Текст книги "Живи и ошибайся 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Соловей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

«Тачки нужны», – отметил я себе в блокноте. Тачки давно требовались, да всё руки не доходили заняться ими вплотную. Эту зиму я решил посвятить подготовке к строительным работам, чтобы не метаться потом с выпученными глазами.

Кстати, о глазах и больных. По наивности я решил, что летом к нам много паломников приходило. И оказался не прав. Того, что началось с открытием санного пути, я и представить не мог. К середине января, несмотря на лютые морозы, до нас добрались те, кто выехал из Петербурга по зимней дороге. То есть понимаете, что люди все уважаемые.

Мы с Лёшкой теперь ничем толком заняться не могли. Описать, что творилось вокруг, не хватит слов. Гундоровы прислали мне почти всех своих охранников. Я забрал большую часть из Скворцовки, своих всех собрал, попросил знакомых купцов оказать содействие и всё равно проблем было выше крыши. С воровством и изыманием продуктов у крестьян удалось справиться быстро, но все равно на такой наплыв гостей мои земли не были рассчитаны.

И это при условии, что по России не так-то просто путешествовать. Нужны подорожные документы и разрешения. Без них только богомольцев и калик перехожих пропускают. Но эти «понаехавшие» как-то решали свои проблемы и путешествовали.

С одной стороны, повезло в плане торговли. Краски, спички, книги, лекарственные травы и продукты улетали влёт. Теперь продавалось всё и по ценам, превышающим первоначальные в три и более раз.

Чем ещё торговали? Тут первым Лёшка проявил фантазию, его идею подхватил наш управляющий, а дальше и Куроедов подключился. Началось с курьёзного случая, когда в гостинице простые половички стали заменять на меховые. Куроделов купил по дешёвке коврики, сшитые из обрезков меха и отдельно выделанные овечьи шкуры. По сравнению с домоткаными половиками выглядели эти изделия гораздо лучше.

Лёшка, упаковывая старые вещи на сани, пошутил, что святой старец на них уже посидел, можно и нам забрать.

– Продай! – неожиданно вцепился в половик один из гостей, прибывших к старцу.

– Да ну… – ответил Алексей.

Подозреваю, что он хотел задаром отдать. Учитывая, сколько у нас тратили постояльцы, этот замызганный коврик можно было на сувенир подарить.

– Двадцать рублей, – продолжал удерживать «сувенир» мужчина.

– Пятьдесят, – вмешался я. – Мне самому память о старце нужна. Застелю, чтобы по вечерам молиться на коленях перед ликами.

– Пятьдесят, – кивнул мужчина и слишком споро начал извлекать из-за пазухи ассигнации.

Забрав половик, он поспешил сесть в повозку, это чтобы мы не передумали и не отобрали.

– И ещё восемь ковриков, считай, не остывших после задницы старца Самарского, – задумчиво посмотрел Лёшка на барахло в санях. – Нужно прикинуть по поводу других сувениров.

Торговать начали все и всем. Мои крестьяне вдруг проявили неожиданные коммерческие способности. Мы и так наваривались на продуктах и фураже для лошадей. Выкупили их дорого у соседей, а после ещё накинули цену. И всё у нас выгребали паломники. Альтернативы-то нет, кругом всё скуплено подчистую.

Попутно эти богомольцы приобретали всевозможные поделки и вещи, якобы носимые старцем. Дерюжек нательных точно не одну сотню сбыли. Сам отец Нестор в этом бизнесе участия не принимал. Ему и других доходов хватало. Но он молодец, отрабатывал свой имидж на все сто процентов. Не ленился, не халтурил и читал проповеди не хуже лекторов-медиков.

А уж сколько именитых слепых привезли за это время, я просто испытал шок. Предложил Лёшке завести картотеку и записывать, кто и зачем приезжал. Так, на всякий случай.

Михаил Тыранов взял себе помощника, поскольку сам не успевал ставить диагнозы. Предположу, что ошибок было много, но кто там выскажет претензии?

Зато всех слепых направляли к Лёшке. Первое время он на каждого тратил чуть ли не по часу, внимательно оценивая состояние пациента. Потом ему хватало пяти минут, чтобы сообщить, что этого лечить бесполезно, у этого травма и так далее. Притом что к нам за январь месяц приехало порядка пяти десятков слепых из число тех, кто имел приличный доход и статус, случаев с катарактой было всего четыре.

– Деда оперировать не буду, – сортировал Лёшка пациентов. – Жадный куркуль. Наследники мне уже намекнули, что дадут двести рублей, если заявлю, что и господь бог здесь бессилен.

Объективности ради хочу сказать, что молодых людей с катарактой редко встретишь. Мы хоть отсортировали слепых и предполагали выбирать помоложе, но решили, что операции нужны для поддержания своего авторитета. Первой сообщили одной пожилой даме из мещан, что лечит глаза не старец, а доктор. Безусловно, под чутким руководством отца Нестора. Лёшка запросил две тысячи рублей за операцию. Дорого, а дешевле смысла нет делать. Мещанка возмутилась и с помощью дочери отправилась молиться к старцу.

Вторым человеком, которому Алексей сделал операцию по замене хрусталика, был некий полковник Головин. Мужчина немолодой, состоятельный и на пять тысяч согласился не раздумывая. Мы наглым образом задрали ценник, разумно рассудив, что пойдут слухи не только о чудесном исцелении незрячих, но и о том, что это дорогое удовольствие, тем самым снизив число посетителей.

Размещать полковника с его сопровождением пришлось у меня в поместье, поскольку нужно присматривать и кому-либо такую деликатную работу нельзя поручить.

Снова встал вопрос об ассистентках и не простых, а чему-то обученных. Лёшка давно начал присматриваться к крестьянским ребятишкам, выискивая среди них толковых, но это задел на будущее. Те же два медика, которые нас навестили, никакой пользы не принесли.

Прозорова, пытающегося примазаться к нашей славе и найти черновики справочника, я всё же сумел выставить из поместья, категорично заявив, что даже если у нас что-то и есть, я ему не дам. На самом деле меня выбесило то, что этот мутный тип шнырял по дому и везде совал свой нос. Не раз и не два слуги докладывали, что перехватили господина уже в моих личных покоях. Он ещё и замок в кабинет разглядывал через лупу (мою лупу!).

Замок из двадцать первого века, конечно, отличался от тех, что делали местные. Он был аккуратный, врезной и крепкий. Второй раз с кочергой возле кабинетной двери его застал Лёшка и послал не только матерными словами, но и физически, применив кочергу и велев упаковывать вещи и отправляться обратно.

Дубовицкий вёл себя не в пример лучше. Собственно, его интересовала возможность излечить свою руку. Алексей диагноз смог поставить приблизительный, предположив, что здесь перелом со смещением и разрыв сухожилий. Без рентгена не узнать. Да и не хирург Лёшка. Он дал общие рекомендации и, собственно, всё. После Дубовицкий у нас занимался тем, что читал тот самый справочник, что послужил поводом приезда Прозорова.

Мы Дубовицкому даже не стали рассказывать про операцию по замене хрусталика. Зачем? Помочь он не смог бы из-за руки, а лишний бы человек только помешал. И пока полковник отлёживался в дальних комнатах, мы и этого профессора вежливо попросили съехать, подарив справочник. В самом деле дом-то не резиновый.

По зимней дороге наш регион становился доступен для посещения всеми желающими. И если от тех, кто приезжал конкретно к старцу Самарскому, можно было легко избавиться, то своих личных гостей так просто не выпихнешь. Ту же графиню не знаем, сколько ещё терпеть. Дама чувствовала у меня в поместье вполне комфортно, не скучала и уезжать не планировала. Но эта хотя бы денег давала.

Периодически появляющаяся у нас Лопатина вела себя нагло и беспардонно. В конце концов мне пришлось с майоршей серьёзно поговорить. Чего ей зря таскаться? Алексей весной женится, а просто приезжать погостить слишком большая роскошь с учётом того, сколько сейчас едет людей в Перовку.

Очередной гость был из Москвы.

– Господин Шиховский Иван Осипович, – ознакомился я с бумагами. – Профессор ботаники, общей терапии и рецептуры московского отделения Медико-хирургической академии.

Высказываться вслух, что ботаник нам не нужен, я воздержался.

– Лизин справочник по травам дошёл и до профессоров, – высказал Лёшка потом своё мнение.

– Если это так, то пользы от профессора будет много. А почему к нам только профессора приезжают? – озадачился вопросом. – Мне бы простой врач в помощниках не помешал.

– Потому что этих экстраординарных в это время как собак нерезаных. А обычный врач без защиты диссертации человек подневольный и покинуть место службы для изучения чего-то там не может.

Разворошили мы столичный клубок медиков знатно. Удивительно, что им понадобилось два года для того, чтобы осознать и отреагировать серьёзно. На самом деле проблем с медиками хватало и без нашего появления. После войны с Наполеоном государь император повелел ликвидировать огромный дефицит врачей на военной и государственной службе за счет подготовки лекарей «из природных россиян». Сказанное не означало, что бороться с дефицитом врачей должны были только медико-хирургические академии. В решении этой задачи принимали участие и медицинские факультеты университетов, и созданные при университетах специально для подготовки лекарей «в службу» медицинские институты.

Дубовицкий во время наших бесед подробно расписал происходящее в учебных заведениях. Первое, что пришлось принести в жертву интересам массовой подготовки, – это необходимые требования к поступавшим. Объективная потребность любой ценой укомплектовать полный штат студентов заставляла профессоров набирать в академии молодых людей, не только не желавших обучаться, но и не готовых к этому. Вступительные экзамены превратились в профанацию, за ними этапные и выпускные экзамены стали пшиком. Профессора попросту не видели смысла строго спрашивать на экзаменах в условиях, когда учащегося нельзя было ни отчислить, ни оставить на второй год.

Гарантированные места на государственной службе, лекарское звание, зарплата и, главное, личное дворянство должны были стимулировать будущих светил Российской медицины. Увы…

– Ленятся, не ходят на лекции, дерзят, – жаловался на студентов Дубовицкий.

Учитывая, что профессора были выходцами из тех же учебных заведений, то становилось совсем грустно. Мне лично пришлось это наблюдать в Петербурге, разжевывая медикам азы гигиены. По словам Дубовицкого, в Москве дела обстояли немного лучше. Мы, оказывается, когда принимали участие в скачках в Москве, пропустили знатный скандал в Петербурге. Один из нерадивых студентов, некий Сочинский, не получив положительной оценки, ранил ножом профессора. А после пытающегося его задержать швейцара.

В отличие от пьяных дебошей в клиниках, хамства в адрес профессоров и драк на столичных улицах, кровавую бойню, устроенную Сочинским, «не заметить» или скрыть было невозможно. Все как-то вдруг очнулись, начали лихорадочно наказывать виновных и пытаться наводить порядок. Первым был наказан, и наказан страшно, – Сочинский. Его приговорили к ста ударам шпицрутенами, что было практически равносильно смертной казни. Затем последовали серьезные кадровые перестановки в Медицинском департаменте, Медицинском совете Министерства внутренних дел и, конечно же, в самой Петербургской медико-хирургической академии. Уже в ноябре 1838 года указом Николая I академия была выведена из подчинения Министерству внутренних дел и передана Военному министерству, а точнее, Департаменту военных поселений.

Началось обновление профессорского состава и руководителей академий. Безжалостно отчислялись те, кто плохо учился и не посещал лекции. В целом начались серьёзные преобразования, но их результат станет виден не скоро. Обнадёживало то, что кто-то проявлял здравость мысли и тянулся к новым знаниям. Уехавший Дубовицкий внушал оптимизм и надежду, что всё не так плохо у российских врачей. И, похоже, мне предстояло встретить многих медиков у себя в поместье.

Практически сразу за Шиховским (с разницей в пять дней), прибыл профессор Иноземцев Фёдор Иванович.

Этот чуть ли не с порога заявил, что оказал нам великую честь. Он планировал в этом году посетить лучшие клиники Германии и Франции и завернул по пути, потому мы должны проникнуться и запрыгать на радостях, что такое светило, как ординарный профессор, вместо Италии выбрал наше захолустье.

От другого, тоже ординарного профессора, Сокольского пришло пространное письмо на имя Куроедова. Ксенофонт Данилович половины слов не понял и прибыл за объяснениями, что сие может быть «стетоскоп» и почему такой полезной вещи у него нет?

На самом деле профессор в письме много рассуждал о болезнях сердца и сосудистых заболеваниях. Нам как бы совсем не по профилю, даже при условии, что имеется справочник и Лёшка что-то изучал.

– Подумаем, напишем ответ. Стетоскоп действительно нужен. Как-то я это упустил, – озадачился друг.

– Нужно составить подробный список изобретений, доступных для имеющихся технологий, – предложил я, мысленно вздыхая от всего того, что на нас навалилось.

Глава 20

С профессором Иноземцевым я теперь пересекался каждое утро. Он выходил из своих комнат в шикарном халате поверх основной одежды и двигался в курительную на первый этаж. Краткую лекцию о вреде этой привычки он прослушал, и единственное, чего я достиг, что профессор курил в одном месте и нигде больше.

Если на этого очередного гостя мне, по большому счёту, было наплевать, то Алексей заволновался. Иноземцев Фёдор Иванович был хирургом, и хирургом практикующим. А у нас много такого, что показывать не стоило.

Допустим, спрятать шприцы мы могли. Точно так же, как и систему переливания крови. Что-то убрать из хирургических инструментов тоже не проблема. Но как объяснить инъекции при местном наркозе? Слепые с сопровождением продолжали ехать и ехать. Пока все возможные операции на катаракте (аж три штуки!) Алексей провёл, но наверняка будут новые пациенты. Отказать Иноземцеву в присутствии на операции можно, конечно, но стоит ли?

– Проблема в анестезии, – изрёк Лёшка, типа «открыл Америку». – Я тут покопался в наших записях. Эфирный наркоз кое-где использовался с конца восемнадцатого века. Нужно конкретно заняться этим вопросом. У меня как раз по стоматологической части пациенты появились, на них потренируюсь.

Выдирать больные зубы давно стало обязанностью Лёшки. Приезжая в любую деревню, он сразу интересовался по поводу зубов. За девять лет мои крепостные крестьяне привыкли, что этот барин с придурью может легко и просто выдернуть гнилой зуб, не особо спрашивая желания больного. Обычно Алексей не тратил ценный ресурс на обезболивание. Но если есть возможность поэкспериментировать в этом направлении, то я готов предоставить крестьян.

– Какие химикаты нужны для эфирного наркоза? – задал я самый важный вопрос.

Лёшка тут же подсунул мне нужную распечатку. На всякий случай я достал свои старые учебники и, прочитав абзац, расхохотался.

– Ты чего? – не понял Лёшка.

Пришлось зачитать ему выдержку из учебника: «Первыми в России эфирный наркоз в хирургии для проведения операций успешно применили независимо друг от друга русские учёные Фёдор Иноземцев (7 февраля 1847 года) и Николай Пирогов (14 февраля того же года)».

– Не иначе всё те же пути господни, – почесал задумчиво затылок Алексей. – Значит, привлекаем профессора по полной.

– К тому же не они изобретали эфирный наркоз, а только применили в операциях, – зацепился я за формулировку.

Необходимые для получения эфира компоненты у меня имелись. Сложнее оказалось найти то, что могло заменить маску для пациента. Алексей рекомендовал не спешить и всё делать поэтапно, чтобы продемонстрировать Иноземцеву, как мы долго изучали проблему. Вначале у нас будет эфирный наркоз, пошьём для него маску из кожи, чуть позже перейдём на хлороформ. Пока суд да дело, я запасусь муравьиной кислотой, которая необходима для хлороформа. Раньше не видел необходимости её производить.

Для первых проб эфирного наркоза Алексей заказал у моего сапожника кожаную маску, похожую на «намордник». Ремни должны были дать плотное прилегание, а сам эфир впрыскивался в отверстие через короткую медную трубочку.

На эксперимент мы пригласили Иноземцева, не особо рассчитывая на первый успех с эфиром. Мужик с больным зубом был доставлен из Херосимовки и очень робел, не понимая, к чему такое внимание со стороны барина. Он послушно позволил нацепить на себя маску, вдохнул и вскоре закатил глаза.

Лёшка деловито достал часы, засёк время, а я принялся пояснять профессору, что это мы затеяли.

– К чему такие заботы? – не понял он повышенного внимания к обычному крепостному мужику.

– Это подопытной пациент, когда поймём, сколько нужно эфира для длительного пребывания в искусственном сне, то этот метод можно будет использовать при любых хирургических операций, – пояснил я.

Тут до профессора дошло. Подняв веко мужчины и проверив состояние сна, он начал наворачивать круги, ожидая результата. Я же стал записывать то, что мне диктовал Лёшка.

– Зрачки не изменены, дыхание не изменено, пульс нормальный, тонус мышц сохранён. Семь минут, – констатировал вскоре Алексей. – Одного вдоха недостаточно. Нужно как-то постоянно подавать эфир.

– Дыши, дыши чаще, – продолжил я подливать эфир на трубочку.

Мужик проявил некоторое беспокойство и попытался сдёрнуть маску. Мы втроём дружно кинулись удерживать его на кресле. Лёшка успевал перечислять то, что наблюдал. Делась это явно не для меня, а для Иноземцева.

– Речевое и двигательное возбуждение. Зрачки расширены. Повышенное слезоотделение, дыхание частое, глубокое шумное, пульс частый.

– Мышечный тонус повышен, – подключился к исследованиям Иноземцев. – Нужно было ремнями вязать.

Продолжалась эта кутерьма тоже семь минут. Крепостной хоть и дергался, но эфирчика я продолжал подливать. Тому волей-неволей приходилось его вдыхать.

Мужик тем временем стал затихать и наконец провалился в глубокий сон. Дыхание снова выровнялось, пульс пришёл в норму. И мы решили закончить с операцией. Сняв сноровисто маску, предоставил фронт работ другу. Лешка с клещами наготове полез в рот мужику. Моя роль сводилась к тому, что я подсвечивал полость зеркальцем. Щелк! Гнилой зуб был извлечён, а мужик даже не дернулся. Очнулся он чуть позже, чем в предыдущий раз, взгляд имел затуманенный.

– Рот прополощи, не глотай, сюда сплюнь, – подсунул я ему чуть тёплой воды с содой.

– Посиди ещё, барин проверит, – не отпустил я сразу мужика. Нужно же понаблюдать за его состоянием.

Про Иноземцева мы как-то и позабыли. А он, сообразив, что операция закончилась, чуть ли не за грудки меня начал трясти, требуя рецептуру.

– Право слово, – делал я удивлённые глаза. – Эфир ещё сэром Ньютоном был описан. Да там ничего сложного нет.

– Ничего сложного?! – негодовал профессор. – Вы не понимаете значения этого открытия!

Ой да конечно! Куда нам до профессоров? Иноземцев всё время, что гостил в поместье делал вид, что вокруг него быдло необразованное. Даже сейчас пытался что-то нам втемяшить.

– Отчего же? – как можно равнодушно пожал я плечами. – Всё мы понимаем.

– Болезный, как самочувствие? – не отвлекался на нас Лёшка и продолжал заниматься пациентом, считая пульс.

– Чуток здеся… – покрутил мужик ладонью вокруг головы.

Кстати, лёгкую головную боль и вялость я тоже начал испытывать. Эфир пусть и хранился в пузырьке, но его запах разошёлся по комнате, когда мы его использовали для наркоза.

– Пойдём в коридор выйдем, – повёл Лёшка за собой мужика, и мы последовали за ним.

До конца дня дружно с профессором обсуждали перспективы эфирного наркоза. Нужно сделать более удобной ингаляцию эфиром, просчитать дозировку, время наркоза, учесть возраст пациентов и физические данные. Лёшка помнил, что некоторые случаи применения эфирного наркоза заканчивались смертью. Я ему в ответ намекнул, что даже при самых передовых методах анестезии тоже такое случалось. Не выдерживало сердце, не та дозировка, аллергия и много чего ещё.

– Удачно мы профессора озадачили, – радовался Лёшка, что нашлось на кого спихнуть эту всю рутину по составлению таблицы.

Куроедов, конечно, сунул свой нос и припомнил, что у нас же было что-то более удобное. Еле успел его заткнуть, нашипев на соседа и пояснив, что тех лекарств уже давно нет, источник потерян. Зачем вводить профессора в заблуждение? Вдруг рванёт в ту Америку искать то, чего нет и никогда не было? Куроедов покладисто покивал, тут же отвлёкся, передав мне подарок для Максима.

– Купил по случаю книжку. Какой-то тобольский учителишка написал, – сообщил он мне.

Пояснение «тобольский учителишка» мне ни о чём не говорило, а вот название книги «Конёк-Горбунок» оказалось очень даже знакомо.

– Чудесный подарок для любого человека, не только ребёнка, – заметил я. – Вы сами ознакомились?

– Недосуг было, – ответил Куроедов.

Как обычно, он не очень воспринимал печатные тексты, зато любил послушать чтения вслух. Их мы и устроили вечером в гостиной. Изначально считалось, что для детей, но и все взрослые с удовольствием послушали стихотворную сказку.

– Талант этот Ершов, – вынесла вердикт графиня.

– Мама, мне еще почитают? – вцепился в книжку Максим.

– Обязательно, – пообещал я и задумался на тему того, что детской литературы практически нет и еще долго не будет специальных книг для детей.

Воспитатель увел Максима спать, а я озвучил вслух свои мысли и сразу же получил поддержку от супруги. Если найду время, то займусь и этим вопросом. Уж элементарного «Колобка» не трудно записать и сделать иллюстрации. Или вообще Лизе поручу. Она имеет даже личный кабинет. Перегородили её будуар, сделав из одной половины гардеробную, а во второй устроили кабинет. И не просто с конторкой, а поставили удобный письменный стол.

Лёшка не пожалел, все стальные перья из двадцать первого века моей супруге отдал. Лиза пребывала от этого в полном восторге.

Там же, в кабинете жены, поставили отдельно маленький стол у окна, закрепив на нём сложную систему луп. Так получилось, что лучше всех вырезать искусственные хрусталики могла именно Лиза. Она же аккуратно шлифовала, доводя до ума пастой ГОИ. Я эту пасту трёх разных составов замутил: погрубее и для зеркальной обработки.

Лёшка при помощи столяра изготовил подобие сейфа и закрепил на стене за шкафом с книгами. Сейф был оббит железом, имел сложный замок, но совсем уж надёжным я его не считал. Выломать и разбить, к примеру, кувалдой – не вопрос. Но функция этого сейфа была в том, чтобы случайный человек не вытащил, не сломал ценные хрусталики. Да и пасту ГОИ мы там же хранили. Лёшка так за хранящиеся в доме деньги не переживал, как за редкий материал. Старые поделки из оргстекла порезали на квадратики, сложили в сейфе. Это будущие заготовки для хрусталиков. С учётом возможного брака получится осчастливить не более трёх сотен человек.

Это как бы и мало, но и много в том числе. Нужно растянуть количество счастливчиков на больший срок, заодно готовить смену и помощников. Постройка крупной больницы выходила на первое место. Иноземцев резко поменял своё мнение. И теперь ходил за Лёшкой по пятам, обсуждая ту самую больницу.

Предположу, что авторитет другу, несмотря на применение эфира, пришлось бы зарабатывать долго, но тут случились такая оказия – прибыл состоятельный господин с катарактой. Мы решили рискнуть, применив эфирный наркоз. К тому же систему ингаляции я к тому времени доработал. Взял медный чайничек для этого дела. Уж не знаю для каких нужд он использовался, но размер посудина имела небольшой. В трубочке маски устроили клапан. Саму маску немного видоизменили. В целом получился жуткий стимпанк, но главное, что работало.

Иноземцев устроил опыты на дворне. За неделю почти все подверглись испытаниям. Далее я притормозил исследовательский порыв профессора, напомнив, что запасы эфира у меня не безграничные. И тут как раз новый пациент приехал.

– Идеальный вариант, – оценил Лёшка. – Сорок два года, относительно здоров.

С умным видом Алексей ещё послушал у слепого мужчины сердечный ритм через деревянный стетоскоп. Примитивная штуковина. Мне ее за день изготовили. Правда, на вопрос Куроедова: «Зачем так сложно, когда можно ухом послушать?» пришлось рассказывать подробно:

– Проблематично приложиться ухом к каждому пациенту. Иногда мешают банальные вши, иногда юный возраст и принадлежность к женскому полу (особенно в сочетании со знатным происхождением), иногда чрезмерный слой подкожного жира.

– Ужасные звуки! Неужели и мой организм может так скрипеть? – отреагировал Ксенофонт Данилович на эту «игрушку».

Он вознамеревался дать ответ профессору Сокольскому и рьяно кинулся в новую область деятельности, переслушав всех обывателей поместья (за исключением графини) при помощи стетоскопа.

Слепому пациенту как раз предоставили и эту услугу. Лёшка немного задумался и решил, что сердце господина в норме. Вроде бы… Сомнения оставались, да и выпить господин был не дурак. С ним прибыла, помимо сопровождения, целая повозка с укутанными в меха бутылками с вином.

Возмущаться запрету на потребление вин мужчина не стал. Приехал же за чудом. Чудо в лице отца Нестора выполнило предписанные ритуалы, заявив во всеуслышание, что даже заблудших овец любит господь. И ежели конкретно эта «овца» даст слово бросить употребление спиртных напитков, то излечится от слепоты. В целом хорошая такая мотивация здорового образа жизни получилась.

Помимо будущего пациента, слову старца внимали все, кто оказался поблизости, слушая очередную агитацию за ЗОЖ. Отец Нестор изобразил одухотворённость, перекрестив собравшихся. Благолепие, ну!

Господинчик с катарактой пузико почесал, ещё раз уточнил, точно ли нужно и пить бросить, и при этом пять тысяч заплатить? Батюшка наш всё с той же смиренной миной заявил, что он ни на чём не настаивает и каждый кузнец своего счастья и здоровья. На слепого первыми набросились его же родственники. Мол, что зря в такую даль ехали, зря жопы морозили? Похоже, им и самим уже интересно было посмотреть на такой аттракцион, как излечение от слепоты божьим словом. Подумаешь, пять тысяч! Зато потом можно всем знакомым рассказывать и показывать чудесно исцеленного.

Лёшку вся эта канитель ничуть не волновала. Господа в гостинице живут, деньги исправно платят. Согласятся или нет – им решать. Кстати, операцию планировали в гостинице делать. Хватит из моего дома лечебницу устраивать. К тому же нужный персонал уже подготовили: пара девок, которые раньше присматривали за пациентами, им в помощь парень тоже из числа дворни. Этот будет помогать передвигать и перемещать тело.

Одну из комнат на первом этаже гостиницы не просто отмыли, а кардинально изменили, удалив лишнюю мебель и пылесборники. Лёшка с профессором решили, что и для других операций помещение подойдёт. Вообще-то какими-то глобальными хирургическими операциями мы до этого не занимались по той причине, что подобные пациенты далеко не ездили. У батюшки для лечения использовали травы при простуде, каких-то инфекциях и кожных болезнях. В той лечебнице держался непередаваемый аромат дегтярного мыла, которым дезинфицировали поголовно всех, кто обращался за помощью. По этой причине хирургическую палату решено было устраивать подальше от таких больных.

Слепой с катарактой решил завязать с алкоголем как раз, когда мы всё подготовили (не только помещение, но и униформу). Для Иноземцева тоже был пошит белоснежный хирургический костюм, шапочка и маска.

Повезло, что слепой нас в этой амуниции не видел. Зато его родня шушукалась и косилась на старца, изволившего снова прийти и освятить операцию. Выглядели мы не ангелами, но очень близко к этому. Двери операционной потом заперли, чтобы никто не видел происходящего.

На всякий случай отца Нестора я предупредил. Мало ли что. Вдруг действительно не рассчитаем с эфирным наркозом? Батюшка в случае смерти пациента должен сказать о грехах и прочих причинах, с нами никак не связных.

Мне пятая по счёту операция казалась уже обыденностью. Я ловко управлялся сразу с двумя зеркалами, попутно следя за фиксажем лупы. Лёшка тоже уверенно резал и извлекал старый хрусталик.

Что делал Иноземцев, не могу сказать – не смотрел на него. Судя потому, что звуков со стороны не было, хирург забыл как дышать, наблюдая за невиданной операцией на таком деликатном органе.

Позже пациенту и обслуге были выданы стандартные предписания. На всякий случай прикрикнули на родню, попугали и их. А на самом деле мы радовались как дети тому, что эфирный наркоз сработал без осечек. Теперь проблемы могли возникнуть в послеоперационный период по той причине, что жалкие остатки антибиотиков мы припрятали. Промывать глаз этому пациенту будем зелёным чаем и капать тем, что давала растительная аптека.

Из Москвы, благодаря Куроедову, привезли какое-то странное растение, называемое колеус. Сосед подсуетился и приобрёл у кого-то в оранжерее. Купил он по причине того, что ему бордовые листья так похожего на крапиву растения понравились. Лёшка похвалил, сообщив, что колеус нормализует выработку глазной жидкости, имеет много других полезных свойств, годится при простуде, и занялся распространением этого растения. Профессор-ботаник, к слову, записал такой быстрый метод размножения черенками.

Для самодельных глазных капель взяли зелёный чай, колеус и чабрец. Мой повар был немного против такого нецелевого использования специи, но я пообещал позже закупить с запасом.

И, собственно, это было всё, что мы рискнули использовать в качестве лекарственных препаратов. С другой стороны, при соблюдении элементарных норм гигиены, риск занести заразу в глаза небольшой. На этом и заострили основное внимание.

Наш второй профессор-ботаник наконец-то выполз из дома отца Нестора. Ему тоже захотелось проверить действенную работу растений. Уж не знаю, как он это сделает. Тут нужно сравнивать и анализировать. Ботаник Шиховский Иван Осипович исследователем в области болезней не был. Раньше его интересовало открытие новых неучтённых видов цветов и трав. А тут он обнаружил настоящий клондайк для научной деятельности и рьяно принялся переписывать и дополнять Лизин справочник.

Если быть объективным, то какие-то новые наработки имелись. У профессора имелся шанс внести свои дополнения. Но до Иноземцева, ходившего за Лёшкой, записывая чуть ли не каждое слово, ему было далеко. Когда через сутки выяснилось, что пациент видит с искусственным хрусталиком, то на Иноземцева я без смеха смотреть не мог. Он точно решил, что нами сам господь бог управляет и старец Самарский помогает в этом.

Алексей порыв профессора быстро перенаправил в нужное русло, и вскоре они сели обсуждать проект самой передовой больницы в мире. Чтобы им было не скучно, я Куроедову записку отправил, и тот прискакал, чтобы тоже поучаствовать если не в самом проекте, то в обсуждении.