Текст книги "Ничего личного"

Автор книги: Дмитрий Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Он слышит, – ответил Алекс и раздались гудки отбоя.

Он хотел поставить телефон на место, но посмотрев на меня, спросил:

– Еще одну "вдову"?

– Да, – ответил я, опустошая стакан. – Скажи мне, почему ты не останавливаешь меня? Ты же охранник?

Он кивнул:

– Охранник, не врач. Я сохраняю не здоровье, а тело. Хочется пить – пей. Только не ходи никуда в таком состоянии и тогда мне будет даже легче охранять бесчувственную тушку, чем пасти перевозбужденного неврастеника.

– Две "вдовы", – сказал я.

– Окей, – согласился Вязовски, и скомандовал в трубку: – Дуэ тацце, сеньор.

– Алекс, а у тебя есть пистолет? – Я еще ни разу не видел у него оружия – даже в аэропортах, проходя досмотр, он нигде его не показал.

– А нужен?

– А если вдруг что‑то случится?

– Не каркай, Сардж.

– И все‑таки?

– Для "все‑таки" я найду, чем тебя защитить.

– Пистолетом?

Он усмехнулся и прикурил новую сигарету.

– И пистолетом.

– Так он у тебя есть? Покажи!

– Пей "вдову", Сардж.

– Алекс, она пока кончилась. Покажи, чем ты станешь меня защищать!

Он вытянул перед собой пустые ладони и сморщился от попавшего в глаза дыма:

– Вот, левой и правой. Этого достаточно.

– Дай мне свой пистолет!

– Ты напился, Сардж. Ты опасен для окружающих.

– Вынь обойму и дай мне свой пистолет, – я протянул руку.

Раздался стук в дверь и молодой служка внес поднос с двумя стаканами изрядно надоевшей мне "веселой вдовы".

– Грация, джованното, – поблагодарил его Вязовски и сунул в кармашек на форменном кителе купюру в две тысячи лир. – Либеро!

Итальянец показал глазами на стаканы вокруг моего кресла, но, наткнувшись на мою неодобрительную гримасу, молча прикрыл за собою дверь.

Услышав, как щелкнул замок, я спросил:

– Алекс, разве ты говоришь по–итальянски?

– Мой итальянский так же хорош, как… – Алекс задумался на секунду, – как и французский. Пардон, месье, коммон са ва, гарсон, амур, оревуар, коммон сё рендро а Пари, вузаве ун арме, о–ле сьеж де ля девизьон, ду се кво режимо… пожалуй, все. Нет, еще – же не ма па сис жур, но это все знают.

– Что это значит?

– Разное, – покрутил сигаретой в воздухе Алекс. – Глупости всякие военные.

– Пистолет покажешь? Или я сам его возьму?

– Какой ты нудный дурак, Сардж. Зачем он тебе?

– Ты, Алекс, такой же нудный дурак, – я отхлебнул из стакана, встал и, слегка покачиваясь, направился к шкафу.

– Стой! – окликнул Алекс. – Ты о нем откуда знаешь?

– Вязовски, кончай тупить. Я ВСЕ знаю. Так дашь или что? – я открыл шкаф.

– Отойди, – он уже стоял у меня за спиной. – Я тебе покажу пистолет.

Ни скрипа кресла, ни шороха шагов… Хотя, я был пьян и мог не услышать.

Я вернулся на свое место и, довольный, отхлебнул еще.

Раздался металлический щелчок, чуть сзади, и над ухом, я обернулся и увидел, как Алекс крутит в руке пустую обойму, выпавшую ему на ладонь.

– Что за…, – он посмотрел на меня: – Твои проделки?

Я пьяно улыбнулся и подбородком показал ему на балкон – если посмотреть с него в клумбу, то даже в тусклом свете ночных огней наверняка можно было заметить металлический блеск патронов.

– Что за шутки, Сардж?

– Ну, я подумал, что у меня за телохранитель такой без оружия? Когда ты пошел в туалет, я нашел пистолет, и в голову мне пришла мысль провести тренировку! Как быстро ты сможешь сгонять за патронами и вернуться?

– Ты совсем опупел, сопляк? – Вязовски был на удивление спокоен.

– Ты такой спокойный, потому что у тебя есть еще один пистолет с патронами?

– Нет больше ничего.

– А если вдруг сейчас в номер ворвутся эти Красные партизаны?

– Бригады, – поправил меня Алекс.

– Точно, они самые! Так что делать будем, если вдруг…

– Мы умрем, – так же спокойно оборвал меня Вязовски. – Зачем ты это сделал, Сардж?

– Значит, больше оружия нет?

– Нет!

Я посмотрел на часы:

– Хорошо, будем считать, что ты говоришь правду. Да я и вижу это. Включи телевизор. Найди какой‑нибудь новостной канал. Самое время.

Из "Панасоника", стоявшего в углу, сначала раздалось шипение, потом обычная итальянская скороговорка, разобрать которую могли только сами итальянцы, потом были песни, пара сериалов с тяжелой трагической музыкой, мелькнуло лицо всесоюзного любимца Каттани из La Piovra – Вязовски переключал каналы… Остановился Алекс только услышав безупречный английский ведущего CNN. Минут пять мы слушали самую значимую новость дня – итоги 30–й церемонии "Грэмми": комментаторы восторгались Полом Саймоном и U-2, и только под занавес передачи мимоходом упомянули о взрыве отеля в Милане.

– Вот и все, – сказал я. – Пусть земля вам будет пухом.

Складывать два и два Алекса научили еще в детском саду:

– Ты убил Дэни и Уильяма?

– Да, – просто ответил я. – Вернее, я убил Бориса Киричева и Дениса Чернова. Подполковника и полковника соответственно.

В дверь осторожно постучали, и Алекс посмотрел на практически бесполезный пистолет в своей руке. Он спрятал его за спину и крикнул:

– Открыто, войдите, – при этом он переместился так, чтобы закрыть меня от входящего.

В комнату ввалились три небритых итальянца в светлых плащах, зыркнули по сторонам своими черными глазами, один прошел во вторую комнату, другой остановился напротив Вязовски:

– У вас есть оружие? Сдайте его мне!

– А вы кто? – Алекс не спешил выполнять распоряжения незнакомцев. Но и не видя очевидной угрозы, не торопился выходить из ситуации силовым методом.

– Служба безопасности народного банка Вероны, – вместо итальянца произнес знакомый голос за его спиной.

– Привет, Сардж, здравствуйте, Алекс, – на пороге стоял улыбающийся Захар. – Вот и я. Алекс, вы же не станете стрелять здесь направо и налево?

– У него нет патронов, – открыл я захватчикам военную тайну.

– Ну и славно, – Захар скинул плащ в шкаф, размещенный в стене у входа. – Тогда можно даже выпить за то, что хорошо кончается.

– Что за балаган? Сардж? Что происходит? – Алекс не понимал, что происходит.

– Можно я отвечу? – Захар поднял руку вверх, словно выучил урок и теперь желал сверкнуть знаниями.

Я кивнул и поднял с пола последний стакан с "Веселой вдовой":

– Расскажи, ему можно знать.

– Тогда, пожалуй, я отпущу ребят. Луиджи, вы с Пьетро и Лукой можете занять соседний номер, снятый для сеньора Вязовски, – обратился он к одному из небритых спутников. – Только, закажите нам еще несколько "Веселых…"

– Нет! – я остановил его. – Только не вдов. Пусть это будет хоть "Кровавая Мэри", но выносить запах елок я больше не могу!

– Луиджи, спросите у них бурбон. Старый, добрый бурбон! Бутылки нам хватит. И вы, Алекс, расслабьтесь, – Захар подмигнул, – Сарджу ничего не угрожает, а мои ребята обеспечат надежную охрану. Абы кого в безопасность нашего банка я бы брать не стал. Подождите, пожалуйста, десять минут, мне нужно привести себя в порядок, о–кей?

Алекс положил свой пистолет на стол и уселся на диван, тройка итальянцев ретировалась, а Захар заскочил в ванну "умыться с дороги". Я в это время переключал каналы телевизора и пьяно улыбался симпатичным милашкам, что в изобилии водились на программах итальянского телевидения – от вездесущего RAI до местечкового "Tele Liguria".

Наконец тот самый служка, что весь вечер таскал нам коктейли, принес заказанный бурбон, и удостоился похвалы от Майцева:

– Ты молодец, Джованни, просто молодец. "Винокурни Келлера – Коллинза" – это наш выбор! Ступай, больше мы тебя звать не станем.

Любовно потирая стеклянный бок, он пронес бутылку через весь номер, немножко налил в три стакана:

– За знакомство!

– Пока мне не объяснят, что здесь происходит, пить я не стану. – Вязовски демонстративно сложил руки на груди.

– На нет и суда нет, – согласился Захар, и чокнулся со мной.

– В общем, не буду ходить вокруг да около, друзья мои! Да простят меня революционеры из "Красных бригад", на которых я свалил сразу несколько преступлений, но к моему похищению они не имеют никакого отношения. Я сам себя похитил!

– Это я уже понял, – Алекс был хмур. – Какого черта вы убили Дэни и Уильяма?

– Это не я! Это "Красные бригады"! – рассмеялся Захар. – Ничего вы не докажете!

– Или вы прекращаете морочить мне голову, или…

– Или что? – невинно осведомился Захар. – Ты нас поколотишь? Сдашь в полицию? Вернешь на родину? Что? Что будет, если "или"?

Майцев выждал секунд пять и закончил мысль:

– Ни–че–го! Поэтому заткнись и слушай.

Он налил нам еще по стакану:

– Пей, Алекс, за коллег. Помянем. Хоть и были они не те, за кого стоило бы выпить, но все ж люди. Пей. А я тебе расскажу, как все было на самом деле. В тот день, когда Блэк пришел к Сарджу и сообщил о прибытии группы, Сардж позвонил мне в Вену. Вернее, я ему позвонил, но это неважно. А важно то, что со стороны тех людей, что вас к нам послали "на усиление" – так это называется? – так вот, с их стороны было настоящей наивностью полагать, что мы, не первый год ворочающие приличными деньгами, не имеем никаких способов защиты своих капиталов. Нет, старики, конечно молодцы, но, кажется, уже не понаслышке знакомы с маразмом. Мне за два года учебы в МВА барабанные перепонки истерли увещеваниями о необходимости такого подразделения! Здесь тебе и борьба с конкурентами, и выживание в правовом государственном поле, и защита рынков. Что ты!

Захар перевел дух, отхлебнул бурбона и, усевшись на стол, продолжил:

– Сардж‑то, конечно, пытался на себя одеяло перетянуть: "я все предвижу, смогу предупредить!" Конечно, сможет, – так я тогда рассудил, но береженого бог бережет, и в прошлом году, когда мотало меня по миру, я купил за совершенно смешные деньги три компании: два детективных агентства и охранное бюро. А в этом году к ним добавились отделы безопасности четырех банков. Получается очень приличных размеров организация. С большой филиальной сетью, с приличным финансированием. Да кому я объясняю, ты же уже все понял! Мы, конечно, звезд с неба не хватаем, куда нам до настоящих игроков на этом поле! Звезд не хватаем, но кое‑что могём. Особенно в некоторых местах – в Луисвилле, Сан–Ремо, Фрайбурге, еще кое–где… Конечно, вас всех сфотографировали, и уже на следующий день на моем столе лежали подробные справки на каждого из вас – хорошо, что на Родине за хорошие деньги сейчас можно купить все что угодно. И даже личные дела пенсионеров КГБ. И я переслал их Сарджу. В то утро, когда состоялась его встреча со всем вашим коллективом и после которой ты был с ним уже неотлучно. И Сардж тоже "вспомнил". Но показал я эти дела не только Сережке.

Я хмыкнул, вспомнив, как из факса полез длинный рулон бумаги с текстом на русском языке, так напугавший Марту.

– Ну вот, значит, показал я ваши дела одному своему знакомцу из списка тех товарищей, что передал нам для контакта Геор… – продолжал Майцев. – Кстати, Сардж, я все еще настаиваю, чтобы ты с этими людьми встретился, нам их деды не зря передали. Впрочем, неважно, кто передал, а важно, что этот человек в свое время работал на МИ-6. Вместе с Колином Фигерсом, а до того – с Чарльзом Грэем, – названные Захаром имена мне ни о чем не говорили, но для Алекса что‑то значили и это было заметно, – помогал свершиться подвигам Дафны Парк. Но был нашим агентом. Нашим – в смысле советским, как Ким Филби. И вот его пристрастной проверки товарищи Киричев и Чернов не прошли. Потому что еще в восемьдесят втором году господин Чернов дал добровольное согласие на сотрудничество с заокеанскими друзьями. А Киричев слился и того раньше. Он состоял одно время в охране Горби. И часто помогал нашему нынешнему Генсеку "пропадать" из поля зрения его сопровождения. В основном, когда тот находился в заграничных командировках. Выйдет поздним вечером Михаил Сергеевич прогуляться по Лондону и… пропадает! Часа на три–четыре! Понимаешь? А прикрывает его Боря Киричев. Так что мы знали о вас даже больше, чем вы о нас. Игра шла в обе стороны. Вы прослушивали телефоны Сарджа и мои, но и мы тоже слушали разговоры Дни и Уильяма.

Захар прямо‑таки любовался собою. Не перед Алексом – передо мною он блистал. Оправдались его ожидания двухлетней давности о том, что нас непременно попытаются вывести на чистую воду и использовать в своих интересах – и свои и чужие. Оправдались его настойчивые просьбы не жмотиться на безопасность, словом, он кругом вышел прав и теперь наслаждался своим триумфом.

– А потом все было просто – мы не могли надолго оттягивать устранение этих людей. Если бы речь шла о чем‑то обыденном вроде местоположения ракетных шахт, нам стоило бы с ними поиграть, поводить за нос, а то и перевербовать, но секрет нашей деятельности несколько выбивается за рамки обычного, да еще длинный язык Сарджа подстегнул нас к действию. Следовало поторопиться, пока они не сдали информацию о нас своим хозяевам.

Он на секунду задумался, потом тряхнул головой и сказал:

– Знаете, а это даже к лучшему, что Сардж все разболтал. Пришлось импровизировать, но Луиджи в этих делах знает толк – он и на мафию поработал и на правительство и с теми же "Brigate Rosse" знаком не понаслышке. Так и родился срочный вызов в Италию, мое внезапное исчезновение… Я видел вас в Мальпенса. Но вы меня не видели. А немного позже я встретил Блэка с Донованом. Для окончательного опознания и ликвидации их следовало увезти подальше от вас и они оказались в Вероне. Где были опознаны и размещены в заминированных номерах отеля. Завтра полиция Вероны получит конверт с письмом от "Сражающихся коммунистов" с принятием на себя ответственности за террористический акт. Им слава, а нам лишний шум ни к чему.

– Веронский банк это след для полиции, – впервые за время рассказа открыл рот Вязовски.

– А почему ты, Алекс, думаешь, что тебе звонили из веронского банка? Вовсе нет. Тебе звонили из Акконы. И представлялись веронским банком. Сеферелли очень удаются такие роли. Ничто не связывает нас с Вероной.

– А телефонный код?

Я протянул ему факс с портретом Захара на фоне простыни и телефонный справочник. Вязовски сверил номер телефона с отправленного сообщения с действительным кодом Акконы и Вероны.

– Мы даже не проверили. Теряем хватку. Что дальше? Что будет с остальными? – спросил он.

– А для остальных ничего не изменилось, – улыбнулся Захар. – Остальные займутся тем же самым, чем предполагалось. Они чисты, открыты и готовы работать. Ты, я думаю, тоже?

Алекс кивнул.

– Ну вот и чудно! – обрадовался Майцев. – Прими, Господи, души твоих заблудившихся рабов, Бориса и Дениса, – он влил в себя содержимое стакана.

Не замечал я за ним раньше подобной набожности.

Вытерев рот рукавом, он недолго помолчал, потом хлопнул себя по коленкам и заявил:

– Но притащил я вас сюда – в Сан–Ремо – вовсе не просто так, а по делу! По очень важному.

– Излагай, – я икнул, потому что выпил уже больше положенного.

– Мы с тобой два самонадеянных идиота, – "открыл" мне тайну Майцев.

– Это так. Даже спорить не стану. Но что позволило тебе сделать такие выводы?

– Год назад здесь, в Сан–Ремо, состоялось заседание так называемого "Бильдербергского клуба".

– Да, – согласился я. – Вполне возможно. А в Штатах, в прошлом июле, недалеко от Сан–Франциско – в Богемской роще, педерасты, миллиардеры и политики принесли каменной сове очередную жертву. И в этом июле будет тоже самое. Но нас же это не пугает?

– Дурак, – беззлобно сказал Захар. – Ты не понимаешь, насколько это все серьезно. Насколько это будет нам мешать, когда мы от слов наконец‑то перейдем к делу.

– Но ты же мне расскажешь? – Что‑то часто меня в последнее время стали называть дураком. К чему бы это? И я пьяно икнул.

– Сардж, – вдруг заговорил Вязовски, – а зачем ты разоружил меня? Неужели ты думаешь, что я мог бы начать стрельбу без явной угрозы? И зачем напился?

– Нервы, Алекс, нервы ни к черту! Перестраховался с оружием. Глупо как. И напился потому что устал. Как тот Атлант, что небо на себе тащит. Трудно было взрывать Блэка. Да и Донована тоже. Толковые были дядьки, жаль, что враги. После истории с Расселом, – я тяжело вздохнул и поднявшись из кресла, побрел в спальню, – все, парни, я спать!

Глава 6

Первый «интереснейший человек», знакомство с которым пообещал мне Захар, оказался жителем Швейцарии. Англичанином. В списке Воронова он значился под именем Вальтер Бильфингер, и поэтому был принят мною за немца, но на самом деле его имя было – Уолтер и происходил он из баварцев, переселившихся на туманный Альбион еще во времена Наполеона – из ярых противников французской континентальной экспансии.

Это был розовощекий пухлый блондин, таких называют "кровь с молоком", возрастом предпенсионным по законам любой "цивилизованной" страны. Годы, разумеется, наложили на чело Уолтера свой отпечаток в виде полированной розовой лысины посреди кудрявящихся волос цвета лежалой соломы и двух глубоких морщин, перечеркнувших его высокий лоб подобно Гранд Каньону, разломившему пополам плато Колорадо – только на лбу таких каньонов было два. На круглом пухлом лице выделялся острый любознательный нос, выступающий второй доминантой в чертах лица (первой были, разумеется, круглые щеки), а в маленьких щелках под белесыми бровями прятались умные серые глаза того оттенка, что называют "льдистым".

Он встретил нас на пороге принадлежавшего ему домика под типичной для этих мест оранжевой черепичной крышей. Жилище прилепилось к самой окраине Мерано – итальянского города, говорящего на немецком языке, расположенного близко к Швейцарской границе, в сердце Альпийской долины. Вернее даже, дом Уолтера находился в Тироло – близкой к Мерано деревне в двух сотнях шагов от деревенской церкви и кладбища при ней. Деревня была настолько близка к городку, что тридцатитысячный Мерано плавно становился двухтысячным Тироло и наоборот. На самом деле эта европейская традиция – давать любой дыре собственное имя – часто бесила меня, пока я не понял, зачем это сделано. Когда вся Европа разделена на феодальные участки и у каждого клочка земли есть свой хозяин, становится понятна необходимость поименования каждого валуна на дороге – обычная инвентаризация.

Захар поведал мне по дороге, что коммуна – так называлось мелкая административная территория в Италии – Тироло расположилась у подножия знаменитого на весь мир древнего замка Тироль, в котором иногда бывала та самая "безобразная" герцогиня – Маргарита Маульташ – самая уродливая женщина в истории, которой посвятил один из своих исторических романов Лион Фейхтвангер. В окрестностях Мерано, сказал мне Майцев, был еще один замок – Траутмансдорф, поновее и симпатичнее, окруженный ухоженным парком, но его я в тот раз не увидел – он стоял ровно в противоположной стороне от Тироло.

– Здравствуй, Зак, – голос герра Бильфингера напомнил мне треск разрываемой ткани. – Ты пунктуален как мои баварские предки!

– Гутен таг, герр Бильфингер, я привез вам моего друга. Его зовут Сардж, Сергей. – Захар протянул хозяину руку. – А это его телохранитель, Алекс.

Мы с Алексом остановились, чуть не дойдя до крыльца.

Я смотрел вокруг, и от навалившейся на меня красоты захватывало дух. Погода выдалась солнечная, около десяти градусов, что для начала марта здесь было нормой. Звенел чистый воздух, чирикали какие‑то птицы, а вокруг были горы – величественные и древние, у подножия которых рассыпались многочисленные деревеньки, полные строений, многие из которых легко могли похвастаться тремя–пятью веками истории.

Что‑то подобное я видел давно в детстве на Алтае, но там все было каким‑то неухоженным, полузаброшенным и неразвитым, с поражавшими воображение размерами – одна Катунь чего стоила! Здесь же все было компактным: вот большая гора, вот долина, вот река, вот деревня и церковь в ней – словно сделанным специально для ублажения взгляда, блестело чистотой и выглядело как рекламный проспект, да, наверное, им и было – целая горная страна, занятая только обслуживанием туризма. Все остальное – ровные зеленые участки посевов, аккуратные домики, небольшие отары овечек, многочисленные мостики через ручей – все это только масштабный антураж, более предназначенный для дорогих гостей, чем реально привносящий что‑то в экономику края.

– Вы где остановились, мальчики?

– Как и в прошлый раз – в отеле Стефанхоф, других приличных мест я здесь не знаю, – развел руками Майцев. – К тому же с тамошнего балкончика прекрасно видно всю долину до самого Сан–Джорджио!

– Хороший отель, – одобрил его решение Уолтер. – И у меня там небольшая доля. Правильный выбор. Проходите.

Он посторонился, пропуская нас в дом, увитый по одной из сторон голой виноградной лозой.

Мы чинно уселись за столом, на котором стояла бутылка местного белого вина "Lanticlarus" в окружении нескольких сортов хлеба – хрустящий шуттельброт, сладкий и с семенами укропа, на узорчатой тарелке лежал сыр разного вида и происхождения: из коровьего молока и из козьего, дырявый, белый, с плесенью, но непременно ароматный, с какими‑то пробуждающими зверский аппетит добавками, травками и зернами. Неожиданная для этих мест квашеная капуста, драники – совершенно не итальянская еда. Порезаный шпик, больше похожий на ветчину, завершал сервировку. Все очень напоминало картинки, призванные способствовать лучшему пищеварению, что висели в Союзе в каждой столовой. Если бы у моей мамы были возможности, ее праздничный стол выглядел бы именно так.

Только высоких бокалов я насчитал всего три.

– Хорошо, что ты приехал, Зак. Я готовился к встрече, видишь? – Уолтер показал рукой на своё обильное угощение. – Скучно здесь. Я, конечно, сознательно выбрал себе жилищем эти места, да еще в Зефелене… Знаешь, где это?

– В Швейцарии, – ответил Майцев. – Я же туда сначала позвонил, и ваша экономка, Уолтер, перенаправила меня сюда.

– Верно, в Швейцарии, на берегу Рейна, ровно напротив самой богатой страны мира – Лихтенштейна и ее столицы – Вадуца. Скучно мне, что здесь, что там, даже поговорить не с кем.

– Так за чем дело стало‑то? Выбирайтесь в мир. Мы с радостью возьмем вас в консультанты на постоянной основе и деньгами не обидим.

Уолтер наполнил бокалы, потом посмотрел на нас, пересчитал и пошел к старомодному шкафу из темного дерева за четвертым.

Когда в каждом из четырех сосудов оказалось понемногу вина, Бильфингер сказал:

– Нет, довольно с меня. Да и нет веры уже ни во что. Если уж мои работодатели сложили лапки перед могущественным врагом, то кто такой я? Блоха. И чем дальше я спрячусь, тем спокойнее мне станет. Но вот поговорить я иногда люблю! Наверное, это старческое. За здоровье! – блеснул он ломаным русским.

Все пригубили понемногу вина, и над столом повисло странное молчание, какое бывает при встрече старых друзей, когда обо всем уже наговорились и нужно время просто посмотреть друг на друга, оценить перемены и понять, что ничего не возвращается и каждый новый миг жизни – новый.

– Не знаю, будет ли тебе интересна моя история во второй раз, – вдруг произнес Уолтер. – Да и Алексу будет скучно. Погуляйте по окрестностям, здесь есть на что посмотреть. Сделайте фотографии, будет что вспомнить.

Захар согласно кивнул и показал Алексу подбородком на дверь. Сам он в один глоток осушил бокал и, прихватив пару кусочков сыра, направился вслед за Вязовски.

– Когда я был молод и полон надежд, – начал разговор герр Бильфингер, – я хотел изменить мир. Сделать его справедливым и открытым. Как вы сейчас. А поскольку образование у меня было хорошим – Даремский университет – не Оксфорд и Кэмбридж, но и не "университеты из красного кирпича" и тем более, не "из листового стекла"! Дарем – это… Дарем. В общем, когда мне было двадцать четыре года и я обзавелся шапочкой магистра филологии, мне поступило предложение от старинного друга семьи поступить в секретную разведывательную службу – SIS, о которой до сих пор знают только профессионалы, которой нет в списке британских ведомств, а уж в те времена – перед смертью Сталина – о ней не знали и некоторые министры.

– МИ-6?

– Она самая, – подтвердил мою догадку Уолтер. – Люди из МИ-5 ловили шпионов, а мы их плодили. Это был пятьдесят второй год. Славный. Я тогда щеголял в солнцезащитных очках – новинке сезона, красивый и неотразимый как Оскар Уайльд. Олимпийские игры в Хельсинки, Хэмингуэй издал своего несчастного "Старика и море", Стейнбек выдал бесподобный "К востоку от рая", телевидение передавало "Сломанную подкову" Дарбриджа, смерть нашего старого короля – Георга, молодая королева всходит на престол, свадьба Рональда Рейгана, но об этом я узнал, разумеется, гораздо позже. – Он засмеялся: – золотые годы… Ну вот, наш старый бульдог Уинстон объявил миру о создании Британией атомной бомбы, а я начал трудиться на благо английского королевства и для мира во всем мире. И поставили меня заниматься восточными славянами. Поскольку языковая специализация в колледже у меня была соответствующая.

Он еще раз приложился к своему бокалу.

– Не буду рассказывать тебе свою службу во всех подробностях, в конце концов, это дела давно минувшие, но о выводах, к которым подтолкнула меня работа, я тебе сообщу.

Он надолго задумался.

Я знал в общих чертах те сведения, которыми он решил поделиться, но грядущий разговор, запечатлившийся в моей "памяти" несколькими кусками, наверное, стоило повторить, чтобы помнить частности.

– В общем, оказался я в Корее, где в то время шла небольшая война. Слышал?

– Не особенно. Там вроде бы американцы воевали?

– Воевали американцы, но вот разведка была представлена всеми подряд – от русских и китайцев до французов, хотя этим‑то там точно делать было нечего. И вот там я впервые столкнулся с явлением, которое заставило меня по–другому взглянуть на устройство мира. До того он представлялся мне не очень упорядоченным местом, где нет никакой определенности, где можно добиться чего‑то своими талантами, влезть на самую верхушку социальной лестницы, ну ты понимаешь… В общем, я стал свидетелем сцены, когда поспорили два американских офицера в полковничьих чинах – один настаивал на посылке в место, где велся бой, мобильной группы, чтобы вытащить какого‑то майора, а второй говорил, что никаких ресурсов у него для этого не имеется и требовал визу двухзвездного генерала. Они орали друг на друга на очень высоких оборотах, пока не появился какой‑то американский корреспондент и не встал на сторону первого полковника. Стоило ему вставить свое слово, как второй военный стал послушным – нашлась и группа, и бензин для машин и даже пара штурмовиков для прикрытия группы сверху. Я спросил у Джина, это был мой начальник, что должна означать эта сцена и услышал, что это всего–навсего масоны. Слово собрата по ложе значит для масона гораздо больше, чем мнение начальника по службе. И хотя напрямую они предпочитают не сталкивать эти интересы, но если вдруг подобное происходит – выбор всегда в одну сторону. До того я думал, что масонство – это такая форма объединения скучающих людей, что‑то вроде мужского клуба с длиной историей и стремлением объяснить сверхъестественными знаниями чего‑то неочевидного, но здесь я был вынужден пересмотреть свои рассуждения об этом феномене. Я сказал тогда Джину – "здорово, шеф, я бы хотел примкнуть к такому клубу!", а он посмотрел на меня вот так, – Уолтер выпучил свои маленькие глаза, изобразил самую высокую степень удивления – как перед заговорившей улиткой. Потом рассмеялся и закончил: Джин посмотрел на меня вот так и ответил: "Здорово, парень, что тебе в голову пришла такая мысль, но зачем ты ордену? Ты не министр, не известная личность, не модный писатель, не судья и не банкир – зачем ты ордену?" Так он сказал. И знаешь, что я понял?

– Что кого попало в масоны не берут?

– Точно. И еще я подумал, что власть над миром слишком лакомый кусок, чтобы бросить это дело на самотек. Если уж человечество даже реки предпочитает загнать в каменные берега, то почему не глупо думать, что течения мысли внутри социума – неконтролируемы? И само собой, такой колоссальный приз – власть над миром – не должен даваться кому попало, а только лишь тем, кто в совершенстве владеет сложным механизмом подчинения, убеждения, принуждения. И я посмотрел вокруг: ба! Что я увидел! Политики, рвущие друг друга в клочья на страницах газет, принадлежат одной масонской ложе, которой по большому счету нет разницы, кто станет проводить в мир ее учение, но оленьи бои так нравятся плебсу! Не нужно контролировать всех и каждого, достаточно призвать в ряды посвященных тех, кто каким‑то образом контролирует других. Лучше всего обманывать дурачка, превознося его несуществующие способности. Вот это "равенство, братство" – это только лозунги, под которыми послушное стадо весело стремится на бойню! Нет никакой демократии – это химера, порождение больного ума. Да и не может большинство быть правым. Оно желает только есть, пить, размножаться и гадить! Это ли цель существования разума? Ты думаешь, зря католическая церковь боролась с масонами чуть не со дня их появления?

– Во всем виноваты масоны? – не то, чтобы мне было смешно, но во всемирный заговор масонов я не верил: слишком массовые процессы в мире, слишком противоположны интересы разных стран и группировок, чтобы ими можно было управлять. – Ни разу в жизни не видел живого масона.

– Нет, что ты! Думать так – это сознательно вводить себя в заблуждение. Это просто один из инструментов, который контролирует другие. Но вместе с тем давно известно, что философия, экономика, политика – все это делается масонами. Ататюрк – содатель светского государства Турции – масон, Бетховен – масон, США вообще созданы масонами это известно даже школьникам, Возняк – масон, ваш Пушкин – масон, Рузвельт – масон, Ситроен, Стендаль, Миттеран, Гувер, Рабиндранат Тагор, Энрико Ферми, Франклин, Папюс, Флеминг – все эти люди были или остаются масонами.

– Я не очень‑то верю в такой обширный заговор. Ни в масонский, ни в сатанистский.

– Но в христианство‑то ты веришь? В ислам? В коммунизм, черт тебя дери! В то, что эти религии направляют целые народы? А чем они были на заре своего существования? Заговорами и были. Заговорами верящих, заговорами посвященных. Тайными обществами, преследуемыми всеми здоровыми силами государства. Пока не получили государственную поддержку. Для христианства от зарождения до тотального доминирования на континенте прошло лет пятьсот, для магометанства – лет двести. И то и другое стали мировыми религиями. А масонству всего‑то еще и трехсот лет нет. С самого первого появления масонства его прямо запретили и римский папа и православный патриарх. Впрочем, я знаю по себе: пока не столкнешься с их деятельностью напрямую – поверить трудно. Была одна светская страна в мире, где не было этой плесени – СССР, но теперь с Перестройкой они обязательно заведутся. Знаешь, как сказал Никита Хрущев, когда во время устроенной им оттепели его спросили про возможность открытия в России масонских лож?