Текст книги "Ничего личного"

Автор книги: Дмитрий Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Мистер Старк ждет вас. – Мисс О'Лири открыла передо мной стеклянную дверь, снизу до половины матовую, выше совершенно прозрачную.

В комнате размером двадцать на двадцать футов стоял обычный конторский стол, и за ним сидел тот самый мистер Старк, с которым я созванивался о встрече. Обычный состоятельный американец – с медным оттенком блондинистых волос. Не красноватым, а с зеленовато–серым – бывает и такая медь. На памятниках. В остальном – просто полноватый улыбчивый поклонник учения Карнеги, следящий за зубами и пробором на голове более, чем за состоянием желудка: на столе стоял набор из "Макдональдс" и были рассыпаны пластинки жвачки Orbit, еще валялись коробочка с зубной нитью, прыскалка для свежести во рту, две баночки зубочисток.

– Здравствуйте, мистер Саура! – Неожиданно глубоким баритоном – по телефону этого не чувствовалось – поприветствовал меня толстячок. – А мы уже заждались! Очень рад! Очень! Меня зовут Джейсон. Джейсон Старк.

Он представился почти как Бонд. Джеймс Бонд. Только что на пальцы не подул, сдувая воображаемый дымок из воображаемого пистолета.

– Здравствуйте, – просто сказал я. – Вот, приехал решить вопросы с парнями с биржи. Знаете, Чарли погиб год назад…

– Да–да–да, – скорбно отозвался Джейсон Старк. – Такая потеря.

Мне не очень были понятны его страдания – какое ему дело до какого‑то кентуккийца?

– Мы ведь даже немного дружили с Чарли, – поделился Старк. Врал, наверное. – Недолго, правда, но зато очень… качественно! Ну да ладно, – он сделал жест, словно смахнул слезу, – мир праху его. Хороший был человек. Да. Но после него остались некоторые дела.

– Вот–вот. Не могли бы вы мне помочь, мистер Старк…

– Конечно! Я уже созвонился, и завтра нас ждут. На саму биржу, на La Salle street 440, мы не пойдем, там делать нечего, но завтра в обед в итальянском ресторане Тутто – это рядом с биржей, нас встретят. Еще я взял на себя смелость заказать вам номер в Барнхэм–Отеле. Это здесь недалеко, – он показал пальцем за спину. – Практически в соседнем доме. Мисс О`Лири вас проводит. Она у нас новенькая, смущается, не обижайте мне девочку! – Он хитро прищурился и погрозил мне указательным пальцем. – А вечером я за вами зайду, покажу вам ночной Чикаго. Лучше, конечно, смотреть на него летом или весной, но и сейчас он тоже хорош.

Расстались со Старком мы практически друзьями. Он пообещал мне партию в снукер, а я ему – научить пить бурбон по–кентуккийски. Правда, я сам не очень знал, как это, но до вечера надеялся что‑то придумать. Или позвонить Фрэнку – уж у того всяких уловок в загашнике было несчетно.

Мисс O'Лири на пару минут заскочила к боссу и вышла от него покрасневшей, будто получила хороший нагоняй.

– Мистер Саура, я провожу вас до гостиницы, – ее каблуки зацокали впереди меня.

На выходе из офиса она накинула на плечи черное пальтишко, сделавшее ее похожей на какую‑то смешную птичку – маленькую и красноголовую.

Мы молчали в лифте, молчали, когда вышли из Чейз Тауэр, не разговаривая, дошли до Стейт–стрит, повернули на нее и через сотню шагов вошли в Барнхэм–отель. Его четырнадцатиэтажная башенка вырастала из угла более обширного здания – Relians Building, в стенах которого нашли себе место и Чикагский театр, и местная радиостанция CBS, и еще десяток известных организаций.

Мисс O'Лири остановилась у стойки регистрации – монументальной, обитой по фасаду кожей, с полированной до зеркального блеска столешницей. Она о чем‑то разговаривала с портье, а я глазел по сторонам, удивляясь царящей здесь роскоши.

Еще минут через десять мы поднялись в номер – он оказался двухкомнатным. Угловым на седьмом этаже. В гостиной два окна (почти от пола и до потолка) в смежных стенах выходили на разные улицы – и это было очень необычным. Тяжелые темные портьеры, стеклянные двери, кушетка на изогнутых ножках, круглый стол темного дерева – все было дорого и непривычно. Это Захар намотался в своих путешествиях, а я выехал из Кентукки едва ли не в первый раз. Не считать же путешествием поездку в СССР? И каким бы я ни был патриотом своей страны, но то, что было в гостинице "Россия" и то, что я видел сейчас перед собой, различалось как небо и земля. Правда, и цена существенно отличалась.

– Будут ли какие‑то пожелания, мистер Саура? – стоявшая на пороге номера мисс O'Лири видимо, получила какие‑то инструкции, запрещающие ей оставлять меня одного.

– Как вас зовут, мисс? – я положил свою маленькую дорожную сумку в шкаф.

– Оссия, мистер Саура.

– Это ирландское имя? Что оно значит?

– Я бы не хотела об этом говорить.

– И все же? Ведь ирландские имена имеют смысл? Это не английские Джон, Том, Николас, Мэри. Я прошу вас. Если уж Джейсон назначил вас гидом, вы должны всячески помогать мне в этом городе.

– Маленькая олениха, – она теперь смотрела в пол, а щеки стремительно краснели.

Бывают такие люди, что от малейшей неловкости начинают чувствовать себя неуютно. Видимо, Оссия была как раз из таких.

– Замечательно, – одобрил я выбор ее родителей. И тут же соврал: – Я знавал одного араба, его звали Сафар. Он утверждал, что был назван в честь месяца в календаре. Вообразите себе, что, допустим, меня назвали бы родители Февралем. Вот это странно, а Оссия – даже романтично.

– Так звали бабушку, – развела руки мисс О'Лири. – А в школе меня все называли Дабл–Оу. Оссия О'Лири. И сейчас так зовут.

Я посмотрел в окно и сказал:

– А меня зовут Серхио. Друзья называют Сардж. Но у меня их немного. – Не знаю, зачем я добавил последнее. – Мисс Оссия, вы не покажете мне окрестности моего жилища? Чтоб не заблудиться случайно?

– Здесь невозможно заблудиться, – рассудительно сказала она. – Все параллельно и перпендикулярно. Всюду указатели и вывески. И всегда много людей.

– Может быть, тогда перекусим? Я после долгой дороги немного голоден. Порекомендуете что‑нибудь?

Она согласилась и привела меня в какой‑то итальянский ресторанчик. Впрочем, здесь каждый второй ресторан был итальянским.

После то ли полдника, то ли раннего ужина я уговорил Оссию показать мне знаменитую набережную реки Чикаго.

Уже темнело и становилось прохладно. Моя провожатая ежилась на ветру, но отважно вела меня к реке. В зданиях зажглись окна, и все эти дома–утесы раскрасились светляками огней, создающими почему‑то новогоднее настроение.

До набережной оказалось совсем недалеко – каких‑то десять минут быстрой ходьбы, считая и остановки на светофорах.

И не смотря на то, что порядком продрог, а Оссия так и просто стучала зубами от холода, я не пожалел, что увидел это место! Где‑то я слышал, что в Ленинграде больше пяти сотен мостов. Очень может быть и так. Не считал. Но в Чикаго каждая улица в Лупе имела свой отдельный мост! И перпендикулярные и параллельные! Мосты через каждую сотню шагов. А вокруг светящиеся коробки небоскребов – по–настоящему завораживающее зрелище. Ничего подобного мне видеть прежде еще не доводилось и я, стоя возле громадины здания Лео Барнетта, вдруг понял масштабы своей авантюры.

Они ведь просто так не отдадут мне возможность строить подобные Лупы в Москве, Ленинграде и Свердловске. Нипочем не отдадут. И будет драка.

Наверное, такое ощущение должно возникать у альпинистов, впервые восходящих на Эверест – масштабы реальности внезапно становятся вещественными и поражают воображение: вершина горы уходит куда‑то в космические выси и начинаешь чувствовать себя мелкой букашкой. Меня в тот момент одолевали именно такие чувства. Я даже попросил Оссию ущипнуть меня. Скорее всего, она решила, что так меня – робкого провинциала – потряс вид ночного мегаполиса. Но это было немножко другое: я сам себе не верил, что решился бросить вызов хозяевам всего того великолепия, что развернулось передо мной.

Я проводил Оссию до метро: она спустилась на станцию "Лейк", замерзшая и немножко раздраженная.

У стойки регистрации в отеле меня ждал Джейсон Старк.

– Сардж, ну где же ты ходишь, старина? – воскликнул он, едва меня заметив. – Я уже думал, что придется отложить намеченную программу на завтра! Осмотрелся?

– Да, спасибо, Джейсон. Мисс О'Лири показала мне набережную.

– А ты не теряешься, хитрый табаковод! – обрадовался Старк. – За это нужно выпить!

Он поймал такси, и повез меня куда‑то на юго–восток, где было "приличное заведение со снукером".

Бильярдный кий я взял в руки впервые. Понятно, что никакого сопротивления оказать умелому Старку у меня не вышло. Хоть он и старался, умело подставляя мне очень простые шары. Как я ни пытался копировать его стойку, манеру держать кий и тщательно прицеливаться – красные шары летели во все стороны, кроме нужных. Цветные падали в лузы и снова почему‑то выставлялись. Пояснения сложных правил еще больше меня запутали. Наилучший результат дало простое следование подсказкам Джейсона. Он показывал мне каким шаром куда бить, где ждать "выхода" и прочие премудрости, которые почему‑то плохо запоминались.

После двух партий, проигранных мною с каким‑то неприличным счетом, Джейсон отобрал у меня кий и повесил его на стену.

И мы поехали в стриптиз–клуб.

По дороге Старк поведал мне, что вот уже пару лет как развелся и теперь чувствует себя снова молодым, счастливым и кому‑то нужным. Что мужчину делают состоявшимся не семья и дети – это женский удел, а собственные успехи. В бизнесе, творчестве, спорте или в чем‑то другом, мест для приложения сил масса! Но только не семья. Семейный человек, по мнению Старка, был обречен вести полурастительное существование – бесполезное и бестолковое.

– Слушать все эти бабские заморочки и считать тот бред, что они придумывают на пустом месте, за откровения свыше. Дом–работа–дом–работа. Как маятник в часах! Ну кому это нужно, Сардж? Разве сэр Фрэнсис Дрейк был женат, когда вел свою "Золотую антилопу" через Мировой океан? Разве мы что‑то слышали о супруге сэра Уинстона Черчилля? Разве кто‑то бы знал о жене Сталина, если бы он ее не убил? Единственное зло на этой земле – бабы! – откровенничал Старк. – Любой женатый человек, добившийся чего‑то, мог бы стать в тысячу раз успешнее, если бы не женился! Я вообще признаю только один вид брака – когда руку богатой наследницы отдают энергичному профессионалу, способному удержать на плаву семейное дело, а то и приумножить его. Поверь мне, Сардж, знаю, о чем говорю: у меня самого две дочери остались с Мэгги, удави ее дьявол!

Я просто улыбался – мне были безразличны его взгляды на эту сторону жизни.

Еще часа два мы с ним слонялись по ночным клубам – мне это было в новинку, да и занятно, а Джейсон чувствовал себя как рыба в воде. Потом, ближе к полуночи, сославшись на усталость после дороги, я уехал в свой отель, договорившись со Старком встретиться в ресторане Тутто за полчаса до полудня.

Следующий день оказался дождливым. У портье нашелся зонт для постояльцев и я, шлепая по лужам, пошел на встречу.

Теперь Чикаго не производил того впечатления, что чуть не раздавило меня прошлым вечером. Да и был он – деловой центр – не так уж и велик. Небольшой островок циклопической застройки, всего три мили на полторы, посреди полей двухэтажных жилых домов простых работяг. Ну, разумеется, еще заводы, электростанции, пирсы, театры, музеи, немножко парков и дороги. Вот и весь город.

Старк пришел раньше. А, может быть, с утра отпивался здесь чаем после вчерашнего карнавала. Он успел немного поохать, вспоминая наиболее яркие фрагменты удавшегося вечера. Потом к столику подошли два гладко выбритых джентельмена – в ладно пригнанных пиджаках, обоим слегка за тридцать, в глазах сталь и вселенская усталость.

– Сэм Фишер, – представился тот, что был повыше. И протянул мне визитку.

– Том Снайл, – сказал второй, чуть постарше, с тонким шрамом на носу. И в моей руке оказалась вторая визитка, на которой значилось "Томас Снайл, вице–президент "Чиверс & Co" – важная птица.

И я знал этого человека. Почти так же хорошо, как Захара. Но не в прошлом, а в будущем.

Мы со Старком тоже назвали свои имена, после чего мистер Снайл заказал два кофе и какой‑то десерт.

– Итак, мистер Саура, насколько мы поняли, дела некоторых наших клиентов, – он назвал несколько фамилий, – уполномочены вести вы?

– Вел до недавнего времени, – уточнил я. – Сейчас счета этих людей будут закрываться, и деньги будут переведены в один из наших банков. Думаю, распоряжения на этот счет вы получите еще до конца текущего года.

– Вот как? Если я правильно понимаю, то общая сумма на этих счетах, – он щелкнул пальцами и в его руке оказался листок, поданный Фишером, – составляет что‑то около семидесяти пяти миллионов?

– Трудно сказать. У меня нет точной цифры, – я сделал вид, что не владею информацией. – Вы же понимаете, что я всего лишь посредник, имеющий свои небольшие комиссионные?

– По размеру комиссионного вознаграждения очень легко определить общее количество имеющихся в управлении средств.

– Верно, – согласился я. – И все равно у меня нет точной цифры. Да и важно ли это?

– Не очень. Нас больше заботит причина, по которой ваши и наши клиенты безболезненно пережили всеобщий крах. Поделитесь?

Я задумался. У Снайла была интересная манера вести разговор: он его именно вел, напирая на собеседника, склоняя к нужному направлению. Я так не умел.

– Про удачу вспоминать не нужно? – осведомился я на всякий случай.

– Не стоит. Мы посмотрели историю этих счетов – за два года ни одного цента убытков. Так не бывает. Никакая удача не позволит выигрывать два года подряд.

– Хорошо, мистер Снайл. Могу я поговорить с вами наедине?

– Сэмми, сходи в туалет, кажется, ты испачкал рукав. – Буркнул мистер Снайл.

– Джейсон, вы же мне поможете? – Фишер поднялся.

Старк, хоть и навострил уши, вынужден был подчиниться просьбе.

– Итак, Томас, – сказал я. – Вы же профессионал? И у вас есть свои секреты? Я тоже профессионал и у меня тоже есть тайны. И раскрыть их я смогу лишь тому, кто работает на меня. По–моему, это справедливо?

– Более чем, – согласился Том. – Но все‑таки, мистер Саура, не для протокола? Намекните и я буду спать спокойно, зная краешек тайны, а вы сможете и дальше… э–э-э.

Так и не подобрав слова, он замолчал, и выжидательно уставился на меня.

– Это же не угроза была? – наверное, стоило задать и такой вопрос.

– Бог с вами, какие угрозы? Просто природная любознательность не даст мне спокойно спать. И я буду всегда знать, что есть кто‑то на рынке, кто никогда не проигрывает по неизвестным причинам. Согласитесь, для настоящего профессионала это повод усомниться в себе, а значит, и начать узнавать больше. А там кто знает, куда приведет меня любопытство? Это же могут оказаться не очень законные вещи? Инсайд, подкуп, манипуляции с компьютерами?

Мне очень нравился его напор, внимательность к деталям; чувствовалась хватка настоящей акулы, лишь по недоразумению оказавшейся в Чикагском садке, а не на Уолл–стрит.

– Том, сколько вы сейчас зарабатываете? – я тоже решил взять быка за рога. – Честность за честность.

– За этот год вместе с опционами на акции "Чиверс" мой доход составит около пятнадцати миллионов. Конечно, не Милкен из Дрекслера, но я не жалуюсь; не всем же быть гениями.

– А сколько вы получите в случае досрочного прекращения контракта по своему желанию?

– Немного, – Снайл изобразил уныние. – Почти ничего.

– Мне нужен управляющий одного оффшорного фонда. С активами около трех миллиардов долларов. Я предлагаю вам за эту работу пятьдесят миллионов в год и прикосновение к тайне. – На самом деле я не собирался платить ему ни цента сверх того, что он сможет заработать. Но в то, что он сможет принести пятьдесят миллионов в год под моим руководством, я был уверен. – Но перед этим вы обязаны закрыть все вопросы, которые возникли у "Чиверса" к моим клиентам. Что скажете?

Он отставил свою чашку кофе. Внимательно посмотрел на мой клетчатый пиджак, на покусанные ногти и ободранные кутикулы.

– Мистер Саура, – начал Том, – подобные предложения мне делаются по пять–шесть раз в год. Пятнадцать миллионов, двадцать, двадцать пять. Не хочу сказать, что они меня не интересуют, но немногие в Чикаго могут мне предложить условия, на самом деле лучшие, чем я имею сейчас. И я никогда бы не стал вице–президентом и младшим партнером в такой компании, если бы кидался из стороны в сторону, соблазняясь на обещание золотых гор черт знает кем.

Его отповедь была совершенно понятна. Захар рассказывал, что ныне в бизнесе есть и такая практика: успешных менеджеров переманивают конкуренты, а потом через пару месяцев выкидывают на улицу, не выполнив обещаний. Не очень‑то честно, но в конкурентной борьбе должны использоваться все способы, сулящие преимущество .

– Мое предложение реально. По пятьдесят миллионов ежегодно ближайшие пять лет и кусочек тайны, – повторил я. – Либо вы проводите свое расследование, тратите очень много денег и в результате получаете дырку от бублика? Ведь, скажу вам честно, тайны, приносящие такие деньги, охраняются очень неплохо.

Он ненадолго задумался.

– Знаете, мистер Саура, что меня беспокоит больше всего?

– Откуда, Том, мне это знать? Я не телепат.

Он усмехнулся.

– А я уже начал сомневаться. Больше всего меня настораживает несоответствие между вашим юным возрастом и произносимыми суждениями. Так не думают в двадцать пять, ведь вряд ли вам больше?

– Двадцать три, – уточнил я. – Но это ничего не меняет. Вы принимаете мое предложение?

– Сколько времени я могу подумать?

– Думаю, ваш Сэмми уже постирал всю рубаху. Сейчас она высохнет и вскоре он появится. Решайтесь.

– Еще один вопрос. Вы работаете на правительство?

– Скорее, на людей из правительства, – уточнил я.

Не обязательно ему пока знать, что правительство это советское, а люди – бывшие его члены. Да и потом это знание будет явно лишним. Но вот обзавестись прикрытием в американском правительстве – совершенно необходимо. Надеюсь, Фрэнк оправдает мое доверие.

– Значит, все‑таки инсайд. – Сделал Том напрашивающийся вывод.

– Соглашайтесь, Том, такими предложениями не разбрасываются. Вы же хотите утереть нос Роберту Претчеру, Баффету или выскочке Соросу? У вас будет такая возможность.

– Знаете, мистер Саура, собираясь на эту встречу, я меньше всего рассчитывал поменять работу. Но, если все, что вы мне рассказали – правда, то… Я согласен.

Я дал ему две недели на то, чтобы закрыть все дела по моим "мертвякам". Потом он должен был взять недельный рождественский отпуск и приехать в Луисвилл – ознакомиться с принимаемыми делами. Если его все устроит, то у нашего фонда появится официальный глава.

Я знал, что все будет хорошо.

Отказавшись от предложения Джейсона заглянуть к нему в офис перед дорогой, я передал привет мисс О'Лири и в тот же вечер отправился назад, только в этот раз маршрут пролегал через штат Иллинойс: Чикаго–Кэнкэки–Шампейн–Парис–Вашингтон (тот, что в Иллинойсе) – Луисвилл.

Глава 3

– Мы не успеваем! – Сказал я. – Мы ни хрена не успеваем! Мы взяли на себя слишком много.

– А по–моему, дела идут успешно, – возразил Захар. – Посмотри, мы здесь всего три года, а уже у нас есть банки–фонды–агентства. Мистер Твистер, бывший министер, Мистер Твистер миллионер! Владелец заводов, газет, пароходов…

– Мы здесь уже три года, и чем ближе становится день, когда нужно будет тратить деньги, тем отчетливее я понимаю, что просто не знаю – куда их тратить! И как?!

Захар вернулся через неделю после моей поездки в Чикаго. Он выполнил свою часть задачи, и теперь сберегательный банк в Вероне и народный в Бари принадлежали нашему фонду. Еще он приценился к немецким и швейцарским банкам, но все это была проза жизни, ставшая уже почти рутиной, потому что настоящий восторг вызвал у Захара полет на "Конкорде" "Эйр Франс". Он немного попенял на тесноту в салоне и запредельную дороговизну – стоимость билета практически в три раза выше, чем за обычный перелет. Но все остальное приводило его в какой‑то священный трепет: темно–синее небо за непривычно маленьким иллюминатором, бегущие цифры скорости, выведенные на табло в пассажирский салон, высота полета в шестнадцать–восемнадцать километров. Но больше всего восторгов было связано с тем, что переход на сверхзвук никак не чувствовался! И хоть и говорил я Майцеву, что если движение равноускоренное, то почувствовать скорость не получится и взывал к его инженерному самосознанию – все было бесполезно. Ему казалось, что в салоне должно было "хлопнуть", за окном непременно должен был случиться фейерверк, а все пассажиры надуться как воздушные шарики. Но и тем, что ничего подобного не произошло, он тоже восторгался. Единственное, что омрачило его полет – на борту не было ни одной стюардессы! Только мужики, а Захар очень трепетно относился к тому, кто наливает ему виски, приносит подушку и одеяло или стрижет голову: в первом случае это должен был быть мужчина, в последних двух – женщина. Иначе возникал дискомфорт.

– Как это не знаешь? – Майцев даже отставил в сторону коробку с пончиками. – Мы же изначально планировали тратить доходы на создание там, – он кивнул головой в сторону, – всяких конструкторских бюро, институтов. Вроде Кремниевой долины? Вот, кстати, пока летел с одним чудаком из Массачусетского технологического института, узнал много нового о своей стране. Он, оказывается, завидует тому, что у нас есть научно–исследовательские институты. Они специально создают такие технопарки, вкладывают огромные деньги, ищут спонсоров, а у нас они по умолчанию в каждом крупном городе уже есть! Только, как обычно, используются через жопу. Бери и внедряй! А ты говоришь – "не знаю"! Что изменилось‑то?

– Захар, неужели непонятно?! – Меня раздражало, когда приходилось объяснять очевидное неглупому человеку. – Что ты знаешь о химии? О медицине? О промышленном дизайне? О микроэлектронике? О ядерной физике, о генной инженерии, о космонавтике? Как мы сможем оценить, что одно исследование – полезно, нужно и перспективно, а второе – бестолково, затратно и служит для отмывания денег?!

Я на самом деле не понимал многих вещей.

– Представь себе, накопили мы море денег, вся экономика Штатов, а значит, и большей части мира работает на нас с тобой, а мы эти деньги зафигачиваем в наши, российские НИИ? И при этом ни черта не понимаем в предмете? Чтобы ты сделал, будучи директором такого заведения?

Захар прошелся по офису, почесал затылок и весело ответил:

– Я бы придумал тысячу всяких дурацких, псевдонаучных тем с миллионом обещаний! Под каждую получил бы соответствующий грант и через пару лет вышел бы на пенсию миллионером и всемирной знаменитостью.

– Вот ровно так и будет, – посулил я. – Не только здесь люди научились втирать очки. На Родине водятся умельцы ничуть не хуже. А то и лучше. Вспомни дело узбекских хлопкоробов! Они же едва не двадцать процентов своей экономики на бумаге рисовали. И получали за это вполне реальные доходы. Здесь будет то же самое. Как только им станет понятно, что инвесторы ни ухом, ни рылом в теме – будет ровно то, что ты описал. И наши с тобой потуги канут в небытие.

– Однако, я как‑то об этом не успел подумать, – стушевался Захар. – Мне казалось – будут деньги, и ты сможешь их направить туда, где будет выгоднее всего?

Я даже беззвучно рассмеялся.

– Захар, посмотри назад. Представь, что ты в шестьдесят первом. Расскажи тамошнему химику, что такое фуллерен! И попроси воспроизвести. Насколько понятным будет твое объяснение, чтобы он серьезно задумался о вопросе?

– А что это такое – фуллерен?

– Не знаю, – просто ответил я. – Используется в аккумуляторах, лекарствах. Но что это – бей меня лопатой, я сказать не смогу! Понял мысль?

– Не, ну давай, тогда, думать о том, в чем мы что‑то понимаем?

Мне стало смешно. Потому что я‑то точно знал, что единственное, в чем Майцев что‑то понимает – это насущная задача: "как снять телочку". А все остальное, в чем он мнил себя специалистом – на самом деле безнадежно устарело еще в тот момент, когда он начинал писать по этой теме курсовую работу. Я был таким же.

– В том‑то и дело, что ничего. Мы с тобой дилетанты широкого профиля. Имеем представление о многом и не имеем знаний ни о чем. Просто потому что не успели. Потому что щенки. И теперь два щенка начнут раскидываться деньгами! Надолго нас с тобой хватит?

Захар поднялся из кресла и направился к бару, в котором хранились наши алкогольные запасы.

– Без поллитры не разобраться, – посетовал он мне.

После первых пятидесяти грамм он резонно заметил:

– Вряд ли Лаврений Берия досконально разбирался в цепных ядерных реакциях! Но как‑то же у него получалось отделять зерна от плевел?

– Нам нужна прокладка! – удивительно, но такое простое решение раньше не приходило мне в голову. – Нам нужен институт, фонд, не знаю, как это назовут. В общем организация вроде патентного бюро, которая сможет оценить перспективность того или иного предложенного исследования!

Захар невесело усмехнулся:

– А кто будет контролировать контролеров?

– Независимый институт… Понимаешь, Зак, я не сомневаюсь, что смогу обеспечить любые исследования деньгами – это сущая ерунда. В ближайшие годы будет так много возможностей, что здесь нет места опасениям. Но то, как мы станем тратить эти доходы – это важно! Мы можем потратить триллион долларов на разработку фотонного двигателя для космического корабля и через десять лет остаться ни с чем. Потому что потом выяснится, что он принципиально невозможен. Мне это не нужно. Мне нужно, чтобы с моей страной считались, чтобы у моих правнуков была возможность говорить в любом городе мира на русском языке и при этом никто вокруг не морщился! Но всего этого не будет, если мы просто засыплем наших сограждан деньгами. Русские останутся для всего мира "белокожими богатыми чурками". Мы должны выработать некий условный рефлекс – ты полезен другим, поэтому достоин жить хорошо. Понимаешь?

– Идеалист ты, Серый, – усмехнулся Майцев. – Но твой посыл, я, кажется, понял. Ты думаешь, нам нужен кто‑то еще?

– Твой папаша – обязательно. Еще, наверное, стоит переговорить с Изотовым – пусть придумывает, кто будет воплощать его замыслы. Мы вдвоем не всесильны. К Павлову, Кручине и всяким остальным Шелепиным лезть теперь не стоит – они слишком сильно привыкли руководить. Но я готов сожрать собственные тапки, что они еще меньше имеют понятие, чем и как им руководить. Несколько человек, что мы с тобой нашли здесь – Фрэнк, Том Снайл, Маккой – они будут работать, пока будут понимать свою задачу. Теорем вроде "иди не знаю куда, принеси хрен знает что" – они решать не станут. И пока мы будем им платить.

В конечном итоге мы договорились, что в этот раз едем в СССР вместе. Едем как представители фонда, который весьма заинтересован в научных разработках советских институтов.

Еще через неделю приехал Том Снайл, и ему я с легким сердцем поручил руководство фондом. Он был волен набирать персонал, разработать документацию и решить еще тысячу вопросов, которые всегда кажутся поначалу неочевидными, но всегда оказываются обязательными.

После утомительных переговоров о личном вознаграждении Том развернулся с истинной англо–саксонской основательностью: он купил целое здание, разместил в газетах объявления о найме на работу, приобрел оргтехнику. Его помощник – Сэм Фишер, которого он притащил с собой и навязал нам – мотался по стране, как сумасшедший лось: сегодня он был в Бостоне, завтра в Сиэтле, а послезавтра в Далласе покупал билет до Кливленда. Понаблюдав за ними несколько дней, я понял, что мое вмешательство на текущем этапе будет только мешать.

Но внимания потребовал сам Снайл. Как‑то раз он пришел ранним утром и спросил:

– А что у нас с аудиторами?

А у нас ничего не было с аудиторами – бухгалтерию клиентов вели несколько, почти полтора десятка, мелких фирм, переписку с ними вели наши девчонки, фонд только что создался…

– Ничего, – пожал я плечами. – Мы же не американская компания. А на Вануату наши декларации никого не интересуют. Плати ежегодную пошлину и будь хоть самым жирным фондом на свете.

– Так дело не пойдет, – возразил Том. – Если мы рассчитываем заниматься серьезным бизнесом, нам нужны будут аудиторы.

– Что ты предлагаешь?

– KPMG, Deloitte, Price Waterhouse, Сoopers и Lybrand, Ernst и Young? – он с безразличным видом перечислил представителей "Большой пятерки". – Выбирай. Они все профессиональны и безупречны.

Я улыбнулся – это сейчас их имена безупречны, еще не было скандалов с Enron, WorldCom, Satyam Computer Services. Не было еще сказано замечательных слов по поводу Lehman Brothers: "за уровень кредитной задолженности банка отвечает его менеджмент, а не аудитор".

PW скоро должны были объединиться с СL и стать крупнейшим аудитором, контролирующим четырех из каждых пяти компаний из списка пятисот крупнейших в мире. Кто контролировал эту частную непубличную английскую контору? Кто держал руку на пульсе крупнейшего бизнеса и знал все схемы, методы и приемы – законные и не очень? Не хотелось мне связываться с этим монстром – если они получат команду "фас", всем моим хитростям быстро настанет карачун. А в том, что при необходимости они легко организуют нужную нашим врагам утечку информации – я не сомневался ни секунды.

Примерно такого же мнения я был и об Эрнсте с Янгом – тоже мутная контора с неясным происхождением и тоже английская. Нет, с ребятами из Сити мне связываться вообще не резон пока, тем более, доверять им часть своего бизнеса – пусть и самую официальную.

Оставались швейцарцы KPMG и "родные" Делойт из Нью–Йорка. Последние, кстати, вроде бы не участвовали во всех этих аферах с Энроном и ему подобными.

– Давай сделаем вот как, – предложил я: – Остановимся на Делойт. Заключи с ними договор и создавай агентство, которое войдет в их партнерство. В нем должны сидеть наши люди и заниматься только нашими делами. И наверх от них должна идти только та информация, которую мы с тобой одобрим.

– К чему такие сложности? Тысячи крупных компаний работают с ними и у всех все хорошо.

– А я, Том, параноик. Я им не верю. И не хочу делиться ни с кем своими технологиями. Сегодня их знаю я, завтра Делойт, послезавтра использует вся Америка. Увольте. Этого не будет. Да и разве плохо иметь карманного аудитора? Мне нравится идея.

– А я ее не понимаю, – настаивал Снайл. – Объясни!

Я встал из‑за стола, подошел к нему сзади, приобнял за плечи:

– Том, дружище, иногда в нашей работе появляются моменты, о которых нельзя говорить даже любимым собакам. А ты хочешь пустить в эту сферу посторонних людей.

– Разве нам есть, что скрывать? У нас же честный бизнес?

Что я должен был ему ответить?

– Честный, Том, и временами прозрачный. Но не стеклянный. Чуть позже я тебе все покажу и расскажу, – пообещал я. – А сейчас займись аудиторами, раз уж нашел в них необходимость. О–кей?