Текст книги "Точка Гриндиса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Тихонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Я прогнал ее на несколько минут и кажется успею представиться. Меня зовут Бернл Латайз, ищущий Сердце Мира, тянущий осколок, старающийся прогнать корни и увести синий свет в небытие.

"БЕРНЛ!!!"

– Я Ронет, и я знаком с Лив и Айлен, и в Улиссане бывал, – быстро произнес я.

Бернл чуть закопошился, заплывшая в его взгляд ряска, казалось, стала тонуть в его глубине, он резко сказал:

– Да, ты тот, кто носит браслет и тот, на ком был сфокусирован взор теряющего контроль Гриндиса, Точка...

– Да...

– Я успею сказать лишь то, что тебе необходимо противостоять синим и уничтожить, то весящее над бездною раны в плоти Гриндиса яйцо Вордарога.

Пауза...

– Если наследник Вордарога покинет свою колыбель и вольет в рану мира свое пламя, то и Гриндису и нам всем настанет конец. Останови это...

Он вновь закашлялся, в этот раз дольше и гораздо сильнее. Затем сжавший мою руку гелл произнес свои последние слова:

– И передай Ливиэль, что я ее очень люблю, всегда любил...

Затем гелл весь затрясся, его куртка затрещала по швам, из-под левой руки замерцал рубин, и через секунду последняя капля жизни покинула его, вдобавок ко всему, на миг появившийся на его шее теневой поводок рассыпался черным дымком.

– Прощай! – произнес я в воздух.

Наброшенный на гелла повод сник, значит, не я был первоначальной целью странного жнеца. Несколько утешает то, что в смазанной мылом веревке находилась не моя голова.

Теперь, наконец, моя постоянно скрывающаяся в тумане цель стала намного яснее и гораздо протяженее. Сны о Лазурхарде, рана, над которою зависло яйцо, внутри которого рождалась непостижимая жизнь, корни над сердцем мира, орден, его болезнь. Это все звенья цепи одного тянущего Гриндис на дно лазурного якоря. Чей-то зловещий план по уничтожению целого мира и неведомый срок, готовящий для нас Рок. Именно поэтому взгляд Гриндиса сфокусировался на своей точке, из-за него мне и помогали Палазники и Маскировщик. Лучше понимаю понятие точки Гриндиса, но мне все еще не ясно, почему именно я являюсь его точкой, возможно, когда ни будь я это узнаю... Нужно спешить, отсрочить Инфаркт Мира, разобраться с корнями и яйцом. Ладно! Информации по-прежнему слишком мало, чтобы ее рассусоливать. Подробности постараюсь узнать при случае. Нужно двигаться вперед!

Оглядевшись и поняв, что от тварей и жнеца и след простыл, я потянул свою руку к его застывшей в неровном мерцании длани. С трудом сдвинув отяжелевшую кисть, я обнаружил не тронутый, совершенно девственный алый осколок воткнутый, казалось вросший в кожу у него на груди. Даже коса его чудом миновала, хотя камень чуть выступал и порез продолжал свой путь и за границей рубинового осколка.

А ведь он так напоминает Нантис. Неужто они связаны и этот приближенный к его сердцу предмет помог ему забраться так глубоко в недра мира. Казалось, мое предположение было по крайней мере очень близко от истины, и я, дабы оставить Бернлу хоть что-то и не вызывать ревность у Нантис, решил его оставить. Так будет правильнее, – решил я, – честно по отношению к умершему геллу. Придется его похоронить и затратить на это не слишком много времени. Нельзя оставить его на съедение тварям.

На всякий случай поглядывая на небо, я стал собирать разбросанные вокруг места сражения камни, в середине абсолютно квадратного окруженного коралловыми клыками входа в стоящий жизни гелла лабиринт. По чему я решил, что это лабиринт? Сколоченные с боку зала полки, камень, накрытый грубым матрасом, и лежащая на нем сумка говорили мне о том, что гелл довольно давно здесь основался и, возможно, не раз возвращался назад к королям подземелий. Тем более, когда я проходил мимо единственного пути вперед, а именно – прорубленному в стене прохода, то обнаружил, что в нем целых четыре тропы, ведущих к мелькающим внутри, очам темноты. Мне не хотелось туда соваться, но выбора у меня, как всегда, не было.

Сначала я собрал отливающую драгоценностями горку, потом решил обложить гелла камнями. Когда я обложил Бернла вокруг, то мое внимание неожиданно приковали его серебристо-темные крылья. Почему, не знаю. Скорее всего мне показалось, что они в тот момент шевельнулись или вздрогнули, а может и то и другое. Движимый некромантской затеей я немного приподнял его спину.

Что когда настает это, они теряют их? Да гелл по-прежнему находился в своем плачевном состоянии, но уже у него не хватало несколько конечностей, а именно лежащих сейчас на полу двух крыльев. Припомнив, что Бернл ими в бою не воспользовался и все время стоял ко мне лицом, и чуть сосредоточив внимание на воспоминании о прыжке пожинателя, я, кажется, стал прозревать. Да, они оба почему-то не могли воспользоваться крыльями в этом кристальном мире. Это по меньшей мере странно.

Тут ко мне закрались еще и воспоминание о дороге в Улиссан и счастливо порхающих в небе геллах. Может показаться странным, но в тот монет движимый чисто детским любопытством и полетом воспоминаний я приладил оба совершенно чистых крыла себе на спину. В ушах почему-то зазвучал гимн пульсации, а крылья как будто призвали холодный ветер и прикосновение сосулек, на месте соприкосновения кожи и органов полета. Затем спину прострелила резкая боль, мир завращался, я скрючился от невыносимых ощущений, на встречу ко мне бежали карлики, перед глазами кружили бесчисленные перья. Последним, что я запомнил было – мое воющее на луну безмятежно бредовое соло крылатого оборотня.

Глава 28

Мне снова снился рушившийся мир, затухающие грани миров владений Раэлов и безмолвная тишина пустоты. Щурясь от почему-то слишком яркого малинового неба, я, пошатнувшись, поднялся на ноги и помял свои ноющие вески. Не только головная боль мучала мои нервишки, больше меня беспокоила область лопаток и странным образом смещенный центр тяжести. Спину как будто оттягивали буксировочным тросом, а ноги мои впились в тормоза.

Что за ерундень? Я вроде не заказывал эвакуатор... Какой настойчивый гад! Я завернул свои руки за угол спины и обнаружил какие-то мертвым грузом свисающие с моей спины перистые отростки. Дубина осознания ударила в голову, вспомнились последние воспоминания. НОООУУУ!!! Какого Вазира здесь происходит?! Я не просил гелла стать мои донором, на кой мне мертвые крылья? Я вам не костяной дракон! Я же теперь как курица, не взлететь, не выщипать самому себе свои перышки. Почему?

Немного успокоившись, я направился в сторону пожитков Бернла. Блин, я на Гриндисе совсем не долго, а уже весь усыпан всяческими побрякушками, если не сказать больше – регалиями. Айрэлис, Нантис, полуброня, геллфийский рюкзак и теперь еще и это – "Мертвые крылья!" А такие уж они мертвые? – думал я, роясь в вещах гелла. Помнется, что в том рушащимся пути-переходе, где на меня с геллами нападали сотни остроклювых птиц, крылья моих спутников совсем окочурились и не хотели нести их в высь. Возможно, если я покину область облитых застывшим красным воском камней, может тогда позаимствованные органы оживут и понесут меня в небеса?

А это перспектива, причем заоблачная, в прямом и переносном смысле этого слова. Надо же, неужели, что слова Айлен, о том, что я научусь летать, окажутся пророческими. Ай! Я встряхнулся и, ссутулившись вперед, жуя местный деликатес, пошел за валявшимся неподалеку мечом гелла. Мешают, заразы, и про меч я совсем забыл. Оглядев, как всегда, изящное и смертоносное оружие геллов, я решил воткнуть его в последний приют Бернла. Так я и сделал. Не найдя больше ничего интересного и более-менее подходящее к моему походу, я направился в сторону дальнейшей моей лазейки.

Раз я решил, что местная ария звездного света происходит здесь каждую ночь, и пурпурное небо навряд ли меня прикроет, разумным будет скрыться в глубине лабиринта. Подходя ко входу четырех путей, я зацепил крылом левую стену и, на мгновение потеряв равновесие, чуть не навернулся вперед головой. Да, эта заминка мне явно не понравилась, но ели б не она, я бы навряд ли заметил начертанную стрелку, указывающую на лево. Бернл? Напутствие или ловушка?

Я ухнул в воздух, эхо вторило мне, а вдобавок к нему замершие во тьме очи казалось прищурились и чуть приблизились ко мне. Ай, выбора все равно нет, везде страшно, так что пойдем, как говориться, на лево!

Так, я внутри, стен уже не ощущаю, лишь кажущиеся тени напоминают о их присутствии. Шагаю вдоль незримого, съеживаюсь от прожекторов глаз, преодолеваю пространство. Сворачиваю в на миг прояснившиеся повороты.

Я на них, они на меня, я на них, они на меня, смотрели мы друг другу в глаза. Некоторые сопровождающие мою поступь глаза отражали в своей глубине меня. Глазатрон, какой-то, не как не иначе. Да и еще пристальные какие, глядишь дыру просверлят. Изменив нескольким поворотам, я немного сменил действующую вокруг обстановку. Сделал яснее, краснее, свою видимость. Может мой осколок послужит мне лучше, чем Бернловский ему. Сейчас мою надежду представляет еле заметный во мраке лучик Пути Гриндиса.

Коридоры, ведущие в никуда, многостенье, запутанность дорог, ощущение нереальности происходящего, нить Ариадны и напирающая со всех сторон темнота. На помощь приходят прожекторы левитирующих во мраке глазниц. Стало чуточку светлее, затесавшаяся где-то в голове паника, куда-то запропастилась, стали появляется некоторые изменения.

Замечены перемены рельефа, ортопедии пола, проступила некая ребристость ощущаемой стопами поверхности. Изменения радовали, до поры до времени, но в этом месте, похоже, доступны лишь шепотки приятного.

Затем многостенью вокруг пришел конец, на смену ему пришел стенопад. Дорога перекрылась взлетевшей перед самым носом стеной. Рубиновые камни заходили ходуном, застонали невидимые опоры верхнего предела, пол затрясся, безумие заволокло амплитуду моих шагов.

Поддерживаемые каким-то диким механизмом стены вздымались и опадали, снова вздымались и снова опадали, путеводный лучик угас, а позади проснулась движущаяся на меня плита. Заставляют, твари! Придется на время забыть о необдуманных поступках. Все же лучше, чем схлопотать от надвигающейся на меня кары поднебесной.

Прыгаю в приглашающе раскрытую пасть, позабыв о крыльях, кувыркаюсь, затем повторяю упражнение. Начинаю заучивать стих скачущих стен, сбиваюсь с ритма и, ощутив себя камикадзе, влетаю и вылетаю сквозь мотающиеся ряды рубинового воинства. Язык тела, совсем свыкшись с новой методикой, словно превратившись в снаряд, преодолевал все новые вздымающиеся по пути преграды из антрацитовых зубов.

Воспарили красные частицы, в воздухе зашелестели мириады острых кровавых снежинок. О последствиях можете не говорить, я о них и так знал. Поэтому закрыл усталые очи и, напрягая вновь возникшую нить Нантиса, пошел на инстинкте, звуковых рецепторах и появляющейся и тут-же исчезающей ленте пути.

Не знаю, какой леший тогда меня вел, но мой поводырь сумел вывести меня из опасной зоны и привести в окованный изумрудными железами кристаллов зал. Странно, но змейка пути впервые на моей памяти обрывалась, исчезала в недрах начертанной на полу рельефной спиралевидной пентаграммы.

И что сие означает? Путь закрыт? Не верю! Мой браслетик завел меня так далеко и дальше сумеет. Нантис, я в тебя верю!

Какой-то время поразмыслив, я, кажется, понял, почему Берн не сумел пройти дальше и застрял здесь. По-видимому, сердечный осколок гелла завел его в тупик, оказался слишком мал или что-то вроде того. Скорее всего, он не смог провести его дальше. Может дело в тех корнях или в чем-то другом, но власть столь малой частицы сердца, не сумела сделать следующий шаг.

Тогда я будто увидел все своими глазами: отчаявшегося гелла, медленно растущий в близи его сердца осколок, сжимающиеся над ним тески времени и пришедшая по его душу смерть.

– "Я пройду твой путь до конца, Бернл!" – промолвил я вслух, вставляя Нантис в центр пентакля, в середину вечно закручивающейся спирали.

Ставни пола распахнулись, ветер притяжения сделал свое дело и притянул меня в путаницу движущихся плит. Бездонный колодец и мешанина плавающих в его нутре испещренных символами надгробий.

Немного понаблюдав и не найдя никакой закономерности, я стал прыгать с одной дверцы пути на другую. Сначала казалось, что я спускался, потом задействованные силы и хаотичность заиграли новой чередой изменений. Вверх, потом в низ, в право, в лево, наискосок, под наклоном, всеми силами вцепившись в поверхность плиты.

М-да, затерявшийся в изменениях человек. Человек ли теперь? Может гелл? Лопасти то свисают, центр тяжести смещен, спина ноет, двигаюсь как-то по животному. Заячий цирк, прыжки, бешенная нагрузка на ноги, убегающая из-под них поверхность и успокаивающая гладь новой плиты.

Вскоре я обнаружил, что расстояние между символами пути стало расти, кульбиты уже с трудом доставали до новой плиты. Крыльца по-прежнему только мешали. Эх, жаль, что нельзя просто взлететь. Тут неожиданно из моей опоры выдвинулось копье, тут-же вонзившееся в бочину соседней ступени. Принимаю приглашение, иного выбора все равно нет. Только для начала нужно поиграть в прятки с равновесием и отыскать этот инстинкт в гранях своего нутра.

Шаг, еще один, ногу за ногу, руки расставлены, теряю контроль, отпрыгиваю назад, приземляюсь на зад. Нет, так дело не пойдет, придется ползком, сидя, держа руки перед собой, цепляясь и перенося себя вперед. Проделав выше перечисленные манипуляции, я достал край плиты и вступил на его поверхность. Подобным образом перехожу еще несколько раз, затем натыкаюсь на воткнувшиеся в нижнюю плиту под странным углом кости. Танцую переход по костям, глажу подошвами чьи-то утерянные ребра.

После встречаю спустившуюся к нижней доминошке трубу, скольжу по ней, нахожу ногами опору. Перехожу еще несколько мостов, затем спускаюсь вниз, все ниже и ниже, в непрестанно меняющийся воспроизводимый браслетом рисунок пути. На соседних островках замечаю силуэты теней, в редких проблесках света различаю неясные очертания алых хрустальных стражей. Подросли зубастики! Движусь минуя их, отвожу от хрусталя мертвые крылья.

Не теряю надежды, проявляю зацикливание на происходящем, стараюсь не сойти с тропы, хватка лича, держусь что есть мочи за край убегавшего от меня алого куба.

Несгибаемая воля увидевшего оазис по среди пустыни, мечта выбраться, отыскать конец лабиринта, преодолеть его грань, прочертить по ней черту и пройти ее на сквозь, любой ценой найти выход из неприступной крепости движущегося домино.

Это не могло продолжатся вечно, кто-то из нас уступит, устанет и сдаться. Я или Путь? Ронет или Гриндис? Сознание или кошмар, биение жизни или посмертие? Забив на все, я стал пожимать руки стражам и хлопать их по плечам, строить им рожи и пинать их, затем избегая опасности, убегать от стоящих истуканами изваяний. Не чем не пронять, ну и хорошо, а то ведь могли поиграть мною в астральный футбол.

Наконец я увидел его, с крейсерской скорость опускающийся в глотке лабиринта Гермесов камень. Зеленокрылая плита Саури, опускающийся в пропасть лифт, шанс не рехнуться и выжить. Я должен успеть: попасть на тонущий корабль или сбежать со своей продырявленной лодки. Вспомнив скорость, я рванул вперед. Успеть! Бег подстрекаемого ураганом, прыжки непогрешимости и кажущаяся вибрация перьев за спиной, падение, взлет и скорость, взмахи на миг оживших крыльев и ухватившиеся за улетающий шанс ладони. Выход сил и головокружительные, смешанные чувства. Не знаю, как это возможно, но я ощущал одновременно и вдавливающее в пол тянущее чувство подъема и опрокидывающее присутствие падения. Зеленые крылья Гриндиса несли меня в даль, вверх или в низ, не имело значение, главное, что вперед и прочь от опостылевшего всем фибрам души лабиринта.

Выход! Проблеск мелодии света и прощальные аккорды расстающейся со мной тьмы, сгинувшая печаль и ласковые лучики радости.

Взглянув вверх, я увидел лишь тающие в свете силуэты плетущих тетиву лабиринта движущихся плит. Меня встретила земля и красные камни на ней, приземлившаяся плита, беспощадно сбросив меня, умчалась куда-то в высь.

Глава 29

Повторяющийся кошмар странного сна. Вереницы идущих к концу мира дорог, зияющая рана на теле земли и нависшая над ней тень, хлещущая своими корнями гигантская синяя сфера.

Стряхнув сон, оглядев алое гнездо и кладку каменных яиц, я выглянул из своего укрытия. Немного размяв свои старые кости и затекшие мышцы, я в себе кое-что обнаружил, что-то новое и невероятно легкое. Да, появились новые ощущения, исчезла оттягивающая спину тяжесть, ранее весящие плетьми мертвые крылья, сейчас налились невероятной свободой. В них чувствовалась беспечность, пластичность и неповторимое изящество.

ЭТО ЧТО, ДЕЙСВИТЕЛЬНО, ПРАВДА? ОНИ ОЖИЛИ!!! СЕЙЧАС КАК ВЗМАХНЕМ!!!

Движимый ветром легкомыслия, я взмахнул обеими крыльями свободы. Ух-ху-ху!!! Меня перекинуло через себя и приподняло вверх, началось падение, цепляясь за пластику, я старался выровняться, зависнуть в воздухе как чайка. Несмотря на шебуршение в воздухе и жалкие попытки гелла младенца поймать хоть талику равновесия, я ощутил очень приятные чувства. Рожденный ползать, летать не сможет, уверены? Кайф! Это чудо – Просто Прекрасное Чудо! Теперь меня одолело озорство, я стал крутящимся в воздухе комом из крыльев и меня самого. "Я лечу!" – выкрикнул я, захлебываясь в вздымающихся эмоциях.

Вот это сюрприз, не надо даже на марс и здесь полетаем! Теперь я стал поочередно идти и тренировать полет. Наконец-то я понял, кто такие геллы, чем они живут и что у них является вечным ключом к доброму настроению. Я всегда смотрел в небо, завидовал оторвавшимся от земли птицам, летчикам, унесенным на космических кораблях людям, потом геллам. И теперь я один из них, один из существ, несущих грациозность полета, тот кому доступен двигатель невесомости.

Я хотел бы назвать крылышки покладистыми, но сейчас, порхающий над землей подстреленным мотыльком, я опровергал теорию легкости геллфийского полета. От приземлений на красно-белую покрытую галькой поверхность болели ноги, несколько раз приземляясь, я чуть их не подвернул. Двигаясь как беременный пернатый воробушек, я никак не мог равномерно, зациклено на траектории просто двигаться по прямой. Но несмотря на пинки неряшливости, я был по-настоящему в восторге.

Вскоре на горизонте появилась туча, разлитая на грань черная краска, напомнившая мне Вечнотень, а на карте моего пути начерталась пропасть. Да, сейчас я стоял, упиравшись левой рукой на камень, взгляд прикован к разлому. Ага, но ведь теперь это не помеха, правда? Хотя, если пожевать немного сопли скепсиса, то уверенность уже не так хлещет из моего нутра. Вдруг, тут без полетная зона, тоже самое, что и лабиринте. Ведь не даром Бернл и Жнец не могли там взлететь, да и я тоже. Странный все-таки тот жнец, метаморфозы и отращенные крылья, да и еще женские всхлипы. Правда и я теперь не менее странный субъект...

Сейчас пришла невольная идея, но проверю ее немного позже, сначала рассчитаюсь с провалом. Крылья в стороны, вверх и вниз, неугомонные перспективы и ускользнувшая из-под ног земля. Не забываем и о аккуратности, господа. Постаравшись как можно ближе приблизиться к яме, я пролистнул страницу левого крыла и вошел им в радиус поражения ненастья, прямо над контурами зева пролетело оно. Ничего не произошло. Еще один монумент проверки! Я развернулся, отлетел по дальше, в своей обычной манере закувыркался, через минуту остановился, набрал высоту.

Дальше дело когтистых птичьих лап, а точнее перышков. Движусь к провалу, в лицо бьет залп ветра, чешуйки крыльев выдают воздушные трели. Готовый потерпеть Фиаско я с распахнутыми в дальние уголки возможностей крыльями забредаю на территорию ямы. Пронесло! Лечу над ней. План был таков, когда я промелькну над бездною и если начну опадать в нее, то мне пришлось бы тотчас же развернуться назад и попытаться спланировать на не совсем мягкую землю. Что на этот раз без эксцессов? Серьезно, нарушаем законы жанра и бесстыдного бытия Точки Гриндиса? Да, бывает...

Пролетая кратер примерно на середине разлома, я обнаруживаю мерцающую ленту моста над бездною. Ха, что не заметил? Да его там попросту не было! Хотя... Осмелев, я двинулся к переходу, в борьбе с петлями полета я приблизился к, казалось, совсем материализовавшемуся прозрачному мостику. Появился! Попробуем наступить. Нога погрузилась внутрь и устремилась вниз, я мухой рванулся вверх, по всей видимости, моя ножка там застряла и пытается окоченеть. Холод вонзился клыками в мою конечность и грозился ее оторвать. Меня уже стали глушить сомнения, когда вместе с паникой мерцающая дорога попросту исчезла. Вырвав ногу из ледникового периода, я помчался к берегу.

Не знаю, в чем тут загадка, но сомневаюсь, что прошел бы эту дорожку пешком, слишком коварная тварь эта скорлупка. Хотела придушить мою конечность холодом, а затем отправить меня в вечность. А я-то думал, звезда обыденности воссияла на небосводе. Нет же, все наоборот и малиновый свет солнца на это явно намекал. Конечно, если б туда не полез, то ничего бы не произошло. Может во всех моих невзгодах не виноват кто-то другой, а я сам?

Приземлившись на тот берег, я совершенно спонтанно спрятал свои крылья в узор на спине. Реально! Вот я и проверил то, что хотел сделать на той стороне. На десяток секунд превратившись в гимнаста, я обернул руки назад и, влепив пальцы в линии узора, нежно по ним провел. Плавные линии и изящные изгибы встретили мои дрогнувшие пальцы, я резко одернул руки и, наверное, даже покраснел.

Я вспомнил как мы танцевали, те чудные моменты, когда мы с Айлинель кружились в вихре замысловатого танца, мои руки гладили ее крылья, а она плыла своими ладонями по моей спине и зачаровывала собой мой взгляд. А наша первая дуэль-тренировка с оказавшейся не такой уж острой тенью – Айрэлис и ее пресветлой сестрой – Раэлис, она тогда еще подменила мой островержец – меч и, играя на моей сковывающей боязни ранить ее, так меня отделала, моя бритва чуть-ли не каждый ее удар падала на пол и отбрасывала на травку безликие тени, – я усмехнулся. Славное время, по которому прочертили алую черту Гриндиса. Я скучал, скучал, хотя прошло совсем не много времени, сердце болело от мысли, что мы больше никогда не встретимся и не увидим друг друга. Вернуться, чтобы взглянуть в твои зеленые глаза. Поэтично и, надеюсь, это сможет приковать меня к жизни и не дать покинуть ее край. Я вернусь! "Юх-ху-ху-ху!" – прокричал я, раскрывая крылья и снова устремляясь в высь.

Может кому-то показаться, что я совсем забыл о усталости, но это, к моему глубочайшему сожалению, совсем не так. Просто я старался на замечать, что силы мои застряли в капкане и мне нужен отдых. Дело было в том, что я хотел по скорее со всем разобраться и в конце концов выбраться из путевой спирали. Наружу к ясному небу и теплым, значительно более близким ко мне солнечным дискам Раэлов. Странные оттенки здешних и, наконец, новые красные солнца успели мне уже совсем наскучить.

Тем временем ранее замеченная туча разрослась и превратилась в настоящий штормовой фронт, очень напомнивший мне Вечнотень. Внизу простиралось белое тело плато, мелькали пурпурные камни, далее превращающиеся в замысловатые узоры. Вскоре из камней выложились улыбки, и я пролитая над одной из них, неожиданно взорвался хохотом. Меня охватила безудержная радость и готовая разорвать лицо улыбка от уха до уха. Вдобавок смех стал настолько силен, что, казалось, скоро порвет мои легкие. Счастье и невероятное блаженство, закружили меня в ярких красках. Одно с другим не вяжется!!!

В глаза бросилось, что моя до ужаса веселая личность, сейчас кувыркаясь в воздухе, движется над сплошной линией улыбающихся, подмигивающих камней. Свернув с тропы хохота, я ворвался на линию выложенных из бисера, похожих на могильные плиты символов.

Смертельной грустью обволокли меня эти гробы, горе, отчаяние и река текущих из глаз слез сейчас преобладали над всем в моем сознании. В воздухе повисла гробовая тишина, хотелось повеситься, сердце смелилось остановиться, я не выдерживал столь душераздирающих чувств и вернулся на тропу хохота.

Так, передвигаясь от одного бедствия к другому, я двигался в сторону черной стены, которая, я надеялся, послужит мне утопией от этих улыбок и гробовой тишины. Ветер взмахнул крылом, крылья подкосились, я начал аварийное снижение. Турбулентность нарастала, пикирующий птиц поддался законам физики и двигался к теплой земле. Приземлившись на колючую поверхность, я, кувыркаясь и сворачивая бедные крылышки влетел в антрацитово-черную гладь.

Напряжение между светом и тьмой, пытающийся сбить с ног ветер и несколько размазанных в разных цветах ступеней с право от меня. Ветер пустоты. Отражение вечнотени застыло на моем пути, вызываемые ветром кляксы света и тени водили воинственные хороводы передо мной. От проникающего, казалось, до костей пронизывающего ветра, пришлось нагнуться и, цепляясь за, то ясные, то убегающие во тьму трещины, двигаться к разделенным двумя цветами ступеням. С трудом взобравшись на верх и искупавшись в отбрасываемых костром бликах, я направился к подвешенному в темноте мосту.

Обогнув его и отыскав дальнейший путь, я завернул на лево и пошел вниз по новой чертовой лестнице. Казалось, что с каждым этапом снижения, с каждой плитой, с каждой полосой ветра сопротивление воздуха нарастало. Когда я преодолел последнюю плиту, меня просто пришпилило к земле. Ко мне приблизился новый окрашенный черным порыв. Эффект не заставил ждать. Вихрь вторгся, почернели покидающие голову мысли, их словно выбило залпом из черномета. Встав на ноги, стараясь удержать извилины в мозговом центре и не дать их у меня отнять, я разглядел их.

Сражающиеся между собой плеяды света и тени, выстреливающие из мест их соприкосновения молнии, радужные переливы на месте падших агентов стихий, исходящее от элементов чувство подавления, ощущения своей ничтожности, самоуничижения, призывающие сдаться шепотливые инсинуации. Яркие звездные пылинки в свете, впитывающие свет, во тьме. Покидающий территорию свет и расходящиеся в стороны тени, серые пустоты обуглившихся головешек на их месте. Тактика выжженной земли.

Война вечно противостоящих полюсов, подгоняемый ветром веер теней и сияющий снежный занавес света. Круговерть неутомимых сражений.

Все это время я шел, уворачивась от тех или иных адептов сражающихся сторон, шел сопротивляясь их давлению и накатывающим порывам ветра, а когда мне стало невмоготу, я развернул крылья и стал помогать ими в своем движении вперед. Все сильнее прижимающие к поверхности шахматной доски вдохи воздуха. Чем ближе я находился к диковинной шахматной доске стихий, тем сильнее становились элементали и громче их призывы сдаться. Ударившие меня порывы воздуха сорвали мою пустую геллфийскую сумку и унесли ее прочь.

Новый подъем вверх, до крови вдавившиеся в плиты пальцы, хруст ногтей, впечатанные носки сапог. Ползки вверх по ступеням, к стакану темного огня, затем совсем в притирку к спускающимся в низ подножкам.

Черное озеро, борьба метр за метром, сантиметр за сантиметром, миллиметр за миллиметром, микроны движения и толчки крыльями колибри в брачный период. Крылья работали так, что казалось делали 200 взмахов в секунду.

Все, не могу, проникаю лицом, а затем и всем телом в твердь застывшего озера, просачиваюсь сквозь агатовое зеркало, теку в потоках мутного дыма и окрашенного черным ветра пустоты. В нечто!? В вечность!? В неизбежность!? Куда меня несут неугомонные ветры бури теней?