Текст книги "Ох уж эта Алька (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Мачальский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Аудитория вспомнила... и выдохнула. Новый препод определенно нравился.
– Итак, кто у нас первый по списку?..
Перекличка-знакомство приближалось к середине, когда София начала нервно оглядываться на сидящую рядом Альку. Та была спокойна. И это настораживало. Правда, Алька "тормозила" уже дня три, с того самого пленэра. Она отчаянно грустила, её было жалко, и Софочка всячески опекала "б╕дну дитину". Но теперь во взгляде «дытыны» было что-то решительное, грозящее суицидом, а в Алькином случае – в особо изощрённой форме. Беспокойство Софийки не прошло незамеченным и стало волнами расходиться по аудитории. Когда же преподаватель дошел до буквы «эл», в воздухе, как в той песне, отчетливо запахло грозой.
– Ля-ШИ-не-на!
Студенты впервые услышали, как преподаватель правильно прочитал заковыристую Алькину фамилию, даже выделив нужный слог!
Алька молча поднялась.
– А зовут вас как?
Последовавшая пауза убедила всех, что тучи уже над головой. Но девушка, как бы давая последний шанс на мирный исход, с тихим нажимом произнесла:
– А-аля.
– А полностью как? – продолжал нарываться преподаватель.
Снова пауза, во время которой Софка успела помянуть "и бога, и черта, и святу Варварку".
– Я стесняюсь, – так же тихо проговорила Алька, скромно потупив очи.
Всё! Гром грянул, мечи звякнули, щиты брякнули. Бой начался, а тишина в аудитории стала бы предметом гордости любого лектора.
– Ну-у... если не хотите...
– Да чего уж, – тяжко вздохнула Алька, – Аллегория я. – И, как бы объясняя неловкость, протянула: – Ро-о-дители...
Владислава Дмитриевича что-то всё же насторожило: то ли сдавленное хрюканье на задней парте, то ли приоткрытые рты на передней. Его глаза метнулись к списку, а чело слегка нахмурилось.
– Ляшинена, – прочитал он официальным тоном, – "О" «ЭМ»... Ну, судя по инициалам, вы не Аля, вы – Маня.
– П-почему? – От неожиданности Алька тупо сморгнула.
– Потому что, как та известная Маня, не знаете, как пишется – "аблигация" или "облигация".
Грянул такой ржачь, что из коридора заглянул дежурный по этажу. Владислав Дмитриевич чисто магическими пассами успокоил сначала ответственное лицо, потом утихомирил лица безответственные, бьющиеся головами об столы.
– Ну, а теперь – правду и только правду.
Алька, уже сидящая (бо кто ж тут устоит!), моментально замкнулась.
– Ну-у... – укоризненно подбодрил её преподаватель.
Со вздохом, даже более трагичным, чем предыдущий, та призналась:
– Алёна.
Народ удивленно зашушукался. Все привыкли к "Альке", оно так естественно характеризовало её мелкий вид и шебутной характер, что никому и в голову не приходило уточнять. Самые педантичные думали: "Может Александра", и тем ограничивались.
– Ну, прекрасное имя.
– Пгекрясное, – мрачно передразнила девчонка и неожиданно дурным голосом проблеяла в потолок: – НЕ ПЕ-ЕЙ ВОДИЦЫ, КОЗЛЁ-О-ОНОЧКОМ СТАНЕШЬ...
Студенчество опять легло, едва поднявшись с предыдущего раза, пришлось снова применять "магию". Когда общественный порядок окончательно пришел в себя, преподаватель с сожалением покачал головой:
– Да вы хоть знаете, что оно значит?
– Э-э-э...
– Елена, – подала голос отличница Лидка.
– А Елена? – сразу повернулся к ней Владислав Дмитриевич.
– Э-э-э... "елей" какой-то. – Уверенности Лидки значительно поубавилось.
– Есть такая версия, – подтвердил преподаватель. – А еще?
– Это с греческого, – блеснул кто-то эрудицией.
– Всё? – уточнил Владислав Дмитриевич и, удостоверившись, рубанул: – Так вот, всё это называется – "вопиющая безграмотность" и "дремучее невежество". И не только ваше! – отмёл он рукой возможные оправдания. – Но и ученых с академическими званиями. А ведь всё просто, как пряник – только оглянись. Имя Елена известно не с греческого языка, а из "Илиады". А там оно – малоазийского происхождения и неясной этимологии. Но это для Европы – неясной. Между тем, в нашем языке, на минуточку архаичном индоевропейском, есть его диалектные варианты, плюс – точная этимология. Смотрите сами: Елена-Олэна-Алёна и параллельно существуют елень-олэнь-алень. Мужские имена "Елень" и "Олень" угадываются только по фамилиям. Зато женские варианты сохранились благодаря христианскому "Елена". Которое, на поверку, наше же слово, вернувшееся к нам через три тысячи лет! И означает оно "лань". Ну как, нравиться? – обвел он заворожено внимавшее студенчество победоносным взглядом. Аудитория, подавленная эрудицией, благоговейно молчала. Но неожиданно подали голос с галёрки:
– Если глаза, то – да... – поднялась там повышенной лохматости Мухина голова и, прикидывая варианты где-то на потолке, он задумчиво протянул: – А если но-о-оги...
– А что – ноги? – удивился Владислав Дмитриевич. – Стройные...
– Угу... Волосатые!
– Муухааа!
Довести перекличку до конца так и не удалось...
Алька ждала звонка, как спецназ – сигнала к штурму. Уже не слушая преподавателя и принимая со всех сторон сдержанные хихиканья, она подобралась для решительного смертоубийства и, едва прозвучало "все свободны", прямо из положения сидя в паркурном прыжке перемахнула стол и рванулась к выходу.
И опоздала!
Муха вылетел в коридор, грюкнув дверью перед Алькиным носом. Его ловкость вызвала общее "о-о-о!" и даже жидкие, но искренние аплодисменты, под которые Альке пришлось вернуться и уже обстоятельно собрать вещи. И при этом стараться не смотреть по сторонам, потому что народ, едва встретившись с нею взглядом, давился, опускал головы, отворачивался и вообще всячески демонстрировал, что знать не знает, чего Алька такая злая. Давно у неё не было такого позора! Наверное еще с увлечения дзюдо... Когда лихим броском через плечо её припечатали к жёсткому мату, она сразу поняла, что шахматы реально лучше и, прямо не вставая, под общее гыгыканье уползла с татами.
– Ляшинена! – догнало её у двери. – Обождите минутку.
Алька удивленно оглянулась.
– Мне бы хотелось как-то извиниться. – Владислав Дмитриевич отодвинул стул и встал. – Поверьте, у вас замечательное имя с удивительной историей.
Преподаватель сделал шаг в сторону замершей у выхода девушки, но... это всё, что он успел для неё сделать.
– Владислав Дмитрич! Владислав Дмитрич... А про моё имя?
– И моё! Меня Татьяна зовут...
– А меня – Ольга!
– Про Наталью... Вы так интересно рассказываете!
Вокруг красавчика-препода вдруг образовалось такое себе небольшое завихрение пространства, состоящее из девичьего щебета, кокетливых улыбок, восхищенных взглядов. Алька не отказала себе в удовольствии полюбоваться на обтянутые джинсой попы, почти "задавившие" преподавателя, понимающе хмыкнула, закинула сумку на плечо и пошла на выход – предметы всеобщего внимания её раздражали. При этом она не заметила, как Софочка проводила её долгим задумчивым взглядом.
На последнюю пару Муха так и не рискнул явиться. Алька поняла, что ловить нечего и уныло поплелась на выход. Но в коридоре из первого же окна ей под ноги прыгнуло весёлым желтым "зайцем" осеннее Солнышко, решившее порадовать людей последним теплом. Алька запнулась и, как на привязи, потянулась за светом. Да там и осталась.
Солнце за окном развлекалось и подмигивало, игриво прячась в проплывающие облачка. Алька пригрелась и незаметно разомлела. Куда-то улетучилась жажда мести. Даже многодневная хандра словно растворилась в золотом сиянии. Стало так хорошо, так спокойно... И вот, в таком благостном состояни духа, Альку нашла Софийка.
– Алька, там Владис... Алька, проснись! Зайди у 112-й каб╕нет, Владислав Дмитрович об╕цяв наукову роботу дати.
– Да ладно! – та нехотя "отмерла" и смерила подругу подозрительным взглядом.
– Та шо я, брехати буду? Не хочеш, не йди, я ж як добре хот╕ла! П╕ду, Таньц╕ скажу...
Моментально перед глазами возник давешний "водоворот" девичьего внимания. Представилось, что вот толкутся они под ЕГО кабинетом, вдруг двери открываются и выходит ОНА – вся такая "замр╕яна". Девки провожают её злобно-завистливыми взглядами, а она даже не замечает. И только пройдя всех, поворачивается и жизнерадостно так: «Бе-бе-бе!» Это всё решило.
– Сама д╕йду... Де той придурочний каб╕нет?
Сюда, в самый дальний закуток этажа, её еще не заносило. Сначала вдоль стен, как предвестники чего-то необычайного, возникли древние деревянные витрины с рядами блескучих камней на полках. Потом они стали чередоваться с полотнами карт, расцветке которых позавидовал бы любой персидский ковер. А потом огромная дверь с номером «112» недвусмысленно перекрыла проход.
Алька замялась. Не то что войти, даже стучать в такие двери было стрёмно. Она уже было решилась, подняла руку, но дверь, как на фотоэлементе, неожиданно сама распахнулась, едва не съездив ей по лбу, а в проёме возник "заклопотанного" вида дядечка в очках.
– Ви, до мене? – быстро сориентировался он.
– Кхра... – каркнула с перепугу Алька и закашлялась.
Препод ждал.
Алька прочистила горло и уже открыла рот, но... поняла, что забыла имя!
Препод терпеливо ждал.
– Я до... тОго... з першого курсу, – наконец нашлась она
– А! То ви до Владислава Дмитровича?
– Так! – отлегло у Альки.
– Проходьте, зачекайте ось там – за столом, – указал он рукой. – В╕н скоро буде.
И смылся.
Алька осталась одна в большой комнате. "Святая святых" преподавателей была замысловато утыкана столами и шкафами. Нужный стол вообще стоял под стенкой, отгороженный от соседей "ширмами"-стеллажами с рядами книг. К столу прилагалось кресло старинного дизайна. На столе лежали печатные листы, раскрытые журналы, стопки литературы. И стоял микроскоп.
Настоящий микроскоп!
Не тупая коробка с трубками из сериалов про продвинутых экспертов, а весь такой – черный с никелем, в многочисленных "финтифлюшках", изящно изогнутый, словно протягивающий руку для "разрешите представиться". Желание покрутить было просто непреодолимо. Прямо как тогда, еще в школе, на экскурсии в типографию. Правда, потом вызывали родителей...
Алька подкралась к столу и сбоку, неловко, заглянула в единственную "дырдочку" – естественно, ничего не увидела. Поискав причину, она обнаружила, что, во-первых, на круглом столике микроскопа присутствует прямоугольное стеклышко с наклеенным посредине квадратиком (значит, что-то должно быть видно!), а во-вторых, из длинной "попки" микроскопа выходит провод и скрывается где-то под столом. Заглянув туда, Алька обнаружила массивный куб трансформатора. Она щелкнула рычажком "Вкл" – раздалось тихое гудение, а в щелях подставки микроскопа появился свет. "Ага!" – подытожила она своё расследование, воровато оглянулась на дверь и потянула загребущие руки к рычажкам и колёсикам...
Про своё обещание Владислав Дмитриевич вспомнил, когда увидел мнущуюся у его рабочего места фигурку. Мысленно хлопнув себя по лбу, он нарочито бодро прошагал до стола. Девчонка опустила голову.
– Здрасьте... – пробелькотило из-под длинной каштановой челки.
– Ну, здрасьте-здрасьте... – Владислав Дмитриевич опёрся руками о спинку кресла, пытаясь малозначимыми фразами тянуть время.
Краем глаза он увидел как пальчики студентки нервно шкрябают собственные ладошки и подумал, что "здрасьте-здрасьте", наверное, прозвучало как-то угрожающе. Это его смутило и он принялся выглядывать на столе какую-нибудь зацепку для дальнейшей беседы. "Зацепка", а точнее улика, обнаружилась быстро: шлиф, который должен был находиться на предметном столике, лежал рядом с микроскопом. Владислав Дмитриевич этого сделать не мог по определению, он как раз выставил на перекрестье зерно пироксена и собирался его после пары досмотреть. А теперь уже и не досмотрит – покровное стекло на шлифе треснуло и расползлось угловатыми осколками. Вот и нашлась причина для разговора: кажется, кому-то стоит оторвать шкодливые ручки, желательно вместе с головой! Как бы это сделать... поделикатнее?
Владислав Дмитриевич медленно отодвинул кресло, сел в него, многозначительно помолчал, после чего строго посмотрел в сторону студентки. Наверное, строго... Потому что та скорчила виноватую рожицу и растопырилась, как мокрый воробей – "ну, как-то так получилось..." Отрывать голову расхотелось.
– И что теперь мне делать с этим шлифом? – Владислав Дмитриевич с сожалением повертел в руках испорченную пластинку.
Девчонка покаянно глянула из-под челки и тихонько переспросила:
– Что, очень важный, да?
– Ну, как всегда... Уникальный!
Девчонка понурилась и взялась теребить рукава собственной курточки. Дитё стало совсем жалко, захотелось хоть как-то утешить. Поэтому Владислав Дмитриевич преувеличенно бодро махнул рукой:
– Ну ладно, что-нибудь придумаем.
– Да? – с надеждой подняла взгляд Алька.
– Трудно, конечно, новый подобрать, но можно. Как-нибудь...
– А мне... – робко попросила она, – мне можно еще?
– Что, понравилось?
Всем своим видом девчонка показала "ну так, еще бы!".
– Наверное можно... – изобразил колебания Владислав Дмитриевич. – Только что вас интересует?
– Интересует? – испугалась Алька.
– Ну да, что больше всего понравилось?
– Понравилось... понравилось... – девчонка задумалась, уставившись в потолок, потом вдруг сморщила личико и, хитро глядя из-под чёлки, крутанула кистью воображаемый верньер: – Кхрынь!
Владислав Дмитриевич не выдержал и прыснул со смеху – сердиться на это чудо было совершенно невозможно. Они похихикали, приняли, наконец, деловой вид и преподаватель предложил мировую:
– Вот что, давайте всё же начнём с начала, а не как обычно... Я подберу для вас серию шлифов – не самых важных, не бойтесь. А вы пока почитаете... ну хотя бы эту книжечку (не увлекайтесь – так, картинки посмотрите) и приходите на следующей неделе. Хорошо?
Слушая преподавателя, Алька кивала с каждым разом всё более восторженно: "Неужели простил?! Вот это мужчина!" На последнем "хорошо" она вообще готова была с визгом повиснуть у него на шее, но почему-то застеснялась, скромно пообещала зайти и вполне целомудренно "шаркнула ножкой" на прощание.
Из преподавательской Алька выпала в совершенно "рас-троенных" чувствах. Как-то:
– "Фух, пронесло!"
– "Мне дадут микроскоп!!!"
– "Я снова его увижу..."
Но если первые два были четкими до поросячьего визга, то третье...
Алька не шла, а вся летела по коридору, и ощущения её были туманны и волнующи! В голове царил полный разгардияш из каких-то неуловимых мыслей, но всё затмевало чувство необъяснимой легкости и неадекватного счастья. Оно переполняло, заставляло глупо самой себе улыбаться (а встречных – шарахаться, поминая зомби)... Или самой шарахаться от тех, которые по каким-то причинам обходить её не желали, о чём и сообщали в доступных выражениях... Или тормозить об углы, которые по причине неодушевлённости ни шарахнуться, ни предупредить о своём существовании не могли... Только с лестницей ни обойти, ни тормознуться не получилось.
– Ай!
Нога неожиданно скользнула со ступеньки, вторая осталась где-то сзади и, чтоб не грохнуться, Альке пришлось скакнуть вперед. "А-а-а!" – понесло её вниз, только успевай переступать. На площадке, едва уцепившись за перила, она заложила лихой вираж и нырнула в последний пролет. "Ничего, в вестибюле места много"... – мелькнула оптимистичная мысль, но, глянув вперед, Алька места как раз не увидела. С бодрым "Поберегись!" она врезалась в толпу однокурсников.
Когда улеглось "блин!", "нога!" и "ти шо, здур╕ла?!", обнаружилось, что пол курса собралось в вестибюле на возвращение «блудного» Юлика. Неудачливый объездчик диких мустангов тешился вниманием, принимая восторженные ахи девок и сдержанные похлопывания парней. Его мужественный облик подчеркивала повязанная голова, подвязанная рука, и даже слегка подбитый глаз. «Не иначе батя добавил», – злорадно подумала Алька. Она попыталась незаметно проскользнуть мимо, но не тут-то было!
– Алька... Алька! – обрадовался (чего бы это?) Юлик, как родной.
Пришлось стопорнуться и вежливо зобразить удивление. А тот вдруг обернулся и замахал кому-то сзади:
– Э! Эй! Вот она!
"Это провал, – подумал Штирлиц", – подумала Алька.
Вот сейчас, расшвыривая толпу, со всех сторон ринутся агенты, рука потянется к воображаемой гранате. Врёшь, не возьмёшь!.. Но сквозь толпу протиснулся какой-то мужик и вместо наручников протянул ей ладонь.
– Виктор Егорович, – крепко пожал он Алькину руку. – Нам бы поговорить...
Лицо у него было мужественное, куртка – кожаная, фигура – коренастая... "Всё-таки провал", – решила Алька и обреченно поплелась за мужиком.
Они вышли из толпы и мужик сразу приступил к делу:
– Я работаю на Рената Львовича, – веско произнес он.
– Да-а-а?.. – не удержалась Алька и глубокомысленно покивала.
– Да, а что? – сбился мужик, но собрался с мыслями и уточнил: – Тренером.
– У-у-у! – продолжала резвиться Алька.
Мужик опять "тормознул" и Алька значительно добавила:
– Теперь я за Рената Львовича спокойна.
– В смысле? – окончательно сбился с курса сэнсей неизвестного Рената Львовича.
– Охрана ему не понадобится.
– Какая охрана?
– Ну, вы же, – Алька изобразила "ки-йа!", – его тренируете!
– Кого?!
– Рената Львовича!
Ошарашенный вид мужика полностью окупил все Алькины усилия. Как говаривал Андрийко, любоваться этим можно было "до-бэз-ко-нэчности".
– Так, постойте, – потряс он головой. – Давайте сначала. Я работаю конным тренером у Рената Львовича.
– А кто это? – Теперь и Алька решила начать с начала. Образ конного каратиста в голове как-то не склеивался.
– Это... отец Юлия Ренатовича.
– Кого-о?!
– Ну, Юлия...
– А-а-а! – наконец дошло до Альки.
– Вот! – обрадовался конный сэнсэй. – Я бы хотел поговорить про ваш случай на базе. Помните?
Как же не помнить... помню! На душе стало вдруг очень больно. С застывшим лицом Алька молча смотрела прямо в глаза мужчине, который только что "вскрыл" ей рану, едва начавшую заживать.
– На базе... во вторник... – настаивал тот, но всё неуверенней.
Не опуская взгляда, Алька прикрыла верхние веки, оставив от глаз почти незаметные щелочки и, по-прежнему молча, пошла к выходу.
– Подождите! Аля, вы куда?
– Ирод, ти шо з дитиною зробив?!
– Ничего я не делал.
– «Нич╓го н╓ д╓лал!», а дитина плаче?!
– Да чего она плачет?!
– А того!!!
– А ну дай, Софиечка, я ему поясню!
– Но-но!..
На свежем воздухе Алька попробовала глубоко дышать. Не помогло. На каждом выдохе из глаз норовили брызнуть злые слёзы.
Так нечестно...
Так нельзя...
Да шо ж они, гады, делают! Три дня ком в горле стоял, как ежа проглотила. Сама удивлялась, чтоб из-за лошади так убиваться, людей пугала... Только-только привыкла, смирилась вроде. Влюбилась даже!
И – на тебе!
– Аля... – догнал из-за спины Мухин голос. – Алька-а! Ну, Аля, ну чего ты?
– Ничего, – прохрипела она, придушила слезы и закончила: – Пойду "втоплюся у р╕чц╕ глибок╕й"...
– Не надо... Лучше "в садочок – на╖шся хробачк╕в".
– Чем лучше?
– Ну потому шо "хробачки чудов╕, р╕знокольоров╕, велик╕ та маленьк╕..."
Алька глянула, как ей показалось – злобно, но не выдержала нарочито честного выражения лица этого лохматого нахала и прыснула. Лохматый нахал расслабился и перестал притворяться.
– Слышь, ты б вернулась? А то там щас морды бить будут.
– Класс! – неискренне восхитилась Алька.
– Не очень, – возразил Муха. – Пойдём-пойдём, там для тебя есть кое-чего.
Сопротивляться сил уже не осталось, и Алька разрешила завести себя обратно. На этот раз в вестибюле ждали именно её. Правда, самое интересное, похоже, уже кончилось, но зрители еще не расходились. Конный сэнсэй и Дядя Шкаф стояли напротив друг друга, разделенные Софочкой: тренер – с лицом, еще красным от возмущения, Семён – с лицом, уже красным от смущения. Софочка воплощала собой образ богини-матери, причем способной на-раз поубивать своих неразумных детишек.
– О, нарешт╕, – обрадовалась она. – Семен, згинь... А ви – каж╕ть, шо хот╕ли. Та скоро, поки знову не втекла!
– Я-а-а... – Процесс переключения занял у мужика какое-то время. – Я хотел сказать... Мне плевать на ваши безобразия, но у меня конь умирает. И если срочно что-то не предпринять...
– Чего?! – Вечно "полусонные" глаза Альки оказались неожиданно большими. – К'как умирает?!
– Ну, не то чтобы уже, но, согласитесь, три дня не есть... Не знаю, что у вас там произошло, меня только позавчера приняли на работу, но дело серьёзное. Лошадь стоит таких денег... Вызывали ветеринара... Юлий Ренатович сказал, что вы... Э-эй! Что с вами?
– Алька!!! Сьома вернись, тримай дитину!
С глазами Альки творилось что-то невразумительное: только вот они были в пол лица и вдруг стали словно бойницы, прикрытые сверху тяжелыми заслонками. Потом медленно открылись, и Алька обвела заботливо придержавших её мужчин немного пьяным взглядом.
– О! – Она попыталась шутливо освободиться, но покачнулась и тут же была поймана обратно. – Чего это я?..
– Вы меня можете слушать?
– К'кажись могу...
– Вы можете поехать с нами на базу?
– Н'наверное могу...
– Сейчас!
– Та ви здур╕ли!
– Могу!
– Алька!
– Шо?
– Ми ╖дем з тобою.
– Вылезай! – подал команду Виктор Егорович и вышел из машины.
Джип, миновав "поля" и коттеджи, затормозил перед самой конюшней. Дверцы распахнулись, но неожиданно на Альку напала страшная робость и, если бы Софочка не пихнула её в бок, та вообще осталась бы сидеть внутри.
– Идём, – позвал Виктор Егорович мнущуюся в нерешительности девушку и повел через маленькую калитку в больших воротах.
– Только, я прошу вас, осторожнее, – увещевал он по дороге, – Конь молодой, еще не объезженый.
Алька едва его слышала. Она считала: раз, два... Третий бокс... тьфу! – денник. Дверца с массивной задвижкой. За нею квадратное серое помещение с голыми стенами, под ногами – опилки, а в углу – большая черная тень. Виктор Егорович приоткрыл решётчатую дверцу:
– Еще раз прошу, осторо...
– Коняка!!!
Алька влетела внутрь и с разгону врезалась в мощную конскую грудь. Не дав никому опомниться, она тут же обхватила руками лоснящуюся шею, зарылась носом в жесткую гриву.
– Конячка... Лапка ты мой... Как ты тут? Не звонишь, не пишешь... Ой, чего это я несу! Прости-прости... Я больше не уйду, чеснслово! Буду теперь сидеть в соседнем деннике и жевать сено за компанию. Ты согласен?!
Конь не шевелился, боясь уронить повисшую на нём девчонку. Только завернул голову к ней и пощипывал губами за воротник или тихонько фыркал на ухо, как будто соглашаясь со всем её ласковым бредом. Зато за спиной кое-кто явственно хрюкнул.
– Хм, так вы еще даже не знакомы?
Алька, вынырнула из гривы и оглянулась на Виктора Егоровича. Тот вымученно улыбался, стоя шагах в пяти... видимо, только что перестал хватататься за сердце.
– Ы ы, – замотала она головой и постаралась поплотнее прижаться к большому конскому плечу.
– Ну, так познакомьтесь! Его зовут Мургаб. Два года от роду. Чистокровный ахалтекинец.
Алька с восторженным удивлением уставилась коню в левый глаз и вдруг заговорила на чистом детском: – Тьи цисьтоквовный нахал-текилец?! Насьтоясий? Дяа?!
Тот всхрапнул и закачал головой. Зрители за стенкой денника пооткрывали рты – у всех сложилось впечатление, что коняка покатывается со смеху. Алька еще повыпендривалась, а потом притянула к себе большую конскую голову и прошептала в настороженное ухо:
– Меня зовут Алька. Запомни – Аль-ка, – продекламировала она по слогам. Потом, внимательно глядя в большие тёмные глаза, выдохнула как заклятие: – Теперь ты мой...
И, будто подпевая её счастью, на оконных стёклах под потолком заплескались золотые сполохи закатного Солнца.
- - -
Тачка наполнялась отходами жизнедеятельности, в просторечье – навозом, долго и нудно. Наконец, Алька подняла за ручки свой рабочий транспорт и повезла на выход. Коридор в конюшне был довольно длинный, а тачка – довольно тяжелой, так что рулить приходилось не по-детски. «Чем не Формула-1? – развлекалась Алька на ходу. – Если навернётся, тоже только кучка дерьма останется. Ну и аромат, конечно... Правда, там бензином и дымом воняет – фу-у! А здесь у нас всё природное... экологически чистое! Странно, что еще такой терапии не придумали – навозной. Или дерьмонавозной. Политиков бы возили – карму очищать!» Так, за благими мыслями, коридор и кончился.
А на дворе серой мглой висела холодная поздняя осень. После атмосферы конюшни даже приятно было вдохнуть полной грудью слегка морозный воздух, вдохнуть-выдохнуть, набраться сил и везти навоз дальше – аж до места окончательного успокоения в выгребной яме. Интеллектуальность труда немного задалбливала, но, оставаться рядом с Мургабчиком, иначе не выходило. Вон он – бегает на хорде, красавец, уже под седлом! Только дня три, как начали приучать. Про то, чтобы сесть в это седло вообще еще речи не было. Осторожничает Виктор Егорович, а кроме него никто и не подойдет! Ну и кроме Альки, конечно. Но она же – не на "шею" влезть, она же – погладить, почухать, пошкрябать. Поговорить, наконец... Коняка так слушает! Никогда не думала, что так может слушать зверь: ушками прядает, носиком вздыхает, губками фыркает, глазками косит. В общем, поддерживает беседу. А как еще с такой дурой разговаривать, которая КОНЮ все "девичьи секреты" выкладывает!
Алька уже возвращалась, когда её "нирвану" грубо прервали.
– Эй, оператор тачанки, ходы-но сюды...
На площадке двое парней оседлывали Мирку для прогулки. Мирка была кобылой философского склада и спокойно ждала, кто ж на неё взгромоздиться.
– Ну, шо хотели? – подрулила Алька и бросила тачку.
Парни были "великие конюхи", все из себя такие – квалифицированные, и на девочку "от навоза" обычно смотрели свысока. А то что сейчас заметили, так не иначе решили припахать. Ладно, посмотрим...
– Чуешь, чё ты всё с лопатой, да с лопатой, – миролюбиво начал один из парней, характерно налегая на "о". – Ты ж с кОнями работаешь! Поездить не приходила охота?
– Приходила и шо? – Алька подозрительно оглядела парней, но те были как бы заняты: один держал под уздцы Мирку, другой, разговаривая, подтягивал подпругу.
– Ну, так спробуй. Мы поможем, если чё, – закончил он с подпругой и показал на седло. – Ой, да не дрейфь так! Чё мы тебе сделаем? На, я тоби навить стремя подэржу...
Парень (кажется СашкО, они ж ей не представлялись, брезговали!) отошел к изголовью и взялся за стремя. Его обычно бандитоватое лицо выражало самое, что ни на есть щирое желание помочь. И это настораживало.
Алька миновала мирно помахивающий хвост, подошла к седлу – зацепки слинять всё не было. Она взялась за луку, а Сашко протянул ей стремя. С подозрением присматриваясь, Алька вставила туда ногу, парень слегка подкинул её. Очень аккуратно, даже бережно...
И только сев в седло Алька поняла, как попала – перед нею во всей красе простирался широкий Миркин зад! А наглый парень уже хлопнул по нему ладонью:
– Но! Пошла!
Мирка, как ответственная и дисциплинированная кобыла, тронулась неспешным тюхом. Алька ухватилась за заднюю луку и лихорадочно завозила ногами с целью развернуться. Мирка поняла команду по-своему и послушно перешла на рысь. Альку немилосердно затрясло.
– С-с-той, з-з-за-ра-за!.. – Но кобыла, хоть и удивленная странной посадкой всадника, решила, что человеку виднее и... перешла в галоп.
– А-а! Ма-а-ма-а! – взвыла Алька, ухитряясь при этом дергать седло и колотить ногами.
Парни с гоготом кинулись ловить кобылу, чем только добавили ей паники. Мирка, и так сбитая с панталыку, резво понеслась по кругу, остальные – за ней и неизвестно сколько бы это безобразие продолжалось, но лошадь оказалась все же умнее. Уже на третьем заходе она поняла, что всадник – бестолочь и слушать его – себе дороже, а те, что за нею гонятся, вовсе не хотят её разорвать – и остановилась. Лежащую на седле и тихо подвывающую Альку с трудом оторвали, стащили на землю и осторожно поставили на ноги. Её трясло и пошатывало.
– Придур-йик-ки... – выговорила она наконец что-то сознательное и, освободившись от заботливых и даже слегка раскаявшихся рук, пошкандыбала в сторону конюшни.
– И что тут было, – раздался уже сзади голос Виктора Егоровича.
– Ну, мы... немного...
– Немного, значит... А если бы покалечилась?!
– Ну, мы... глядилы...
– Глядилы они... Аля!
Алька только рукой назад махнула и быстрее захромала в родную конюшню. Ей сейчас нужно было одно – спрятаться. Внутри она забилась в самый дальний угол и дала волю чувствам, в смысле – наконец расплакалась. От души. За все полтора месяца...
Её невзлюбили сразу. Работники на базу отдыха набирались только парни и только с опытом работы (кто – от туризма, кто – от цыган, кто – от поников в Центральном парке). Как сказал Ренат Львович: "Девок с квалификацией клиенты пусть с собой привозят, а нам работать надо". А тут – девчонка: ничего не умеет, лошадей вообще боится, зато приставлена сразу к самому дорогому коню. И приставлена каким-то боком, с непонятными обязанностями. Сидеть без дела Алька не могла и пыталась учиться у "опытных товарищей". Но товарищи, обрадовавшись дурочке, спихнули на неё всю "высокотехнологичную" работу и не упускали случая пошпынять новобранца. И дошпынялись! Всё, не могу больше...
– Алька! Алька-а! Иды свого чистыть!..
Пришлось "збиратись до купи" и идти работать. Хотя это уже была не работа, это было самое то, что её здесь держало – Мургаб. Алька вошла в денник (парни заблаговременно смылись) и сразу уткнулась в теплое плечо, пахнущее одновременно конским потом и морозным воздухом.
– Коняка... коня-а-ачка... Что мне делать?.. Как жить дальше?..
Коняка только понимающе фыркал, давая своей любимице прийти в себя. Эта иппотерапия всегда действовала безотказно. Не прошло и пяти минут, как все обиды стали казаться мелкими и несущественными, а желание немедленно сбежать – просто странным.
– Куда же я от тебя... – вздохнула Алька и потянулась к подпругам.
Неожиданно конь всхрапнул и резко подался в бок.
– Э! Ты чего? – удивилась Алька.
Коняка боком-боком вернулся на место, но стоило ей дотронуться до застежек, как он снова отскочил на шаг и недовольно заржал. После чего опять подставил ей бок.
– Ты хочешь, чтобы я – в седло?! – как-то сразу оформилось в Алькиной голове мысль, которая сейчас, по идее, должна была быть последней из возможных. – Хорошо-хорошо, щас попробую. – И Алька потянулась ногой к стремени.
Было высоковато, пришлось сначала подтягиваться, держась за седло, потом лежа на нем поворачиваться в нужную (со второго раза) сторону, потом уже в седле – наклоняться в поисках стремян. Коняка всё это время терпеливо ждал, только переступал ногами, чтоб не завалиться от Алькиной "джигитовки". Наконец, она умостилась и задумалась о планах на ближайшее будущее:
– Куда пойдём? – Конь только головой замотал, типа – ну и дурында мне досталась, и пошел на выход: сначала из денника, потом из конюшни...
Алька висела в двух метрах над землей, а под нею двигался такой огромный, такой мощный ЗВЕРЬ. И этот зверь чутко и осторожно нёс её – Альку! Ощущение было такое захватывающее, что она не то что управлять, даже не видела, куда они идут: одна рука – на луке седла, другая – на поводе, стремена... какие там стремена – она едет! Верхом!!!
