Текст книги "Ш из Б 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Политов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

Они осторожно выбрались из самолета. Старшина обхватил Григория за пояс и помогал идти. Но первые же шаги ясно показали, что далеко они так не уйдут. Дивин висел на стрелке тяжким грузом и мешал ему двигаться.

По-хорошему, следовало сжечь «илюху», тем более, что технология известная – дернул в кабине кольцо парашюта, дождался, пока купол заполнит ее, а потом пальнул из ракетницы. Но после короткого размышления экспат решил не торопиться. Вдруг, рядом позиции советских войск? Тогда можно будет попросить помощи и эвакуировать штурмовик на аэродром, в мастерскую.

– Стой, Андрюха, – взмолился лейтенант. – Ерунда это, только пропадем на пару зазря. Давай дальше один. А я лучше возле машины подожду. Найдешь наших и приведешь помощь.

– Не выдумывай, – рассердился Пономаренко. – Я тебя не брошу. Ишь чего выдумал!

– Старшина, это приказ!

– А мне плевать! – набычился стрелок. – Как я потом товарищам в глаза смотреть буду? Скажут: сам сбежал, а командира бросил. Нет, не пойдет!

– Черт с тобой, – сдался Григорий. – Тогда пошли.

Дальнейший путь превратился в настоящую пытку. Мало того, что они и так двигались, что называется, в час по чайной ложке, так еще и фрицы время от времени начинали обстрел и тогда приходилось нырять с головой в снег, пережидать и ползти потихонечку вперед.

Поэтому, когда добрались до лесочка, Дивин обессилено рухнул на снег и, запалено дыша, прохрипел:

– Все, больше с места не сдвинусь, лучше пристрели!

– Такая же херня, командир! – выдохнул Пономаренко и они дружно засмеялись. Но старшина вдруг приподнялся, сделал предостерегающий жест: – Тихо, идет кто-то!

– Минимум, пятеро, – прислушался лейтенант. – Со стороны наших вроде бы.

– Ничего себе, как ты это определил? – удивился стрелок. – Я только-только первого увидел.

– Как он выглядит? – плавно перевел разговор на другую тему Григорий. Обсуждение особенностей слуха мантисов по сравнению с человеческим, в его планы не входило.

– Да обычно, – пригляделся Пономаренко. – Валенки, ушанка, телогрейка. О, второй показался. А этот в маскхалате.

– Ленты есть? – вопрос не праздный, немцы нашивали на оба рукава тонкую красную полоску ткани, чтобы отличаться от советских солдат.

– Не вижу, далеко. Слушай, а передний с миноискателем! И остальные за ним цепочкой идут. Движутся к нашему самолету.

Григорию, несмотря на то, что он лежал в снегу, враз стало жарко. Это что же, они на минном поле приземлились? Как же тогда им удалось до леса невредимыми добраться?

– Следы наши заметили, – сообщил тем временем старшина. – Повернули, сюда идут. Что будем делать, командир?

– Помоги подняться.

Дивин с помощью стрелка встал на ноги. Ухватился за ствол дерева и осторожно выглянул. По снежной целине в их сторону медленно пробирались пять человек. Не ошибся, значит, все верно определил. Первый с миноискателем, остальные прикрывают. У одного автомат, другие с винтовками. Экспат легким усилием воли чуть-чуть приблизил картинку. Насторожено всмотрелся.

– Свои! Шумни им, Андрюх, только аккуратно, а то подстрелят с перепугу.

Пономаренко приложил руки ко рту на манер рупора и крикнул:

– Эй, славяне, мы здесь!

Пехотинцы замерли, опустились в снег прямо там, где стояли, выставив вперед оружие.

– Летуны что ли? А ну, выйди на свет, покажись.

Старшина вопросительно посмотрел на Григория. Тот после секундной паузы согласно кивнул.

– Высунься.

– Выхожу. Только смотрите мне, не подстрелите сдуру, а то знаю я вас, царицу полей!

Пономаренко шагнул из-за дерева, подняв руки так, чтобы красноармейцы видели, что он не прячет никакого оружия.

– Замри на месте! – испуганно закричал боец с миноискателем. – Тут мины повсюду, хочешь кишки на ветках развесить? Стой, не двигайся, сейчас подойдем. Ты один там?

– Нет, с командиром. У него нога повреждена, еле ходит.

– Вот пусть тоже сидит спокойно и не шевелится!

Через несколько минут пехотинцы добрались до летчиков. Оказалось, что Григорий посадил машину прямо перед позициями стрелкового полка на «ничейной» земле. Красноармейцы на всякий случай открыли огонь по фашистским окопам, чтобы прикрыть экипаж, гитлеровцы ответили, но, на счастье экспата и стрелка, почему-то не полезли за ними. Хотя, может быть просто побоялись соваться на минное поле.

– Повезло вам, – удивлялись бойцы. – В рубашке, видать, родились. В округе мин понаставлено, что на бездомной собаке блох. И мы, и гансы постарались. Как вы через них прошли только?

– Да кто его знает, – задумался Григорий. – Наверное, снег спас. Или время помирать не пришло еще.

Все вместе направились в штаб полка. Шли долго – лейтенант охал при каждом шаге и его пришлось буквально тащить на себе двум красноармейцам. Перед тем, как уйти, Дивин попросил пехотинцев принести из самолета их парашюты.

– Не положено оставлять, – объяснил он. – Спрашивают за них очень строго.

В штабе их очень радушно встретил моложавый подполковник – командир части.

– Видели, как вы плюхнулись, – улыбался он. – Я сразу приказал, чтобы с передовой подмогу выслали. И в часть вашу сообщили. Повезло вам, хлопцы, что немец на правом фланге атаку отбивал, недосуг ему было вас ловить. Да вы присаживайтесь, – спохватился он. – В ногах правды нет. Что с ногой, лейтенант, ранен? Эй, кто-нибудь, санинструктора сюда! И поесть принесите, негоже дорогих гостей голодными держать.

Прибежавшая вскоре девушка с повязкой санитарки, осторожно сняла унт с поврежденной ноги и осмотрела экспата.

– Вывих голеностопа, – уверенно определила она. – На первый взгляд ничего страшного. Сейчас вправлю и тугую повязку наложу. Еще лед приложите, чтобы отек убрать. Но на всякий случай, когда к себе в часть доберетесь, надо бы на рентген сходить.

– Это надолго? – поинтересовался Григорий.

– Если связки не порваны и перелома нет, то недели через три можно будет повязку снять и потихоньку ногу нагружать.

– Вот и отлично, – обрадовался подошедший подполковник. – Как закончите, подвигайтесь поближе к столу. У нас, конечно, разносолов нет, но хлеб, консервы, картошка и вот, – он многозначительно потряс характерно булькнувшей фляжкой, – для сугреву имеется! Вы не думайте, хлопцы, мы все видим. И как вы у фрицев над головами ходите, и как жгут вас. Здорово выручаете пехоту, крепко воюете. Давайте, за содружество родов войск! – он разлил по жестяным кружкам водку. – За вас, летуны!

Экспат залпом выпил обжигающую пищевод жидкость, торопливо схватил картофелину и начал жевать.

– Нам бы как-нибудь машину вытащить, а, товарищ подполковник? – катнул он пробный шар, не особо, впрочем, надеясь на положительный результат. И действительно, командир лишь досадливо отмахнулся.

– Забудь, лейтенант. Куда там лезть-то, сплошные мины. Вы сами чудом на них не подорвались. Я уже приказал, чтобы ночью разведчики аккуратно, по следам вашим туда слазили, сняли все ценное и подожгли самолет. Это все, что я могу сделать. О, а вот, кстати, и мой командир взвода разведки, лейтенант Ковалев, знакомьтесь! Лучший разведчик полка – это вам не хухры-мухры!

Дивин оглянулся. В блиндаж вошел стройный парень в залихватски сбитой на затылок белой кубанке, ватнике и с кинжалом, подвешенным на ремне.

– Серега! – вскинулся вдруг Пономаренко.

– Андрюха!

– Вот это встреча! – старшина кинулся к лейтенанту. – Под Москвой вместе воевали, – объяснил стрелок, повернувшись к застывшим от удивления командирам. – С тех самых пор и не виделись. Меня ранили, а потом вот, так получилось, в авиацию попал.

– Товарищ подполковник, разрешите поговорить? – просительно обратился к командиру полка разведчик. – Когда еще такая возможность выпадет?

– Валяй, – засмеялся тот. – Что мы, звери что ли. Правда ведь, лейтенант? Вам ведь все равно попутку ждать.

– Конечно, – улыбнулся Дивин. – Пусть поговорят. Только это, старшина, не задерживайся и не пропадай, хорошо? И, раз уж так вышло, введи разведчика в курс дела, подскажи, как «илюху» нашего половчее из строя вывести.

– Есть! – Пономаренко вскинул руку к шлемофону. Лицо у него было счастливое, куда только обычное сонное выражение пропало. Григорий даже немного позавидовал стрелку – ему самому подобная встреча со старыми товарищами не светила по определению. Не наблюдалось на этой планете таковых. Вообще.

– Что пригорюнился, летун? – толкнул его подполковник. – Давай еще по одной, за Победу!

Машина пришла под вечер. Попрощались с пехотинцами очень тепло. Обнялись, похлопали друг дружку по спине, пожелали малую толику переменчивого и капризного фронтового счастья. Потом закинули парашюты в кузов. Бойцы помогли экспату забраться, устроили на заботливо свернутом брезенте. Пономаренко долго тряс руку лейтенанту Ковалеву, обещал заехать при первом же удобном случае и обязательно написать.

Наконец, тронулись. Григорий ухватился за борт немилосердно трясущейся полуторки и выглянул наружу. В опускавшихся сумерках он пусть и с трудом, но разглядел, что разведчик по-прежнему стоит на дороге и машет им вслед.

– Не горюй, Андрюха, – подбодрил он заметно поскучневшего старшину. – Даст бог, свидитесь еще.

* * *

– Ну и куда ты свою носопырку тянешь? – насмешливо спросил Григорий. Шварц посмотрел на него честными до безобразия глазами и тихонько мяукнул, дескать, а я что, я просто так здесь сижу. Кот устроился на небольшой приступочке возле двери и с любопытством выглядывал наружу, когда кто-нибудь входил или выходил, забавно нюхал морозный воздух, но на улицу, хитрая бестия, не шел. – Вот прищемят тебе морду наглую, будешь знать! – пригрозил ему экспат. И задумчиво добавил, как бы размышляя: – Снега что ли с улицы принести и чью-то прощелыжную физиономию натереть?

Шварц тревожно заерзал, мягко спрыгнул на пол и с независимым видом направился к лежанке Дивина, гордо распушив хвост, что твой павлин. Вот, поросенок, сто процентов, что все понимает, только вид делает, будто по-человечески говорить не может.

Лейтенант аккуратно, чтобы не поставить на столе кляксу, отложил ручку в сторону и смачно, до хруста потянулся. Скучно и занудно. А еще немного неудобно перед товарищами – они на полетах, а он в блиндаже прохлаждается.

После возвращения в полк, врач осмотрел его ногу, безжалостно помял – садист, как есть садист, у Григория в какой-то момент перед глазами звезды хоровод водить стали! – недовольно пробурчал что-то, а потом вынес свой вердикт:

– Три дня полного покоя, пока не спадет опухоль. Разумеется, никаких полетов, физических нагрузок и пеших прогулок. Потом зайдешь, поглядим.

– А в эти три дня мне что делать? – уныло осведомился летчик. – От тоски ведь подохнуть можно!

– Будешь нарушать мои предписания, не допущу к полетам и через месяц, – пригрозил доктор. – Все, исчезни с глаз моих.

Дивин доковылял до полкового КП и попытался пожалиться Бате, но тот посмотрел с каким-то нехорошим любопытством и вдруг приказал, злорадно улыбаясь:

– А знаешь-ка что, друг ситный, это даже хорошо, что тебе никуда ходить нельзя. Эй, Алексей Алексеевич, выдайте этому болящему две тетради потолще, ручку и чернила. Ставлю боевую задачу, товарищ лейтенант: сядете и подробно, по пунктам, изложите свои взгляды по улучшению тактики применения штурмовой авиации. Что называется, от а до я. Потом лично проверю!

– Но...

– И никаких «но»! Нужно обобщать полученный боевой опыт, делиться им с другими. Выполняйте!

– Есть.

– Напрасно вы так огорчаетесь, Дивин, – подключился к разговору замполит. – Боевая мощь любого подразделения, любой воинской части, складывается из мастерства отдельных бойцов, командиров и экипажей. Их смелости, героизма, воли и стойкости. И ваша святая обязанность приложить все усилия, чтобы ваши навыки у умения могли взять на вооружение товарищи.

– Да я не отказываюсь, – мигом пошел на попятную Григорий. Получать выволочку от Багдасаряна не хотелось, мужик был хоть и справедливый, но, как бы это помягче, чересчур увлекающийся и все могло вполне обернуться лекцией на пару-тройку часиков. – Надо, так надо.

– Новичков в полку много, – посетовал Хромов. – Поэтому распиши подробнее, как нужно вести детальную ориентировку в полете по новым, неизученным маршрутам, как ее восстанавливать после боя с истребителями противника.

– И о том, что к полету надо относиться творчески, действовать в воздухе не по шаблону, с огоньком, по-комсомольски и по-коммунистически, не забудь написать, – попросил Багдасарян. – Кстати, а ты сам комсомолец?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, – осторожно сказал экспат. Разговор перешел на скользкую тему, углубляться в которую он не хотел. – Вы же знаете, я после контузии не до конца все вспомнил. Может быть, раньше и был комсомольцем, но документы сгорели.

– Да, верно, было дело, я даже запрос отправлял, – замполит с прищуром посмотрел на Григория. Что-то непонятное промелькнуло во взгляде, но экспат не успел понять, что именно. Подозрение? Интерес? Сомнение? Кто знает... Дивин поспешил уйти с КП, от греха подальше.

Вот так и получилось, что нынче лейтенант сидел за столом в блиндаже и старательно заполнял убористым почерком страницу за страницей в выданных Зотовым тетрадях. А поредевшая эскадрилья ушла на задание без него. Опять.

Карманову, как Григорий и предполагал, сделали внушение после изучения снимков, привезенных Куприяновым, но тем дело и ограничилось. Естественно, положительных эмоций это капитану не добавило. С командиром полка и замполитом ругаться он не решился, зато попытался сорвать злость на подчиненных. Наорал на Валиева, придравшись к якобы несвежему подворотничку, заставил Филатова убрать с прохода мешавшие ему пройти унты, сделал грубое замечание экспату за чернильное пятно на столе.

Григорий посмотрел на Карманова с жалостью, точно на душевнобольного, но спорить не стал. Собака лает, караван идет. Дураку понятно, горе у человека – он-то, поди, уже видел себя на прежнем месте, а тут вдруг такой облом. Только один раз, когда разошедшийся капитан пнул попавшего ему под горячую руку Шварца, Дивин нарочито громко откашлялся и, словно бы невзначай пододвинул к себе кобуру с «вальтером», который подарил ему на прощанье пехотный подполковник. Не хватало еще, чтобы этот говнюк котейку обижал!

Что ни говори, а чутье бывшего штабиста – это вам не фунт изюма. Увидев в глазах лейтенант нехороший блеск, Карманов как-то резко закруглился, вяло, без прежнего энтузиазма, бросил еще пару фраз и быстренько убрался, делая изо всех сил вид, будто направляется куда-то по чрезвычайно важному делу.

Ладно, хорошего понемножку, передохнул и баста! Пора опять приниматься за работу. Григорий подвинул к себе поближе тетрадь, обмакнул перо в чернильницу и принялся записывать свои мысли насчет наиболее предпочтительного способа штурмовки. В условиях господства немецкой авиации, без связи со своими войсками, не оставалось ничего другого, кроме как раз за разом подходить к цели на бреющем, делать горку и сбрасывать бомбы. Да и противник пер вперед преимущественно колоннами.

Но такой удар не позволял в полной мере использовать все боевые возможности «ильюшина» теперь. Фронт относительно стабилизировался, действовать приходилось по близко расположенным к нашим позициям объектам в условиях сильного зенитного огня и мощного прикрытия истребителями. Бомбы приходилось сбрасывать с замедленным взрывателем, чтобы не получить повреждения от собственных осколков. От рикошетов здорово падала точность. Да и стрельба из пушек и пулеметов была существенно затруднена. Опять же, при атаке с бреющего практически невозможно поразить противника, который прячется в окопах, траншеях или складках местности.

Да и ориентироваться на местности при полете на бреющем могли только опытные, хорошо подготовленные летчики. Новички безнадежно путались, терялись, не успевали отследить быстро проносящиеся под крылом ориентиры и, как следствие, выходили не в тот район, не могли найти свою цель и, бывало, к сожалению и такое, штурмовали позиции своих войск.

Дошло до того, что в некоторых полках использовали в качестве лидера, который выводил на цель группу штурмовиков, истребители или пикирующие бомбардировщики, летящие на большой высоте. Естественно, о внезапности атаки в этом случае можно было забыть.

Григорий знал, что лучшие результаты достигались при атаке с пикирования под углом в двадцать пять – тридцать градусов. На цель при этом заходили для бомбометания на высоте восемьсот – тысяча двести метров, а для стрельбы – четыреста – шестьсот.

Это позволяло точно найти цель, наблюдать за быстро меняющейся на поле боя обстановкой, ориентироваться на местности. А за счет применения бомб с взрывателями мгновенного действия в разы увеличивалась эффективность штурмовых ударов.

Но, вот беда, и этот способ имел свои недостатки. Во-первых, увеличивалась опасность атак немецких истребителей, которые могли подкрасться снизу. Во-вторых, при низкой облачности нужна была хорошая слетанность и достаточно высокая выучка летчиков, чтобы они могли совершать в сложных погодных условиях необходимые маневры.

А это значит... да готовить нужно пилотов, как следует, вот что это значит! Не пять-десять часов налета для новичков, а сто, двести, триста – как у немцев! Дивин потер лоб. Эх, опять его куда-то не туда занесло. Ляпнешь сдуру об этом и мигом получишь обвинение в паникерстве и прочих подобных не шибко лестных действиях. Что-то ведь еще хотел выделить особо? Ах да, зенитки.

Экспат попросил соответствующие данные у Зотова, самым тщательным образом их проанализировал и пришел к выводу, что соотношение потерь «илов» от атак фашистских истребителей и огня вражеской зенитной артиллерии можно смело считать как сорок на шестьдесят. То есть, к встрече с «мессером» или «фоккером» летчиков еще худо-бедно готовят, а вот при залпе зениток пилоты зачастую теряются, допускают ошибки и, соответственно, гибнут.

Григорий давно уже предлагал, чтобы во время полета каждый самолет в группе маневрировал, не вел машину «по ниточке», облегчая тем самым прицеливание гитлеровским наводчикам. Над полем боя надо летать, как не положено, втолковывал он окружающим. Незаметно для врага меняйте в боевом порядке скорость, высоту и курс. Буквально по чуть-чуть, но и этого может оказаться вполне достаточно для того, чтобы выпущенный по вам снаряд прошел мимо.

Естественно, очень многое зависит от ведущего, от его умения правильно себя вести под огнем, тактической выучки. Кто-то скажет, что вот этому летчику везет. Нет и еще раз нет! За везением всегда стоят досконально освоенные умения поиска цели, ведения воздушного боя, преодоления зоны зенитного огня, вождения группы. То есть, летное мастерство.

Экспат задумался. Все отразил, что хотел или нет? Пожалуй, на сегодня хватит. А завтра подробно распишу растянутый пеленг и группу для подавления зениток.

– О, Гриша, «Войну и мир» уже написал или нет? – ворвался в землянку Прорва. Ему разрешили прогулки на свежем воздухе и он шлялся по аэродрому, щеголяя повязкой на голове и дыркой во рту от выбитых зубов. В руках старший сержант держал небольшой фанерный ящик, который сразу поставил на приступку рядом с котом. – А мне как сказали, что тебя Батя за роман усадил, так я сразу сюда, поддержать боевого товарища. Ты как? – он покопался в кармане шинели и выудил флягу. – Мне тут еще с собой бутербродов сделали. Да где ж они?

Шварц – предатель – уже крутился у его ног, выгибал спину, терся и делал умильную физиономию, почуяв съестное.

– Подонка только этого мехового не вздумай кормить, – предупредил лейтенант, доставая кружки. – А то скоро окончательно в шар превратится. Проглот, почище тебя будет! Что новенького слышно?

– Да что нового, – задумался приятель. – Ты про радиополукомпас слышал?

– Неужели и до нас, наконец-то добрался? – удивился Григорий. – Наконец-то, давно пора освоить. Говоришь, привезли уже?

– Ага, сейчас расскажу, – обрадовался возможности первым сообщить злободневную новость Прорва. – Стоит, значит, у батиного КП здоровенная мандула...

Глава 5

– Какая еще мандула? – нахмурился экспат. – Гришка, завязывай со своей терминологией шпаны из подворотни, говори нормально. Боевой летчик, орденоносец, что за жаргон?

– Подумаешь, какие мы нежные! – обиделся Рыжков. – Пошутить нельзя что ли?

– Дальше давай, не тяни резину!

Прорва подулся немного, демонстративно помолчал, делая вид, будто всецело занят тем, что играет со Шварцем, но в конце концов не выдержал.

– Короче. Иду я возле батиного КП. Смотрю, стоит большая машина-фургон – в ней, как мне объяснили, находится приводная радиостанция. А рядом поднимают длиннющую антенну на растяжках. Высоченная такая хрень! Говорят, в каждую машину установят приемник, который настроят на определенную частоту. Возвращаешься, значит, после штурмовки домой, включил – нашел ее и знай себе удерживай стрелочку посередине. И на свой аэродром как фон барон прилетишь, не собьешься.

– Да, принцип понятен, – отмахнулся от его объяснений Дивин. – Ты мне лучше вот что скажи: эти радиополукомпасы ведь не только в нашем полку установят, верно?

– Во всей дивизии, – солидно подтвердил тезка.

– И как тогда определить, куда тебе лететь, если они все вместе работать будут?

– Тоже мне проблема, – насмешливо фыркнул Рыжков. – В каждом полку в качестве опознавательного знака будет крутиться на патефоне своя пластинка с какой-нибудь песней. Вот на нее и будешь ориентироваться.

– И какая же у нас? – с подозрением осведомился Григорий. – Только не говори, что любимая хромовская, меня и так от нее уже подташнивает.

– Ага, – разулыбался Прорва и громко загорланил припев:

– Ой, горяч в тебе кипяточек,

Самовар-самопал, дружочек!

Пышут жаром небывалым

Самовары-самопалы,

Вот так самовары!

– Прекрати, – не выдержал лейтенант. – Воешь так, что даже у Шварца вон уши в трубочку заворачиваются! И что только Батя в этой песне нашел?

– Так он же туляк, – пояснил Рыжков. – А песня как раз про тамошних мастеров-оружейников.

– А, вот в чем дело! Ну тогда ясно. Ладно, будем летать на «Самовары-самопалы», – с тяжелым вздохом заключил экспат.

– Плохо только, что придется какие-то зачеты сдавать, – пожаловался старший сержант. – А без этого в полет грозятся не пустить. О, совсем забыл, – хлопнул себя по лбу Прорва, – мне же из политотдела велели тебе подарок из тыла передать. – Он сходил за оставленным у двери ящичком, поставил на стол и открыл крышку. – Прислали лучшему летчику. Багдасарян подумал и решил, что это ты. Так что разбирай гостинец.

– Нашли лучшего, – насмешливо улыбнулся Григорий. – И без меня асов хватает.

– Не скажи, – неожиданно серьезно ответил Рыжков, сосредоточенно разливая в кружки принесенную водку. – У тебя счет боевых вылетов на пятый десяток пошел. Кто еще таким похвастаться может?

А действительно. Экспат задумался и вдруг с удивлением обнаружил, что он на данный момент является одним из самых результативных летчиков в полку. Все, на кого он привык равняться или погибли, или пропали без вести, или убыли в тыл по ранению. Надо же, и двух лет не прошло, а вчерашний зеленый сержантик, прибывший из ЗАПа, стал первым парнем на деревне!

– Да, брат, – правильно понял его состояние Прорва, – иных уж нет, а те далече...

– Ничего себе, – искренне поразился Григорий. – Тезка, ты меня сейчас по-настоящему удивил. Откуда ты эти стихи знаешь?

– Да ну тебя, – смутился Рыжков. – Подумаешь, попалась под руку книжка с «Евгением Онегиным», когда мы в Куйбышеве были, вот и запомнил немного. Давай лучше выпьем? – он протянул кружку. – Не чокаясь, за всех наших, кого уже нет!

Выпили, помолчали, вспоминая погибших товарищей. Прорва, нарушив торжественность момента полез смотреть, что находится в посылке. А что там могло быть такого уж особенного? Люди ведь в тылу и так не роскошествовали, откуда взяться царским разносолам.

Немного печенья, сахара, две пачки папирос «Пушки», шерстяные носки, бритва и красивый металлический портсигар. На внутренней стороне его крышки были выгравированы несколько слов: «Товарищ боец, закури и вспомни о тех, кто трудится в тылу!»

– Эх, прям до слез пробрало! – расчувствовался Рыжков. – Вроде пустяк, а пробирает. Гриш, подари его мне, а?

– Еще чего! – отказал сначала лейтенант. – Хрен с тобой, хочешь, сыграем? – сжалился через мгновение Дивин, заметив, какими глазами товарищ смотрит на безделушку. – Махнемся, не глядя? – Эта незамысловатая игра была очень популярна среди бойцов.

– Меняю! – загорелся Прорва. Он торопливо сунул руку в карман брюк, выудил оттуда что-то, зажал в кулаке и протянул экспату. – Бей!

Григорий засмеялся, легонько ударил его по руке и подставил ладонь. Рыжков жизнерадостно заржал и вручил ему обыкновенный сухарь.

– Обратного мена не будет! – торопливо предупредил он, хватая портсигар.

– Вот ты, жучара! – беззлобно рассмеялся лейтенант. – Ладно, радуйся, я сегодня добрый. Шварц, погрызешь?

Кот тут же запрыгнул на лавку рядом с ним. Деликатно понюхал заскорузлый сухарь, но отвернулся, демонстративно поглядывая в сторону колбасы на бутербродах. Потом подумал, спрыгнул на пол и перебрался поближе к Рыжкову, умильно на него поглядывая и облизываясь.

– Вот зараза, совсем обнаглел, – искренне расстроился экспат. – Кормишь его, поишь, а он к первому встречному за кусок колбасы сбегает!

– Да гони ты его, – посоветовал Прорва. Вытер руки о штаны и потянулся к тетради: – Я гляну?

– Смотри на здоровье, – разрешил Григорий. – Жалко что ли. А на кота не нападай, он свой кусок честно отрабатывает. Или забыл, как по тебе мыши строем ходили, пока он у нас не появился?

– Все, молчу! – ухмыльнулся Рыжков и даже почесал Шварца за ухом в знак доброго расположения к хвостатому охотнику.

Старший сержант полистал записи, останавливаясь совсем ненадолго на одних и очень внимательно изучая другие. При этом он очень забавно шевелил губами, и Дивин отвернулся, пряча улыбку. Если вдуматься, то тезке еще учиться и учиться.

– Да, головастый ты, ничего не скажешь! – с уважением сказал Прорва, закрывая тетрадь. – Эх, мне бы такие мозги! – в голосе его проскользнули завистливые нотки.

– А что мешает? – удивился экспат. – Учись. Наблюдай за всем, что в воздухе происходит, подмечай то, что тебе помогает и, наоборот, что мешает. Потом садись и думай. Что непонятно, спрашивай, я всегда помогу.

– Чуть не забыл, – встрепенулся вдруг Рыжков. – Батя сказал, что скоро будем переезжать. Наши немцев потеснили, вперед ушли и комдив приказал перебираться на площадки поближе к линии фронта, чтобы до целей быстрее добираться и в воздухе больше времени проводить.

– Логично, – задумался Григорий. – И куда нас переводят?

Старший сержант пожевал губами, глядя в закопченный потолок землянке, честно наморщил лоб, но так и не вспомнил.

– Совсем из башки вылетело, – повинился он. – Кажется, на какой-то бывший немецкий аэродром подскока. Команда из БАО туда уже выехала, чтобы подготовить все к нашему приезду. Хорошо бы, если там нормальное жилье будет! – размечтался Прорва. – Дом настоящий.

– И кровать с пуховой периной, – хмыкнул экспат. – Откуда дому-то взяться – фрицы перед уходом все, что можно, пожгли, да подорвали. Сам ведь знаешь, у них даже специальные команды факельщиков имеются. Так что закатай губу – скорее всего опять в землянках жить будем. А при худшем раскладе поставят тебе палатку, воткнут посередине «буржуйку», накидают вокруг лапника и все, апартаменты готовы!

– Да ну тебя, Гришка! – поежился Рыжков. – Страсти какие-то говоришь, так ведь и ноги протянуть недолго. В таких условиях разве повоюешь?

– А как же. Ты у меня еще воздушным стахановцем заделаешься! – смерил товарища долгим оценивающим взглядом Дивин. – Дрючить буду день и ночь. Можем прямо сейчас начать, ты как?

Прорва трусливо поежился.

– Засиделся я тут с тобой, а мне еще на перевязку нужно! Бывай, командир! – Тезка быстро попрощался, накинул шинель и пулей вылетел из блиндажа, только дверь хлопнула.

Экспат засмеялся, глядя ему вслед. Беги-беги, только куда ты, брат, от меня денешься? Старый армейский принцип «Не можешь – научим. Не хочешь – заставим!» еще никто не отменял. Поэтому будем лепить образцового флагмана штурмовой авиации, что называется, из подручных материалов.

Григорий опять потянулся к тетради. Надо еще пару разделов хорошенько проработать, пока летчики с аэродрома не вернулись и никто не мешает.

– А ты завязывай уже гостей намывать! – прикрикнул он на кота, вновь примостившегося на приступочке у входа.

* * *

23 февраля перед началом полетов личному составу полка зачитали приказ Верховного Главнокомандующего. В нем Сталин поздравлял с двадцать пятой годовщиной Красной Армии, подводил итоги битвы под Сталинградом, говорил о том, что теперь началось изгнание врага из пределов СССР и приказывал усилить удары по немцам, не давать им передышки ни днем, ни ночью.

Григорий с помощью товарищей добрался до летного поля и тоже стоял в строю. Слушал радостный громкий голос Хромова и прикидывал про себя, а так ли все радужно на самом деле? По всему получалось, что воевать еще предстоит очень и очень долго. Два – три года уж точно. И фрицы вовсе не так слабы и растеряны, как пытается показать их Сталин. Даже несмотря на поражение под Сталинградом.

В свете того, чем пришлось заниматься в последнее время, Дивин с легкой улыбкой встретил слова о том, что надо «неустанно совершенствовать боевую выучку и укреплять дисциплину, порядок и организованность во всей Красной Армии и Военно-Морском Флоте». Да уж, что-что, а это явно не помешает!

После оглашения приказа Батя перешел к насущным проблемам полка. На повестке дня стоял вопрос с передислокацией. Многих, как и Прорву, волновало, в каких условиях придется жить на новом месте.

– Паниковать не нужно, – спокойно говорил майор, – возле нового аэродрома есть хорошо оборудованные землянки. От немцев остались. Так что разместитесь с комфортом.

Летчики перелетали вместе со стрелками, а техникам, штабным, врачам и легкораненым предстояло добираться на автомашинах и автобусах. Впрочем, кому как, а Григорию переезд не представлялся чем-то особо сложным – что у него из имущества? Пара чистого белья, гимнастерка да зубная щетка. Смешно говорить. Как там в пословице: нищему собраться, только подпоясаться. Разве что для Шварца пришлось корзинку в деревне раздобыть.

К вечеру добрались до места. Экспат, выйдя из автобуса немного прихрамывал. Ехать по разбитым дорогам оказалось не слишком комфортно. Разбитые танками дороги изобиловали многочисленными рытвинами и ухабами. Трясло поэтому немилосердно. Да и задницу отсидел порядком. И это при том, что несколько раз их колонна останавливалась. Лейтенант заглянул в корзинку: Шварц свернулся в клубок и смотрел на него жалкими больными глазами. Надо же, и этого бедолагу укачало. А может просто бензином надышался.