Текст книги "Противостояние"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Совсем как в старые добрые времена, в девятнадцатом. А, Сергей?

– Да, – безразлично ответил Колычев. – Одного не пойму: ты что здесь делаешь? Вайсберг-то в кабинете остался.

– Я здесь, потому что здесь ты, – пояснил Алексей. – И еще потому, что все, что сейчас произойдет, случится из-за меня. А вот чего тебя сюда понесло, никак в толк не возьму. Ты же директор Центра боевой подготовки и спортивных единоборств, а не начальник управления специальных операций. Тебе зачем на захват идти?

– Я генерал-майор госбезопасности. Но прежде всего я боец, друг мой. А еще я учу боевому искусству других. Как, по-твоему, я смогу это делать, если сам не буду практиковаться в условиях реального боя?

– Тогда почему ты пошел сюда, а не на захват базы "Североросского рабочего союза"? – тут же повернулся к нему Алексей. – Там не менее опасно.

– Здесь Танака, – коротко пояснил Колычев.

– Это их инструктор по дзю-дзюцу? – поднял брови Алексей. – И что?

– А то, что в одиннадцатом он задал мне хорошую трепку. Поборол он меня, Леша. А потом еще и заявил, что никогда розовая обезьяна* не сможет справиться с японцем. Так что должок вернуть надо.

– Ты мне никогда об этом не рассказывал.

– Зачем? Это мои дела.

– Понятно. Удачи тебе.

– Спасибо. Наблюдайте за спектаклем, господин министр.

Колычев раздвинул ветки кустарника, ящерицей выскользнул на поле и медленно двинулся вслед спецназовцам, уже приготовившимся штурмовать штаб-квартиру немецкой националистической организации "Ингерманландское возрождение".

* "Розовая обезьяна" – так грубо в Японии иногда называют представителей европеоидной расы. Себя сыны Ямато привычно считают белыми. Увы, нередкое проявление на Земле бытового национализма. Тем, кто возмущен таким неуважением к своему цвету кожи, советую вспомнить, когда в последний раз они слышали упоминания о "желтой опасности" или "черножопых ворах и попрошайках".

Солнечный диск еще только показался из-за макушек сосен, когда два североросских спецназовца, беззвучно забравшихся на забор и перекусивших натянутую поверх него колючую проволоку, одновременно спрыгнули на стоящих внизу у ворот двух боевиков "Ингерманландского возрождения", зевающих и сжимающих в руках автоматические винтовки Маузера. Оба охранника не успели издать ни звука, прежде чем оказались в глубокой отключке. Один из спецназовцев тут же выпрямился и распахнул ворота. Из глубины дома раздался резкий окрик, но было уже поздно. Через открытые ворота во двор дома ринулись бойцы элитного североросского подразделения. В этот же момент с задней части поместья через забор начали перелезать бойцы второй группы.

Из окна на втором этаже ударил пулемет. Тут же двор озарился десятком огоньков автоматных выстрелов. Произведя всего одну короткую очередь, пулемет умолк. Послышался звон разбиваемых стекол. Это атакующие забрасывали дом гранатами со слезоточивым газом.

Через минуту двери и окна начали распахиваться и на улицу посыпались полуодетые штурмовики боевых отрядов "Ингерманландского возрождения". Часть спецназовцев "принимала" их на улице, скручивая и обезоруживая. Вторая часть атакующих, натянув противогазы, ринулась в двери, чтобы "помочь" оставшимся покинуть здание... со связанными или поднятыми над головой руками и без оружия.

Грохнуло несколько пистолетных и винтовочных выстрелов. Это штурмовики пытались сопротивляться. Однако после каждого такого выстрела раздавались одна или две автоматные очереди, ставившие точку в карьере, да и в самой жизни боевика.

Внезапно из окна на втором этаже, спиной вперед, вылетел спецназовец в противогазе. Следом за ним выскочил невысокий коренастый японец. На нем было японское кимоно с черным поясом, лицо перевязано платком до самых глаз, на ногах японские шлепанцы. В руках он сжимал захваченный автомат спецназовца. Однако небольшое отравление слезоточивым газом не позволило японцу сразу сориентироваться в полутьме двора. Он замер, и через долю секунды на него наставили автоматы трое атакующих.

– Не стрелять! – прозвучала жесткая команда. Японец и взявшие его на прицел бойцы замерли, а в центр образовавшегося круга вышел человек в полевой форме североросского спецназа и заговорил па японском языке:

– Танака, это я, Сергей Колычев. Я вызываю тебя на бой.

– Это ты, розовая обезьяна, – рыкнул японец на том же языке, отбрасывая автомат. – Тебе показалось тогда мало? Тогда я покончу с тобой сегодня. Я, Танака Ито, принимаю вызов.

– Танака, и ты и я – воины и должны уважать противника, – спокойно произнес Колычев, расстегивая портупею и отдавая ее ближайшему спецназовцу. – Тебе нужно время, чтобы привести глаза и дыхание в порядок? Я не хочу, чтобы меня потом обвинили, что я воспользовался преимуществом.

– Я готов, – ответил японец, срывая и отбрасывая в сторону платок.

– Тогда извольте бороться со мной. – Колычев сделал шаг вперед.

– Извольте умереть. – Японец тоже шагнул навстречу противнику.

Соперники на мгновение замерли друг напротив друга, после чего японец метнулся вперед, стараясь схватить генерала за плечо. Колычев сместился чуть в сторону, ускользая от захвата, и попытался нанести удар в голову. Однако, заблокировав выпад, японец все же схватил его за одежду и сильно потянул на себя. В первый момент он не заметил, что Колычев уже стоял под несколько иным углом к нему. Еще до того, как пальцы японца впились в противника, тот начал мощный разворот, перехватывая руку и освобождая плечо от захвата. В первый момент Танаке показалось, что он оступился и летит в пропасть. Издав душераздирающий крик, он перевернулся в воздухе и рухнул на землю. Его правая рука, отведенная в сторону, оказалась в железном захвате Колычева. Страшная боль пронзила все тело японца.

– Сдавайся, Танака, ты проиграл, – выдохнул Колычев.

– Сдаюсь, – прохрипел японец.

Быстро связав пленнику руки за спиной и передав его спецназовцам, Колычев отошел в сторону, взял свою портупею и посмотрел на небо. "Последний долг отдан, – подумал он. – Семья построена, дети выращены, школа создана, соперников у меня больше нет. Что теперь?" Ему почудилось, что ветер донес слова невидимого собеседника: "Жди, я скоро приду".

Алексей, в этот момент наблюдавший за домом из зарослей, уже понял, что дело подходит к концу. "Счастливый человек этот Колычев, – подумал он. Вышел на бой, распланировал схватку, сошелся с противником, выиграл. А пусть бы даже проиграл. Все четко, понятно. Не то что в политике: барахтаешься в какой-то жиже и никогда не понимаешь, победил ты или попался на хитрую уловку врага. И самое главное, ясно, что конца всему этому не будет. С одним справился, другие лезут. Кругом враги, лживые друзья, ненадежные союзники. Не на что опереться. Все течет и ускользает. Нет ничего чистого, четкого, прочного. А может, мы сами поставили себя в такие условия, ввязавшись в эту игру?"

– Господин министр, – прервал его размышления голос помощника за спиной, – вас срочно просят к спецсвязи. Звонок из министерства.

– Да, я сейчас, – машинально бросил Алексей. Поскольку выстрелов со стороны базы нацистов можно было уже не опасаться, он встал в полный рост и направился сквозь заросли к шоссе, туда, где остановилась специальная машина с рацией. Подойдя к ней, взял у радиста гарнитуру и проговорил в микрофон:

– Татищев слушает.

– Ваше высокопревосходительство, – раздался в наушниках голос секретаря, – у вас срочно просит аудиенцию польский посол. Сегодня утром немецкая авиация подвергла бомбардировке объекты на территории Польши. На границе идет бой. Возможно, провокация...

– Это война, – сухо произнес Алексей. – Сообщите о происходящем в приемную президента. Я немедленно выезжаю.

* * *

Павел впервые был приглашен на прием в Кремлевский дворец в честь годовщины Великой Октябрьской революции. Наблюдая за тем, как собираются гости, он все никак не мог отделаться от мысли, что видит съезд на бал в имперском дворце, в честь какой-то годовщины правящего дома. Та же помпезность, те же сановные лица, то же благоговение перед таинством власти.

Но не это занимало его сейчас более всего. Седьмое ноября тридцать девятого года. Его отозвали в Москву полтора месяца назад, и он сразу окунулся в круговорот подготовки восстановления советской власти в Северороссии. Теперь он отвечал за план мероприятий по социалистическому строительству и организации Советов на местах. После устроенного североросскими спецслужбами разгрома леворадикальных и ультранационалистических группировок и публикации документов о подготовке к немецкому националистическому путчу в Ингерманландии немцы отказались от своих планов раздела Северороссии... пока. Риббентроп заявил, что после случившегося скандала Германия не готова к военным действиям против Северороссии. Берлин выступил с опровержением заявления Оладьина для прессы, в котором говорилось о планах СССР и Германии о разделе его страны, и выступил с заверениями в дружбе. Впрочем, как полагал Павел, изменение позиции Берлина было связано еще и с тем, что Германия не ожидала объявления ей войны Англией и Францией после вторжения в Польшу. Теперь интересы немецкого командования сместились на запад. Да и Гитлер был явно раздражен тем, как СССР затянул свое вступление в войну и ударил по Польше только пятнадцатого сентября, да и то обосновав свои действия желанием защитить братское украинское и белорусское население от немецкой оккупации. Хотя Красная армия помогла немцам добить остатки истекающей кровью польской армии, эта задержка и это обоснование вступления СССР в войну были чрезвычайно оскорбительны для Берлина, о чем не забыл упомянуть Риббентроп в разговоре с Павлом. Впрочем, рейхсминистр заявил, что Германия не будет возражать, если СССР "предпримет действия к возврату исконно русских территорий, входящих в состав Северороссии и Крыма, не затрагивая интересов немецкого населения". Фактически, это было разрешение начать войну, с чем Павел и отбыл из Берлина двадцать пятого сентября.

Вернувшись в Москву после пяти месяцев, проведенных в Германии, он был неприятно удивлен некоторыми аспектами жизни советской страны, которые увидел теперь новыми глазами. Приходилось признать, что уровень жизни даже в фашистской Германии был существенно выше, чем в Советском Союзе. Некоторые вещи, казавшиеся жителям Берлина естественными: телефон и ванная комната в каждой квартире, отдельное жилье у каждой семьи, автомобиль у большинства жителей, имевших достаток не ниже среднего, казались москвичам фантастикой. Конечно, Павел понимал, что Россия всегда была отсталой страной, но как-никак советской власти уже двадцать два года!

Однако дочки, встретившие его на вокзале, были вне себя от радости, что переехали в Москву из колымского захолустья. Старшая, шестнадцатилетняя Роза, уже почти "невеста на выданье", активно осваивала роль хозяйки в их новом жилье. Квартира была большая, трехкомнатная, в знаменитом Доме на набережной; она досталась им прямо с казенной мебелью. Кто жил там раньше и что с ними произошло, Павел не хотел даже думать.

В круговороте дел и событий одна мысль преследовала Павла, заслоняя собой всё. Скоро роковой июнь сорок первого, а он не сделал ничего, чтобы предотвратить катастрофу. Пока события развиваются так же, как и в его мире. Пакт, захват Германией Польши, воссоединение украинцев и белорусов, живших на землях Польши, с Украинской и Белорусской ССР. Литве передан Вильно, тут же переименованный в Вильнюс. За это литовцы согласились разместить контингент Красной армии на своей территории. И Латвия согласилась. Куда ей было деваться после того, как ей сделали предложение, "от которого невозможно отказаться"? Одна Эстония уперлась, под давлением Северороссии. "Лешкина рука, – раздраженно думал Павел, – опять он на нашем пути. Ничего, ему же хуже, и эстонцам, которые своей выгоды не понимают".

Сталина Павел не видел с мая, с той самой встречи, которая перевернула всю его жизнь. Он общался, в основном, с Молотовым и Ворошиловым, по вопросам грядущего освобождения Северороссии, но никому из них доверить свою тайну готов не был. Мысль о том, чтобы рассказать этим людям все, он отбросил, как только познакомился с ними более или менее близко. Нужно было доказать товарищу Сталину необходимость напасть на Германию не позже восьмого июня сорок первого. Но за что зацепиться, какие аргументы привести? И как доказать свою правоту, если Германия является сейчас фактически основным союзником и числится чуть ли не в братьях по оружию, а любые антинемецкие настроения в партии подавляются самым жестоким образом?

И тут взгляд Павла упал на входящего в зал маршала Шапошникова*. С ним Павел познакомился на одном из совещаний по подготовке военной операции против Северороссии. Павел сразу понял, что это человек волевой, не эмоциональный, умеющий мыслить исключительно логично и четко. "Вот кто найдет нужные аргументы и сможет преподнести их Сталину, – тут же подумал Павел. – Для этого придется рассказать ему все... Но другого выхода нет. В конце концов, Лешка растрепал все Оладьину и Слащеву и добился своего. Теперь мой ход".

* Б. М. Шапошников – видный советский военный деятель, долгое время бывший начальником Генерального штаба. Сделал большой вклад в развитие советской военной науки. Пользовался большим уважением Сталина. Единственный человек, которого вождь называл но имени-отчеству.

Он подошел к маршалу, поздоровался и произнес:

– Борис Михайлович, меня несколько беспокоит факт военного союза между Северороссией и Крымом. Не находите ли вы, что это может осложнить реализацию наших планов?

– Не волнуйтесь, – презрительно бросил маршал, свысока глядя на "партийного товарища", – любая проблема имеет свое решение. И эта тоже.

– Хорошо, – кивнул Павел и, заметив, что собеседник намеревается отойти, быстро произнес: – У меня для вас есть очень важное сообщение.

– Я вас слушаю, – вежливо и чуть надменно склонился к нему Шапошников.

"Царский офицер, он и есть царский офицер, – раздраженно подумал Павел, – ничем этого не выбьешь". Но вслух он произнес другое:

– Долгий разговор. Могу я встретиться с вами завтра... но не в генштабе?

* * *

Автомобиль маршала остановился на площади Маяковского, и Павел, надвинув на глаза шляпу, быстро забрался на заднее сиденье. "Штирлиц какой-то", – подумал он раздраженно. Машина сорвалась с места и понеслась по московским улицам.

– Я вас слушаю, – произнес Шапошников, сидящий на левой стороне сиденья.

Павел глазами показал на водителя, и маршал, наклонившись вперед, поднял перегородку, отделявшую салон от передних сидений. После этого Павел произнес:

– Я с высокой степенью вероятности могу утверждать, что Германия нападет на СССР двадцать второго июня сорок первого года.

– На чем основана вата уверенность? – поднял брови Шапошников.

– На событиях, произошедших в том мире, из которого я попал сюда.

– Объяснитесь, – нахмурился маршал.

– Борис Михайлович, вы можете мне не поверить, но, пожалуйста, ради безопасности нашей страны, выслушайте меня. Я родился в ином мире, прошедшем по такому же пути, как и этот. В возрасте восемнадцати лет из две тысячи второго года моего мира я попал в тысяча девятьсот четырнадцатый этого. В моем мире Германия напала на СССР двадцать второго июня сорок первого года и нанесла Красной армии тяжелое поражение. Вермахт дошел до Волги и до самых ворот Москвы...

Павел прикусил язык, чтобы не проболтаться про блокаду Ленинграда. В данной ситуации это могло вызвать ненужные вопросы.

– Я не очень люблю фантастические романы, – поморщился Шапошников. Впрочем, у вас, думаю, получится. Не пробовали ли вы писать... или обратиться к психиатру?

– Хорошо, – откашлялся Павел. – Но если я засяду за такой роман, я должен буду написать, что летом сорокового Советский Союз присоединит к себе Бессарабию и создаст Молдавскую ССР. Полагаю, вы уже разрабатываете операцию по вводу войск на эту территорию. Как вариант, это произойдет вследствие принятия Румынией ультиматума. Впрочем, возможна и война. Конечно, сейчас это совершенно секретная информация, Я к ней не допущен. Но вряд ли это будет такой уж тайной через шестьдесят лет. Так что как человек, родившийся в восьмидесятых годах двадцатого века, о присоединении Бессарабии и Буковины к СССР я мог узнать и из школьного учебника истории. Хочу успокоить: Румыния не посмеет сопротивляться и передаст территорию. Наши войска максимально придвинутся к нефтяным месторождениям Плоешти, создав прекрасный плацдарм для наступления на них. Кроме того, при проведении советско-германской границы в Польше Иосиф Виссарионович передал Германии часть территории, в подарок Герману Герингу – большому любителю охоты. При этом был сформирован очень удачный выступ для наступления наших войск на Восточную Пруссию. К сожалению, в сорок первом именно на этом выступе оказалась окруженной значительная группировка войск Красной армии. Так вот, чтобы этого не произошло, вы должны убедить товарища Сталина напасть на Германию не позже восьмого июня сорок первого.

– Продолжайте. – Шапошников внимательно смотрел на собеседника.

* * *

Алексей стоял на ковре в собственном кабинете в Министерстве иностранных дел. Напротив него расположился посол Советского Союза Василий Лапов. Раскрыв обтянутую красной кожей папку, Лапов читал:

– От имени и по поручению советского правительства, разрешите вручить вам, господин министр, следующую ноту. Советское правительство глубоко обеспокоено и возмущено непрекращающимися провокациями североросской армии на североросско-советской границе. В частности, продолжающимися артиллерийскими обстрелами советской территории с территории Северороссии. За последние дни в районах сел Козлове, Савельеве и Юшани подобные инциденты происходили четырежды: пятнадцатого, двадцатого, двадцать второго и двадцать четвертого ноября. Советское правительство заявляет, что в случае продолжения подобных провокаций им будут приняты адекватные меры для защиты своей территории*. Советское правительство также выражает протест против действия на территории Северороссии организаций польской эмиграции, ведущих пропаганду против Советского Союза и осуществляющих подрывную работу на бывших польских территориях, воссоединившихся с СССР. Советское правительство выражает глубокую озабоченность попранием гражданских свобод в Северороссии, выразившемся в запрете деятельности организаций "Ингерманландское возрождение" и "Рабочий союз Северороссии" и аресте их руководства. Далее, мы уже в третий раз обращаемся с требованием о передаче Советскому Союзу незаконно отторгнутых у него земель Вологодской волости и земель Торжсковского района, входящих в настоящее время в состав Старорусского уезда. Мы требуем также отвода всех североросских войск из стокилометровой зоны по границе с СССР, поскольку данные части создают угрозу территории Советского Союза. Примите, господин министр, уверения в самом искреннем уважении. Народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Двадцать пятое ноября тысяча девятьсот тридцать девятого года.

* В нашем мире аналогичные претензии в ноябре 1939 года выдвигались Финляндии.

Посол закончил читать, закрыл папку, сделал шаг вперед, вручил ее Алексею и тут же вернулся на свое место.

– По существу вашей ноты, – размеренно начал Алексей, – готов сообщить вам следующее. По имеющимся у нас данным, никаких обстрелов территории СССР североросской артиллерией не проводилось. Во все указанные вами дни не только не проводилось учебных стрельб, но и все орудия находились в частях и не выводились на огневые позиции. В отношении инцидента пятнадцатого числа напоминаю, что совместная советско-североросская комиссия не нашла подтверждений артиллерийского обстрела советской территории с территории Северороссии. Кроме того, по мнению североросских военных экспертов, обстрел велся с советской территории. Относительно деятельности польских эмигрантов, довожу до вашего сведения, что этим людям предоставлено политическое убежище на территории Северороссии. Напоминаю, что в нотах североросского правительства от пятнадцатого сентября*, третьего и двадцать пятого октября действия Красной армии в Польше были расценены как агрессия, а присоединение земель восточной Польши – как незаконная аннексия. Что касается организаций – "Ингерманландское возрождение" и "Рабочий союз Северороссии" то их деятельность была признана Верховным судом Северороссии антиконституционной, а их лидерам уже предъявлены обвинения в антигосударственной подрывной деятельности. Что касается советско-североросской границы, то она была определена мирным договором между нашими государствами в тысяча девятьсот девятнадцатом году, и в настоящее время мы не видим оснований для ее пересмотра. Более того, мы считаем, что, как суверенное государство, имеем полное право размещать свои вооруженные силы на всей территории Северороссии. Кроме того, позвольте выразить вам возмущение в связи с оскорбительным тоном советской прессы в отношении властей и вооруженных сил Северороссии, а также в связи с недвусмысленными призывами к свержению конституционного строя Североросской Республики. Мы обеспокоены также необычайно высокой концентрацией советских войск у наших границ. Нота соответствующего содержания будет направлена вам в ближайшее время. Прошу передать господину Молотову мои искренние заверения в самом глубоком уважении.

* Дата вторжения советских войск в Польшу.

– Советский Союз – свободная страна, где пресса привыкла называть вещи своими именами и выражать мнение самых широких слоев населения, – произнес посол. – Советский Союз – суверенное государство, имеющее полное право передвигать свою армию по всей своей территории. Некоторые передвижения войск в Центральном и Западном военных округах связаны с проводимыми там учениями, на случай агрессии со стороны Северороссии.

– Благодарю вас, господин посол, за содержательную беседу, – кивнул Алексей, – Всего доброго.

– До свидания, господин министр. – Посол повернулся и двинулся к выходу.

"Порвал бы и тебя и твоих хозяев, – зло подумал Алексей. – Плохо, когда день начинается с этакой новости. Зачем потребовалось вручать эту ноту именно сегодня с самого утра? Что за спешка?" На столе зазвонил телефон.

– Слушаю, – буркнул Алексей, сняв трубку.

– Господин министр, посол в Симферополе, – доложил секретарь.

– Соединяйте, – процедил Алексей.

– Ваше высокопревосходительство, – услышал он через секунду голос Рененкампфа, – сегодня утром турецкие военные корабли обстреляли Керчь, Ялту и Севастополь. Турецкая военная авиация попыталась нанести бомбовый удар по Симферополю, но была отбита ПВО. Все крымские суда в портах Турции интернированы. Только что я получил известие из дворца президента, что турецкий посол вручил Голицыну ноту об объявлении войны. Ваше высокопревосходительство, это бессмыслица, Турции никогда не взять Крыма.

– Это бессмыслица для Турции, – процедил Алексей, – для Сталина это очень даже целесообразно. Уж не знаю, чем Сталин купил Стамбул, но факт остается фактом. Немедленно отправляйтесь к Скрябину, сообщите о нашей поддержке и попросите подтвердить обязательства по нашему договору о взаимопомощи и военном союзе.

– Слушаюсь, – произнес Рененкампф и повесил трубку.

Алексей тут же схватил трубку телефона прямой связи с президентом. Когда на том конце ответили, он почти прокричал:

– Ваше высокопревосходительство, Турция объявила войну Крыму и начала военные действия. И я получил новую ноту о провокациях от Лапова.

– Понятно, – мгновенно ответил Оладьин. – Приезжай немедленно.

* * *

Когда Алексей вошел в кабинет президента, там уже сидели: главнокомандующий сухопутными войсками Маклай, командующий Военно-морским флотом Спиридонович, начальник Управления государственной безопасности Вайсберг и министр внутренних дел, старенький Шульц. Поздоровавшись, Алексей сел за стол для совещаний.

– Ну, – буркнул Оладьин, – сколько у нас времени?

– Сталин уверен, что вывел из войны Крым и руки у него развязаны, произнес Алексей. – В запасе у нас считанные часы, может, дни, но вряд ли больше недели.

– А он вывел? – сдвинул брови президент.

– Скоро узнаем, – хмуро проговорил Алексей. – В любом случае, помощь Крыма будет куда менее масштабной. Этот раунд Москва выиграла.

– Вы уверены, что Сталин ударит именно по нам, а не по Крыму? продолжил Оладьин.

– Зачем ему тогда эти провокации на границе? – проговорил Алексей. – Да и сюда стянуто много больше советских войск, чем к Крыму. Полагаю, Сталин считает нас опаснее.

– Конечно, – вставил Маклай, – ведь мы ближе к Москве, и войск у нас побольше, чем в Крыму.

– Не только это, – покачал головой Алексей. – Они знают, что нападать мы не будем, если только этого от нас не потребуют союзнические обязательства. Ни мы, ни Крым, даже при совместном выступлении, не в состоянии разгромить Красную армию. Но СССР – это страна идеологическая, и действует из идеологических соображений. Все знают, что в Крыму очень жесткий диктаторский режим. До Сталина им далеко, но все же... А вот мы страна по-настоящему свободная. Обратите внимание: те, кому удается бежать из СССР, если только они не убежденные монархисты, не великоросские националисты и не сторонники жесткой власти, предпочитают селиться у нас. Доходит до смешного: бежавшие из СССР партийцы селятся в совершенно антикоммунистическом Крыму, а инженеры, ученые, даже крестьяне предпочитают либеральную Северороссию, где коммунистическая партия разрешена. Как бы ни работала пропаганда, шила в мешке не утаишь. Победа Симферополя над Москвой – это лишь способ перекрасить красный диктат в белый. Мы же показываем, что есть совсем иной путь, по которому могут пойти все осколки Российской империи. Исторический идеал Сталина – Иван Грозный, а Северороссия сопротивлялась ему еще тогда. Нас Сталину надо удавить в первую очередь.

Оладьин откинулся на спинку кресла, минуту просидел молча, потом снова подался вперед, обвел присутствующих тяжелым взглядом и произнес:

– Армию, флот, полицию и внутренние войска привести в состояние повышенной боевой готовности. Все отпуска отменить. Демобилизацию отслуживших срочную службу и увольнение в отставку военнослужащих приостановить. Всех находящихся в СССР в командировках государственных служащих, за исключением сокращенного штата посольства, отозвать. Рекомендовать всем гражданам Северороссии покинуть территорию СССР в двадцать четыре часа. Передать капитанам кораблей, находящихся в советских территориальных водах, радиограмму с предложением покинуть их в течение двенадцати часов. Гарнизонам Новгородского, Псковского и Архангельского укрепрайонов выйти на позиции по боевому расписанию. Балтийскому и Беломорскому флоту вывести часть боевых кораблей для патрулирования территориальных вод и конвоирования североросских торговых судов. Подготовиться к введению военной цензуры в средствах массовой информации.

В кабинете повисла тишина. Наконец Спиридонович нарушил молчание:

– Во всем мире так всегда звучал последний приказ мирного времени.

– Нет, – возразил Маклай, – первый приказ военного времени. Можете считать, господа, что мы уже состоянии войны.

– Не спровоцируем ли Сталина? – покачал головой Шульц.

– Сложно спровоцировать агрессора, уже намерившего время удара, улыбнулся Вайсберг.

– Исполнять, – приказал Оладьин, положив ладони на стол. – Все свободны. Татищев, остаться.

Все, кроме Алексея, поднялись и вышли.

– Алексей, – помедлив, произнес Оладьин, – что означает нападение Турции в долгосрочной перспективе?

– Очень мудрый ход, если Сталин собирается воевать с Гитлером, проговорил Алексей. – Турция тяготеет к союзу с Германией. Инспирировав войну Турции и Крыма, он сразу делает Скрябина из заклятого врага своим вынужденным союзником.

– Ты по-прежнему считаешь, что Сталин собирается напасть на Гитлера?

–Да.

– А Гитлер понимает это?

– Сомневаюсь. Иначе не допустил бы создания единой границы с СССР.

– Значит, Сталин решил не брать Крыма?

– Пока да. Крымчане молодцы. Они хоть и установили жестокий политический режим, но сумели отстроить промышленность почти в голой степи. Привлекли иностранные инвестиции выгодным налоговым режимом, создали эффективную армию, возродили флот и подготовились к войне. Пока мы девятнадцать лет сокращали военные расходы и наслаждались мирной жизнью, они совершенствовали оборонительные укрепления и наращивали авиацию. Да и сам Крым – естественная крепость. Взять их Сталин может, но лишь путем гигантских потерь, которые обескровят его. Сейчас же Сталин дождется, пока крымчане ослабнут, и возьмет их после похода на Гитлера. Хотя допускаю, что еще до нападения на Гитлера он постарается прихлопнуть Крым, якобы чтобы спасти русских, проживающих там, от турецкой оккупации. Это в его стиле. Но это только если он быстро победит нас. Его главная задача сейчас – Западная Европа.

– А как видит Сталин нашу позицию в связи с предстоящей войной?

– Я сомневаюсь, что он вообще видит нас живыми в ближайшей перспективе.

* * *

Сняв туфли и стараясь не шуметь, Алексей пробрался в спальню. После назначения на министерский пост они с женой и детьми переехали в квартиру в правительственном доме. Это сильно сокращало Алексею дорогу домой. Но вот уже пятый день после того памятного совещания у президента он возвращался в дом не раньше полуночи и покидал его в шесть утра. Провокации на границе прекратились, но напряжение было огромным.

Алексей начал раздеваться, чтобы тихо лечь в постель, но тут вспыхнул свет. Екатерина, сев на постели, укоризненно смотрела на него.

– Леша, – произнесла она, – второй час ночи!

– Извини, – проговорил он, продолжая раздеваться, – очень много работы.

– Зачем ты перешел на эту должность? Я тебя теперь совсем не вижу.

– Так было надо. Сейчас время дурацкое. Скоро закончится.

– Леша, что происходит? – спросила она. – В газетах пишут, Советы обвиняют нас в обстрелах их территории.

– Сами палят у границы, а на нас валят, – пробурчал Алексей, залезая под одеяло.

– Зачем? Цены растут как на дрожжах. Некоторые запасают продукты. Говорят, будет война.

Он не ответил, потому что уже провалился в сон.

Звонок телефона был подобен взрыву. Алексею показалось, что он лег в постель около минуты назад, но на часах было уже двадцать пять минут пятого утра. Он снял трубку и произнес:

– Слушаю.

– Алексей Викторович, – голос у Вайсберга был взволнованный, – полчаса назад с советской территории одновременно атакованы наши погранзаставы по всей границе. Советская авиация бомбит железнодорожные развязки и промзоны Новгорода и Пскова. ПВО Архангельска также отражает нападение с воздуха.