брийя-Саварен говорил, что вино – пища для души. Судя по тому, как ты любишь выпить, его мнение совпадает с твоим. Но пища для моей души – это мечта.

– Ох, как ты меня утомляешь! И после всего этого ты мне говоришь о страхе перед кибернетической революцией. Но посмотри в лицо настоящему. Завтра оно умрет. И мы тоже. Смотри, я пью за наши тела, унаследованные от приматов.

– А ведь ты, оказывается, отчасти мегера.

– А ты – кривляка. Замечательный контраст! У меня есть к тебе предложение.

– Собираешься бранить меня, поедая десерт?

– Вовсе нет. Я не люблю десертов. Ты должна бы это знать.

– So what? [Что же тогда? (англ.)]

– Мы пойдем к тебе, и ты сделаешь мне давно обещанный массаж. Раз ты не хочешь серьезно заняться своим телом, займись моим.

– Нельзя делать массаж после такого грандиозного обеда.

– Это вовсе не грандиозный обед. Это нормальный, заслуженный обед. Давай совершим грандиозный моцион. Давай вдвоем полюбуемся на твой Париж с почтовой открытки, заодно и проверим, существует он или нет. А потом пойдем к тебе, и ты сделаешь мне массаж.

– You realy are a betch, you know that? [Ты и вправду чертова баба, ты знаешь об этом? (англ.)]

Оставшись в махровом полотенце, она предоставила Ингрид взять дело в свои руки. Наконец-то у них появилась возможность заняться долгожданным массажем. Отдых воительницы. Но этого стоило подождать! И, черт возьми, как приятно становилось от прикосновений Ингрид! «А вот я как начну массировать тебе плечи, как разомну один за другим все позвонки, как разгоню жир, кровь, лимфу, как расправлю все кости, как превращу тебя в глину скульптора, как разберу тебя на составляющие, чтобы потом собрать вновь». Уф, что за чудо! Массаж следовало бы внести в школьную программу в качестве обязательного предмета. Как ловля друг у друга блох объединяет стаю шимпанзе, так массаж стал бы связующим звеном общества. Люди делали бы друг другу добро уже хотя бы тем, что меньше желали бы зла. Ах, какой подарок богов, какая победа над серой действительностью, над угрюмостью, над рутиной!

Дизель массировала так же, как танцевала стриптиз: со страстью.

В дверь позвонили.

– Лежи! Я открою, – сказала Ингрид.

– Ты от меня не отделаешься. У тебя другой клиент?

– Нет.

Ингрид вернулась с необычной новостью: пришел лейтенант Бартельми. Он устроился на розовом диванчике. И листал женский журнал.

– Черт! Закончи сначала со мной.

– Но, Лола, это займет еще добрых полчаса.

– Бартельми подождет. Сегодня я королева!

И Бартельми подождал. Неужели это Лола, свежая, как роза, укутанная в пеньюар невероятного размера, сидит напротив него в психоделической приемной Ингрид Дизель?

– Ну что случилось, мой мальчик? Садовый Гном опять плохо себя ведет?

– Вы только подумайте, мадам! С тех пор как вы, можно сказать, преподнесли ему двух налетчиков на блюдечке с голубой каемочкой, Гном блаженствует. Он витает в облаках, и в комиссариате наконец-то воцарился мир. Нет, меня беспокоит другое. Всего лишь деталь, но…

– Давай свою деталь, мой мальчик. Я, как видишь, настроена мирно. И я намерена еще немного побыть в этом состоянии. Не испытывай мое терпение.

– Мадам, вы помните тот день, когда вы позвонили дежурному по Десятому округу, а тот в свою очередь предупредил парней из Отдела по борьбе с бандитизмом?

– Так, будто это было вчера.

– Ну вот, на самом деле в Отдел по борьбе с бандитизмом поступил еще один звонок. Вскоре после вашего. Прямо перед попыткой ограбления. Звонил свидетель, отказавшийся назвать свое имя. Молодой мужской голос.

Лола окаменела. Дизель и Бартельми пристально смотрели на нее.

– Прохиндей! – наконец выговорила она.

– Что?

– What?

– Это не мог быть свидетель, который оказался там случайно и выполнил свой долг, предупредив полицию о готовящемся налете. Как ты верно заметил, это была всего лишь попытка.

– Ну да, поскольку преступников задержали на месте, – ответил Бартельми.

– Ты уверен, что это был молодой мужчина?

– Абсолютно. Я заставил дежурного повторить эту историю двадцать раз. Он, бедный, уже был близок к помешательству.

– Нам нужно организовать мозговую атаку, здесь, сейчас, немедленно.

– Ингрид, ты не могла сказать brainstorming, [Мозговой штурм (англ.).] как все нормальные люди?

– Я считала, что вы, французы, не любите, когда разговаривают на смеси французского и английского.

– Не знаю, как другим, а мне на это плевать. Наш язык спасут не запреты. Его спасет лишь возможность жить. Это как в следствии: если ты мыслишь узко, то имеешь все шансы зайти в тупик. Нужно не бояться нового, дать волне подхватить тебя, разрешить себе скользить вниз по склону. Так что, ребята, давайте мыслить шире.

– Ладно, согласен, – сказал Бартельми, широко улыбаясь. – Все указывает на то, что не вы одни напали на след налетчиков.

– Все указывает на то, что Жан-Люк Кашар был прав, говоря, что Фарида Юниса сдали, – продолжала Лола. – Но есть одна важная деталь: до настоящего момента мы с Ингрид считали, что сделали его мы. Не так ли, Ингрид?

– Совершенно верно, Лола. А если это Менахем?

– Кто это?

– Младший брат Ноя, – пояснила Лола. – Он добывал для них машины и работал шофером. Нет, я не вижу, что выигрывает Менахем, отправляя своего брата в тюрьму. Брата, который платит за его учебу. А учеба явно много для него значит, раз он регулярно посещает занятия. Нет, нет. Подумаем еще.

– Ну тут на ум упорно приходят два имени. Во-первых, Максим Дюшан. В его интересах было убрать Фарида, пока тот не занялся им вплотную. Во-вторых, Хадиджа Юнис. Ей пришлось выбирать между любовником и братом.

– Мой мальчик, если я говорю: «Давайте мыслить широко», значит, я хочу избежать подобных банальностей, – властно произнесла Лола. – Ну же, не зацикливайся на одном и том же.

Еще некоторое время лейтенант Бартельми и Ингрид Дизель строили версии перед бесстрастным судьей – Лолой Жост, которая пока довольствовалась ролью слушательницы, время от времени качая головой и бросая неопределенное «почему бы и нет», «интересно», «неплохо». Сидя очень прямо на оранжевом диванчике, она напоминала пузатого и непредсказуемого буддийского монаха. Наконец лейтенант Бартельми сказал, что возвращается в комиссариат: Гном, должно быть, уже сгорает от нетерпения.

Ингрид проводила его и, вернувшись, уселась напротив Лолы.

– Я думала, он никогда не уйдет.

– Так ты ломала всю эту комедию, чтобы он ушел?

– Конечно. Бартельми быстро устает, когда ему приходится бродить в темноте. Он привык мыслить конкретно. Я знала, что в конце концов возьму его измором.

– А зачем было убирать его с места действий?

– Чтобы спокойно принять нашего посетителя.

– Какого посетителя?

– Вчера мне позвонил Гийом Фожель. Через несколько минут он будет здесь.

– Ты знаешь, Лола, у меня такое странное ощущение, что моя квартира превратилась в твой кабинет.

Секунду Гийом Фожель колебался между розовым и оранжевым. Потом он выбрал розовый диванчик, несомненно для того, чтобы оказаться лицом к лицу с Лолой Жост, которая в их с Ингрид Дизель необыкновенном дуэте представляла власть.

– Константин вернулся на родину. Перед отъездом он попросил разрешения поговорить со мной. Он поведал мне, что у Ванессы не только был личный дневник, которому она поверяла свои несчастья. У нее был друг, и именно он и посоветовал ей завести этот злосчастный дневник.

– Сказочка о недостающем звене. Мальчишка забыл одну немаловажную деталь.

– Он не забыл. Константин сказал, что не может понять, зачем этому другу понадобилось причинять Ванессе зло. Но поскольку полиция до сих пор не нашла виновного, то он решил рассказать все, что знает. Чтобы уехать со спокойной душой. И не мучиться угрызениями совести.

– Фожель, вы и правда думаете, что дети так сложно воспринимают жизнь?

– Простите?

– Я хочу предложить вам более правдоподобную версию: Константин с самого начала рассказал вам и о дневнике, и о друге. Однако вы исказили перевод. И опустили упоминание о друге. Может быть, потому что вам не нравится быть осведомителем. Это, несомненно, сильнее вас. Я сразу поняла, что нашего сотрудничества вам не простят. И, наконец, последнее: если бы дело было только в Константине, вы бы сказали мне все это по телефону. Вы пришли сюда, испугавшись ответственности за то, что скрыли показания мальчишки. Ну как?

– Вы опасная женщина, мадам Жост.

– Не совсем так. Но сейчас я вам необходима, ибо вы пришли получить отпущение грехов. Ну что ж, я вам их отпускаю. Вообще-то мне не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда следствие все время движется поступательно. Обычно мы делаем шаг вперед и два назад. Люди говорят, люди молчат, люди путаются в воспоминаниях, люди лгут. Нет, я не опасная женщина, Фожель. Я разумная женщина.

Молодой директор не стал задерживаться. Едва за ним закрылась дверь, как Лола быстро оделась и велела Ингрид натянуть летную куртку и свой экстравагантный колпак. Немного ошеломленная всеми этими рассуждениями и хитростями, американка повиновалась и выскочила вслед за Лолой, даже не спросив, куда они направляются.