Текст книги "Чистильщик"
Автор книги: Дмитрий Соловьев
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
3. СУМЕРКИ
Привокзальная площадь, Тверь. 11,04,19:45
Хмурый невысокий человек почти незаметно выскользнул из дверей привокзальной гостиницы. Почти – то есть никто не смог бы описать его внешность, даже если бы портье, дежурную по этажу, горничную или бармена допрашивала лучшая команда следователей и розыскников, каких только смогли бы найти совместными усилиями ФСБ и МВД. Но этого никто, естественно, не стал делать.
Серый Человек нырнул в переполненный хвостовой плацкартный вагон скорого Москва-Мурманск. Небрежно сунув замудоханному проводнику – одному на два вагона – мятый билет, Серый Человек протиснулся к своему месту, забросил объемистую грязную сумку на третью полку, приветливо улыбнулся соседям и отправился в сторону нерабочего тамбура – покурить.
Но как только поезд тронулся, Серый Человек бросил недокуренную сигарету в банку-пепельницу, присобаченную к двери тамбура, и нырнул в межвагонную «гармошку». Там он сбросил замызганную куртку, внутренней стороной не менее замызганной шапки протер до зеркального блеска дорогие ботинки, сунул старую одежду в промежуток вагонных стыков, волосы спрыснул водой из заранее приготовленной пластиковой бутылочки и остался в короткой модной куртке, с маленькой сумочкой на ремне через плечо. Этакий преуспевающий молодящийся мэн. Он даже в росте, казалось, прибавил.
Именно в таком виде он и появился в купейном вагоне, пожаловался проводнику – дескать, чуть не опоздал, пришлось прыгать в последний вагон. Предъявил билет, получил постель и мирно улегся в купе на свою верхнюю полку, где, повозившись минут с пяток, спокойно задремал.
Разбудил его сильный толчок и отдаленный грохот. Легко удержав свое жилистое – и весьма тренированное – тело от падения с полки, Серый Человек, изобразив на лице недоумение и страх, осторожно спустился на пол. Поезд стоял. «Что случилось?» – кричали встревоженные пассажиры, и Серый Человек вплел свой голос в их нестройный хор. Якобы суматошно натягивая ботинки, Серый Человек незаметно усмехнулся, заранее предвкушая Зрелище.
Спрыгнув с подножки вагона, он вместе с прочими пассажирами пробежал по каше сырого снега с сотню метров и увидел догорающий, чадно дымящий остов хвостового плацкартного вагона. Два предыдущих вагона сошли с рельс и лежали на боку под невысокой насыпью. Из них доносились крики о помощи и истошный вой раненых и покалеченных. Серый Человек судорожно сглотнул, ощущая что-то, подобное сильнейшему оргазму, но гораздо продолжительнее и намного мощнее. Его аж шатнуло. Кто-то, решив, что Серому Человеку стало плохо от этого кошмарного зрелища, попытался отвести его в сторону, но он вырвался, не отрывая застывшего взгляда расширенных глаз от кровавого месива в чудом уцелевшем нерабочем тамбуре хвостового вагона, где он курил пару часов назад.
А дальше – дальше он исчез, не оставив следов. Место номер двенадцать, которое он якобы занимал в купейном вагоне, оказалось пустым. Билет на него куплен не был, и место пустовало аж с самой Москвы. Но в принципе никто этими странностями не интересовался.
Станция метро «Площадь Мужества» – Вторая Красноармейская, Санкт-Петербург. Воскресенье, 12.04. 23:35
– Ботва все это, док, – бормотал Чистильщик. Врач, бинтовавший его предплечье, похоже, так не считал.
– Док, ты меня достал! – воскликнул Чистильщик и попытался встать.
С неожиданной силой, которую никто не мог бы предположить в тонких руках врача, тот усадил Лужина на холодный гранитный пол.
– Вы обещали экскурс по странным существам града Питера, – напористо произнес он.
– Прямо сейчас? – устало спросил Чистильщик. Нынешняя операция по зачистке обошлась без жертв, но устал он безмерно.
– Да. Если вы в состоянии – сейчас.
– Хорошо, – Чистильщик отмахнулся от набегающего Крыса, дескать, сам рапорт составишь, а меня нынче не замай. Крыс понятливо мотнул головой и исчез. А Чистильщик, тяжко поднявшись, поманил доктора за собой.
Через тридцать пять минут, уединившись в тишине медблока команды «Бойцовые Коты», Чистильщик и доктор разливали в стаканы разведенный спирт.
– Ну, мое прозвище ты знаешь, – холодно сказал Чистильщик. – А как мне звать тебя?
– Позывные – Стерх, – мрачно ответил врач.
– 32-я бригада? – с неожиданным волнением переспросил Чистильщик.
Врач кивнул.
– Все. Куча вопросов снимается, – пробормотал Лужин. – Неужели не помнишь, как меня латал?
Врач мотнул головой.
– Да где уж тебе, там таких, как я, был мешок, – буркнул Чистильщик. – Ну, слушай сюда, Стерх. – Чистильщик глубоко вздохнул. – Ты сам питерский? – Врач кивнул. – Тогда легче. Объяснить, я имею в виду. Понимаешь, у этого города – совершенно иная инфосфера. Он принимает лишь немногих. Да и тех, кого принял, испытывает ежечасно. Но и это еще не все. Инфосфера уродует тех, кого не принимает, но те все равно держатся за город. Уродует и тех, кто принят, но криво вписывается в структуру города, не полностью. Я не знаю, что нужно для того, чтобы полностью вписаться, – у меня нет четких критериев. Я не изучал глубинные причины этих явлений, я занимался лишь последствиями. Будем! – Чистильщик поднял стакан. Врач поднял свой и мужчины выпили не чокаясь. Выдохнули. Занюхали хлебом, закусили сальцом, хрустнули лучком. Чистильщик вынул портсигар, предложил одну сигарку доктору. Тот отрицательно мотнул головой и вынул из кармана пачку «Беломора». Задымили, прикурив от «Зиппо» Чистильщика.
– Так вот, док, – продолжал Чистильщик, – самое обычное явление в Питере – это перманентная неврастения почти у всех жителей. Лечи их – не лечи. Ну, я не врач, и выражаюсь, может быть, не совсем грамотно, но, думаю, ты меня понял. Но у некоторых, которые либо не приняты абсолютно, либо потомки не принятых, начинаются странные изменения в психике. На первый взгляд – это обычные люди, которые, скорее всего, спокойно пройдут любую, самую тщательную психиатрическую экспертизу. Но… – Чистильщик разлил спирт по стаканам.
– Маньяки? – произнес врач, беря свой стакан. Выпили, крякнули, занюхали, закусили, хрустнули лучком, закурили.
– Не-ет, брат, – покачал головой Чистильщик. – Маньяки – это еще люди. Другие, но люди. Как художники или поэты. Они по-другому видят, воспринимают мир и выражают себя в нем. Только одни деструктивны, а другие конструктивны. Но психические мутации – это не банальные расстройства психики, которые мы наблюдаем у маньяков или людей искусства. Кстати, не потому ли так бездарны нынешние, так называемые «звезды» и не потому ли так много развелось маньяков, что самовыражаться в убийстве и насилии стало намного легче и дешевле, что ли? Ну, это отдельная тема для разговора,
Так вот, бишь, о чем я: мутации не обязательно тератоидные или тератогенные, но эти существа иные. Именно существа – они уже не люди в нашем, то есть вашем понимании.
– Не понял, – произнес врач, разливая спирт по стаканам.
Чистильщик поглядел жидкость на просвет, поболтал ее немного и залпом выпил. Сморщился, но закусывать не стал, лишь закурил новую сигарку. Врач поднял брови, но ничего не сказал, лишь кинул в рот кусочек сала. Чистильщик трезво и холодно глянул на врача. Тот поперхнулся, но взгляд выдержал.
– А ты не помнишь? Я же уже говорил, что я не человек. – Чистильщик усмехнулся. – Ты думал, я шучу? Нет, док, этим не шутят. Видишь ли, есть еще категория людей, которых город, если можно так сказать, поглотил. То есть принял на сто два процента. Между полностью отторгнутыми и поглощенными можно поставить знак равенства.
Вторая Красноармейская, Санкт-Петербург. Понедельник, 13.04. 2:15
Чистильщик долго молча курил, неподвижными глазами глядя на черноту за окном. Потом все так же, не произнося ни слова, он расплескал спирт по стаканам, приподнял свой на уровень глаз приглашающим жестом и опрокинул в себя обжигающую жидкость. Занюхал горбушкой и глубоко затянулся. Заглянул в портсигар и хмыкнул про себя – за эти полтора часа он выкурил уже семь сигарет, но не испытал привычного неудовольствия по поводу превышения дневной нормы, не испытал ничего, кроме усталого равнодушия.
Усидели они почти литр разведенного до сорока пяти процентов спирта, доктор слегка осоловел, Чистильщик был почти ни в одном глазу, испытывая лишь приятную расслабленность в теле. От пития пришлось на время отвлечься, приготовить доку отрезвляющий декокт из крепчайшего кофе и перца и незаметно капнуть в него пару капель из своего пузырька – «Серебряной Звезды», мощнейшего, но абсолютно безвредного в малых дозах нейтрализатора алкоголя и наркотиков. Доктор быстро оклемался и теперь поглядывал на Чистильщика с подозрением.
– Ладно, мы отвлеклись на побочные теории, – неторопливо произнес Чистильщик, – продолжим. Понимаешь, мы тут все больше говорили про психические изменения. Но кроме них есть ведь и физиологические изменения, генетические – какие угодно. Думаешь, мутанты в подземке – плод радиационных и химических загрязнений, как это любят буржуи в фильмах показывать? Ни хренушки подобного. Сколько я видел радиационных или химических мутантов, все они уродливы и недееспособны по причине дегенеративности. Парочку исключений из правила я видел, но они – люди умные, тихие и спокойные, мирно живут и радуются, что почти не болеют и ускоренно заживляют раны. Правда, медленней меня.
– Лю-уди? – протянул доктор. Чистильщик кивнул:
– Именно, что люди. Да и парочку котиков-песиков наблюдал – вполне нормальные дворняги, чуть крупнее своих обычных собратьев. Котейку даже удалось колбаской подманить – как видишь, он меня не съел, а за колбаску даже погладить себя дал.
– Так какой же он мутант?
– А греться ходил он туда, где дозиметр почти зашкаливало. Видел, как котейки на солнышке греются? Так он грелся на проплешине с крайне высоким фоном. Но сейчас речь не об том.
Он долил в стаканы остатки спирта и вынул из раковины охлаждавшуюся под струей воды поллитровку «Smirnoff» и глотнул из горлышка пластиковой бутылки колы. Все это он успел раздобыть, пока доктор просиборивался от декокта, заслав подвернувшегося в коридоре Крыса в ближайший круглосуточный магазин. Крыс облизнулся было на водочку, но Чистильщик погрозил ему кулаком – после дежурства. И дал денежки сверх – на вторую поллитру.
Выпили, хрустнув лучком. Док задымил своим «Беломором», Чистильщик от курения воздержался, хотя очень хотелось. Но именно поэтому он и отодвинул портсигар от себя.
– Но сейчас речь не об том, – повторил он. – Сейчас речь о тех мутациях, которые создает тератогенная инфосфера города. Я почти уверен, что в каждом мегаполисе есть свои мутанты – звери и люди. И они – другие. Если сравнить радиационных, питерских, московских или каких-нибудь нью-йоркских мутантов, они будут довольно сильно отличаться друг от друга, даже если и произошли от одних предков.
Гостилицкое шоссе, Старый Петергоф, Понедельник, 13.04. 5:08
– И все-таки, ты ничего не понимаешь, Вадим, – устало произнесла женщина и откинулась на спинку дивана. Крысолов пожал плечами и хлебнул пива. Он сидел с ногами в кресле напротив дивана. Под невысоким столиком, уставленным пивом, вином и закусками, дремал Бес.
Мирдза свалилась как снег на голову. Когда Крысолов вернулся после долгого и тяжелого разговора с доком, он застал ее в доме, дремлющей на диване в гостиной. Бес пропустил ее в дом. Мистика! Сам Крысолов не видел женщину почти пять лет, последний раз слышал ее голос по телефону года полтора назад. И вот она его нашла. А Бес пропустил в дом. Мистика.
– Может быть, – почти равнодушно ответил Крысолов. – Все может быть, Мирдза. Кстати, как Марта?
– Хорошо, уже почти невеста, – ответила она. – Частенько спрашивает, когда приедет дядя Вадим. А ты заметил, – вдруг вскинулась женщина, – что называешь меня полным именем. А помнишь, как ты звал меня раньше?
– Ми-ирка, – протянул Крысолов, и холодные бесцветные глаза его потеплели, наполнились красками, но лишь на секунду. – Того меня уже нет. Все кончилось. Мне хотелось быть с тобой, но еще мне нужно было выполнять мой долг, призвание, обязанность… Не знаю, как точно сказать.
– Именно! – крикнула Мирдза, тряхнув головой так, что ее рыжие волосы взметнулись медным вихрем – Ты сам не знаешь – зачем тебе все это! Они искалечили тебя, твою психику, сделали послушным орудием, убийцей!
Бес под столом поднял голову и недовольно заворчал. Мирдза храбро положила руку ему на загривок. Пес недоверчиво обнюхал ее руку, но позволил все-таки погладить себя, ворча для приличия.
– Видишь? – уже тише спросила она. – Даже приставили к тебе стража. Ему же нравятся мои поглаживания, но он все равно рычит. Так же и ты.
Крысолов усмехнулся и помотал головой.
– Нет. Просто мы оба питаем большую слабость к слабому полу – миль пардон за тавтологию.
Мирдза тоже мотнула головой так, что ее мягкие пушистые волосы растрепались окончательно, став словно облако, подсвеченное закатом.
– Неправда. Ты был готов следовать за своими наставниками и в огонь, и в воду. Никаких слабостей ты не испытывал, как и этот зверь. Ты всегда был сильной и целенаправленной зверюгой, надрессированной только на то, чтобы искоренять и пресекать. Неужели ты сам этого не замечаешь? Ты же перестал быть человеком…
– А я никогда и не претендовал на это «высокое» звание, – с хмурой язвительностью ответил он. Мирдза потупилась.
– Даже твое прозвище – Крысолов – оно и то о многом говорит, – глухо произнесла она. – Ты готов ловить крыс, давить их, не спрашивая – а кто эта крыса, и крыса ли она вовсе.
– Да, я Крысолов, – ответил он. – Но ведь кто-то должен очищать этот мир от крыс?
– А что потом? – спросила она почти невнятно – слезы душили ее. – Что потом? Когда ты выловишь последнюю крысу?
Крысолов грустно усмехнулся.
– На мой век крыс – более чем достаточно.
4. РАЗБИТЫЕ ВДРЕБЕЗГИ
Химки, Москва. Понедельник, 13.04. 18:50
Почтительно склонив голову к циновкам, устилавшим пол, немолодой, подтянутый в костюме-тройке человек произнес:
– Мы потеряли с ними контакт, святейший.
Сидящий на возвышении бритый наголо полноватый молодой – лет тридцати – тридцати двух – человек в расшитом золотыми узорами черном кимоно приоткрыл узкие глаза. Человек в тройке заглянул в их пугающую черноту и вновь склонился к полу.
– Мы ничего не можем сделать, – пролепетал он. Молодой человек изогнул брови.
– Правда? – с неправильным ударением спросил он. Человек в тройке сжался.
– Мы сделаем все, чтобы найти их, – пролепетал он.
– Да-а? – протяжно спросил полноватый молодой человек и дернул головой.
Из-за занавеса, прикрывавшего дверь, появился юноша, держащий на вытянутых руках бархатную подушку, на которой покоился меч-катана в темно-синих ножнах. С тихим шелестом клинок покинул ножны.
Человек в тройке что-то пискнул, но клинок, описав плавную дугу, обрушился на его шею, мгновенно отсекши голову. Обтерев клинок белой тряпицей, молодой человек вложил его в ножны и повернулся к юноше.
– Направьте по месту встречи группу, – с жестким акцентом произнес молодой человек.
Юноша поклонился ему и все так же бесшумно исчез за занавесом.
Под Дворцовой площадью, глубина 60 метров, Санкт-Петербург. Вторник, 14.04. 5:00
В эти катакомбы Чистильщик попал из бокового прохода метро, не отмеченного ни на одном плане перегона «Невский проспект» – «Василеостровская». Впрочем, таких проходов в питерском метрополитене становилось все больше и больше. Самое смешное, что проход находился ниже уровня Невы, ниже уровня грунтовых вод. Тоннель, правда, не затапливало – еще одна геологическая флуктуация этого странного города.
Двух кусак Чистильщик отстрелял без малейших хлопот, светошоковой гранатой ошарашил драккера и двинулся дальше. Напарника он оставил у входа в проход – ни к чему были ему лишние жертвы.
Чистильщик вступил в округлую пещеру и замер. «Boт оно, – подумал Лужин, – вот оно, легендарное гнездо аспида, которого никто не видел, кроме…» Развернувшись на шорох, который не уловило бы человеческое ухо, Чистильщик всадил в двухголовую змею три коротких бесшумных очереди. Перебитое пополам тело бессильно билось и изгибалось. Тотчас же несколько гранат – фосфорные и осколочные – полетели в разные углы пещеры.
Чистильщик отпрянул назад – и тотчас же почувствовал рвущую боль в правой лопатке. По-кошачьи извернувшись, он выстрелил в нависшее над ним тело. Матерый двухметровый аспид атаковал его вновь, но струя пуль отшвырнула его на стену. Упав на бок, Чистильщик разрядил в гадину оставшиеся в магазине патроны, рванул с бедра «стечкин», разрядил и его. Чувствуя леденяще-парализующее действие яда, коим обильно были уснащены зубы аспида, Чистильщик отполз в коридор, за поворот, и метнул в пещеру две осколочных гранаты. Сжался в комок. Рвануло, с потолка посыпалась земля, крепи заметно просели.
И Чистильщик пополз как можно быстрее к началу хода, точнее – к метрополитеновскому тоннелю. Остановившись на мгновение, он проглотил содержимое двух небьющихся пузырьков – желтого и красного – из своего подсумка. И снова пополз дальше.
– А так ли уж ты хочешь выполнять свой дурацкий долг? – спросила Мирдза, потянувшись к нему сигаретой. Он щелкнул «Зиппой».
– Как тебе сказать, – непослушным языком ответил он. – Скорее да, чем нет.
– И это мешает тебе сделать счастливой женщину, которая тебя любит? Ведь и ты же до сих пор меня любишь?
– Да, – вынужден был согласиться он. Мирдза усмехнулась:
– Так зачем это все? Зачем глупый риск?
– Из-за тебя, Мирка, из-за тебя.
– Из-за меня?!
– Да. Если бы не ты, я бы даже, может, плюнул на этот промысел. Но…
– Да?
– Но тебе не хотелось иметь дело с простым безродным бродягой. Ведь ты – наследница капиталов Калнышей. А кто я такой? Да еще и не человек. Тебе ведь это ни к чему.
– Кстати, я тоже ведьма – по бабке.
– Ну и что? Ведьма – не мутант без роду и племени. Кстати, действительно без роду и племени – я не знаю, кто были мои родители.
– Что вы говорите, командир? – услышал Чистильщик над собой голос Большого Грызя, которому он уткнулся головой в ноги.
– Ничего, – пробормотал Чистильщик, наконец погрузившись в блаженное Ничто и Нигде.
Станция Орехово, Ленинградская область. Суббота, 18.04. 9:05
Старший лейтенант Сергей Андреевич Ковалев досадливо поморщился и закурил очередную сигарету. Во-первых, ему совершенно не улыбнулась необходимость выезда «на труп», а во-вторых, этот труп, как и два предыдущих, мертвым грузом повисли на ОУР Приозерского РУВД. Найдены они были турьем, обосновавшим в долине речки Смородинки несколько постоянных точек обитания в виде землянок и балаганов-чумов из тонких древесных стволов и полиэтиленовой пленки, в коих, установив самодельные печки, и обитали почти круглый год, невзирая на слякоть или морозы.
Нынешний труп ничем не отличался от предыдущих – голый вспоротый живот и простреленная голова. Ковалев мог не глядя гарантировать, что пуля будет от ТТ. Все, как и ранее. Предыдущие два были найдены пятого ноября и одиннадцатого февраля. Характер повреждений указывал на то, что это были не убийства, а скорее – казни. И ни единого следа. Вызывающие висяки.
Ковалев вздохнул. Он входил в бригаду, расследующую эти мокрухи. Обследование немногочисленных окрестных злачных мест ничего не дало. Сами туристы скорее обкиятся, чем кого-то уделают. Вызывал подозрение один из них, в прошлом ветеран двух гражданских войн, да алиби у него жесткое. Проверить, конечно, придется, но и так ясно – пустышка.
Близлежащий храм секты Синро Хикари тоже ни при чем. У них таких людей не было и не предвидится. Ковалев давно присматривался к этой секточке, но все впустую. Да, они изучают всякие экзотные боевые искусства, да, у них есть некоторое количество холодного оружия. И все холодное оружие на учете.
«Мать-перемать», – подумал Ковалев.
Сенная площадь, Санкт-Пегербург. Воскресенье, 19.04. 18:00
Выстрел прозвучал как-то обыденно-глухо, и толпа даже не шарахнулась, обтекая распластанное тело, как несколько непривычную, но опять же обыденную деталь пейзажа. Лишь через несколько секунд, когда под головой лежащего расползлась темно-красная лужица, завизжали женщины, отшатнулись прохожие, замаячили над толпой фуражки и кепи милиционеров.
Чистильщик свернул на Московский проспект и неторопливо зашагал по четной стороне к Фонтанке. Усмехнулся – руки, глубоко засунутые в карманы потертого и местами прожженного рабочего комбинезона, подрагивали. Он впервые совершил зачистку в общественном месте, стрелять пришлось через внутренний карман комбинезона и ограничился всего одной пулей.
Нырнув в один из темных, до одури провонявших кошачей и человеческой мочой подъездов, Чистильщик сноровисто скинул комбинезон, зашвырнул его под лестницу и вышел на свет божий уже в тонкой серо-синей джинсовой куртке и мешковатых штанах из той же серо-синей джинсы. Прогулялся по набережной до переулка Бойцова, сплавив по пути в подвернувшуюся урну тяжелый газетный сверток, в котором покоился непритязательный бедолага, ТТ, модификации 1951 года, и спокойно уселся в одолженный у приятеля серенький «БМВ» предпенсионного возраста.
Вырулил на Садовую, с нее – на Лермонтовский, на Декабристов прижался к тротуару и тщательно протер кисти рук тампоном, смоченным специальным растворителем, смывая с пальцев и ладоней буржуйский лак DHS-11, препятствующий оставлению «пальчиков» там, где их оставлять не нужно.
Звонок по сотовому заставил его притормозить на Старо-Петергофском проспекте. Чистильщик пожал плечами и поднес трубку к уху.
– Ты что, обалдел, кретин? – услышал он истошный вопль своего куратора, с которым редко удавалось переброситься более чем тремя словами в полгода.
– С кем имею?.. – невозмутимо отозвался Чистильщик. Трубка словно взорвалась.
– Не ломай комедию, придурок! – дальше посыпались непечатные эпитеты. – Всю фирму хочешь в унитаз спустить?
– А что, есть возможности?
– Хватит, – уже спокойней произнес куратор. – Встречаемся там же, где обычно, но немедленно, – и отключился.
Чистильщик удивленно поднял брови – обычно он встречался с куратором раз в год для наблюдения за его, Чистильщика, психикой и прохождения тестов. Внеочередная встреча на его памяти была лишь однажды, лет восемь назад, когда был отмечен массовый сьезд крыши у всего караула, включая начкара, на консервационных складах химических снарядов, и ситуация грозила выйти из-под контроля. Тогда Крысолов, придя из-под земли по канализационным и вентиляционным сетям, устранил угрозу, просто зачистив весь личный состав караула. Операция получила в анналах МО соответствующий гриф секретности, шефы надавили на свои многочисленные рычаги, и расследование было спущено на тормозах.
Через двадцать пять минут Чистильщик прогуливался по небольшому полуостровку, окруженному прудами, в лесопарке Александрино, точнее, в той его части, что располагалась на нечетной стороне проспекта Ветеранов. Чистильщик облокотился на перила мостика, переброшенного с острого мыса полуостровка на противоположный берег пруда, и закурил первую за этот день сигарку.
Когда-то на месте этой гравийной дороги, ставшей в последние несколько лет аллеей парка, находилась тихая Речная улочка, застроенная одно-двухэтажными домиками – остатки деревни Ульянка, стиснутые со всех сторон кварталами современных домов. В середине восьмидесятых жителей домов расселили, улицу снесли, лесопарк проредили и окультурили – раньше по нему было боязно пройти после наступления темноты, а сейчас на центральных аллеях даже фонари горят. Но улочка все равно напоминает о себе одичавшими яблоневыми садами. «Сик транзит глорпя мунди», – ухмыльнулся про себя Чистильщик, глубоко затягиваясь. Сам он когда-то жил неподалеку, когда не был ни Чистильщиком, ни Крысоловом, ни Михаилом Лужиным, ни Вадимом Ефимовым (черт, напомнила ему Мирдза об этом имени и о тех временах!).
Чистильщик нахмурился – он не смог вспомнить своего имени, которым его звали в детстве. А уж своих родителей он не помнил и подавно. Он помнил лишь то, что происходило с момента его пробуждения в больнице, в шесть лет, когда он переболел какой-то странной болезнью, приведшей в растерянность всех врачей, помнил уже лишь приемных родителей. Пять лет он прожил в этом райончике, а в одиннадцать, по окончании пятого класса, его перевели в какой-то закрытый интернат, где и сделали из него Чистильщика, Крысолова.
Даже своего лица он не имел – в течение каждых семи лет его лицо медленно изменялось почти до неузнаваемости. Приемные родители и куратор говорили, что это происходит из-за какой-то мутации его организма, которая позволяла ему видеть почти в полной темноте, в адском грохоте – различать каждый звук в отдельности. Изменялся цвет волос, обновлялись зубы, даже папиллярные узоры на подушечках пальцев – и лишь глаза оставались по-прежнему серо-водянистыми, бесцветными.
«Как Мирдза узнала меня? – подумал он. – Ведь близится завершение очередного семилетнего цикла, а она последний раз видела меня в его начале»
Орехово, Карельский перешеек. Воскресенье, 19.04. 18:30
– Ты должен это знать.
Молодой, бритый наголо человек в желтоватой, напоминающей буддийское облачение тоге склонил голову.
– Да, Учитель.
– Центр нашего учения переносится пока сюда.
– Да, Учитель, это большая честь для нас.
– Вздор! Это не честь, это всего лишь временное отступление. И мы покараем тех, кто заставил нас сделать это.
Молодой человек еще ниже склонил голову:
– Как вы посчитаете нужным.
– Готовы ли твои воины-тени?
– Еще нет, Учитель, нам осталось лишь несколько занятий.
– Когда?!
– Летом. В середине лета, Учитель, когда их не будут ждать.
Ответом был довольный смех.
Лесопарк Александрино, Санкт-Петербург, Воскресенье, 19.04. 18:45
Куратор подошел со стороны улицы Лени Голикова, и Крысолов долго наблюдал за ним, как он, прихрамывал, торопится, почти бежит вдоль пруда к мостику. Сам он по-прежнему стоял, облокотившись на перила, покуривал вторую сигарку. «А ведь он постарел за те восемь месяцев, что я его не видел, – подумал Крысолов, глядя на смешную подпрыгивающую походку куратора. – Постарел, однако! Но при этом совершенно не изменился, как и за все те двенадцать лет, чю я его знаю. Разве что хромать стал больше. Значит, он не аномал. Они так быстро – враз – не стареют». В который раз у него мелькнула мысль-догадка, что в их сообществе аномалов раз-два и обчелся; по крайней мере – в руководстве.
Куратор уже забирался, пыхтя, по горбатому мостику к его середине.
– Какие наши годы, Николай Николаич, – с насмешкой негромко поприветствовал его Крысолов. И прищурился. Одышка и багровость лица были вызваны скорее не прогулкой в рысьем темпе, а плохо сдерживаемым гневом.
– Ты что себе позволяешь, сукин сын?! – яростно засипел в лицо Крысолова куратор. – Ублюдок, ты думаешь, что ты делаешь?!
Крысолов отступил на полшага, чтобы брызги слюны изо рта куратора не летели ему в лицо, а потом сделал то, на что раньше никогда бы не решился, – жестко ткнул Ник-Никыча указательным и средним пальцами под ребра, в диафрагму. Куратор умолк и побагровел еще больше, но на сей раз – от удушья. Крысолов зашел к нему сбоку и резко надавил ладонями одновременно на грудь и спину. Куратор судорожно, с сипением втянул в себя прохладный вечерний воздух.
– Отдышись, Ник-Никыч, успокойся, – почти ласково сказал ему Крысолов. – Успокоишься – поговорим.
Куратор несколько раз глубоко вдохнул, и лицо его начало принимать нормальную окраску.
– Ты что себе позволяешь? – начал он в прежнем тоне, но чувствовалось – перегорел, прежний запал иссяк. Крысолов поднял брови.
– Да я ижмо о тебе, Ник-Никыч, и беспокоился. Больно уж чело твое ясное апоплексического цвета было. Не мог же я отцу-благодетелю, куратору родному, вот так вот дать концы откинуть. А спорить с тобой – сам помнишь – никогда не решался, шибко ты всегда категоричен был. Да и есть.
– Слишком ты какой-то спокойный и ироничный, – процедил куратор. Крысолов развел руками.
– Каким сделали. Пойдем, присядем
Чужая память.
Рига, Латвия. 7.07.92 г. 14:00 (время местное)
– Значит, говоришь, здесь? – прищурился Крысолов, затягиваясь тонкой сигаркой. Квартира ему нравилась, но об этом он предпочел промолчать.
– Здесь, – кивнул связник – немногословный латыш средних лет, говоривший по-русски с типичным прононсом коренного москвича. Это заинтересовало Крысолова, но задавать лишних вопросов он не стал – эта деталь не имела отношения к делу.
– Значит, я и поживу здесь, – сказал он. – Легализация?
– Вы – временный, но очень ценный сотрудник одной из фирм, приглашены на полгода, все формальности с властями соблюдены. Материалы по фирме, начальству и сослуживцам – в черной папке на столе. Вам нужно раз в неделю появляться в офисе фирмы. О вашем «приглашении и трудоустройстве», – связник выделил это голосом, и Крысолов усмехнулся, – знает только генеральный. Человек надежный.
Крысолов рассеянно покивал. Связник остро поглядел на него.
– Видимо, я могу идти? – спросил он. Крысолов снова кивнул. Связник открыл дверь и оглянулся.
– Можете здесь жить спокойно столько, сколько потребуется. Но для всех будет лучше, если через полгода вы уедете.
Он вышел, бесшумно притворив за собой дверь. Крысолов защелкнул замок и беззвучно расхохотался. «Дела, – подумал он. – Сначала они вызывают спеца, а потом стараются поскорее от него избавиться. Дела…»
Он неторопливо обошел квартиру. Две комнаты, маленькая кухонька, первый этаж, газовый водогрей, газовое же отопление, смежный санузел. Два шага до центра, но улочка тихая, как на окраине, четырехэтажный дом, но вход отдельный, не через парадное. Еще раз обойдя свои апартаменты, Крысолов запер дверь и отправился на прогулку.
Лето теплом не баловало, сегодня вообще висели низкие тучи и дул пронизывающий северный ветер, но Крысолов только ухмыльнулся, запахнул легкую полотняную куртку и неторопливо зашагал по улице Валмиерас в сторону железнодорожного вокзала. Свернул на Лачплеша, прошел под железнодорожным мостом и вскоре вышел на автомобильный мост через Даугаву. Он шел без всякой цели, просто «измерял город шагами», как любил он пошутить про такие блуждания, но память фиксировала окружающее – намертво, навсегда.
Посидел на автобусной остановке на острове Закюсала, покурил. Встал, улыбнулся какой-то симпатичной девушке, подошедшей к остановке, и все так же неспешно зашагал дальше. Ветер нес пыль и мусор по улицам, но ничто – почему-то – не могло испортить настроения Крысолову. «Странно, – подумат он, – ничто не могло раньше привести меня в такое благодушное настроение. Может, я впадаю в детство?» Он вслушался в свои ощущения, но ничего кардинально нового не нашел. Наверное, сама аура города заставила его расслабиться и перестать быть вечно озабоченным спецом.