Текст книги "Живи и ошибайся 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Соловей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 18

Открыть глаза в полутёмном помещении Лёшка позволил пациенту только на следующий день. К этому времени швеи вернулись на своё место, а Степана переселили в другую комнату с маленьким окном.

– Не спеши и не пугайся. Сразу может показаться, что мутно, – успокаивал я мужчину.

– Вижу, – выдохнул Степан через минуту. – Вижу, – покрутил он кисть руки перед лицом.

– Через месяц совсем хорошо станешь видеть, – уверенно добавил Алексей.

– Словно песка чуток насыпали, – поделился Степан своими ощущениями.

– Дней пять потерпеть придётся, потом сниму швы, – пообещал Лёшка, и не факт, что пациент его понял. – Теперь запоминай. Тебе пока нельзя наклоняться, поднимать тяжести, а когда уберём повязку, не смотреть на солнце и вообще выходить на яркий свет.

– Неприятное ощущение скоро пройдёт, – ободрил и я. – Чтобы не скучал, помогай на кухне. Ты там им раньше что-то толок и молол, я дам распоряжения.

В первый раз Степана всё равно пришлось за руку провести по ступеням вниз до кухни. Несколько дней он побудет с повязкой. Глаза тереть ему запретили, но капать и лично промывать кипячёной водой Алексей собирался несколько раз в день. Мне до последнего не верилось, что мы в примитивных условиях смогли провести операцию такого уровня сложности и заменить хрусталик в глазу.

Ещё несколько дней Степан обитал на кухне, делясь со всеми желающими радостью по поводу обретения зрения. Дворня поглядывала на Алексея со странным выражением, шептались и кланялись мне низко по поводу и без.

Ещё раз пришлось поволноваться, когда Алексей удалял скобочки. Степан терпел, но чувствовалось, что ему некомфортно. В отличие от того раза, когда делали операцию, теперь он видел и сильно нервничал, когда пинцетом тыкали в глаз.

Наконец можно было сказать, что всё закончилось благополучно, порадоваться за Лёшку, ну и за пациента, конечно.

Больше всего восторгов я услышал от своих охранников. Парни, которые сопровождали меня в поездке, хорошо помнили, при каких обстоятельствах мы встретили слепых. Степана они тоже видели до операции. Мужчина по мере сил помогал на кухне и его многие узнавали. А теперь представьте, что появляется этот субъект на публике, и ладно зрение, он сам кардинально отличается от себя прежнего.

В это время мужик лет пятидесяти – уже глубокий старик. Опытный, авторитетный, имеющий кучу детей и внуков. Степану было около тридцати, но выглядел он чуть ли не вдвое старше. Мы же путём нехитрых манипуляций «омолодили» мужчину. Наверняка седые волосы вскоре отрастут, но не сразу. На данный момент Степан поражал своим преображением. Охрана косилась не на Лёшку, а на меня. Шушукались насчёт того, что барин знает рецепт молодости, и ежели повезёт, то, может, и им достанется, главное, «не жалеть живота своего». Парни разом решили служить мне так, чтобы заработать чуть ли не вторую жизнь.

Степана я переодел в парадную форму прислуги и вывел для повторного представления тем, кто видел его до операции через пять дней.

– Ничего себе! – первым восхитился сам Лёшка.

Вместо седого худого старика перед нами стоял вполне элегантный, излишне стройный мужчина. Каштановые волосы и бритое лицо сбросили ему лет двадцать, а то и больше. Степан немного щурился, но я велел прислуге задвинуть часть штор, чтобы сделать пребывание мужчины в комнате более комфортным.

Лиза захлопала в ладоши, а графиня отчего-то не поверила, что этот тот же человек. Предположу, что дама страдала близорукостью и в первый раз толком не разглядела Степана.

– Господа, вы пытаетесь убедить нас, что это тот самый слепец? – поддержала недоумение графини супруга Крендовского, хотя сам художник этот факт подтвердил.

– Не может быть, – не поверила графиня.

– Ваше сиятельство, спросите кого угодно. Елизавета Африкановна несколько раз заходила проведать и видела, как шло выздоровление, – ответил я.

– Но волосы… – напомнила дама.

– Покрасили, подстригли, отмыли и переодели, – перечислил я весь перечень услуг, полученных мужчиной.

Были в наше время похожие шоу по телевидению. Может, и вправду стоило привлечь художника для зарисовки «до» и «после». Но мне на мнение этих людей было наплевать. Главное, что Алексей провёл успешную операцию, и мы увидели невероятный результат.

О чём мы с Алексеем не подумали, вернее, забыли, так это о том, что живём в девятнадцатом веке. Допустим, графиня могла не разглядеть, не запомнить внешность слепого нищего, но было много народу, кто знал мужчину гораздо лучше.

Представляете, привезли мы Степана в Александровку, и первым начал молиться, глядя на отца, Фома. Следом устроили вой и истерику остальные собратья по несчастью. Слепые не видели изменений, но слышали знакомый голос и ориентировались на описание других людей, которые заверяли, что случилось ЧУДО!

– Ой-ё… – как-то разом сообразил я, чем нам это грозит.

Был у нас один «святой», теперь их стало двое. И если первый пророк, то второй исцеляет слепых! В это время это немыслимое достижение. Делают ли сейчас подобные операции, я не знал, но был уверен, что эта разом взвывшая толпа создаст определённые проблемы.

Алексей на слепых шикнул, сообщил, что вернуть зрение могут только достойные, кто не грешил, и повёл Степана дальше знакомить с местом работы.

– Тятя, тятя, – дёргал отца за полу рубашки Фома, – а куда мы теперь?

– Фома, здесь и будете жить, присматривать за приютом, – вмешался я. – Мы тебе обновки привезли. Пойдём-ка, я тебя пока в баню свожу и сам подстригу, – увлёк я мальчишку в сторону гостиницы.

За чаем с мёдом этот щегол поведал мне все последние новости Александровки. Что свободных мест в гостинице нет, и господа по этому поводу дюже ругаются. А ещё привезли на барже железки. Кажется, наконец прибыла последняя партия унитазов. Значит, скоро и вторую гостиницу запустим. Там всего-то и осталось наполнить комнаты мебелью и текстилем. Дед обещал прикупить ковров, если случится такая оказия. Временно у нас половички самотканые, но вполне себе симпатичные. Столы и стулья без изысков. По зимней дороге доставят много чего более элегантного и дорогого. Сейчас из Самары к нам не проехать. Куроедов заверял, что куплено предостаточно. Он, разобравшись с домашними делами, занялся доставкой товаров из того, что летом купцы по Волге привезли. Ему Лёшкина фраза «как в Париже» очень понравилась. Это он еще про Нью-Васюки не слышал, но, чувствую, всё к этому идет.

Отмытого и переодетого Фому я вернул родителю. Лёшка как раз закончил инструктаж и успокаивал Степана, обещая наведываться каждые две недели.

– У тебя здесь всего семь человек будет на попечении. Не переживай, – похлопал он Степана по плечу и кивнул мне, показывая на дорогу.

Долго задерживаться в Александровке не стоило. Номеров-то в гостинице нет! На обратном пути я насел на Лёшку с теми вопросами, которые возникли.

– Гера, как ты думаешь, сколько проживёт наш отец Нестор? – перебил меня Лёшка.

– Ну… лет десять точно. Он уверял, что ему только-только седьмой десяток пошёл. Питание правильное. За здоровьем следит.

– Пусть даже пятнадцать, а то и двадцать лет, – согласился друг. – А теперь подумай о нашем будущем, когда отец Нестор умрёт.

Я подумал, и оно мне действительно не понравилось. Мы уже столько вложили и продолжаем вкладывать, а ведь без старца Самарского весь наш бизнес накроется.

– Хочешь стать вторым святым? – решил я уточнить.

– Зачем сразу святым? – хохотнул Лёшка. – Я буду популяризировать больницу. Возьму учеников, напишу студентам-хирургам и приглашу к нам.

– Тебя уже чуть ли не к лику святых причислили, – напомнил я.

– Это нужные нам слухи. Пусть говорят, пусть разносят сарафанным радио. Чем дальше от нашего региона, тем больше накрутят и сочинят.

Алексей действительно одно время интересовался катарактой. Он перед походом в прошлое собирал много разной информации, которой мы могли бы воспользоваться. К сожалению, не додумался прикупить хрусталиков.

По поводу искусственного хрусталика я узнал от друга интересную историю о неком английском хирурге Ридли. Точнее, даже не о нём, а об английском летчике (фамилию Лёшка забыл). Во время одного из налётов немецкой авиации в 1940 году пилот так спешил взлететь, что забыл надеть лётные очки. Когда немецкая пуля разбила плексигласовый фонарь кабины, то осколки нашпиговали лицо и глаза летчика. Не знаю уж, как он вслепую сумел справиться с парашютом, но факт остаётся фактом, что пилот выжил и успешно приземлился, несмотря на ранение.

Дальше он прошёл много госпиталей, где пилоту никто не мог помочь или, что более вероятно, никто не рискнул доставать осколки из глаз. Наконец пилоту повезло попасть к хирургу Ридли. Тот извлёк осколки, но не все, вернув зрение одному глазу. В течение последующих восьми лет лётчик восемнадцать раз обращался за помощью и хирург извлекал из глаз очередной осколок.

До доктора не сразу дошло, почему осколки из плексигласа не вызывают нагноения, не отторгаются и не особо раздражают глаза больного. Естественно, Ридли занялся исследованиями и привлёк к созданию искусственного хрусталика знакомого оптика. Провел несколько операций, но тайно. Хирург опасался сразу заявлять об успехах в лечении катаракты и планировал понаблюдать пару лет за пациентами.

Но произошла досадная случайность, после которой скрывать операции больше не имело смысла. Один из прооперированных перепутал и пришёл на плановый осмотр к другому офтальмологу Ридли (в Англии распространённая фамилия).

Я ожидал услышать продолжение истории, где хирурга Ридли превозносят и осыпают славой. На деле оказалось всё не так. Патентовать изобретение Ридли не стал, его по какой-то причине бойкотировали коллеги. Пробовал обратиться к американцам, но и там его не оценили. В результате хирург пропадал в безвестности тридцать лет.

Можно сказать, что в этом плане советскому хирургу Святославу Фёдорову подфартило. Пока мировая общественность обсуждала якобы ненаучный подход в деле создания искусственного хрусталика, в СССР воспользовались иностранными наработками. Это один из примеров, когда Запад отстал в исследованиях. В то время как продолжали критиковать Ридли, Фёдоров, ознакомившись со статьёй, решил проверить, а после сделал ряд успешных операций и продолжил развивать это направление.

Алексей же более чем на столетие опередил проделанную другими хирургами работу. И как я понял, оргстекло – единственный на данный момент подходящий материал. Кажется, опыты с катарактой закончатся, когда иссякнут у меня те призовые поделки из будущего.

В целом идею я одобрил и заметил, что для всех этих хотелок существующая больница маловата по всем показателям.

– Отстроим, но на берегу Самарки, чтобы всем удобно было.

– У меня столько земель нет, – возмутился я.

– Так дальше границы Похвистневых. Думаешь, Игорь Андреевич не перепишет на тебя участок?

До возвращения в поместье мы обсудили основную концепцию. Дружно решили, что новое строительство не потянем, даже если начнут все паломники помогать. У нас на первом месте выпуск фанеры и пароход.

– Два лущильных станка перетащим на новый завод. Стены уже в мой рост подняли, но до зимы всё равно не успеют закончить. Там ещё нужно как-то дорогу замостить, – перечислял Лёшка первоочередные работы.

Я вообще смутно представлял, что такое верфи и как организовать постройку парохода. Одна надежда на Куроедова. Он не только письма разослал с обещаниями хорошей оплаты, но и сам собирался поискать нужных людей.

Кого бы ни нашёл Куроедов, я знал, что этот человек начнёт с проверки имеющихся материалов. Поэтому основной задачей было складирование всё тех же брёвен, купленных у соседей. Там уже дальше построим сарай-сушильню. Брёвна распустим по новой технологии на доски. Что ещё? Наверняка гвозди понадобятся в большом количестве. Этим стоит озадачить кузнецов уже сейчас.

В целом, как обычно, дел было выше крыши. Невольно я позавидовал Лизе, у которой хлопот не так много. Разве что выбрать из трёх претендентов в учителя Максиму наиболее подходящего.

Насколько я помнил из Лёшкиных описаний, госпожа Лопатина дама со странностями и до мозга костей помещица. В самом худшем варианте. Гонора выше крыши и при этом куриные мозги. Воспитатели Коленьки выглядели вовсе не так, как предполагал Алексей. Эти затюканные мужчины вообще мало на что годились. Где уж Лопатина их отыскала, и гадать не стал.

– Я бы их всех послал, но тебе решать, – прокомментировал Лёшка тот кастинг, что я устроил.

– Отчего же? Карл Изольдович вполне грамотный. Его к Максиму приставлю. И остальных найму. У нас Кузьма всю зиму мотается по школам из одной деревни в другую, пытаясь дать основы крестьянским детям.

– При условии, что учителя согласятся, я бы их тоже нанял, – моментально сообразил Лёшка. – Одного в Перово, другого в Александовку.

– Вот и ладно, – подвёл я итог и позвал учителей, чтобы объявить им результаты собеседования.

Вообще-то у меня были сомнения, что они согласятся даже при наличии достойной оплаты. Преподавать в деревенской школе – это не та карьера, о которой мечтают. В очередной раз забыл о старце Самарском и той репутации, что имеют мои деревни.

Не забываем об очередном чуде – излечении слепого. Предыдущий успешный опыт в этом деле мог только некий Иисус сотворить. Правда, Лёшка рассказывал, что с катарактой боролись еще во времена Древней Греции. Были случаи и в середине восемнадцатого века, когда пациенты обретали зрение. Принцип был простой – у мутного хрусталика подрезали то, чем он крепился в глазу, и тот опускался куда-то там.

Я плохо понял, но главное сообразил, чего именно достигали врачи. Свет начинал проникать, ему уже не мешал хрусталик и человек обретал зрение. Предположу, что не идеальное, но хоть что-то видел. При условии, что ему повезло, сам глаз не загноился и не занесли заразу. Больше половины случаев были неудачными по причине антисанитарии. Об этих редких и крайне сложных операциях Алексей знал, поскольку вникал в тему. Не думаю, что в России помнят и знают случаи лечения катаракты.

По всем показателям мы реально сотворили чудо. Даже отец Нестор сам приехал в поместье узнать подробности.

Лёшка на волне энтузиазма как раз табличку для проверки зрения нарисовал. Мы с Лизой её уже опробовали. Графине предлагать не стали. Зато батюшку подвергли этой процедуре. За точность данных я ручаться не мог. Лёшка выверял и подгонял расстояние, привлекая молодых девок, рассудив, что большинство из них имеет стопроцентное зрение.

У батюшки, судя по всему, возрастная дальнозоркость. Он и сам жаловался, что читать и писать ему уже сложно, но помощников в этом деле хватало с избытком. Очки из своих запасов дарить мы не стали, а выдали одну среднюю лупу. Это Куроедов ими закупился, очень уж ему понравилось разглядывать с их помощью отпечатки пальцев. Я решил, что лупа много где пригодится, и тоже взял десяток. Дорого, но вещь действительно полезная.

Батюшка ещё раз подробно, теперь уже через лупу, рассмотрел схему строения глаза, уточнил детали операции и заявил о богоугодном деле. Кто бы сомневался! Слухи уже пошли, да такой волной, что и не остановить. В тех слухах исцеление Степана считалось полностью заслугой старца Самарского. И ведь не поспоришь. Мы к нему приезжали, благословения для пациента просили. Человек двадцать тому свидетели. Те четверо не то соглядатаев, не то телохранителей, лично видели человека до излечения и после. Этих святош так пробрало, что один срочно помчался в столицу с докладом.

– Выкрутимся. Наш батюшка ушлый, ему не привыкать, – высказал Лёшка своё мнение.

– Люди реально приедут слепоту лечить, – припугнул я, – а ты сам видел, какие встречаются случаи. И ожоги, и бытовые травмы, и тот же конъюнктивит.

– Пусть молятся, – хмыкнул друг. – Выбирать буду. Приоритет детям, вдовам. Да и не со всеми повезёт. У Степана был классический случай, как в учебнике. Есть ещё один из певцов нашего ансамбля с катарактой. Но у него один глаз только закрылся. Не хочу тратить на него редкий ресурс.

В общем, Лёшка сделал свое «чёрное дело» и смылся на конезавод. Там у нас много чего строится. Я последовал примеру друга и сбежал из поместья в Александровку контролировать распил брёвен. До зимы нам должны привезти камни с карьера и мало ли ещё чего купцы доставят.

Отвоевать место в гостинице не получилось, зато у меня здесь имелась приличная дача, не занятая художниками. Я как раз размышлял, кому бы сдать дачу, когда прибыли купцы.

Ко мне Фома прибежал с сообщением, что две большие лодки стоят у причала. Купцы уже с кем-то ругались, поскольку в проживании им отказали. Школа, которая раньше была просто резиденцией, теперь забита до отказа пришлыми людьми. У меня даже крестьяне имели малый бизнес, сдавая углы паломникам и прочим гостям, приехавшим по реке к старцу Самарскому.

Пришлось самому разбираться с купцами. Староста этот вопрос не решит. Есть, конечно, еще Алексашка, но раз уж я здесь, то сам посмотрю, какие-такие купцы прибыли и где их поселить.

Купцы обрадовались мне как родному. Жаль, товара никакого не привезли. Эти торгаши прибыли за красками. Точнее, за пигментами. Сказали, что готовы выкупить любые объемы и намерены обсудить цены.

Не готов я был к такому визиту. Мы краски, безусловно, рекламировали, но не ждали быстрой отдачи. Выпускаемые объёмы пурпура такие, что самим для шёлка только и хватает. А этим ещё обязательно голубую подавай и тот зелёный, который Лёшка по привычке называл «Зелёная Шале».

С купцами мы торговались и обсуждали дела долго. На данный момент мне деньги не нужны, а требовались металл, кирпич, ткани, посуда, хорошая медь и изделия из неё.

Как же не хватало Куроедова! Пусть его поверенный приехал через неделю, но многие вопросы не мог решить. Окончательный результат купцов не сильно порадовал. Пришлось пообещать им большие объёмы в конце зимы. Заодно и они мне привезут заказанное.

Не успел записать в журнал и выпроводить этих, как заявились другие. Стали слёзно уговаривать продать сахар. Откуда у меня лишний сахар? Самим еле хватает. Отказал, предложив взамен наборы лекарственных трав. Покряхтели, но купили, поскольку эти коробочки сам старец Самарский освятил. Для этого пришлось ехать в Перовку и напрягать батюшку. Тот при купцах выполнил положенные ритуалы и благословил купцов на ратный труд… тьфу, на торговлю.

Небольшой перерыв в гостях и визитёрах случился в конце ноября. До того как встал крепкий лёд, с этой стороны к нам никто не не ехал. По дорогам пропускали уважаемых господ, а нищих, в связи с погодными условиями, не стало совсем.

Хоть передохну немного от этой суеты.

Глава 19

Вернувшемуся после Нового года Куроедову я обрадовался как никогда. Оказывается, сколько вопросов он берёт на себя! И секретарь у него молодец, с функциями бухгалтера. Всё записывает – приход, расход. Я кое в чём уже начался путаться. Зато у Куроедова «табачок врозь»! Привёз он обоз мебели и текстиля на три тысячи шестьсот рублей. Ещё восемь мешков (именно мешков!) с книгами. Это он отпечатал наш совместный детектив. Подходящую тару не нашёл и загрузил в мешки.

Мне же выставил счет в семнадцать рублей за бумагу, печать и типографские услуги. Я ему в ответ сунул бумажку с расценками от своих немцев, которые делали литографии. Секретарь документик принял, подколол, вычел из суммы пятнадцать рублей. Всё чики-чики.

В этом плане Куроедов человек чести, чего нельзя сказать о купцах. Слышал я про «слово купеческое», про имя доброе и так далее. Это купеческое слово считается чуть ли не банковским гарантом, когда уговор дороже денег. Не знаю, не знаю. Я до такой степени купцам не доверял. Возможно, в своём кругу они и соблюдают этот кодекс чести. Внаглую меня, конечно, никто не обманывал, но приписки были, и неоднократно. Правда, совсем уж обман считался грехом.

Большинство купцов выходцы из крестьянских семей, где сильны христианские традиции. Это в двадцать первом веке пиарились бизнесмены, оказывая благотворительность. Сейчас купцы оказывают помощь безвозмездно, поскольку это по-христиански. Как раз этот момент у меня в голове никак не укладывался. С одной стороны, обращение с людьми как со скотом, с другой – вовсе не показная любовь к ближнему и оказание поддержки.

Куроедов в этом плане был самым наглядным примером – помещик до мозга костей и в то же время глубоко верующий человек со всеми сопутствующими заморочками. Он вполне искренне считал, что его успех в бизнесе связан с божьим благословением. Не зря же у нас здесь святой старец появился.

В полемику на эту тему я не вступал, придерживаясь своего мнения. Не те у нас с Лёшкой задачи и лезть в «чужой монастырь» не стоит.

Вернулся Куроедов не только с товаром, но и парочку интересных личностей привёз. Всё же не зря мы дарили и продавали свои справочники. Нашлись люди, кто захотел познакомиться с авторами. Ксенофонт Данилович себя причислил к специалистам, но на некоторые вопросы ответить не мог.

– Пётр Александрович Дубовицкий, – представил Куроедов одного из спутников. – Экстраординарный профессор Казанского университета.

– Очень приятно, – поприветствовал я профессора, недоумевая в связи с его появлением в нашей глуши. Неужели тоже к старцу Самарскому?

– Прозоров Григорий Михайлович, – познакомили меня со вторым гостем.

Моё предположение, что это тоже медик, оправдались.

– Доктор медицины. Ждал должности ординарного профессора, но решил посетить наши места, – сообщил Куроедов.

Очень серьёзный поступок, на мой взгляд, и тому должны быть серьёзные причины. Дело в том, что любой выпускник медицинского факультета должен за каждый год своей учёбы (с 1835 года учились пять лет) отработать на государство полтора года. И послать молодого медика могли в любое место – будь то полковой госпиталь, военная крепость на Кавказе или должность уездного врача. Работа тяжёлая и не особо хорошо оплачиваемая.

Улучшить свое положение молодые врачи могли, защитив диссертацию и получив ученую степень. Не могу сказать, что все эти диссертации представляли действительно научный интерес, учитывая состояние той науки в девятнадцатом веке.

Чаще всего молодые врачи делали медико-топографическое описание того региона, где служили. Такое описание подразумевало учёт природных и человеческих ресурсов. В какой-то мере дело нужное, но согласитесь, что это очень далеко от реальных исследований в области медицины. Зато молодой врач получал новый чин и, соответственно, более высокую должность и зарплату.

Кстати, Куроедов тут же просветил, что, оказывается, наш медицинский справочник – это нозологический сборник. По сциентической нозологии (науке о болезнях) сдают экзамены и защищают целые диссертации. Из описанных врачами болезней собирают мировые справочники. Мы своим изданием, вероятно, лишили многих врачей возможности получить учёную степень.

Сейчас самой высокой считается степень доктора медицины и хирургии. Именно среди них были претенденты на получение звания экстраординарного профессора. И вдруг сразу два приезжают к нам в гости. Кажется, мы действительно расшевелили «медицинское болото» до такой степени, что профессора побросали тёплые и денежные места и рванули за знаниями. Другой причины их появления я просто не видел. Главное, что сразу ругаться не стали. Или, что более вероятно, Куроедов им уже прочистил мозги.

Пока выгружались, пока размещались, я успел заметить, что Дубовицкий придерживает левую руку.

– Сломал неудачно, – ответил на мой взгляд профессор. – Никак не вылечу.

Куроедов привычно занял комнату, которую он всегда использовал, а с профессорами пришлось думать, что делать. У меня народа и без того много. Правда, Крендовский с семьёй уже убыл в Петербург, освободив один из флигелей.

Извинившись перед профессорами, пояснил, что новое крыло дома только заложили. Гостей у меня много. На данный момент графиня Новосильцева занимала несколько комнат. При всём моём уважении могу разместить господ только во флигеле. Те возражать не стали и послали слуг с указаниями. Ужинать мы всё равно будем все вместе в большой столовой.

Лиза на появление новых лиц отреагировал спокойно. Привыкла, что у нас не дом, а проходной двор. Больше расспросов последовало от графини. Дама интересовалась общими знакомыми и конкретно пытала Прозорова, как оно в Петербурге. Тот в ответ спросил насчёт дождя из лягушек. Оказывается, в столице только об этом и говорят. И нельзя ли по заказу выдать подобные осадки? Лёшка в ответ поведал, что отец Нестор тот дождь не вызывал, а предрекал, и на данный момент подобных предвидений нет. Профессора дружно огорчились, а я не понял причины. Представляю, какие разговоры идут в Петербурге вокруг этого необычного явления.

Мне показалось, что отношения между двумя профессорами были несколько напряжёнными. Эти двое друзьями не являлись, познакомились уже в Самаре, когда искали Куроедова, и явно видели друг в друге соперника. И каждый из них высказал желание побеседовать со мной наедине. При этом Пётр Александрович намекнул на заинтересованность в лечении.

Позже в кабинете он подтвердил это. Левая рука была неудачно сломана и так же неудачно лечилась. Возможно, произошло смещение кости, я в этом деле помочь не мог. Здесь требовалась консультация Лёшки. Осталось его отловить и вернуть домой. Последнюю записку он присылал от Гундоровых, где гостил и налаживал дружеские связи с будущими родственниками. Но это сообщение я получил больше недели назад. Лёшка мог уже уехать в другое место.

Дубовицкий выслушал мои извинения и заверил, что не спешит, непрочь пообщаться пока со старцем Самарским.

– Ходят слухи, что этот святой излечивает слепых, – пояснил мужчина свой интерес.

– Это слухи, ничего общего с реальностью, – ответил я, размышляя, стоит ли вводить в курс дела этого медика или лучше подождать Лёшку.

Так и не стал ничего отвечать по теме слепых. И в свою очередь поинтересовался, в чём именно специализируется профессор.

Тот много и красочно расписывал свои достижения. Оказывается, он долго учился за границей, в том числе и в Париже. Изначально закончил курс Московского университета с серебряной медалью, став лекарем I степени. Одновременно с этим на его плечи легло управление состоянием отца. Того по приказу императора Николая I сослали в монастырь. На этом месте биографии профессора я с удивлением приподнял брови. Не знал, что в это время практикуется подобное наказание за «превратное толкование Евангелие». Во оно как… есть о чём подумать и быть осторожным на будущее, если уж император лично отслеживает тех, кто отступает от обрядов православной церкви.

В целом Дубовицкий показался мне больше администратором, чем практикующим хирургом. С другой стороны, парню не больше двадцати пяти лет, когда бы он успел тот опыт наработать? Удивительно, что звание профессора получил. С деньгами у него, судя по всему, проблем не было, потому и мог себе позволить уехать в своеобразный отпуск.

С Прозоровым побеседовать удалось только на следующий день после завтрака. При этом профессор Дубовицкий недовольно поглядывал на наше уединение.

Уже через десять минут я стал подумывать о том, что Григорий Михайлович еще более бесполезный медик, чем его коллега. Он был на десяток лет старше Дубовицкого. Гонора, соответственно, тоже больше. Первичное образование получил в семинарии, потом учился в медико-хирургической академии и окончил курс на ветеринарного врача!

Ещё раз уточнив, я убедился, что Прозоров действительно ветеринар. И тем не менее к нам он приехал за какими-то научными трудами, чтобы их систематизировать и переписать.

– Вы не понимаете, как важны эти материалы для Российской истории, – втирал он мне.

– Простите, но никаких материалов я вам предоставить не могу. Всё, что было в черновиках, господин Куроедов тщательным образом зафиксировал.

– А черновики? Дайте мне, я посмотрю, что там важного пропущено или не так понято.

От таких запросов я слегка прифигел. Этот ветеринар начал конкретно напрягать. В очередной раз повторил, что у меня ничего нет, и выпроводил из кабинета. Слишком уж плотоядно стал поглядывать профессор на мои стеллажи с книгами. В общем, послал его со всеми вопросами к господину Куроедову или прямо сразу к старцу Самарскому. К тому же я не понимал, зачем копаться в этой теме. Наш справочник для этого времени прогрессивный и полный.

Очередная дискуссия между профессорами случилась за обедом. Лиза и графиня с интересом слушали её. Прозоров, как выяснилось, поддерживал русскую партию профессоров и категорически выступал против того, чтобы преподавание медицины велось на немецком языке.

О том, что русский язык не приспособлен для изложения медицинских терминов, мы ранее в Петербурге слышали. Несколько лет назад все врачи получали образование только на этом языке, да и сейчас стажировки проходят в основном в Берлине. В этом плане с Прозоровым я был согласен и в то же время не понимал, что ему потребовалось поправить в нашем справочнике.

Оставив профессоров собачиться друг с другом в послеобеденное время, я занялся с Куроедовым обсуждением плана работ.

Он мои ожидания полностью оправдал и сразу начал рассказывать, что нам нужно устраивать продольный стапель на верфи. Земельных работ предполагалось много, так что там рядом необходимо заложить дом для работников. Но где их взять в таком количестве? Срывать своих крепостных с места не вариант.

– Ватажникам предложим, – нашел Куроедов решение, предложив использовать бурлаков на таком виде работ.

Кто его знает? Возможно, что и согласятся. Кроме того, Ксенофонт Данилович пообещал некому господину Шумицкому две тысячи за ведение инженерных работ. Этот инженер вместе со своими подручными уже в пути, что не могло не радовать. В свою очередь Куроедов поинтересовался, что слышно о паровой машине и Петре Петровиче.

– Писал, – ответил я. – Предполагает вернуться через год, не раньше. Очень уж сложные механизмы.

Куроедов покивал, соглашаясь. Его, как и меня, волновала сама конструкция, без этого что-то делать нет смысла. Современные пароходы – это обычные суда, у которых по бокам прикреплены вращающиеся колёса. Если я правильно понял деда, то он хотел строить улучшенную машину. На металлический корпус мы пока не замахиваемся, но паровик будет самым лучшим из того, что можно получить в это время.

Плохо, что у нас не имелось чертежа того, что должно получиться в итоге. Так-то Лёшка мог найти подходящий рисунок, но прогнозировать, какой в итоге получится паровая машина никто не брался. Впрочем, на данный момент хватит и габаритных размеров планируемого судна. Пока ту верфь построим, пока краны соорудим и прочие вспомогательные механизмы… Потребуются и кирки, и лопаты, и огромное число рабочих рук.