Текст книги "Завещание ворона"
Автор книги: Дмитрий Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
– Не повторится, слово даю.
Марго сняла с подвески бокалы, Нил откупорил бутылку и наполнил их.
– За перекресток судьбы, на котором сошлись Нил Баренцев и Маргарита...
– И Анна... – тихо поправила Марго. – Анна Чернова.
– Она же Элла Каценелленбоген! – усмехнулся Нил и звякнул своим бокалом о ее бокал.
Они отпили по несколько глотков.
– А теперь рассказывай, – Нил откинулся на кожаную подушку в бокалом в руке. – Не считая двух имен и четырех фамилий, я ничего про тебя не знаю. Только постарайся не особенно врать, ладно?
– Я вообще не собираюсь врать, теперь это ни к чему, правда и рассказывать особенно нечего. Родилась в Ленинграде. Матери своей не помню, она ушла от нас, как только я родилась. Знаю только, что звали ее Татьяна. Сначала папа воспитывал меня один, ну, конечно, родственники помогали, няни. А потом папа привел другую женщину, тоже Татьяну, и она стала моей настоящей мамой. Папа был геолог, много ездил по разным экспедициям, и вот однажды он не вернулся. Взрослые говорили мне, что он уехал в Антарктиду, но я знала, что они врут, и что-то случилось... Потом умер дедушка, а к маме Тане приехала из деревни ее сестра Лиза, и мы стали жить втроем. А потом, когда мне было одиннадцать, приехал дядя Джош, привез письмо от папы, женился на Лизе, и забрал нас всех к себе в Кению. Там нас встретил папа, только теперь он был не Чернов, а Розен, и маме Тане снова пришлось выходить за него замуж. А потом мы отправились в кругосветное путешествие! Папа тогда был уже американским гражданином, и мы все поселились в Денвере, я там закончила школу и поступила в университет. Ну, что еще? У папы своя фирма, может быть, слыхал – «Информед». Мама Таня занимается домом, детьми, у меня два маленьких братика. А в Союзе она была актриса, в кино снималась, ты мог даже слышать ее имя, Татьяна Ларина, как у Пушкина.
– Татьяна Ларина?!
Нил замолчал, придавленный потоком воспоминаний... Татьяна Ларина, актриса, яркая красавица, черноволосая и зеленоглазая, жена Ваньки Ларина, ушедшая от него к другому. И теперь выясняется, что этот другой – геолог Чернов...
Геолог Чернов...
– Почему ты так странно смотришь на меня?
– Прости. Как, ты сказала, зовут твоего отца?
– Пол. Доктор Пол Розен.
– А раньше? Чернов?..
– Павел Дмитриевич.
Павел Дмитриевич Чернов. Геолог из Ленинграда. Павел Чернов и Татьяна Ларина.
Нил достал откуда-то микрофон, что-то тихо сказал.
Автомобиль развернулся на круглой площади и покатил в обратном направлении.
– Что случилось? – озадаченно спросила Анна.
– Слушай меня, девочка. Слушай и, очень прошу, сделай так, как я говорю. Отправляйся домой, возьми паспорт, вещички, и первым же рейсом – слышишь, первым! – вылетай в Денвер к родителям. Они не видели тебя несколько месяцев, не знают, где искать тебя, с ума сходят... Если нужны деньги – вот. – Он бухнул ей на колени увесистый пакет из черного плотного полиэтилена. – Здесь хватит на все.
– Но, Нил...
– Возвращать не надо. Это шальные деньги, карточный выигрыш. Считай вознаграждением за найденную и возвращенную ценность.
В глазах Анны стояли слезы. Одна, самая крупная, предательски сбежала по щеке.
– Но почему, за что? Я-то думала, ты любишь меня...
– Люблю! И именно поэтому поступаю так, как поступаю. Метро там. – Машина остановилась, дверца возле Анны открылась сама собой. – Всего хорошего!
Не дожидаясь ответа, Нил захлопнул дверцу, оставив на тротуаре онемевшую от горя Анну с черным пакетом в руках.
Автомобиль, проехав несколько метров, вынужден был остановиться на красный свет.
– Нил! – Анна бросила пакет на асфальт, подбежала к машине, забарабанила в стекло. – Не оставляй меня! Я люблю тебя, слышишь! Люблю!
Нил Баренцев отвернулся.
Загорелся желтый свет.
Потом зеленый.
Анна застыла, провожая леденеющим взором мужской силуэт в заднем стекле.
Потом побрела прочь, повесив голову и ничего не видя перед собой.
– Фройляйн, фройляйн! – Кто-то тронул за рукав.
Она обернулась.
Ей улыбался пожилой немец.
– Вы забыли, фройляйн.
– Данке...
Анна безучастно взяла черный пакет.
* * *
– Чаю хочешь? – Северин показал на дощатый стол с чайником и разнокалиберными чашками.
– Нет, спасибо.
Анна бухнула пакет на скамью, сама опустилась рядом.
– Что-то ты какая-то не такая. – Северин внимательно посмотрел на нее. – Что, не вышло ничего? Ты понимаешь, о чем я.
– И да, и нет. В общем... ценность возвращена законному владельцу, а это, – она похлопала по мешку, – награда за труды.
– Ну... Нет слов. Такого предположить не мог даже я. А награда-то, как я погляжу, основательная. Сколько?.. Нет, не хочешь, не говори...
– Не знаю. Сам посмотри, если хочешь.
– Нет, девочка, что-то с тобой явно не то сегодня... Ну-ка, ну-ка... Ого!
Северин извлек на свет божий три кирпичика, заваренных в прозрачный пластик с печатями банка «Чейз-Манхэттен». В каждом из них было десять пачек по сто купюр достоинством в сто долларов.
– Триста тысяч. На мою вскидку, сама игрушечка примерно столько и весит, плюс-минус. А тут – вознаграждение... – Он лукаво прищурился. – Как – не спрашиваю, у каждого есть право на маленькую тайну... Ничего, если я немножко эту красоту попорчу, а то запросто мог и фальшивок насовать, законный владелец-то. Ты пока пей чай...
Проверка заняла минут пятнадцать, Северин вышел к ней еще более озадаченным.
– Настоящие. И, похоже, не меченые... Значит, делаем так. Я возьму две-три штучки, покручусь в разных местах, по одной поменяю на добрые старые марки. Если номера и серии забиты в базу данных, будет шухер, но с такой мелочевкой отбиться несложно. А остальные припрячу так, что самая легавая ищейка вовек не найдет. Лады?
– Не надо, – устало сказала Анна. – Деньги чистые... А где Линк?
– Линка не будет.
– Как это – не будет? Что-то случилось?
– Да как тебе сказать... Прибегал пару часов назад за вещичками. Дескать, наклюнулась для вас работа в Мюнхене, в каком-то ночном клубе. Будто бы владелец сам его разыскал и пригласил. Тебя дожидаться не стал, сказал – надо успеть оформить какое-то разрешение и что-то там подписать у юриста. А ты чтобы подходила прямо к поезду. И не забыла взять реквизит. – Последнее слово Северин произнес особенно четко.
– Все ясно. Когда поезд, с какого вокзала?
– У меня все записано. Вот, – Северин достал из кармана джинсов мятую бумажку, прочитал: – «Вест-банхофф, 20:30, платформа В, вагон 8-а, купе 1»...
Анна взглянула на часы и встала.
– Время есть.
– Не спеши, присядь... Короче, когда твой Линк пошел паковаться, я умишком пораскинул, и очень мне его история не понравилась. Оперетта какая-то, сказка про Золушку. Тем более, Мюнхен, где на каждом углу по безработному Моцарту... Это, конечно, не мое дело, но, поверь старику, не заслуживает этот парень большого доверия...
Анна вспыхнула. И этот туда же! Как сговорились...
– Ты абсолютно прав – это не твое дело. Я уже взрослая и сама решаю, кому доверять, и в какой степени... Будь любезен, перестань дуться и гони сюда мои деньги.
– Как скажешь...
Северин вошел в дом и вскоре вернулся с пакетом. Анна высыпала содержимое на стол. Одну пачку про тянула Северину.
– Комплимент от заведения, и не вздумай отказываться, обидишь... Так, десяти тысяч на дорожку хватит... – Она вручила Северину вторую пачку. – Эту подержи до завтра. И если не трудно, закажи на мое имя билет до Денвера, штат Колорадо, США. На первый рейс, на который есть места.
– Умница!
Оставшиеся двадцать восемь пачек вернулись в пакет. Анна взяла пакет за ручки, подняла, помахала на весу.
– Нет, лучше в рюкзак переложить... Ладно, до вечера.
– А ты куда? – спросил напряженно Северин. – Надеюсь, не на вокзал?
– А что такого? Не беспокойся, только передам Линку деньги и сразу назад. Ему они нужнее.
– Та-ак... – Северин встал и повелительно протянул руку. – Сразу отдашь или сначала морду набить?
– Ты... Ты что, Северин, спятил?!
– Я-то нет, а вот насчет тебя не уверен. Придумать и провернуть блистательнейшую операцию – а потом взять и подарить весь прибыток уроду, не стоящему твоего мизинца... Ладно, согласен, это как раз тот случай, когда мозги отказывают даже самой умной бабе. Но с сумкой, полной бабок, переться туда, где тебя почти наверняка загребут легавые – это уж извините. Этого я не понимаю и допустить не могу. Лучше уж растопим зелеными печку.
– Какие легавые?! Линк скорее умрет, чем сдаст меня копам, он их ненавидит, это у него в крови! Не старайся меня запугать!
Северин вздохнул, достал кисет и принялся ловко сворачивать самокрутку.
– Курни хоть напоследок, дуреха, говорят, в нынешних образцово-показательных тюрьмах с дурной травкой не очень. Зато от наивности и влюбленности излечивают быстро и навсегда... Но к последнему совету старого зануды все-таки прислушайся. Денег с собой не бери. Даже если я ошибся, и никакой подлянки твой черный принц не устроил, ты спроси, как его в Мюнхене разыскать, а потом, уже из безопасного места, из дома, весточку зашли, пусть при случае заглянет к общему берлинскому другу. Ну, а если, не дай Бог, окажется, что продал он тебя – я его сам найду и вместо денег передам кое-что другое. Зато годков через восемь... хотя, если и вправду игрушечку законному владельцу вернула, свиньи это оценят, получишь по минимуму, лет пять... – тебе будет на что начать новую жизнь... Так как? Доверяешь?
Анна молчала. Северин по-хозяйски положил руку на пакет с деньгами. Анна подтолкнула пакет в его сторону, встала и чмокнула хозяина дома в морщинистую щеку.
– Если не тебе, то кому же...
Проводив ее до ворот, Северин забрал пакет со стола и, войдя с ним в дом, произвел кое-какие одному ему известные манипуляции, положил деньги в нишу, открывшуюся за зеркалом, после чего привел все в изначальное положение. Поймал в зеркале свой собственный взгляд, подмигнул.
– Что ж, старик, ты сделал все, что мог. Пора умывать руки... Конечно, месяц-другой выждать придется, пока дерьмо не осядет... Да и американочка эта ловкая штучка, вдруг выкрутится как-нибудь. Про денежки она будет молчать при любом раскладе. Зато потом... Как там говорил Дживан, торгующий дюнерами на углу? Или шах умрет, или ишак сдохнет?.. Нет, определенно, ты, старик, еще на что-то годен.
Он смотрел, как гаснет улыбка в зеркале.
– На подлости ты годен, старик... Всю жизнь прожить честным борцом с системой, и на склоне лет так скурвиться...
* * *
Большой городской вокзал был похож на любой большой городской вокзал – гулкий, серый, мрачный, полный специфических железнодорожных запахов и шумов. Анна без труда нашла нужную платформу, нужный вагон. Честняга Северин определенно перебрал в своей мнительности. Никакой слежки, никаких подозрительных людей в форме и без формы она не заметила. Не считая двух проводников, беседующих у вагонных дверей, и праздного носильщика с тележкой, перрон был пуст – до отправления осталось пять минут, пассажиры уже расселись по местам, провожающие, если и были, разошлись.
Анна шла вдоль голубого вагона 8-а, заглядывая в окна. К ее удивлению, это оказался спальный вагон класса «люкс» с просторными двухместными купе, плюшевыми диванами вместо полок и вазами с живыми цветами на столиках, покрытых белоснежными крахмальными скатертями. Большая часть купе была свободна, в одном окне она углядела самозабвенно целующуюся парочку средних лет, а в другом – пожилого бизнесмена, погруженного в сводки. Она почти дошла до конца вагона и только в предпоследнем, примыкающем к тамбуру купе увидела Линка. Он был один, сосал пиво из банки и тряс живописной башкой под неслышную миру музыку из плеера. Анна постучала в окно, но он даже не заметил. Чуть-чуть подумав, она поднялась в вагон.
Линк среагировал только на изменение света, когда она открыла дверь и вновь закрыла ее.
– Хэй мэн!
– Хэй мэн!
Он вытащил из ушей наушники.
– А я уж боялся – напутаешь, опоздаешь. Бросай сюда свои кости и балдей от всех кайфов. Пивка хочешь? Ты когда-нибудь в таком козырном поезде каталась?.. This train is bound for glory, this train... <Этот поезд мчится к славе (англ.)>. Эй, а чего без вещей?
– Линк, я не еду...
– Почему? А как же я?
– Ты про что, Линк? Про то, что некому теперь будет подтирать тебе сопли? Так ты уже большой мальчик, сам справишься, а я, извини, устала. Если про мюнхенский контракт – я тебе и тут не нужна, сам знаешь, какая из меня певица, найдешь настоящую, музыкантов там много. А если ты беспокоишься насчет... – Анна примолкла. Ей не хотелось произносить это слово, и не хотелось открывать Линку всей правды. – Я нашла один вариант, дай мне еще три дня, а потом я переведу тебе деньги в Мюнхен. Через «Вестерн Юнион»... Ну все, мне пора, поезд отправляется.
– Сейчас, сейчас... Еще секундочку, я обязательно должен тебе кое-что показать... – Линк вскочил, засуетился. – Кажется, здесь, подвинься, пожалуйста...
Он чуть-чуть оттеснил ее от входа в купе, и вдруг стремительно юркнул в коридор, захлопнув за собой дверь.
– Линк, ты куда, что за шутки? – Анна дернула за ручку, но дверь не подалась. – Открой! Открой немедленно! Выпусти меня!
Она изо всех вил забарабанила в дверь, но безрезультатно. Поезд между тем тронулся и начал набирать ход.
– Линк! Линк!!! Проводник!.. – Анна кричала, плакала, руками и ногами стучала в дверь, в стену, и не заметила, как за ее спиной чуть слышно приотворилась и тут же закрылась дверь мини-туалета, оборудованного при каждом купе вагона-люкс. – Кто-нибудь! Помогите!
– Кхе-кхе, мадемуазель, могу ли я подойти под определение «кто-нибудь»?
Услышав позади себя французскую речь, Анна резко обернулась. Развалившись на диване и поигрывая сверкающими наручниками, ей гнусно ухмылялся лысый господин с бородкой.
– Удивлены? Раздосадованы? Я же, напротив, чрезвычайно рад нашей встрече, мадемуазель Анна Московиц. Или все-таки Розен? Для девушки с такой арийской внешностью пристрастие к еврейским фамилиям кажется мне удивительным.
Все-таки надо отдать должное этой юной бестии – на месте прежней испуганной девчонки в один момент явилась благонравная швейцарская институтка.
– Ах, господин магазинщик, это вы? Я так искала вас, хотела извиниться, возвратить вам позаимствованную вещь... Поверьте, это была шутка, невинная шутка, я немного повздорила с папой и решила его разыграть, я и подумать не могла, что все так обернется, испугалась... Но теперь все в порядке, я нашла владельца вашего салона мсье Баренцева и вернула драгоценность ему...
Мужчина с бородкой все кивал, кивал, будто принимая на веру ее слова – и неожиданно, без перехода, рявкнул по-русски:
– Ладно, Анюта, хорош ломать комедию! Вернула она! Осчастливила! А кто вернет мне время, проведенное по твоей милости за решеткой?! Кто вернет утраченное имущество, доброе имя, честь? Кто даст мне те пятнадцать миллионов франков, что выставил мне тот самый мсье Баренцев, с которым вы так славно снюхались?..
Анна быстро овладела собой. Бледная, с обкусанными в кровь губами, она вплотную приблизилась к Асурову и выставила перед собой руки.
– Я поняла. Зовите полицию, где вы ее тут прячете? Я сдаюсь.
Асуров расхохотался.
– Полицию? Ты что, милочка, с ума сошла? Какая полиция? Мне нужно не торжество закона, а торжество справедливости. Мне нужны мои пятнадцать миллионов, и добудешь мне их ты! Садись!
– Но...
– Я сказал – садись! Вот туда! И имей в виду, что если сейчас мы не договоримся, или если потом вздумаешь улизнуть или одурачить меня, твой черномазый дружок долго не протянет.
– Он мне не дружок. Он предатель и мразь.
– Согласен. А что скажешь насчет других твоих дружков? Обидно ведь будет, если, допустим, в дыму бытового пожара задохнется владелец некоего домика на Кох-штрассе? Или, скажем, в собственном лазурном бассейне вдруг всплывет кверху брюхом Нил Романович Баренцев, миллиардер, филантроп и, как говорят, отменный любовник? Конечно, мы сейчас не будем сравнивать впечатления, потому что меня он отымел совсем в другое место...
– Довольно. Что я должна делать?
– Вот это разговор, умная вы барышня, однако!.. Ручку позвольте, береженого бог бережет... – Асуров защелкнул наручник на ее запястье, второй прицепил к никелированной подпорке стола. – Вот и славненько. Пойду-ка я распоряжусь насчет ужина в номер, а то что-то проголодался, да и тебе надо силенок набираться, перед работой-то... А ты пока изучай.
Он положил перед ней тонкую прозрачную папочку. С верхнего листа на Анну неприязненно, подозрительно смотрели прищуренные глазки неизвестного ей пока генерала Мамедова.
Глава семнадцатая
Одиночное плавание
(октябрь 1995, Петербург)
Забродин позвонил на мобильный.
Леня не любил, когда звонят на мобильный, но Забродину, как человеку нужному, Рафалович многое прощал. Да и вообще, Лене нравилось поддерживать эту игру... Игру в этакое растянувшееся на всю их жизнь военно-морское братство, когда и последнюю сигарету, и последнюю тельняшку – все поровну и пополам. Хотя с момента увольнения в запас уже прошло столько лет, что и не сосчитаешь сразу.
Однако, став к своим сорока двум годам вполне богатым по постсоветским меркам человеком, с достатком выше любого адмирала, Леонид Рафалович все же всерьез гордился и своим былым офицерским званием, и парой некогда бурно обмытых в заполярном ресторане юбилейных медалей, и красивым значком «За дальний поход»...
Итак, Забродин позвонил на мобильный, когда Леня Рафалович был еще в офисе, но хозяин этого офиса не стал раздраженно просить перезвонить ему на городской, а наоборот, придав лицу выражение какой-то даже нежной доброты, терпеливо выслушал до конца весь нудный и бессвязно-косноязычный доклад Забродина... Братишки Забродина, Сашки Забродина, с которым три первых курса училища, когда даже ленинградцев обязывали жить в казармах, спал рядом на соседней коечке... И с которым потом распределился на Северный флот в шестую бригаду... Но только на разные лодки.
И вот Сашка Забродин теперь председатель Союза ветеранов Северного флота... А Ленька... А Ленька Рафалович до глубины души искренне гордится, что хоть и в небольших чинах, а тоже ветеран! Все же равный среди равных... Черный человек в желтую полосочку, как называли они себя в ту пору – в пору их тяжелой, но, черт возьми, веселой службы в Монте-Видяево! Том самом Монте-Видяево, что вопреки укоризнам политработников, на западный манер, будто это Монтевидео, молоденькие лейтенанты упорно называли базу подлодок в Видяево.
У себя в офисе на столе, Леня Рафалович на самом видном месте поставил фотографию, где он еще совсем молодым лейтенантом в обычной подлодочной робе с надписью на груди – «КБЧ-5», что означало командир боевой части электромехаников... Ему нравилось, когда клиенты и партнеры по бизнесу, заметив фото, спрашивали – это вы? И изображали потом на лицах смешанное выражение почтительности и восхищения. Как же! Ведь они подводники – настоящие герои!
Итак, Забродин позвонил на мобильный.
Забродину тоже был очень нужен его корешок по курсантскому братству – Ленька Рафалович!
Ведь Ленька все мог достать. Ведь Ленька все всегда мог организовать!
Так и жили в симбиозе, как акула с рыбкой-лоцманом.
Леня клубу подводников – свое влияние и связи, а клуб подводников Лене – статус героя со всеми вытекающими.
Забродин звонил, потому что нужно было организовать, как он выразился, – «хороший ресторан»...
– Понимаешь, Ленька, иностранцы приехали, чтоб им провалиться, ну не у меня же их в офисе Союза ветеранов принимать, у меня ж ремонт перманентный, три года как тянется...
– А что, важные шишки? – переспросил Рафалович.
– Ты ща рухнешь, когда я тебе скажу, – с таинственной многозначимостью в голосе ответил Забродин.
– Сам адмирал Нимитц, что ли с их министром обороны? – съязвил Рафалович.
– Да какой там Нимитц, Колин Фитцсиммонс, бля, приехал...
– Чего, какой Колин?
– Да ты чего, хочешь мне сказать, что телевизора последние пять лет не включал? Ты че! Тот Фитцсиммонс, ну, который Джонни Вендозу играл в том бесконечном сериале «Бриллианты ее слез», – радостно заблеял в трубке Саша Забродин. – Ну, вспомнил?
И Леня сразу отчетливо представил себе классический англо-саксонский подбородок Колина Фитцсиммонса, от которого, благодаря запущенному первым телеканалом прайм-таймовому сериалу, млело полстраны, и от которого сходила с ума даже его Лиля, когда, звоня ему в Питер из Тель-Авива порою, вслед за рапортом о здоровье и покупках, начинала вдруг пересказывать ему содержание последней серии, где у Джонни в исполнении Колина Фитцсиммонса все никак не складывалось с Вероникой... И его Лиля там в далеком Израиле специально из-за этого сериала и тарелку купила, чтоб по российскому каналу смотреть «Бриллианты ее слез»...
– А херли ему тут надо? – недоуменно спросил Леня.
– А в том-то и дело, они фильм на Голливуде задумали снимать про советских моряков.
– Ну и?.. – нечленораздельно пробормотал в трубку Рафалович в то самое время как рациональный мозг его начал лихорадочно щелкать своими реле, включая те отделы серого вещества, которые были ответственны за деловую составляющую его жизни.
– Ну-ну, баранки гну, – продолжал сотрясать мембрану Забродин, – Фитцсиммонс приехал на рекогносцировку, ему консультанты на фильм нужны, они там хотят не обычную туфту-агитку в стиле холодной войны заделать, а нечто, как они говорят, совершенно перестроечное, хотят показать нас не уродами, а героями...
Рафалович взял паузу, забыв даже, что разговор шел по мобильному, за центами времени которого он обычно очень ревниво следил.
Леня сразу прикинул в уме, что американцам, если это американцы, могут вполне пригодиться и его связи на Мосфильме, и его выходы на архив Госфильмофонда...
– Ну, ты, наверное, хочешь, чтоб я вас с Фитцсиммонсом в ресторан устроил? – спросил Рафалович, сам уже прикидывая в уме, что затраты на этот ресторан потом могут стократно окупиться его комиссионными процентами...
– Ленька, ты просто как Алан Чумак, насквозь видишь, – радостно ухватился за последнюю реплику Забродин.
– И оплатил...
– Ты ж понимаешь наши клубные возможности...
– Дабы флота российского не посрамить?
– Ленька, Родина тебя никогда не забудет!
– Ладно, – отрезал Рафалович, принимая командование уже на себя, – через час в «Сенат-баре», только халявы не привози, как в прошлый раз...
* * *
А халява все-таки навязалась.
Ну как же у нас без халявы-то!
И на этот раз бесплатным довеском к сановному гостю Сашки Забродина был капитан первого ранга Алексей Гаврилович Гай-Грачевский.
Гай-Грачевский, кроме своей нестерпимо благородной и по-адмиральски неповторимо-громкой для флота фамилии, имел еще несколько качеств, за которые его и ценили, и многое прощали.
Во-первых, Алеша Гай-Грачевский очень сносно и бегло изъяснялся по-английски, что в данном случае для общения с голливудским интуристом было просто необходимо.
А во-вторых, балагур и вечный тамада, Алексей Гаврилович так умел травить баланду, как не умел брехать и легендарный боцман Дзюба... Впрочем, Гай и вправду был человеком с точки зрения обычных советских военно-морских биографий, человеком судьбы незаурядной.
По какой-то там случайности, произошедшей в управлении кадрами ВМФ, еще будучи капитаном третьего ранга, Алексей Гаврилович был вдруг послан в одну из развивающихся стран, куда Советская тогда еще Россия активно поставляла оружие... В том числе и военно-морского содержания.
А злые языки потом не без зависти говорили, что хорошего, нужного флоту офицера на работу с негритосами посылать бы не стали...
Итак, Алеха-Гай, как всегда, врал, умудряясь делать это на двух языках одновременно. Так что и заморский гость, и свой брат Забродин, знавший, впрочем, все Алехины байки наизусть, понимали его прекрасно.
И это состояние лганья органически вписывалось в обычный ритуал застольного веселья.
– Я, знаете ли, когда был блестящим лейтенантом, служил третьим атташе в посольстве Западного Калимантана, любил я бывало с ихним королем – славный такой парнишка кстати говоря, хоть и папуас, так вот любили мы с ним бывало завалиться куда-нибудь к девочкам, в «Мулин Руж» или в «Лидо». Иногда так нарежешься этого «Джонни Уокера», что наутро на службу в посольство идти никакой возможности...
Страшно ревновавший к дипломатическому прошлому Гай-Грачевского, Забродин, будь только его воля, и на милю бы не подпускал Алексея к клубу ветеранов, но никто кроме Гая не мог придать застолью того эпического блеска, которого им так недоставало. Забродин только слабо протестовал:
– Пардон, я как то полагал, что «Мулин-Руж» в Париже на Пляс-Пигаль...
Но смутить Гая – это все равно как ветром сбить чайку с крыла...
– Ну так я и говорю, мы бывало с Федькой – это я его так по дружески, а так то он для всех – Ваше Величество, Фидель Пятый. Так вот, мы с Федькой едем к вечеру, как у меня служба заканчивается, на авиабазу, где для нас уже Миг-двадцать третий – спарка, керосином заправленный, на полосе стоит. Федька – за штурвал – даром что ли нашу академию вэвээс имени Гагарина в Москве кончал, я позади на штурманское место – и по газам – два часа лета до Парижа. А там всю ночь – кафе-шантаны, ночные клубы, кокаин, объятья Бритни Спирс... а утром – снова в самолет – и назад в Калимантан.
– А как же все эти воздушные коридоры, формальности, визы, протокол, наконец, он – король-то этот, ведь официальное лицо! – бурчал Забродин.
– Вы что, мне не верите? Вы полагаете, я вам вру? Да у меня на квартире сто фотографий! – незлобно возмущался Алексей.
– Верим, конечно, верим... Бог с вами, Грачевский. В конце концов вы же такой спец в этой международной юриспруденции. Вы же даже процесс у своего ЖЭКа о протечке как-то выиграли, я слышал.
Гай-Грачевский наливал себе виски, выпивал и продолжал лгать:
– Точно! Помню, однажды меня пригласили выступить в Мадриде с докладом на международной конференции по морскому праву. В президиуме были Его и Ее величества. Доклады, сами понимаете, надо было читать по-испански. Вы же знаете, я по-французски и по-английски – как на родном, и по-португальски вполне сносно, однако за свой испанский я немного волновался и, когда начал свой доклад, повернулся этак на трибуне к королю с королевой и говорю: «Главная задача моего доклада, ваши королевские величества, состоит не в том, чтобы явить высокоученому собранию какие-либо новые сведения по морскому праву, которых у меня может быть совсем и нет, – это я тебе, друг Забродин, так специально слукавил, потому как в ученой значимости доклада я был уверен на все сто – но, говорю, главная моя задача состоит в том, чтобы не уйти отсюда забросанным гнилыми фигами и бананами за мой весьма скромный испанский...» И что вы думаете? В конце доклада – зал разразился аплодисментами, а королева Елизавета сама выскочила из президиума, подбежала ко мне, обняла и говорит: «Алексис, вы по-испански шпарите лучше моего мужа! И вообще...» Забродин застонал.
– Постойте, а разве в Испании королеву не София зовут?
– А какой тебе хер разница, Забродин? Ну да, я перепутал, это я в Лондоне в другой раз в ихней палате лордов выступал по обмену опытом – помогал им наладить парламентскую демократию – там как раз тогда Елизавета мне букет и дюжину бутылок «гиннеса» вручила, а в Мадриде, там вы правы, там Софи, это я уже, пардон, по старости все путать начал, но тем не менее вы, надеюсь, – ни-ни! Не сомневаетесь?
Леонид присоединился к компании в самый разгар застолья.
Машинально прикинув в уме, на сколько уже насидели, и во сколько ему Ленечке обойдется слава российского флота, дабы не уронить ее в глазах заморского гостя, Рафалович почти машинально протянул руку поднявшемуся ему навстречу из за стола невысокому джентльмену с таким неповторимо знакомым лицом.
– Колин, – скромно представился бесконечно знакомый джентльмен.
– Очень приятно, Леонид Рафалович...
И дабы скрыть неловкость, возникшую при пожимании знаменитой руки, Рафалович тут же предложил выпить за знакомство.
– Давайте выпьем за русских моряков, за флот, – просто, но выразительно сказал Колин.
– А за тех, кто в море, уже пили? – спросил Леня.
– Пили, пили уже, – почти крикнул Гай-Грачевский, раздраженный, что его перебили. – Я что рассказать-то хочу, – продолжил он прерванный было рассказ, трогая американского гостя за плечо, – служил я тогда молодым капитан-лейтенантом на фрегате «Паллада»... или «Бигль» – точно не помню, но это не суть важно. Плыли мы в кругосветку, и командиром у нас был, как сейчас помню, адмирал Беллинсгаузен...
– Мюнхгаузен! – раздраженно вставил Забродин.
– Не перебивайте, – рявкнул Гай, так вот, пришли мы в один южный порт на острове в Индийском океане поправить такелаж и принять пресной воды... И представьте себе, влюбилась в меня дочь местного короля! Просто без памяти... Какие мы ночи с ней проводили, ах! Какие ночи! Ночи безумств. Она была, как дикая пантера – так же страстна и стремительна в чувствах, – и одновременно в то же время кротка, как лесная лань, послушна и нежна... Я ее всем сердцем... Король потом предложил мне пол-острова Борнео и должность министра военно-морских сил... Но я отказался, потому что я – патриот своей Родины! И вот настало время прощаться... Она стояла на вершине самой высокой скалы, нависшей над ревущим прибоем, а я стоял на палубе... И товарищи держали меня за плечи, потому что не были уверены – не брошусь ли я в море... И она крикнула мне...
– Я тебя ни-ко-гда не за-бу-ду! – не удержался от комментариев Леня. – А корабли ваши назывались не «Паллада» и «Бигль», а «Юнона» и «Авось».
– Точно, по моим мемуарам потом сняли и кино и либретто к опере написали. На музыку Даргомыжского, – как ни в чем не бывало парировал Гай, и вдруг, громко икнув, сказал, что ему пора в туалет...
– Где это он так успел? – недоуменно спросил Леня Забродина.
– Нажраться-то? Он ко мне в клуб уже веселый пришел... Ты извини, но от него, знаешь ведь, как от банного листа, прилипнет, словно репей, хоть плачь!
И Забродин словно извиняясь, поглядел на американца.
– Нет, нет. Все хорошо. Все очень нормально, – зачастил Колин, – Алексис такой забавный, я хотел бы включить его в сценарий моего фильма...
– Вашего фильма? – переспросил Леонид, поневоле принявший на себя бразды перевода.
– Да, я собираюсь снимать кино про русских моряков-подводников, – сказал Фитцсиммонс и обворожительно улыбнулся одной из своих улыбок.
– И у вас есть сценарий? – спросил Леня, тут же прикидывая в уме, сколько запросить с Голливуда за посредничество, хотя бы стыковывая американских киношников с нашим неповоротливым Министерством обороны.
– Самое важное то, что у меня есть деньги и актер на главную роль, – ответил Колин.
