Текст книги "Ох уж эта Алька (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Мачальский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
– Ляшинена! С╕дайте вже, лекц╕я почина╓ться, – поторопил её преподаватель.
Алька махнула рукой Софийке и под удивлённые взгляды прошествовала на задний ряд. Потом еще пару секунд полюбовалась на Муху, который рылся в конспекте, даже не подозревая о нависшей над ним угрозе.
– Вещи убрал, – наконец не выдержала она и вот тут Муха её увидел...
"Эти глаза напро-отив – что это?! Что это-о-о?!!"
Если б не лекция, Алька бы, наверное, получила массу удовольствия, потому что Муха, всегда ироничный и нахальный Муха тупил, как стахановец кайло – со СТРАШНОЙ силой! Мало того, весь народ живо заинтересовался явлением новой ячейки коллектива. Только препод не оценил историчности момента.
– Тема заняття... Я вам не заважаю?! – одернул он аудиторию. – Може вже почнемо слухати?! Дякую...
Муха опомнился и поспешно убрал кулёк. Алька удовлетворенно шлепнулась на освободившееся место и приняла максимально серьёзный вид. На какое-то время её поглотил процесс перевода знаний из развёрнутой формы в сжато-конспективную. Потом все же не утерпела и оглянулась – Муха тут же отвел взгляд, уставившись в тетрадь. Да-да-да! Кому мы рассказываем... Целых два слова написал, и оба – сегодняшняя дата. И чем это мы тут занимаемся?
– Женька, ты сдурел?! – уголком губ, не оглядываясь, процедила Алька. – Пиши, давай...
– Угу...
Ну, угу так угу... Она успела настрочить еще страницу, когда косой Мухин взгляд стал сбивать с мысли и мешать записывать формулы.
– Жеенькааа... Пиши.
– Угу...
Еще через какое-то время Алька поняла, что конспекта у неё не будет.
– Жееенька! – угрожающе протянула она.– Я ведь мысли читаю... – И оглянулась, чтобы припечатать наглеца "колдовским" взглядом, но тот, вместо испугаться, вдруг залился стыдливым румянцем.
"Э, ты чого это?.. А-а... О-о-о!"
Вдруг представилась утренняя сцена: она вся такая – в одних трусах на четвереньках, а он – "я буду лепить с тебя "Задумчивость"..." Твою заразу! Теперь и я краснею... Мамочки... это что ж он подумает, шо я подумала? Вот попали – два придурка!
– Женькааа! Перестань, я пошутила.
– Ну да, говори... – совсем огорчился Муха, нервно теребя пальцами ручку и недвусмысленно шаря глазами по столу в поисках "чем бы удавиться". Похоже, именно это – "что она подумала", он и подумал. Или еще хуже...
В голове непрошено всплыли картинки недавно просмотренного ночного фильма и "румяные щёчки" немедленно дополнились "горящими ушками". А этот извращенец от стыда вообще прикрыл глаза ладонью.
– Прекрати, дурак!.. Сказано же – пошутила... Идиот... – шепотом ругалась Алька безуспешно пытаясь подавить волну жара на лице, но вдруг поймала хитрый блеск из под Мухиной ладони, прикрывавшей глаза и уже не волна, а цунами возмущения смыло все остальные чувства: "Ах ты... ты... Ну ты гад!"
– Ляшинена! – оборвал планы кровавой мести голос преподавателя. – Повтор╕ть будь-ласка, як назива╓ться ця вза╓мод╕я?
Алька медленно поднялась, растерянно оглядываясь в поисках ответа. Закарлючки на доске его не давали. Народ впереди начал ёрзать, но подсказать на заднюю парту не мог, тем более что препод подошёл поближе и саркастически наблюдал за Алькиными мучениями. Гадский Женька тоже растерялся, да и что он мог знать, если всё время потратил на пикантные воображульки. "Это провал", – подумала Алька, но неожиданно в коридоре раздался нарастающий топот множества ног и гул голосов. Все удивлённо уставились на дверь, преподаватель даже глянул на часы. Но дверь распахнулась и восторженный голос проорал в аудиторию:
– Вс╕ на м╕тинг!!!
Студенчество, словно только и ждало этого, воодушевилось, загалдело и стало подыматься с мест. Преподаватель хотел было что-то возразить, но, узрев общий энтузиазм, махнул на всё рукой, решив что спорить с массами себе дороже. Алька перевела дух.
– Ну и свезло! – облегчённо выдохнул Муха.
– Я с тобой потом поговорю, – мрачно пообещала Алька и потащилась за восставшими массами.
Народ кучковался во дворе. Какие-то активные личности активно формировали колонны. Один такой вдруг сорвался с места и помчался по улице к группе, стоявшей во главе.
– Йдемо на площу! Йдемо на площу! – выкрикивал он на бегу, нагнал в передовой группе озабоченной суровости и, энергично махая руками, полетел дальше. Колонны сдвинулись с места. Алька решительно втиснулась в ряды демонстрантов.
– Аля! Алька... Да стой, ты! – попытался урезонить её Муха, но та даже не оглянулась.
– Ну Аля... – Он ухватился за рукав куртки. – Ну прости...
– Уйди, извращенец! – прошипела та и дернула рукой.
– Чё сразу "извращенец"... – Муха рукав отпустил, но тут же пристроился рядом. – С эстетической точки зрения обнаженная натура, между прочим, это норм... – начал он с апломбом, но споткнулся, поймав яростный взгляд этой самой "натуры". – Молчу-молчу!
Так, в напряженном молчании, они добрались до площади перед зданием Управы и влились в молодёжно-студенческое море. "Море" хмурилось и волновалось. Лица студентов были суровы и решительны, вероятно потому, что решительно никто ничего не понимал. Конечно, в стране кризис, конечно всем ясно – так жить нельзя, но как можно, не знал никто. Да и, похоже, не стремился узнать. Стоим и стоим. Вон активисты шныряют – они знают.
В толпе то и дело выныривали незнакомые молодые люди, на лицах которых явственно отпечаталась тяжесть ответственности за судьбу демократии, некоторые – почему-то, со стилизованной свастикой на рукавах. От них в толпу сыпались "искры гражданского сознания", которые кое-где уже переросли в "костры сопротивления". Там, явно под руководством "дирижеров", начали скандировать, их подхватили другие группы, и вот уже вся площадь воодушевленно ревела: "Га-луш-ка геть! Га-луш-ка геть!"
Муха нервно заоглядывался – его, в отличие от окружающих, на стадном инстинкте как-то не "пёрло". Алька напротив, жизнерадостно орала и подпрыгивала, явно не вдаваясь в подробности что за "галушка" и за какие прегрешения её исключают из национальной кухни. Весело же, чего не поорать!.. Хлебом не корми – дай поучаствовать в какой-то авантюре. Допрыгается, дурочка...
– Алька! Алька!!! – попытался докричаться Муха, положил руку на плечо и, словно баскетбольный мяч, притормозил её "попрыгушки". – Давай уйдём? – попросил он, когда девчонка удивленно оглянулась.
– Еще чего! – презрительно бросила она и попыталась вернуться в "большую политику".
– Аля! – Муха, не отпуская плечо, удержал её в пол оборота. – Давно по голове не получали, да?
– Пффхх... – изобразила Алька крайнюю степень презрения и выкрутилась из-под Мухиной руки.
–Алька! Не сходи с ума... – Но та уже протиснулась вперёд и исчезла за спинами.
Муха обиделся. Он еще постоял, прикидывая не пропхаться ли следом, но обида всё нарастала и наконец захотелось просто плюнуть на Алькины выкрутасы и уйти нафиг. Так он и сделал. Выбравшись на свободное место, где проходили и останавливались поглазеть уже не участники, а зрители, Муха напоследок оглянулся на бурлящую площадь. Хотелось бы верить – на площадь! Хотелось... но пришлось признать, что взгляд искал Алькину синюю куртку и каштановую макушку. Конечно, не нашёл, и стало еще обиднее, теперь уже за собственную слабость.
Тем временем, мирная демонстрация начала перерастать в революционные беспорядки. Гул толпы стал на тон выше, в здании Управы зазвенели разбитые стёкла. Из дверей стали выбегать бойцы спецподразделений в шлемах и со щитами. Они быстренько построились и оттеснили было демонстрантов, но сжатая ими толпа взбурлила и в спецов полетели всякие предметы. Спецы попятились, прячась за щитами и отмахиваясь дубинками. За их спинам и в самом строю что-то вспыхнуло. Муха еще успел удивиться, откуда у студентов, только что взятых с пар, оказалось столько палок, бутылок (с горючим!) и прочего "непотриба", когда к бойцам подвалило подкрепление. Их клин, орудуя щитами и дубинками, врезался в толпу – драка распространилась на всю площадь.
И где-то там сейчас находилась Алька... Эта дура психанутая... идиотка безмозглая... зараза...
Закончить логический ряд Алькиных достоинств Муха не успел – в центре площади рвануло! Там взвинтилось выше крыш дымное облако, и вместе с ним площадь накрыл ужасный звук, то ли шипение, то ли свист, как от баллона со сжатым воздухом. Только о-о-очень большого баллона! Почва под ногами ощутимо задрожала, а в небе прямо на глазах начали сгущаться, клубясь и полыхая зарницами, чёрные грозовые тучи.
В стремительно наступающих сумерках революционные массы в едином порыве ломанулись кто куда, лишь бы подальше, причём на пару с доблестной милицией. Поэтому не увидели, как из верхушки закрутившегося смерчем облака поднялась, раскачиваясь, чёрная тупомордая голова на толстой шее. Зато это видел Муха, впечатанный в стену разбегающейся толпой. И, пожалуй, он был единственный, кто понимал, ЧТО он видит.
Огромный Змей поднялся над площадью и распахнул большие, словно крылья, веки. Он глянул вниз холодым пронизывающим взглядом и у Мухи отчётливо заныл только недавно вылеченный затылок. Под таким взглядом хотелось пасть на месте и... медленно ползти на кладбище. А Змей с ленивым высокомерием оборачивался над мельтешащей далеко внизу толпой. Вот в основании его шеи, у края облака появилось мощное кольцо змеиного тела, поднялось, выталкиваемое следующим. Под ледянящее душу шипение и подрагивание почвы Змей выходил на площадь, светя мертвенно-зелёными длинными глазищами, прорезанными вертикальными зрачками.
И тогда ослепительно белым огнём полыхнуло небо!
А из него изломаным контуром электрического разряда упал на площадь конь-молния.
Наученный горьким опытом, Муха присел под стеночкой и даже обхватил голову руками. "Ой, щас кяа-а-а-ак!.." – подумал он. И не ошибся! По ушам долбануло громовым раскатом, а через мгновение ударная волна вжала его в стенку. А еще через мгновение прилетел, аки птичка, какой-то неудачливый гражданин и окончательно сбил с ног. "Мать вашу, демократию! – ругался Муха, выбираясь из-под тяжело ворочающегося протестанта. – Досмотреть не дал, гад. В следующий раз, – решил он, – для прогулок с Алькой будем надевать каску. А лучше – бронежилет... Черт!!! Алька!"
Муху как подбросило, и он рванул вперед, сталкиваясь с теми, кто пытался подняться, спотыкаясь о ползущих и перепрыгивая лежащих. Хорошо, что этот дурдом быстро кончился, а то бы ему нипочём не пробиться. Но вот уже пространство освободилось и на выметенной площади стала видна одинокая синяя куртка. На земле...
От этого зрелища Мухе заранее поплохело. А когда он подбежал и наклонился над лежащей на боку девчонкой, ему поплохело еще больше. Алька не подавала признаков жизни, а в широко открытых глазах её застыла не то боль, не то радость. Муха растерялся.
"И что теперь делать? Искать пульс? Бить по щекам? Кричать "О ноу!"? Может сразу тащить? А если преломы? Кошмар, что же делать?!!"
Но вдруг кто-то выдернул девчонку прямо из-под Мухиного носа и резко поставил на подогнувшиеся ноги.
– О-опа! – зависла Алька на руках у Дяди Шкафа. – Софиечка, возьми пожалста сумочку, – ласково попросил он в сторону.
– Ой, – вспомнил Муха, – щас, я за своей смотаюсь! – Но у Сёмы были на него другие планы.
– Держи, гусяра! – предоставил он Мухе другой Алькин бок. – Без тебя подберут. – И, обрубая все сомнения, скомандовал. – Погнали отсюда!
Жестокий отходняк продолжался уже второй час. Начался он еще по дороге, пока едва очнувшуюся Альку под руки тащили к Мухе домой. Хорошо, что таких на улицах было немало, поэтому лишнего внимания они не привлекли. Когда наконец добрались, Альку уже колотило по полной, она рыдала так, что не успевала втянуть в себя воздух и, глядя на эти мучения, запаниковала даже Софка. Она уже хотела бежать искать доктора, вызывать «Скорую» или совершить еще что-нибудь полезное, но положение спасла Ирина Михайловна. Хотя тоже сначала... удивилась.
Она выскочила на панические трели звонка, ожидая на этот раз увидеть родного внука: избитого, поломанного, да – слава богу! – хоть какого-нибудь... А увидела Альку в роли "брось, командир, не донесёшь...".
– Аля?! Ребята... – растерялась Ирина Михайловна на пороге.
– Багира промахнулась... – просипел внук, из последних сил удерживая девчонку буквально на весу.
– Парни – в прихожую на диван! – опомнилась Ирина Михайловна. – Женька, одеяло прихвати! Девушка, поснимайте с них куртки!.. Я за валерьянкой...
В конце-концов, положение стабилизировалось. Завёрнутая в плед, Алька сидела с ногами на диване и постепенно затихала, постанывая и судорожно вздыхая. Народ поглядывал – как она там? – но каждый раз натыкался на остановившийся страдальческий взгляд и быстренько отворачивался. На столе заканчивались оладьи к чаю, пора было что-то решать.
– И чё теперь? – не выдержал Муха.
– В общагу не можна, – сразу всполошилась Софийка.
– Никаких общаг! – Ирина Михайловна едва не стукнула кулаком по столу. – Пока у нас побудет. И... надо родителям сообщить. Пусть приедут, заберут. Аля, – обернулась она к девчонке, – вы позвонить сможете?
– Я-ык... а-ык... а...
– Понятно, пока не сможете.
– Так мы можем, – предложил Дядя Шкаф.
– Сьома, в тебе голова, чи глечик? – Софочка аж покрутила у виска пальцем. – От зараз на моб╕лку подзвонить чужий голос ╕ скаже: «Забер╕ть вашу дитину». Сиротою хочеш лишити?!
– И то правда, – почесал тот стриженный "глечик".
– После ТАКОГО, – задумчиво проговорил Муха, – её вообще прятать надо.
– А, до реч╕, п╕сля чого ТАКОГО? Що це було?
Все в ожидании притихли. Ирина Михайловна, явно сложив дважды два, с подозрение поглядывала на внука. Муха растеряно оглянулся на Альку. Куда там! Это всхлипывающее существо с зарёванными глазами ничем не могло помочь.
– Ну, как бы... – решился Муха, – наша Алька, она – джин... или демон... В душе... Только управлять еще не умеет.
Повисла напряженная тишина. Наконец Софочка обернулась к Альке:
– Дитино, то це була ТИ?! – Под её экспрессивным взглядом «дытына» непроизвольно сжалась и глаза её испуганно расширились до «рятуйте!», но Софийка, переполненная чувствами, не заметила и выдавила совсем по «шкафовски»: – Блииин...
– А йо-пт... – пошёл дальше Дядя Шкаф.
– Вот, – подытожил со вздохом Муха.
– Слушайте! – Сёмина голова, если уж начинала работать, то остановить её было трудно. – Так она что – может?..
– Может, – подтвердил Муха.
– И это... самое?..
– И это может. Но не боись, – поспешил он успокоить разошедшееся воображение товарища, – когда в наморднике, она не опасна.
– Каком наморднике? – сбился с курса Дядя Шкаф, но увидел перекошенный ухмылкой рот и набычился: – Чё ты мне мозги паришь!
Муха не выдержал и прыснул со смеху. Остальные тоже захихикали. Атмосфера слегка размякла и под неё "на ура" пошли остатки оладий и последние капле-литры чая. Заодно, Семёну было детально обрисована техника безопасности в обращении с джинами. Муха только собрался развить этимологию выражения "не лезь в бутылку", когда с диванчика раздался голос позабытой Альки:
– На-гык-род... люди-ы-ы... – Все обернулись. – Люди, что я-а... а... а... натворила?
Люди замялись и только Муха со всей дури беззаботно выпалил:
– Та ничого особлывого! Разнесла только площадь при Управе... ну и так, по мелочи... кое-кого покалечила...
– Мухааа! Шоб тебе гепнуло...
Альку опять затрясло и Софка с Ириной Михайловной кинулись к ней успокаивать. Причём бабушка мимоходом съездила внучку по затылку. Алька дрожала, смотрела на женщин несчастными глазами и только твердила:
– Это п-правда?.. Правда, д-да?..
– Нет, нет, деточка, – гладила её по голове Ирина Михайловна. – Все живы, никто не покалечился.
– Да-да, – бурчал разобиженный Муха, – не покалечился, только убился чуть-чуть...
Софочка, обнимая Альку, оглянулась и так зыркнула, что другого бы просто аннигилировала. Но Муха упёрся.
– Мы-то откуда знаем! А если потом окажется...
– Слушайте, так давайте посмотрим новости, – подала Ирина Михайловна гениальную идею. – Где тут у нас пульт? Женька, куда ты его засунул?
– Та я не брал! Ты же последняя смотрела.
– Смотрела-смотрела, – проворчала бабушка оглядываясь. – А, так я на диване и смотрела! А ну, ребятки, пошуруйте под попами...
Оказалось, на пульте сидела Софочка. Нащупав его под своим задом, она подскочила, словно на гадюке сидела.
– А!!! Ось в╕н... Що тут натискати?
– Сэло! Дай сюда... – Муха гонорово отобрал пульт и нажал кнопку.
– Диви! М╕ський знайшовся...
– Тихо вы! Показывает...
– Та реклама! Клацай дал╕.
Клацать пришлось еще раз пять, пока на экране появилось лицо журналиста с микрофоном и на фоне какого-то уличного мусора.
– ...розбит╕ в╕кна, – сообщил он с хорошо поставленным трагизмом. – На даний час тут вже спок╕йно, але ще три години тому було справжн╓ пекло. Проти мирних демонстрант╕в, студент╕в вищих учбових заклад╕в, силовиками було застосовано спецзасоби: кийки, щити, гранати з╕ сльозог╕нним газом. Але найжахлив╕шим виявився спец╕альний вибуховий пристр╕й для розгону демонстрант╕в. Сотн╕ людей були св╕дками його застосування. Як пов╕домив наш експерт, под╕бн╕ засоби для боротьби з масовими заворушеннями були розроблен╕ ще в Радянському Союз╕... Антинародний режим розв'язав в╕йну... мирн╕ протести демократично╖ молод╕... св╕това сп╕льнота повинна... сусп╕льн╕ орган╕зац╕╖ об╕цяють...
[...разбитые окна. На даное время тут уже спокойно, но ещё три часа назад был настоящий ад. Против мирных демонстрантов, студентов висших учебных заведений, силовиками были применены спецсредства: дубинки, щиты, гранаты со слезоточивым газом. Но самым ужасным оказалось специальное взрывное устройство для разгона демонстрантов. Сотни людей был свидетелями его применения. Как сообщил наш эксперт, подобные средства для борьбы с массовыми беспорядками были разработаны ещё в Советском Союзе... Антинародный режим развязал войну... Мирные протесты демократической молодёжи... Общественные организации обещают...]
Алька изо всех сил держалась, чтоб не уснуть, но уже понимала информацию урывками. Она еще успела заметить сквозь слипающиеся веки, что все уставились не в экран, а на неё: кто – с уважением, кто – со страхом. Потом пошли интервью с участниками событий, мелькнуло лицо в белой докторской шапочке:
–...На шесть часов вечера за помощью обратилось... ранее госпитализировано с повреждениями различной степени... смертельные случаи не зафиксированы...
"Кажется, никого не убила", – с облегчением поняла Алька и позволила себе окончательно погрузиться в сон. А вот вынырнула она...
...в полутьме храма.
Низким беспощадным рыком взревели трубы. От их рёва, казалось, содрогнулись стены и колыхнулась красная завеса. Её отсвет делал всё вокруг багровым. Даже колонны из белого мрамора – прямые и строгие – и те налились жутковатым багрянцем. Так повелел царь. Потому что я должна появиться из подземного мира. Потому что я – Богиня...
Нас нагнали уже в горах. Налетели, скрутили... БитО рычал как лев, но против нескольких десятков был слабее шакала. А на меня... много ли надо. Потом был столб, грубые верёвки и толпа, что уже поднимала камни. И дядя так и не посмотрел мне в глаза. А старик посмотрел... и чуть не задохнулся от своей же злости, и первый кинул в меня камень. А волкоголовые стояли в сторонке и не вмешивались: царю нужны воины, а не ссоры из-за пары неудачливых влюблённых. И когда полетели камни, я закрыла от бессильной ненависти глаза и закричала. Так закричала, как не кричала никогда, словно вся вывернулась наружу в этом крике, и вдруг увидела, что возношусь вверх чёрным искрящимся телом огромного змея. А внизу остался столб, остался привязанный БитО и люди, лежащие в дорожной пыли. Тогда я испугалась и открыла глаза. Я стояла там же, но люди вокруг... от страха не смели подняться. Только "волкоголовый" сотник посмел. Он подошёл и одним махом перерубил верёвки. Так мы оказались у Царя. Так я стала Богиней. Но перестала быть собой...
Снова грозно зарычали трубы, и эхо заметалось меж колоннами. Там, за багровой стеною на львинолапом троне восседает Царь. Его грозный взгляд из-под короны с железными крыльями скользит над площадью, над толпами народу. Царь ждёт меня... Он был добр ко мне – этот грозный царь. Он говорил, что избран Богом. Что я послана ему свыше и сам Бог велел помогать в его великой миссии. Что только под его защитой я обрету счастье, ибо это предопределено Богом... Мне так хотелось в это верить! Но взгляд Царя беспощаден. Я лишь лапа его трона... стрела его лука... игрушка...
В третий раз взревели трубы, всколыхнув пламя звериных светильников по углам храма. И вслед за трубами рыкают царские львы у подножия трона, загремев железными цепями. Они тоже были добры ко мне. По знаку они ложились предо мной и подставляли лохматую гриву. А твёрдый взгляд Царя говорил – если надо, по такому же знаку они разорвут меня на части...
В четвертый раз звериный рык заполнил площадь и храм. У ног Царя расположились старцы в белоснежных одеждах, вознося молитвы, дымя кадилами, потрясая священными книгами... Они вызывают меня... Они были умны и велеречивы – эти старцы. И тайны мира для них были лишь книгой, которую достаточно открыть и прочитать. Ах, как же хотелось верить в их мудрость и благородные седины! Но почему тошно становилось от их снисходительности, а взгляды скрывали злобу и зависть?
В пятый раз загремели ужасные трубы. За спиной царя стоят волкоголовые. Развеваются волчьи хвосты на башлыках. Скалятся волчьи пасти на шлемах сотников. Среди них стоит и Бито. Теперь он зовётся по-местному – Бетоит, и он – телохранитель царя. Приближён и обласкан. И горд наверное... Дурачок! Не ты охраняешь царя, но тебя охраняют подле него, не спуская глаз. И у меня нет выбора. Есть только воля Царя. Воля Бога! И так будет всегда...
В шестой раз грохнули трубы и смолкли. Показалось, даже воздух замер в ожидании. А сердце сжалось в предчувствии беды. ЧЁРНОЙ БЕДЫ! Нельзя звать того, кто сам зовёт меня во тьме. Нельзя... Но выхода у меня нет. Вы не оставили мне выбора – цари, мудрецы, воины. Вы так хотите... На то воля ваша... На то воля Бога... Так получите её!!!
– ЗМЕЙ, ГДЕ ТЫ?!
– Я СЛЫШУ ТЕБЯ! Я ИДУ К ТЕБЕ!!! ТЫ НАШ-Ш-ША...
И вместе с последним словом сама земля вздохнула и опала, будто сбросив с себя надоевшие человеческие оковы...
Проснулась Алька от звуков страдания. Она открыла глаза и поняла, что это не она – это за стенкой. Там страдала скрипка, которую кто-то жестоко мучил. Алька с минуту терпела, потом не выдержала и, откинув одеяло, прыжком соскочила с кровати. Ага! Думала, что соскочила... Все мышцы взвыли так, что заглушили даже мучения скрипки.
– Ой-йг-пт-дн! – вырвались сквозь сжатые зубы одни междометия. – "Я что вчера, вагоны разгружала?!!" – Она повалилась обратно и дала себе время отдышаться. И только окончательно придя в себя, осторо-о-ожненько так стала на пол.
Из окна вливалось бодрое ясное утро, освещая знакомую уже обстановку. Комната была Мухина. Кровать тоже... "Интересно, – налетели игривые мысли, – как я здесь оказалась? И в пижаме? Тоже, наверное, Мухиной. Хи-хи... Так! Хорош дурью маяться. Перво-наперво, что вчера было? Ага... ага... Так. Вроде никого не убила... Не, ну щас испра-а-авим! Сколько ж можно издеваться?!"
Она встала, вделась в тапочки (о-о-о!), проковыляла через комнату и осторожно высунула нос за дверь.
"Ну, ессстестно!"
Там сидел Муха и сосредоточенно, как Мюллер из пастора Шлака, добывал из инструмента звуки. Вот он приостановился, вселив в Алькину душу призрачную надежду, примерился, сделал пробный "запил", удовлетворился полученным результатом и врезался в несчастный инструмент по полной. Альку тряхонуло:
– Женька!!! Ты озверел?!
Муха от неожиданности подпрыгнул и чуть не выронил скрипку. Поймал и замер – "чисто вкрав чогось", – глядя перепуганными глазами на Альку. В наступившей тишине стало слышно заманчивое шкварчание на кухне.
– Фух... – перевёл он дух, – Так и... кхм... можно! Я думал, ты спишь.
– Под твою музыку, п-п-паганини?!
– Действительно, – появилась в дверях кухни Ирина Михайловна, – сыграл бы что-нибудь приятное?
– Та я всё забыл уже... – застеснялся Муха.
– Ну прям – забыл! – Ирина Михайловна вытерла руки о передничек. – А этот... ну твой любимый?
– Та я не смогу-у-у, – попытался увильнуть Муха, но было поздно.
– Так-так-так! – Алька окончательно вылезла из спальни. – И шо за "любимый"?
Муха, как по учебнику психологии, изобразил крайнее замешательство – бегающий взгляд, бегающие пальцы. Смог бы, то и ноги сделал... бегающие. Выручила бабушка.
– О, это Женька у нас такой особенный – все моцартов учили, а ему мелодию из фильма подавай, из этого... как его?
– "Большое космическое путешествие", – хмуро подсказал Муха.
– Да! Вот... Преподаватель так впечатлился, что даже на экзамен за первый год вынес. Представляете, Аленька, все над стандартной программой страдают – этюды, сонаты, прелюдии – в общем, классика. Скучища смертная! Только и удовольствия, что родителям выступление собственного чада посмотреть. И тут Женька выходит, серьёзный такой, и объявляет: "Композитор..." Как его?
– ...Рыбников, – буркнул Муха.
– ...Вот-вот. "...Музыка из фильма "Большое космическое путешествие"". Всем уже стало интересно. А он так – паузу выдержал – и заиграл... Вы не представляете, Аленька, как ему хлопали!
"О-йо-йо-йо, какие мы оказывается романти-и-ичные! Женька, ты открываешься мне в каком-то экзотическом виде..."
Алька под бабушкин рассказ забралась с ногами на диванчик и теперь моргала оттуда на Муху восхищенными глазищами: "Ну-у-у?"
Тот подвинулся от этого взгляда вправо: "А?"
"Дъ-а-а-а", – продолжали настаивать её глаза.
Муха попробовал увильнуть влево: "Э-э-э..."
"Та-а-ак!" – взгляд её посуровел.
– Н-н-ну ладно, – сдался он наконец, – попробую.
Алька обрадовано заелозила, устраиваясь поудобнее. Бабушка прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. Все замерли. Муха поднял скрипку, потренькал, типа – настроился, приставил смычок и, предвкушая "минуту позора", начал.
"Ка-ак будто по ступенькам,
всё вы-ыше и вперёд", – тихо и нежно вступила скрипка.
Алька слушала и даже не поняла когда, на какой ноте, в душе стало зарождаться странное щемящее чувство, словно ожидание чуда.
"И-из детства постепенно
нас ю-уность уведёт", – скользила, как на крыльях мелодия.
Она будто вела за руку, приглашала в это чудо, и Алька до боли в сердце потянулась за нею, вспоминая и боясь упустить то чувство, что однажды уже захватывало её душу. А мелодия, словно поймав ветер, рванулась ввысь:
"И снова... у порога...
решать... куда шагнуть", – будто сильные крылья с каждым тактом взбивали воздух, оставляя позади тесную Землю, вынося в настоящий бесконечный простор.
Алька перестала видеть вокруг, перестала ощущать себя, осталась только душа, которая вслед за мелодией расправляла крылья и рвалась на волю.
"А нас... позвал в дорогу...
далёкий... Млечный путь!" – распахнулась перед ними Вселенная и вместе с нахлынувшим чувством бесконечной свободы, Алька вспомнила, когда впервые "летала"...
Отзвучала последняя надрывно высокая нота и Муха отложил скрипку на стол. Только тогда он решился взглянуть на Альку. Та сидела всё так же, с ногами на диванчике и... светилась!
– Мать моя компартия... – прозвучала сзади высшая степень удивления его бабушки и Муха понял, что это не глюки.
Всё, что у девчонки торчало из-под пижамы, – лицо, шея, кисти рук, ступни ног, – всё переливалось золотистым сиянием, а остановившийся взгляд принадлежал скорее эльфийской принцессе, которая внимает песне дракона, чем этому растрёпаному со сна чуду.
Но тут задребезжал дверной звонок.
Все вздрогнули, девчонка сморгнула и начала "остывать". Волшебство момента исчезло, как никогда не было.
– Соседи наверное, – всполошилась бабушка. – Доигрались! Сейчас будем разбираться. – И пошла открывать.
Но это были не соседи, это припёрся с утра пораньше комитет по спасению алек. В полном составе. И даже в переполненном.
– Здрасьте, Владислав Дмитрич, – ошарашено вякнула Алька, приподымаясь на коленях. – Вы-то чего?
– Нууу... лекции отменили, – пожал плечами преподаватель, – А кое-кто... – выразительный взгляд через плечо, – пристал, как банный лист: "Вы самый умный, вы самый умный..."
– Так ви ж самий умний, – мимоходом огрызнулась Софочку, протискиваясь вперёд.
– А жена не заругает? – хмыкнула Алька.
– Заругает! Прямо щас и начну, – появилась в дверях приснопомянутая супруга.
– Оййй...
– Так, люди! – Лидка вынула из сумки свой знаменитый на весь курс ноутбук с мобильным интернетом. – Працю╓м чи як? Куда поставить?
– Та на ст╕л став... – Софочка начала было хозяйничать, но тут увидела скрипку. – А-а-а! Я ж то чую - чи Альц╕ поплох╓ло, чи кота придусили, а воно о-о-он я-як...
– Убераю вжэ, – буркнул Муха обиженно и принялся расчищать стол.
– Слухайте люди, – всполошилась Алька со своего дивана. – Може я хочь оденусь?!
– Та одевайся, – разрешил Дядя Шкаф, входя последним. – Чё мы там не видели...
Действительно... Алька резво скакнула с дивана, охнула, присела, потирая попу, и уже не так быстро заковыляла по необходимым "адресам". Минут через десять, одетая и умытая, она явила обществу свой "сказочный лик".
– Я гото... А шо там такое?!
Общество всей толпой с "отакенными" глазами таращилось в ноут. Алька с опаской протиснулась, ловя уважительные взгляды, но, как только заглянула в экран, там всё стало белым.
– Щас снова пущу, – очнулась Лидка и тыцнула в клавишу.
Экран заполнило небо и сразу камера упала вниз, на площадь, показывая её с верхних этажей. Стали видны люди, ломящиеся в панике от центра. Там закручивался, всё больше вздымаясь над толпой, как бы пыльный вихрь. И вот, в освободившемся пространстве, появилась девушка в синей куртке с поднятыми руками. Она медленно оборачивалась в сторону камеры, постепенно опуская руки. Изображение рывком приблизилось и в кадр вошло её лицо – лицо Альки, сияющее совершенно психоделической улыбкой. Будто испугавшись этого, камера снова отдалилась и над девушкой обозначилась чёрная струящаяся вверх колонна, нависшая над площадью. Камера "побежала" по ней вверх, всё выше, миновала крыши, и только на фоне чёрного неба показались, словно глядящие прямо из тяжёлых грозовых тучь, мертвенно-зеленые глаза с вертикальными щелями зрачков. Эти страшные глазищи обернули в сторону снимавшего бездушный змеиный взгляд и... всё залило ослепительно белой вспышкой. Видео кончилось.
– О господи... – выдохнула спавшая с лица Алька. – Неужели всё так страшно?
– Даже еще страшнее, – авторитетно подтвердил Муха. – Там такой разгром был, народ аж кувырком летал!
