355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Вересов » Созвездие Ворона » Текст книги (страница 11)
Созвездие Ворона
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 01:27

Текст книги "Созвездие Ворона"


Автор книги: Дмитрий Вересов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Вы с Шуркой правы, – сказала она мужу после этого случая. – Надо ехать.

Переезд прошел неожиданно легко. Надежда сама удивилась тому, с какой легкостью она сумела проститься с местом, где выросла. Словно что-то подсказывало – этот период жизни пройден, нужно подвести черту…

Ленинград конца девяностого года был совсем не тот, каким он запомнился Антону в конце пятидесятых, во времена такой уже далекой молодости. Сейчас здесь было грязновато, холодновато, голодновато, но при этом начисто отсутствовало то тягостное, нутряное напряжение, предощущение взрыва, чувство завтрашней войны, последнее время не покидавшее его в теплом и солнечном Душанбе. А одно это уже перевешивало весь «негатив» – очереди, пустые прилавки, обилие грязных, пьяных, неряшливо одетых и отвратительно пахнущих людей, тесную двухкомнатную квартирку в дальнем северном районе.

Устроились, в целом, неплохо. Антон, помимо зарплаты, приносил со службы отменные продуктовые наборы. Наташу в новой школе ценили, Данилу тоже больше похваливали. Надежда теперь работала в научной библиотеке и в свободное время там же набирала материал для диссертации. Перемену климата Скавронские перенесли хорошо, никто не болел.

А в прессе появлялись тревожные новости о националистических выступлениях в республиках СССР.

– Дело пахнет керосином! – приговаривал Антон, вертя в руках очередную газету.

– Может, все еще образуется! – горячилась в ответ мать. – Не может быть, чтобы все вот так, за секунду, прекратило существование!

– Нет, милая, коготок увяз – всей птичке пропасть. Сейчас все пойдет по нарастающей: Прибалтика, Грузия, Молдавия. Никто тут не удержит. Еще эта поганая история в Тбилиси!

– А здравый смысл? – возражала Наташа, цепляясь и последнюю возможность.

– Милая, милая… – качал он головой. – Здравый смысл в такие времена не котируется! Не будет больше здравого смысла ни с той, ни с другой стороны. И как надолго – знает, только Бог!

Когда споры приобретали политическую окраску, Антон морщился. Эпоха гласности и плюрализма не вселяла в него никаких надежд, не порождала никаких иллюзий. К старости он стал впадать в тот самый скептицизм, от которого, как ему раньше казалось, он застрахован. Сам с грустью подмечал, что превращается в брюзжащего старикана. Он смотрел на свою еще такую молодую, не изъеденную ржавчиной рефлексии жену и утешал себя лишь тем, что из них двоих он уйдет первым.

Но человек предполагает, а бог располагает. В декабре девяносто первого Наташу сбил пьяный водитель. Насмерть. Вот тогда Антон впервые проклял себя за то, что решил перевезти семью в Ленинград, теперь снова Петербург. Проклял, несмотря на то, что знал, какой силой обладает его слово. А, что там – разве змея может умереть от собственного яда? С мучительным трудом привыкал к тому, что ее больше нет.

«Бог располагает… Что ж ты меня наказываешь, Господи?!»

Он стал чаще заходить в храмы. Особенно любил Никольский собор, даже несмотря на затянувшийся ремонт, строительные леса рядом со стенами и внутри. Раздавал мелочь нищим попрошайкам, облепившим вход. В храме оставался недолго, сил выстоять службу уже не хватало. Антон Адамович выбирался наружу и устраивался на скамейке, любовался на золотые купола.

Там, на скамейке, Надежда и отыскала его в пасмурный вечер. Он и раньше запаздывал, но в этот раз ее захватило дурное предчувствие. Оставила Данилу и, быстро собравшись, отправилась к собору, знала, где он обычно отдыхает.

Ветер перебирал седые волосы, рядом лежали шляпа и зонтик. Никто не обратил внимания на пожилого человека, сидящего в сумерках. Глаза были устремлены куда-то вдаль, в небо.

Надежда присела рядом на скамейку, будто он еще был живой, и заплакала.

– Документики, гражданочка! – проходивший милиционер отреагировал на эти слезы по-своему.

– Человек умер! – сказала Надежда.

По дороге, ожидая рейса в Хитроу, Никита вздумал связаться со старым князем Новолуцким, благословившим его на розыски корней и снабдившим деньгами, без которых эти поиски окончились бы, так и не начавшись. Рассказать старику, что деньги его потрачены не напрасно, похвастаться, в конце концов. Ведь кое-какие результаты уже имеются. Отыскать его номер труда не составило, однако поговорить им было уже не суждено. Князь скончался неделю тому назад, причем сообщивший об этом молодой человек был крайне нелюбезен.

– Извините, у нас очень много дел… – он бросил трубку раньше, чем опешивший Захаржевский успел выразить соболезнование.

«Какой-нибудь внук или вообще внучатый племянник», – подумал он. Почему-то было очень жалко старого аристократа, с которым он, собственно говоря, и знаком-то не был, но который принял живое участие в его судьбе. А эти наследство, наверное, делят, решил он зло. Ответивший ему молокосос по-русски говорил без акцента. Наверняка приехал по такому случаю из России. Теперь еще княжеский титул на себя нацепит. А скорее – продаст. Да, вот уж кто не будет интересоваться корнями! Нынешнее поколение живет сегодняшним днем. Печально это, господа!

Отыскать Скавронских оказалось не так сложно, как сначала предполагал Никита. Руководствуясь интуицией, он предпочел справочному бюро первый попавшийся компьютерный клуб, где молодой и нахальный хакер без проблем нашел нужную информацию. К счастью, покинувшая в начале девяностых солнечный Таджикистан семья не осела в каком-нибудь Мухосранске, забытом Богом и электронными сетями. Лом, в котором теперь жили Скавронские, стоял на северной окраине Петербурга. Такое удачное начало Никита счел хорошей приметой. Он переписал адрес и телефонный номер. Прежде чем навестить Надежду Скавронскую, следовало позвонить. Он знал, что Анна Давыдовна уже предупредила Скавронскую о его визите и его ждут. Что за связь существовала между бабушкой и этой женщиной, он не знал и думать на эту тему отказывался категорически. Хватит с него чудес.

С проспекта Луначарского Никита свернул на нужную ему улицу Демьяна Бедного. Вспомнилась эпиграмма, написанная прославленным министром культуры на не менее прославленного пролетарского поэта: «Демьян, ты мнишь себя уже почти советским Беранже, ты правда „бэ“, ты правда „жэ“, но все же ты не Беранже!»

Само собой, подобные вирши не печатались в советских книгах, но ведь как-то сохранились. Что написано пером, как известно, не вырубишь ничем.

Ныне Демьян занимал при Луначарском скромную должность переулка, и оба были на отшибе. Отчего их не переименовали в эпоху перестройки, когда низвергались старые идолы? Забыли, или иного имени не нашлось? Как говорил один из его прокоммунистически настроенных знакомых по клубу: «они все хотели нам только добра»! Забывая, что при коммунистах его нетрадиционное увлечение вполне могло бы закончиться лесоповалом. А сейчас он сам торговал лесом, опровергая народное представление, будто «этим» занимаются чуть ли не исключительно представители артистических профессий. Никита обычно отвечал приятелю, что благими намерениями дорога в ад вымощена.

– Ад? – собеседник заглядывал под стол. – Где он ад, а?! Здесь не вижу, там не вижу! Не вижу, значит, нет!

– Мы и дна морского не видим, но оно есть! – возражал Захаржевский.

Не потому, что сам верил в преисподнюю, просто аргумент собеседника казался ему больно уж жлобским.

– А может, и нету! – отвечал тот.

На это Захаржевскому уже нечего было ответить. Тем более, что оба обычно бывали пьяны, когда начиналась метафизика.

По улицам слонялись какие-то подростки, каждый второй с бутылкой пива. «Возможно, они немногим отличаются от тех, какими когда-то были мы… – подумал Никита. – В конце концов, тогда тоже непременно какой-нибудь пень брел мимо и ворчал про себя на распущенную молодежь. Хотя… оставалась какая-то прямо-таки баснословная, по нынешним меркам, невинность». Или это только казалось? Тот же Демьян орал перед строем красноармейцев о том, что его мать была б…! Такая вот народная невинность и чистота, воспетая разными славянофилами. Все вранье! Вот отчего возвращаться в Россию оказывается не так сладко, как мнится там, за границей. Вместе с тобой возвращается чувство, что тебя вечно обманывали, обманывают и будут обманывать, неважно, кто там на троне – царь, генсек или президент. Сейчас, по крайней мере, можно вынуть фигу из кармана, как говаривал другой знакомый, абсолютно традиционной ориентации, хоть и слывший «голубым» среди непродвинутой публики из-за экстравагантного внешнего вида. И добавлял непременно: «Посмотреть на нее и положить обратно!»

«Интересно, – рассуждал Никита, пробираясь мимо каких-то пустых ящиков, раскисших под дождем, мимо старух, продававших яйца, – какими будут улицы через два-три поколения? Может, молодые пары начнут заниматься любовью прямо на тротуарах?»

Было неуютно, промозгло и сыро. Здесь, на питерской окраине, казалось, было еще неуютнее, чем в центре города. Собственно говоря, почему казалось? Так оно и было. Там, в центре, ветру негде было разгуляться, а здесь сплошной простор. Пришла на память шотландская деревушка и уютный огонек в печи. И ветер над шотландским берегом уже казался своим. Как в детстве, когда летом скучаешь по городу и школе, а зимой не можешь дождаться конца учебы, когда семья перебирается на дачу. Воистину, хорошо там, где нас нет.

Зашел в темный двор. Запах невывезенного мусора, кошка сидит на переполненном контейнере и смотрит на двух крыс, копошащихся в объедках. То ли не может выбрать, какая потолще, то ли не решается связываться. Грызуны здоровые.

Никита остановился возле двери с кодовым замком. Привычным взглядом окинул кнопки, отыскивая стертые. Замок был новый. К счастью, к двери подкатил шкет на роликах.

– Ты меня не впустишь, мальчик? – спросил Никита.

– Будь спок, папаша, счас пройдем! Только смотри, ничего не стырь! Я за тебя отвечать не собираюсь! – бойко выпалил малыш и, распахнув дверь, попрыгал наверх по крутым ступенькам.

Никита горестно покачал головой. Похоже, великому русскому языку с распадом советской империи пришел окончательный капут. «С другой стороны, – вспомнил он, – разве в наше время мальчишки изъяснялись высоким слогом? Может быть, я просто начинаю превращаться в старого брюзгу, для которого все раньше было лучше? И трава зеленее, и солнце ярче, и вода мокрее. Люди все же, и вправду, были другими. Добрее были. Или, может быть, только делали вид – иначе отчего так быстро переменились, стоило лишь испустить дух стране Советов? Колосс оказался на глиняных ногах».

Никита поднялся по лестнице на несколько этажей, перевел дух. Как там у Жванецкого, в юмореске про двух тараканов: «элементарная физическая культура, тем более – для интеллигенции»… Нет, бегать по спортзалам уже поздновато, да и терпения не хватит.

Вот и нужная дверь. Перевел дух еще раз и нажал на кнопку звонка.

До самого последнего момента, пока дверь не открылась и Никита не встретился взглядом с Надеждой Скавронской, его не оставляла мысль, что совершенно напрасно он поддался на уговоры сумасшедшей старухи. А возможно, напрасно вообще отправился в Шотландию отыскивать пресловутые корни.

Но в этот самый миг что-то неуловимо изменилось.

– Добрый день!.. – сказал он и запнулся, не зная, как продолжить.

Надежда молча смотрела на гостя, она видела, что он смущен, и вдруг улыбнулась. Лицо девушки сразу преобразилось, словно стало еще красивее. И теперь Никите почему-то было радостно. Он не помнил, чтобы кто-либо когда-нибудь так ему улыбался. Было чувство, будто он нашел сейчас что-то очень ценное. То, что искал все эти годы, причем и сам не подозревал о своих поисках, то, ради чего, наверное, только и стоит жить.

– Вы говорили с Анной Давыдовной по телефону? – спросил он скорее потому, что хотел скрыть смущение, нежели потому, что его это в самом деле волновало.

– И по телефону тоже, – загадочно ответила Надя.

Вспомнился сразу таинственный шепот Анны Давыдовны. Неужели между ними существует некая астральная связь, или как там это правильно называется? Нет, глупости, его просто мистифицируют. Только зачем?

Данилка вышел из комнаты и посмотрел на Никиту. Захаржевский поймал себя на мысли, что никогда еще не видел столь чистого взгляда. Или показалось?

– Здравствуйте, господин Захаржевский! – как-то неожиданно по-взрослому произнес Данила.

Так что Никита даже смутился. Этому поколению слово «господин» уже не кажется смешным… Ну и правильно, наверное.

– Называй меня Никита! – попросил он все же.

Данила кивнул и улыбнулся. Видимо, и ему этот официоз был не по душе.

– Мы едем? – спросил он.

– Да, – ответил Никита.

Надя Скавронская ждала этого момента все последние дни. Ждала, когда раздастся звонок, и на пороге появится посланник. А если начистоту, то ждала всю жизнь – с тех пор, как поняла, что получила в наследство дар, которому и сама не могла дать вразумительного объяснения. Зато Анна Давыдовна знала об этом больше, чем отец и кто-либо еще на белом свете. Поэтому не ослабевала между ними связь все эти годы. Даже когда старуха уехала в Англию. Уехала, несмотря на возраст и расстояние. Все это время она пристально следила за тем, как растет маленький Данилка. Мальчик, которому суждено было стать Избранным.

Данила уже спал. Никита стоял возле окна, чувствуя, что его охватывает непривычный трепет. Такое же чувство он испытал недавно в шотландской деревне. Каким-то непостижимым образом молодая шотландская ведьмочка и Надежда Скавронская слились на миг в темноте в единый образ, и он почувствовал возбуждение. Замотал головой, пытаясь прогнать и морок, и неуместное на его взгляд чувство. Сейчас он ощущал себя школьником на первом свидании.

– Мне что-то нехорошо, – солгал он и порадовался, что в комнате стоит полумрак и не видно краски, залившей его лицо.

Боже ты мой, в его-то годы! Наверное, лучше уйти. Убежать, как он смылся в Шотландии от красивой ведьмы. Пойти к морю!

Свет вспыхнул.

– Позвольте, – сказала она, подходя ближе. – Я умею снимать боль! Что у вас болит?..

«Да, верно, – почти испуганно подумал он, – она ведь тоже одна из них». Но тем не менее не отстранился, когда она приблизилась.

– Нет, нет! – сказал он. – Все уже хорошо! Давайте… Давайте, что ли, сходим куда-нибудь! Я не знаю, есть ли здесь поблизости приличные заведения!.. А поедем в центр, на Невский? В какой-нибудь клуб. Я вижу, что вы никуда не выходите!

И замер, ожидая ее реакции. Она улыбнулась несколько растерянно.

– Я не знаю, право! Может быть, в другой раз. Но мы можем просто посидеть, поговорить, – поспешила она добавить, видя, что он огорчился. – У меня есть пирог с клубникой. Я сама готовила.

Никита согласно закивал. Так было лучше, в самом деле. В клубах и не поговоришь толком, о чем можно говорить в клубах? И на старых знакомых можно случайно нарваться, а это совсем некстати.

– Я очень люблю пироги с клубникой! – сказал он, нисколько не покривив душой.

Этот вечер они провели за разговорами. Никита как-то сразу ощутил себя здесь своим. И эта кухня, и пирог с клубникой, оказавшийся в самом деле невероятно вкусным, – все было ему мило. Говорили обо всем, за исключением разве что политики. Бог с ней, с политикой! Никита о многом не стал распространяться, были в его жизни эпизоды, о которых не хотелось сейчас вспоминать. Больше всего он боялся оттолкнуть ее. «Что со мной происходит?» – спрашивал он себя снова и снова, следя за тем, как она разливает чай. Сердце немного успокоилось. «Седина в бороду, бес в ребро! – ехидно напоминал внутренний голос. – Размечтался, старый дурень. Бабка наша, может, и кудесница, а вернуть тебе годы не сможет. Так что успокойся, герой-любовник».

– Так, – он засуетился, взглянув на часы, – мне пора. Пока мосты не развели!

– Хотите, – предложила она уже по-свойски, – я вам постелю на диване в гостиной?

– Я даже не знаю… – он опять замялся, не понимая, как следует лучше отреагировать. – Не хотелось бы вас затруднять! Я не знаю, удобно ли это…

Она улыбнулась и встала.

– Сейчас я вам постелю.

Да, что бы на это сказала мама? Мама! Он ведь так и не заглянул к ней после приезда. Она даже не в курсе, что он вернулся. Не хотелось признавать очевидный факт, но появляться в ее квартире, слушать брюзжание по поводу того, как он позорит ее седины, не хотелось. Узнай она о том, где он провел эту ночь, нетрудно представить ее реакцию: «Знаю я эту развратную молодежь! Еще подцепишь какую-нибудь болезнь и опозоришь мою старость!» Рядом с матерью Никита ощущал себя свихнувшимся персонажем хичкоковского «Психоза». «Не смей приводить в мой дом этих развратных девиц, Норман!». Но в отличие от киношного маньяка его мать была не высушенной мумией и навестить ее было просто необходимо.

Большую часть ночи он проворочался на диване. Не потому, что было неудобно, мучили мысли. О матери, Надежде, Таньке, куда-то запропастившейся, и Анне Давыдовне, которая знала гораздо больше, чем говорила.

Ничего, рано или поздно он все узнает. Сейчас у Никиты было ощущение, что он двигается в нужном направлении. Пускай на ощупь, но туда, куда нужно. А это главное!

Уже на другой день он узнал о том, что вместо Шотландии им предстоит прибыть на греческий остров Танафос, в поместье Занаду, принадлежащее некоему Нилу Баренцеву и его жене, урожденной Татьяне Захаржевской. «Вот мы кое-что и выяснили насчет Таньки, – подумал Захаржевский – не с пустыми руками к матери явлюсь! Только вряд ли она порадуется, радоваться мама разучилась давно. Да и Танька хороша, ни разу весточки не передала, словно ножом отрезала. А может, и правда, что она вроде как прокляла свою мать. Или наоборот? Ох, ну и угораздило родиться в семейке. Ведьма на ведьме».

– А почему она мне ничего сразу не сказала? – спросил Никита.

– Она и сама не знала. Только сейчас все решилось окончательно.

– Что решилось?

– Скоро узнаете, – пообещала Надежда.

Никита недовольно нахмурился. Что за дурацкая конспирация? Можно подумать, будто за ними кто-то следит. С другой стороны, бабке виднее.

– Интересно, как там, в Занаду? – сказала Надежда задумчиво.

Никита пожал плечами.

– Не думаю, что там стоит дворец из золота. Хотя теперь кажется, я уже ничему не удивлюсь.

– Почему?

Никита посмотрел на нее.

– Потом как-нибудь объясню…

И в следующее мгновение, словно испугавшись, что все может закончиться, так и не начавшись, что кто-то, бабка или Таня, отберут у него Надежду, он прикоснулся к ее руке. Она не отдернула руку, посмотрела на него внимательно. А потом сама потянулась к его губам. Так по-женски, нежно. Этот робкий поцелуй вызвал у него целую бурю эмоций. Он чувствовал, что возвращается к чему-то настоящему, чему-то, что считал давно утерянным. Зарылся лицом в ее волосы, чувствуя тепло, исходящее от нее.

– Ну что ты? – Надежда даже немного испугалась, но не отстранилась, а наоборот, теснее прижалась к нему. – Я здесь, все хорошо. Ведь правда – хорошо?

Упустил, сколько времени упустил… Все эти годы бестолковых метаний. Или, может быть, так и должно было случиться? Все предначертано в одной книге, что лежит на коленях у Господа, или, может, в небесах, среди звезд. И не было ему пути-дороги никуда, кроме как к этой женщине. И тогда все складывается в одну удивительную картину, где нет хаоса и сумятицы, только один замысел…

«Опомнись, человече, – пытался он образумить себя в такие минуты, когда на него, как сказал бы он, находило. – Тоже мне – пуп земли!»

Но ведь все вело его сюда. Сначала старый знакомый, подкинувший халтуру на вечере у монархистов, потом старый князь, отправивший его в Шотландию на поиски предков, Джон Дервиш, похитивший его в Лондоне, Анна Давыдовна, железною рукой направившая на родину. А частью какого колоссального плана является он, Никита Захаржевский? Он пока не знал, но было похоже, что это известно Анне Давыдовне. А возможно, и Наде.

Тепло ее губ, тепло ее тела. Ощущение прикосновения к чему-то чистому, очищающему. Сколько раз он обрывал сам себя, пытаясь напомнить, урезонить. «Кто ты такой – старый дурак!» Но «старый» сейчас звучало неубедительно. Ему снова было двадцать. Черт возьми! В Занаду, значит – в Занаду! Да хоть на край света!

Он приехал к матери под вечер. Показалось, что она еще больше постарела – голосом, движениями, повадками, – так что ее моложавая внешность казалась чужой, взятой напрокат или украденной, как в «Сказке о потерянном времени». Никита передал привет от Анны Давыдовны. Она недоверчиво вскинула глаза – думала, наверное, что это шутка. И весь его краткий рассказ о встрече с бабушкой восприняла так спокойно, что он понял – не верит. Что ж, он был не слишком оскорблен этим. Во-первых, привык уже, что мать не воспринимает его всерьез, во-вторых, он и сам недавно не поверил бы ни во что из того, что рассказал. О колдовстве вообще не упоминал – интуитивно почувствовал, что не стоит. Ничего нового не узнает, а мать только разволнуется. Глядя на нее, Никита вдруг испытал жалость.

– Где ты там болтался? – спросила она. – Небось, по барам и шлюхам? Предки. Кому они нужны! У тебя что, дети есть, чтобы им про предков рассказывать?!

– Я как раз хотел… – начал он, задетый последним замечанием. – Хотел сказать тебе, что я, возможно, женюсь… Я встретил женщину…

Мать фыркнула так, словно он отпустил очень веселую шутку.

– Спасибо за уточнение, а то я уж подумала, что у нас тоже разрешили однополые браки. Хотя с этих демократов станется… У нее наверняка есть ребенок, – она не спрашивала, а утверждала.

– Вообще-то да! – признал Захаржевский.

– Не твой!

– Нет! – его тон становился вызывающим. Терпеть насмешки над собой он еще мог, но Надежда с Данилой были совсем другое дело.

– Оно и к лучшему! – сказала она. – Кто от тебя-то может родиться?

Никита хотел сказать, что, во всяком случае, ему не придется всю жизнь клясть себя за то, что он пообещал собственного ребенка черту. Но сдержался.

– Я скоро увижусь с нашими, – сказал он, – с бабушкой и Танькой. Что им передать?

Она подняла глаза, и он увидел, что в них блестят слезы.

– Тане ничего не говори! – сказала она. – Если совести у нее не осталось, то и не дочь она мне больше! Так, кстати, можешь и сказать. А бабке своей передай благодарность за то, что погубила она своими дьявольскими соблазнами и Таню, и меня, и душу свою. Все. Больше сказать мне им нечего.

– Мама…

Никита шагнул к ней, но Ариадна Сергеевна остановила его повелительным жестом.

– Иди, иди! Ничего мне больше не нужно! Ничего!

Он вздохнул и вышел, оставив ее наедине со своими горькими думами. «Может быть, показать ее врачам?» – думал он, шагая по улице. Есть ведь антидепрессанты. Только ведь не станет принимать. Насильно ее не госпитализируешь – хуже будет, он ведь ее знает!

Больше ни с кем в России ему прощаться не хотелось. Было ощущение, что он сюда не скоро вернется, если вернется вообще. Что ж, ничто не держит! Правда, был один неприятный вопрос. Финансовый. Продать комнату сразу не удастся. И потом, на эти деньги долго не протянешь. Однако Никита был уверен, что что-нибудь непременно подвернется. Его жизнь за последнее время столько раз делала такие удивительные повороты, что задумываться над будущим было, скорее всего, пустой тратой времени. Мы предполагаем, а Бог располагает. А может быть, и Анна Давыдовна. Да и не хотелось задумываться над этим самым будущим. Он был слишком счастлив. И грусть, овладевшая им после визита к матери, растаяла сразу, как только он переступил порог квартиры Скавронских.

– Я достал билеты, милая! Летайте самолетами Аэрофлота!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю