Текст книги "Созвездие Ворона"
Автор книги: Дмитрий Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Глава 8. Округ Колумбия – Мэриленд
(1)
Последнее время мысли Берча занимал Ричард Чивер. Возглавляемый им Девятый отдел Бюро медленно агонизировал, придавленный железной пятой нового начальства. Как вполне обоснованно полагал сам Ричард Чивер, его отдел не только собирались уничтожить, но и перед этим повесить на него всех собак. Кое-кто из сотрудников, предчувствуя неизбежный конец, поспешил подать просьбу об отставке.
«Крысы бегут с корабля», – мрачно думал Чивер, шагая к своему кабинету. Подчиненные, попадавшиеся навстречу, приветствовали его – одни хмуро, выражая всем видом полное понимание сложившейся ситуации и готовность идти до конца, другие улыбались так, что можно было подумать, что им и невдомек, что за тучи сгустились над Девяткой. «Идиоты! – раздраженно бормотал под нос Ричард Чивер. – Идиоты! И те и другие». Он отдал всю жизнь этой организации и хотя не мог бы поклясться на Библии, что всегда действовал исключительно в интересах Бюро и государства, сейчас у него было такое ощущение, будто его предали. Верный сторожевой пес, которого вышвырнули за дверь за ненадобностью – вот кем ощущал себя сейчас Ричард Чивер.
У него не было могущественных покровителей, на чью помощь он мог рассчитывать в этот трудный час. А следовательно оставалось только поджать лапки и покорно ждать своей участи. Берч – самец «альфа», он, Чивер – «бета».
До сих пор Чивер полагал, что опасаться следует Петти и Макмиллана. Проблемы с Хэмфри Ли Берчем казались второстепенными по сравнению с теми, что могли доставить эти два джентльмена. Но в его распоряжении были документы, которые подтверждали их причастность к делу Фэрфакса. Документы являлись гарантией его безопасности и спокойной старости. После того, как Питер Дубойс оказался в психиатрической лечебнице, Ричард Чивер перестал представлять интерес для этих двоих. Толку теперь от него не было никакого, а Девятый отдел дышал на ладан. Хэмфри Ли Берч продолжал грозить реорганизацией, заняться которой вплотную ему мешало, по-видимому, лишь обилие дел.
Только дела были не такого рода, в которых могла бы отличиться опальная Девятка, так что рассчитывать на то, что страшный Берч сменит гнев на милость, не приходилось. Сам Чивер не сомневался в грядущей отставке, следовало побеспокоиться о будущем.
Будет день, будет и доллар! – это уже не про него.
Оптимизм с годами излечивается, уверенным в завтрашнем дне можно быть, только имея гарантии. У Ричарда Чивера такие гарантии были. Если вести себя разумно, можно договориться. Чивер прекрасно ориентировался в сложившейся обстановке и понимал, что господа Петти и Макмиллан согласятся на его вполне скромные условия. Потому что это проще, нежели устранять его физически. Но напоследок он собирался, согласно неизвестной ему доселе русской поговорке, не ложку, а скорее целый ковш дегтя слить в бочку меда господина Берча.
Он вызвал по селекторной связи секретаршу и попросил разыскать двух своих сотрудников. Эти вроде еще не поджали хвост. Еще жива была в них корпоративная солидарность, та, о которой грезил порой сам Чивер и которой с грустью не обнаруживал у большинства своих коллег. Эти не должны предать!
– Итак, что там по объекту «единица», господа?
Сложив руки перед собой, он приготовился внимать. Кое-что ему было уже сообщено, однако собранные сведения не предназначались для посторонних ушей, а телефонам Чивер не доверял, будучи сам работником спецслужб. Одним из агентов был Джон Миллер, мускулистый и белобрысый, в нацистской форме он вполне сошел бы за штурмовика. Второй – полная противоположность, маленький и чернявый Тони Фарентино.
– Нам удалось кое-что выяснить, – сказал Миллер.
– У нас есть информация, – подхватил второй агент, – что Хэмфри Ли Берч некоторое время назад посетил поместье Занаду, принадлежащее известному бизнесмену Нилу Баррену. Там же и в то же время находилась леди Морвен.
Он выдержал паузу. Чивер кивнул:
– Давайте без драматических эффектов, – попросил он, – это очень интересно. Что он там делал?
– Вряд ли он допрашивал госпожу Морвен с пристрастием, – предположил Миллер.
– Вполне вероятно, что это она его допрашивала! – продолжил Фарентино.
– Наша милая леди приручила такого человека, как Берч? Верится с трудом, – сказал Чивер.
– И тем не менее, сэр, – Фарентино кашлянул. – Вы, вероятно, помните, что в фольклоре девственница легко укрощает единорога.
– Не помню! – отрезал Чивер. – Не понимаю, причем здесь вся эта сказочная муть. Единороги, девственницы… Чем у вас мозги забиты, черт побери?! Берч не единорог, а скорее чертов козел, а о девственности леди Морвен и говорить не приходится. Мне факты нужны, а не дурацкие легенды!
– Затем след мистера Берча ненадолго затерялся, – сказал Миллер и поспешил пояснить, видя, как нахмурился шеф: – Наблюдение было затруднено из-за бдительности его сопровождающих, к тому же с некоторых пор мы сильно ограничены в техническом плане. Мы ведь не можем просить поддержки у других отделов в этом вопросе. Тем не менее кое-что удалось выяснить. Берч долго околачивался возле одного из французских замков…
– Какие-нибудь развалины?
– Нет! – хихикнул Фарентино. – Роскошная хата. Мы не могли там светиться, но установили наблюдение, и вот что нам удалось выяснить…
Выслушав агентов, Чивер удовлетворенно потер руки. Теперь у него на руках было кое-кто. Теперь главное не сплоховать и выложить козыри так, чтобы добиться максимального эффекта. И о безопасности, само собой, не следует забывать. С этого момента начинается настоящая игра. Мистер Берч и не подозревает, с каким человеком связался.
Не прошло и часа, как он договорился о встрече с Макмилланом. Петти, само собой, тоже будет. Эти два неразлучника ходят парой, словно их связывает что-то большее, чем просто дружба. А кто их знает? Чивер осклабился. Разговор велся из таксофона на улице, и ни одного имени или места не было названо. Введенная ранее на крайний случай система паролей сейчас пригодилась как никогда. Уверенный, что предпринял все возможные меры предосторожности, Чивер сел в машину, серебристый «шевроле». Посмотрел в зеркальце заднего вида. Человек в плаще стоял и курил, глядя куда-то в сторону. Но Чивера было не обмануть.
Ему вдруг стало страшно. Никогда в жизни ему не было так страшно, если не считать того времени в детстве, когда он до смерти боялся капитана Крюка из сказки про Питера Пэна. Ричард Чивер уже тогда проявил способности к аналитическому мышлению. Маленький Ричи рассудил, что если Питер Пэн прилетает к нам с помощью волшебного порошка, то и проклятый капитан вполне на это способен. Ему достаточно поймать эту маленькую фею Чинь-Чинь. Родителям с трудом удалось убедить его, что опасности нет, и окна вполне можно держать открытыми. Лаже ночью.
Но это все было давно.
Черт возьми, сколько раз ему приходилось организовывать наблюдение за другими людьми. Следовало бы поподробнее изучить, как от этой слежки избавляться. Разумеется, ему были известны основные варианты – сбить со следа можно, используя прикрытие. Разумеется, если противник не обладает на этот случай резервом.
Но у Чивера не было прикрытия, и организовать его в сжатые сроки не представлялось возможным. Остается надеяться на собственные силы.
Подмывало подойти и спросить напрямик, что им нужно.
Он вырулил на дорогу и поехал, нервно посматривая в зеркальце заднего вида. Пока, кажется, его никто не преследовал. То есть, Чивер не видел ничего подозрительного. Но чувствовал, что они по-прежнему идут по пятам.
Он вытащил трубку и набрал номер Миллера. Тот не ответил. «Опять шляется по бабам!» – подумал раздраженно Чивер. Он всегда был против случайных связей, а Джон Миллер, по его же собственным признаниям, был изрядным ходоком. После двух неудачных попыток, Чивер позвонил второму верному «гвардейцу».
Можно было выскочить возле какого-нибудь супермаркета, затеряться там среди посетителей, потом взять такси…
Чем дальше он продвигался в потоке, тем разумнее казалась ему эта мысль. В самом деле, так он сможет оторваться. Встретиться с Макмилланом нужно во что бы то ни стало – тот не поймет, если Чивер не появится на месте в назначенное время, а главное – у него можно будет попросить защиты. Он не посмеет отказать, слишком много известно Ричарду Чиверу, чтобы выбрасывать его как мусор. Чивер притормозил возле одного из магазинов. Его преследователей это должно было застать врасплох. Его машина встала посреди улицы, раздались гудки, не обращая внимания, он проскочил сквозь ближайший к тротуару ряд и скрылся в дверях. Быстро, не задерживаясь нигде и петляя среди отделов, прошел магазин насквозь и вышел на соседнюю улицу, где схватил такси. Водитель – чернокожий, даже не взглянул на него и сразу сорвался с места, чтобы вписаться в поток. Вел хорошо. Чивер назвал ему адрес.
– Если мы через полчаса будем на месте, получишь сотню! – пообещал Чивер и задумался на мгновение – не выглядит ли это подозрительно.
А впрочем, эти таксисты всякого наверное насмотрелись. Да и нет здесь ничего странного – человек опаздывает, и все. Таксист только кивнул, не поворачивая головы – движение становилось все более плотным. Чертов город, огромная душегубка, вот что это такое!
Как там говорят – возвращение к природе и тому подобное. В этом есть здравый смысл. Сейчас ему казалось, что будь у него возможность выбирать, он, не задумываясь, осел бы в глуши.
Пристыдил себя – раскис, тряпка. А кто виноват? Хэмфри Ли Берч, паршивая сволочь!
Такси неожиданно свернуло в какой-то переулок.
– Эй! – завертел головой Чивер, словно птица. – Куда ты едешь?!
Негр поднял обе руки, ненадолго оставив руль, показывая, что все в порядке. Машина тем временем неслась по узкому проулку, заставленному мусорными баками.
– Здесь можно срезать! – пояснил водитель.
Чивер вздохнул с облегчением. Нервы стали ни к черту. Пора к психоаналитику. Вряд ли среди всех тех, кто убивает время и деньги на кушетках у этих знатоков душ, много людей, которым по-настоящему требуется помощь. Таких, как Ричард Чивер.
На Эл-Стрит Чивер неожиданно приказал водителю остановиться, швырнул ему мятую сотню, проворно, насколько позволяли возраст и габариты, выбрался из такси и смешался с толпой офисного люда, спешившего на ланч в ближайший «Макдоналдс». В отличие от них Чивер прошел мимо трехэтажной забегаловки и толкнул стеклянную дверь конторы «Херц».
– Черный «линкольн» на фамилию Джонс. Вам звонили… – одышливо просипел он в лицо улыбчивого служащего.
– Минуточку, сэр… Да, такой заказ поступил. Когда желаете взять автомобиль?
– Немедленно!
(2)
– Как твой зуб?
– Спасибо, все в порядке, – серьезно сказал Макмиллан. – Все-таки большая промашка со стороны Господа…
– Зубы? Полагаю, он хотел обеспечить работой свой народ. Кстати, мой стоматолог – вылитый Моисей!
– Неплохая шутка, можешь выступить с ней на следующем собрании Ордена.
– Мне кажется, на прошлом мы достаточно повеселились. В жизни не забуду!
– И все-таки меня мучает вопрос, что это было?
– Кажется, мистер Чивер имеет что-то сообщить нам на этот счет.
– Меня он беспокоит. Чивер, не зуб. В последнее время он начал юлить, наверняка хочет что-то выгадать!
– На его месте каждый постарался бы урвать побольше. Берч сольет его, как пить дать.
– Полагаешь, он и вправду может превратить Чивера в русского агента?
– А почему бы и нет? Правда, это не так просто, Как во время оно, но вполне возможно.
– Помнишь Дубойса? Теперь он сидит в Ред-Роке, побарахтавшись с леди Морвен – вот ведь как судьба играет людьми.
– Людьми, как правило, играют другие люди, и Дубойс прекрасный тому пример. Но я понимаю, о чем ты. Головокружительные взлеты и падения – это должно быть увлекательно. Начинаешь завидовать, собственная жизнь кажется такой пресной!
– Ну, после того, что мы видели на собрании Капитула… – Петти не закончил фразу и развел руками.
– Не верь глазам своим… – сказал задумчиво Макмиллан.
– Что это?
– Русский афоризм, автор некий Козьма Прутков, это псевдоним целой группы писателей. «Если на клетке слона увидишь надпись „буйвол“, то не верь глазам своим!»
– И целая группа писателей трудилась над этим?.. По-моему, мы проезжаем ту самую бензоколонку.
– Значит, если я ничего не напутал, рандеву через полмили, на въезде в рощицу… Да, вот и он, больше некому. Гордон, притормозите и посигнальте фарами тому черному «линкольну».
Но ответных знаков внимания из стоящего на обочине «линкольна» не последовало.
– Странно, заснул он, что ли? – Макмиллан был явно обескуражен. – Гордон, остановитесь. Выйдите и посмотрите, в чем там дело.
– Слушаюсь, сэр.
Шофера пришлось ждать недолго.
– В салоне один мистер Чивер, сэр. На водительском месте.
– Спит?
– Глаза открыты, сэр. Крови нет. Лицо посиневшее. Не дышит.
– Не надо… – предостерег Макмиллан, когда Петти потянулся к дверце кабриолета.
– У него могли остаться записи, пленки…
– Еще скажи, что он отдал богу душу в результате своей гипертонии.
– А разве это исключено?
– Пустынная дорога, черный «линкольн», за рулем мертвец без признаков насильственной смерти. Разве тебе это ничего не напоминает?
– Хочешь сказать, что это очередная шалость нашей неугомонной леди?
– Скорее, того, кто посвящен во все детали предыдущей шалости такого рода. Так что, если какие-то записи при нем и обнаружат, то разве что те, которые изобличают его как русского шпиона. Или северокорейского – для разнообразия.
Они помолчали, глядя на Ричарда Чивера сквозь тонированное стекло.
– Трогайте, Гордон… Знаешь старый анекдот? На дверях дома смертельно больного врач каждый день вешал бюллетень. С каждым днем состояние его пациента ухудшалось, что было соответствующим образом отражено в документе. Наконец, тот отдает душу Господу, и в бюллетене появляется надпись – «12 часов пополудни. Мистер Смит отправился на небеса». А какой-то шутник приписал ниже: «Час пополудни. Нa небесах обеспокоены. Мистер Смит все еще не прибыл!»
Глава 9. Петербург
(1)
Очнулся он от того, что кто-то пощекотал его за нос. Ничего еще не соображая, он выкинул вперед руку, кончиками пальцев ухватил что-то мягкое, пушистое, но это пушистое моментально выскользнуло, а палец ожгла острая боль.
Иван застонал и открыл глаза.
Он лежал на кухне, на мягком линолеуме, усеянном бумажными обрывками, у самого виска перекатывалась пустая бутылка, причем какой-то совершенно незнакомой породы. «Ивановская банановая». Откуда?
Из ванной доносилось тихое пение труб. В гостиной позвякивал хрустальными трубочками невидимый отсюда китайский колокольчик.
А под столом, забившись к самой батарее, шипел, выгибая спину, совершенно незнакомый черный кот.
Иван резко сел, опрокинув затылком табуретку, потер виски. Для этого мира картинка была слишком сюрреалистической и символичной, для мира иного – слишком вещественна, слишком осязаема. Снег, задуваемый в распахнутое окно, был холоден и мокр, свитер, непонятно как оказавшийся на теле, – колюч. А само тело – недвусмысленно и остро отравлено алкоголем.
Не в силах подняться на ноги, Иван на карачках дополз до ванной и завис над голубым финским унитазом.
Ему повезло: после мощного стартового проблева привычных с ранней юности повторных позывов не наблюдалось. С облегчением, переходящим в блаженство, Иван растянулся на полу, виском ощущая прохладу кафеля.
– Мур-р!
На пороге ванной материализовался любопытствующий кот.
– Бред… – пробормотал Иван Павлович. – Откуда он взялся здесь, да еще такой жирный?.. А может быть… может быть, я умер, и это начинаются те сорокадневные воздушные мытарства, о которых писал этот… как его… Петр Левин? Посмертные…
Такая возможность принесла некоторое успокоение. По крайней мере, более или менее ясной становилась линия поведения.
Иван Павлович приподнялся на локте и пристально посмотрел на кота.
Тот муркнул еще разик и утерся лапой.
– Прекратите прикидываться, Бегемот или как вас там! – отрывисто проговорил Иван. – Говорите по-русски!
Кот уселся поудобнее, задрал заднюю лапу и принялся нализывать приватные места.
– Ну, так у нас разговора не получится. Прошу вас выйти вон!
Иван дотянулся до валявшегося рядом полотенца, скрутил жгутом и попытался стегнуть кота. Зверь проворно отпрянул и убежал.
«В спальню… – грустно констатировал Иван, услышав характерный звон стекла, сбрасываемого на паркет. Уезжая, Алиска оставила на трюмо почти всю свою выдающуюся косметику, а Иван так и не выкинул ее, должно быть, в подсознательной надежде, что хозяйка когда-нибудь вернется за ней.
– Павиан! – в сердцах закричал он, вскочив, схватил швабру и ринулся в погоню.
Когда Иван вбежал в спальню, гадский кот благополучно валялся на широченной хозяйской кровати и коготками испытывал на прочность шелковое покрывало.
– Вот я тебя!..
Иван с силой обрушил швабру на кровать, но по коту промазал. Зато зацепил антикварный ночник, осыпав покрывало осколками расписных амурчиков. Кот взвился нетопырем, приземлился на туалетный столик, опрокинул любимую Алисину вазу с икебаной из сухих роз и виноградных листьев, и между ног Ивана юркнул в гостиную, где погром продолжился с новой силой.
Еще минут десять Иван гонялся за животным, в энергичных движениях и бурных эмоциях пережигая похмелье, пока яснеющее сознание не пробила мысль, в сущности, элементарная: пространство квартиры, хоть и не маленькое, но замкнутое, не считая, конечно, распахнутого окна на кухне, но ведь зловредный котяра, и отличие от некоторых, не самоубийца, и сигать с восьмого этажа не станет, так что деваться скотине при всем желании некуда. Следовательно, пространство нужно разомкнуть настоящим образом.
Так Иван и поступил – немного повозившись с замками, цепочками и шпингалетами, настежь распахнул тяжелые створки железной, замаскированной под мореный дуб входной двери и принялся выгонять кота в прихожую. Задуманное удалось наполовину – в прихожую кот отступил, но очень, зараза, ловко забился там под вешалку, куда швабра на длинной ручке никак не пролезала.
Иван остановился, подумал – и пошел за пылесосом.
Возвратился он, волоча красное шведское чудо на колесиках и грозно выставив перед собой гофрированный шланг с нацепленной щеткой.
– Сейчас ты у меня попляшешь!.. – начал Иван, перевел взгляд в направлении противника и зажмурился, надеясь растворить в темноте явившееся ему видение.
Но видение раствориться не пожелало, только ухмыльнулось и гадким голосом осведомилось:
– Ты на кого это катишь, чмо гороховое?
Леня Брюшной явился с двумя вопросами, которые казались Ивану Ларину столь же вечными и неразрешимыми, как и все остальные, мучающие по традиции русскую интеллигенцию.
Вопрос первый: где Алиса, вопрос второй: где деньги? «Какое небо голубое!» – рефреном прозвучало в мозгу: фраза была похожа на ту самую, из любимого в детстве фильма. Да и сейчас любимого. И произнесена была таким же задушевным голоском. Только вид у Брюшного был совсем не задушевный. И если по фильму Базилио с Алисой вели разговор после драки, то этот диалог, очевидно, должен предшествовать очередному избиению. Иван почувствовал это всем своим естеством и заранее стал прикидывать, куда надежнее было бы забиться во избежание новых травм.
– Слышь, литератор хренов? – продолжал допрос Брюшной. – Ты писать собираешься чего-нить?
Он присел к монитору. Летящие звездульки его в транс не вогнали. Потыкал наугад по клавишам и несколько минут, наверное, созерцал текст.
– Чтой-то за хрень? – спросил он, наконец, поворачиваясь в кресле. – Где братки, цепи, блин?! Что это за стихи? Да еще на английском! Ты что, блин, в Лондоне сидишь, Маяковский хренов?
Выросший в самой читающей стране на свете, Брюшной уважения к писательскому труду, тем не менее, не питал никакого. Первый удар отправил Ларина в угол, уже знакомый ему по предыдущей встрече. С каким счетом должна была бы закончиться нынешняя встреча Ивана Ларина с Брюшным, осталось неизвестным. Но, скорее всего, парой сломанных ребер дело бы не обошлось. Однако на этот раз вмешался ангел-хранитель. Ангел не спустился с небес, пройдя сквозь стены и двери, а предпочел более традиционный способ – вошел через дверь, которую Брюшной, как и Иван, не догадался запереть.
История повторяется дважды, пришло в голову последнему, – первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса.
Для спасителя ангел был одет весьма щеголевато: в черное длиннополое пальто с широкими лацканами, на голове – черное кепи а-ля Михаил Шемякин, на ногах – высокие черные ботинки на шнуровке. В руке, обтянутой черной перчаткой, незнакомец держал черный самсонитовый кейс. Обладатель такой упаковки должен был передвигаться на чем-то вроде «роллс-ройса». Возможно, поэтому Брюшной замешкался – если что и вызывало у него уважение, так это большие деньги. Лева попытался было выяснить, кто таков нежданный гость, бить, не спросив имени, было не в его правилах. Но нежданный гость придерживался иного мнения. Узрев распростертого на полу Ивана, он не стал выяснять имя и социальное положение обидчика, а, поставив кейс возле вешалки, применил боксерский хук в челюсть. Брюшной скривился и побагровел. Он понял, что допустил ошибку, явившись без своих друзей-братков. Справиться с Иваном Лариным, даже трезвым, для бандита труда не представляло, но тут пошел уже совсем другой коленкор… Пришелец быстро оценил результат и нанес новый удар, вложив в него куда больше силы. Бандит зашатался и отступил, глядя ошеломленно на гостя. По морде Брюшного не били очень давно.
– Ты че, сука? – ошеломленно произнес он. – Ты знаешь, кто я?!
– Нет, и не хочу знать! – вымолвил человек с таким презрением, что в другой раз Брюшной уже за один этот тон постарался бы стереть неизвестного господина с лица земли.
Но сейчас это было затруднительно. Загнанный в тот самый угол, где еще недавно комфортно располагался Иван Ларин, он не пытался сопротивляться. Особенно после того, как гость сунул ему под нос некое удостоверение. Корочки весьма походили на настоящие, а чутье подсказывало Брюшному, что даже если это и не так, то все равно – за этим фраером кто-то стоит. Кто-то, с кем ему не тягаться. Стиснув зубы, часть из которых уже находилась на полу прихожей, он стал отползать к дверям.
По пути подобрал один из зубов – не хотел оставлять врагу части тела. Как и многие представители опасных профессий, Брюшной был суеверен.
– Ну? – сказал незнакомец и уселся на освободившееся кресло.
Иван мрачно наблюдал за гостем. Радость от поражения ненавистного врага уже улетучилась. Во-первых, Брюшной не забудет навестить его снова, когда этот пижон уйдет. Может, сидит сейчас в своей машине и дожидается. И что тогда будет, мамочки!
Лучше сразу в ванную и бритвой по венам. Этот способ он приберегал напоследок. Как римский патриций. Да, можно еще успеть наговорить что-нибудь на диктофон, презентованный Алиской на его последние именины. Именины! Он и думать про них забыл, а она узнала и поздравила. Не без корысти – по такому поводу пришлось тащить ее по магазинам и ресторанам. А диктофон так и лежал без дела. Ларин предпочитал заносить собственные мысли сразу на бумагу или в память компьютера. Стоило ему нажать кнопку записи, как мысли, куда-то исчезали. Собственный голос на пленке казался чужим, а фразы, которые этот голос произносил, напыщенными и глупыми. Словом, диктофон появлялся на столе, только чтобы не огорчать Алиску, в качестве антуража, так сказать. А вот сейчас он очень пригодится. Так и представлял себе Иван мрачных милиционеров, слушающих с фуражками в руках его последнюю прощальную речь. Может, и Алиска приедет на похороны! Нет, побоится! Ну, взгрустнет хотя бы. Нам и то радость!
Кроме того, сам посетитель не внушал доверия. Неизвестно, что ему нужно. Может, лучше с Брюшным было остаться? Вон этот как молотит – еще чище. И что за корочки он ему показал? Комитетовские, может? Вполне возможно – из-за Алиски! Решили фирмачи, что от Брюшного толку мало, и обратились в органы…
– Честно говоря, не ожидал ничего подобного! – сказал посетитель. – Что за притон у тебя здесь?
Голос показался Ивану знакомым. Он прищурился, вглядываясь в лицо посетителя.
– Нил Баренцев! – представился тот, облегчив проблему идентификации.
– Точно! – признал его теперь Иван. – Ни фига себе!
От сердца сразу отлегло, ванна, бритва и диктофон отодвинулись куда-то не на второй даже, а на тридесятый план.
– «Золото наших цепей»! – Баренцев повертел в руках глянцевый томик, примостившийся в углу стола, и бросил назад, не открывая. – Полистал уже, была оказия. Ты сам-то перечитываешь это?
– Каждый зарабатывает, чем может! – буркнул Ларин.
Как бы ни рад он был видеть Баренцева, но выслушивать сейчас нотации не входило в его планы.
– Ты сам-то чем, интересно, занимался столько лет? – спросил он, разглядывая баренцевский прикид.
– Врать не буду – бывало всякое, – задумчиво проговорил Нил, ничего не объясняя. – Только разница между нами в том, что у тебя талант, Иван…
– Талант на хлеб не намажешь, – вздохнул Ларин. – Ты представляешь, что значит – жить на вольных хлебах литератору? Ждать год-два, пока твой бессмертный опус напечатают тиражом в десять тысяч экземпляров, половина которого будет лежать на полках в магазинах, дожидаясь уценки. Удостоиться упоминания в статье какого-нибудь критикана, который, может, не отыщет в нем недостатков, но постарается пнуть, просто потому что у него жизнь не сложилась, как и у меня… Нет, брат Нил, сыт по горло я искусством. Только проблема в том, что искусством-то сыт не будешь! А мне, как и всякому созданию из плоти и крови, требуется иногда жрать, а временами и пить… Кстати, ты не захватил с собой?
Он сделал жест рукой, показывая, что на самом деле это не столь уж важно. Не хотелось, очень не хотелось признаваться перед Нилом, перед Нилом – богачом, а может и миллионером, что он обыкновенный чертов алкоголик совкового розлива. Не хотелось признаваться, что его тошнит от всех братков, как реальных, так и вышедших из-под его пера. Сейчас он готов был грудью встать на защиту своих опусов. В конце концов, у советских собственная гордость.
– Захватил! – сообщил Баренцев. – Только на продолжительное застолье не рассчитывай!
– Уезжаешь?
– Уезжаем! Сейчас оклемаешься немного, и начнем собираться, документы, считай, уже сделаны. Я за тем, собственно, и явился, чтобы тебе предложить поработать на нас, а теперь вижу, что не предлагать нужно, а брать за шкирку и тащить! Пока ты не спился окончательно или тебя эти твои персонажи не замочили…
Он мотнул головой в сторону прихожей.
– У меня контракт! – сказал, подумав, Иван.
– У меня есть адвокат, уладим!
– На кого это «на нас»? – подозрительно спросил Ларин, следя за тем, как Нил вытаскивает из дипломата бутылку виски.
– Голливудская студия «Мунлайт Пикчерз» предлагает тебе написать сценарий!
Предложение показалось Ивану шуткой, и он недобро нахмурился, но, вспомнив, что Баренцев только что спас его от кулаков Брюшного, решил в драку не лезть.
– Я серьезно! – заверил его Баренцев. – Есть люди, коим это позарез нужно, и один из этих людей сейчас перед тобой.
Иван усмехнулся, обвел взглядом пришедшую за последние месяцы в невообразимый упадок квартирку и еще раз усмехнулся. Нам терять нечего, кроме своих цепей – вот так каламбур. И какая месть Алиске, пусть локти кусает, стерва. Как там говорится, успех – лучшая месть?
Сборы не заняли много времени. Нищему собраться – только перепоясаться. Иван Ларин нищим, разумеется, не был, но, хорошенько подумав, взял с собой только небольшой чемодан. Аванса, который обещал выплатить Баренцев, должно было хватить на новый гардероб. Несмотря на приличные гонорары, Иван большого значения одежде не придавал – Алиска занималась этим вопросом, что было справедливо, поскольку ее волновало, в каком виде появится Иван Ларин на публике.
Просмотрел быстро список работ, кое-что сбросил по Интернету на почтовый ящик, чтобы забрать потом.
Странно, думал Иван, стоя в аэропорту. Никакой щемящей тоски, никакого чувства утраты. Может быть, потому что он знает – всегда есть возможность вернуться.
(2)
Еще задолго до беловежских соглашений Таджикистан, как, впрочем, и большинство национальных республик «Союза нерушимого», оказался не самым уютным местом для «русскоязычного» населения. Нет, никаких открытых проявлений вражды со стороны аборигенов Скавронские не ощущали, наоборот, все было тихо, можно сказать, благостно. Давно уже забылись и быльем поросли грязные сплетни и пересуды, сопровождавшие Надину беременность и рождение Данилки. Надя закончила университет и готовилась к поступлению в аспирантуру, мама Наташа по-прежнему работала в школе, к шестидесятилетию Антона Адамовича железнодорожное начальство отвалило юбиляру приличную денежную премию и именные часы, ЦК Таджикистана представил его к правительственной награде, правда, с этим что-то не срослось, и ограничились почетной грамотой. Сразу две республиканские газеты напечатали очерки о славном трудовом пути инженера Скавронского.
– А ты, Пират, как, не подумываешь рвать когти? – спросил Антона за рюмочкой востоковед Шура Захаров, специально прилетевший на юбилей друга из Москвы, куда он перебрался еще в середине восьмидесятых, – под крылышко почти всесильного академика Примакова. – Поверь мне, рано или поздно это придется сделать, и чем раньше – тем лучше. Очень скоро здесь будет весьма хреновато!
– Да вы, батенька, пессимист! – Антон Адамович решил перевести все в шутку.
– Я-то как раз оптимист, только хорошо информированный! – в тон ему возразил Захаров и добавил уже серьезно: – Настоятельно советую. С трудоустройством помогу. Москву не обещаю, там все схвачено, а вот в Питер, на Октябрьскую дорогу – это реально. Там сейчас заправляет мой старый кореш Коля Аксененко, он мне кое-чем обязан, так что…
– Ага, очень я там нужен, прямо с руками оторвут! А то у них своих пенсионеров не хватает! – проворчал Скавронский для порядку, хотя для себя решение уже принял.
– Что-то рановато ты на пенсию засобирался, мы еще повоюем, черт возьми!… Рэпэтэ?
Захаров разлил по рюмкам остатки дефицитного коньяка.
И то ли накаркал, то ли в воду глядел московский гость.
Жизнь как-то резко, сразу дала сбой. Колючий ветер недобрых перемен рвал в клочья привычный жизненный уклад, нагонял на сердце тревожную волну. Продукты из магазинов исчезали столь же стремительно, как росли цены на базарах, к давно привычным перебоям с водой добавились перебои с газом, электричеством, выплатой пенсий и зарплат. В глазах людей появился голодный злой блеск, они, уже не таясь, во всем винили алчную Москву, до нитки обворовавшую всю Среднюю Азию. Совсем рядом, в Ферганской долине, шли масштабные вооруженные стычки, в самом городе эхом Карабаха прокатилась волна армянских погромов. Группа деятелей национальной культуры выступила с открытым письмом, требуя положить конец «культурному геноциду и принудительной русификации». На улицах, на базарах, в чайханах люди сбивались в кучки, о чем-то оживленно переговаривались – и замолкали, завидев европейское лицо… Соседи и знакомые вдруг засобирались на родину, историческую и не очень. Танеевы – в Казань, Магалашвили – в Москву, Шпомеры – в Мюнхен, Кованько – в Хайфу, Рабиновичи – в Филадельфию. А несколько старшеклассников заявили Наташе, что больше не намерены изучать язык и литературу «оккупантов».
