Текст книги "Противостояние"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– В ваших словах, безусловно, есть логика, – спокойно ответил Павел, однако смею напомнить, что еще до прихода ордена эти земли принадлежали Новгородской республике, славянской, прошу заметить. Великое княжество, а после королевство Северороссия были странами, где, безусловно, доминировали славяне. Я уж не говорю, что эти земли были центром Всероссийской унии, а после, без малого двести лет, Российской империи. Мы считаем, что это исконно русская территория.

"Какую чепуху я несу, – подумал Павел раздраженно. – Впрочем, как еще можно разговаривать с этим узколобым нацистом? Не объяснять же ему неизбежность крушения всех национальных буржуазных режимов и возникновения всемирного коммунистического объединения. Он не поймет. Нацизм обречен историей... Но сейчас фашисты нужны нам как союзники. Что же, поговорим на их языке, чтобы заставить делать то, что нужно нам".

– Полагаю, мы не найдем общий язык, если вы будете настаивать на полном контроле Москвы над территорией всей нынешней Северороссии, – откинулся на спинку стула Риббентроп.

– Чтобы наши переговоры не зашли в тупик, – наклонился вперед, сцепив руки в замок, Павел, – давайте для начала выясним, в чем наши позиции совпадают. Скажите, считаете ли вы целесообразным сохранение существующего политического и государственного режима в Северороссии?

– Буржуазная демократия Северороссии прогнила и изжила себя, – жестко произнес Риббентроп.

– Что же, – улыбнулся Павел, – здесь мы едины во мнениях. Пойдем дальше. Считаете ли вы необходимым сохранение Североросской республики как самостоятельного государства в нынешних границах?

Риббентроп пристально посмотрел на собеседника:

– Мы намерены отстаивать интересы германского населения, проживающего на территориях восточной Балтики, и добиться максимального расширения жизненного пространства немецкой нации. В интересы рейха не входит сохранение независимости и территориальной целостности Северороссии.

– Вы понимаете, что Советский Союз не намерен более мириться с незаконным отторжением у него Вологодской области, а также считает, что исконно славянские территории Новгорода и Пскова должны находиться под его протекторатом?

– Безусловно, – кивнул Риббентроп.

Павел удовлетворенно откинулся на стуле. Главная цель была достигнута. Немцы согласились на ликвидацию и раздел Северороссии. Более того, они согласились отдать СССР новгородские и псковские земли, на которых располагались укрепрайоны, возведенные северороссами. Это значило, что в случае раздела страны, при наступлении часа икс, Красная армия сможет начать наступление на немецкие войска, размещенные в полевых лагерях и казармах и не укрытые за мощными оборонительными линиями. Это и была главная задача переговоров – убедить немцев помочь сокрушить североросский буржуазный режим, стать оккупантами части этой страны и подготовить плацдарм для уничтожения их частей в первые же дни освободительного похода на запад. Он, Павел, этого добился сразу. Аллилуйя. Теперь предстоял лишь торг за конкретные позиции и пункты соглашения. Вслух, однако, Павел произнес:

– Исходя из вышесказанного, в чем вы видите интересы рейха на территории Северороссии?

– Мы считаем целесообразным воссоздание немецкого государства на территории Ингерманландии и Карелии, – помедлив, проговорил Риббентроп.

– Простите, – Павел склонил голову набок, – государство, провозглашенное королем Зигмундом в восемнадцатом году, включало в себя только Ингерманландию.

– Он слишком мелко плавал, – поморщился Риббентроп. – Карелия населена финским населением, более родственным германскому народу, чем русскому. Полагаю, исторически это скорее территория наших интересов, чем ваших.

– Карелия – земля, весьма богатая природными ресурсами, – возразил Павел, – а они интернациональны. Не думайте, что мы так просто откажемся от прав на нее.

– В настоящее время обсуждается вопрос о советском влиянии в Эстонии, Латвии, восточной Польше*, новгородских, псковских и архангельских землях. Вам мало?

– Но и Германия планирует взять под свой протекторат большую часть Польши, Литву и Ингерманландию, – парировал Павел. – Давайте говорить о реальных уступках, господин рейхсминистр.

В кабинете воцарилась тишина, которую первым нарушил Павел:

– Я считаю, что вопрос принадлежности Карелии может быть предметом дальнейших переговоров.

– Хорошо, – кивнул Риббентроп. – Тогда на сегодня у меня к вам последний вопрос. Каким вы видите политический режим на территориях Северороссии, отошедших под ваш протекторат?

* Согласно воспоминаниям участников переговоров между СССР и Германией в 1939 году, первоначально предполагалось, что Литва отойдет в немецкую "зону влияния", а проще говоря, будет оккупирована Германией. Но потом немцы отдели Сталину Литву за определенные уступки на территории Польши.

– На этих землях будет сформирована Североросская Советская Социалистическая Республика, со столицей в Новгороде. Она войдет в состав СССР.

– Это неприемлемо, – энергично запротестовал Риббентроп. – Мы создадим на отошедших к нам территориях формально независимое государство и не будем... пока включать его в состав рейха. От вас мы ждем, что вы установите близкий вам по духу режим, который признает отторжение отошедших к немецкому государству областей, но формально сохранит статус независимого государства.

– А мы как раз готовы обсуждать вопрос включения Ингерманландии в состав рейха, – мгновенно среагировал Павел.

– На данный момент мы в этом не заинтересованы. Такое объединение может вызвать чрезвычайно негативную реакцию Франции и Великобритании, которой бы хотелось избежать.

Слушая рейхсминистра, Павел сдержанно улыбался, думая, что в Москве ситуацию прогнозируют куда лучше, чем в Берлине. Готовя нападение на Польшу, Гитлер рассчитывал, что Лондон и Париж, как и в случае с аншлюсом Австрии и оккупацией Чехии, испугаются открыто выступить против него и ограничатся лишь дипломатическими ходами. Фюрер полагал, что предстоит лишь небольшая локальная война. А вот Сталин, открывая нацистам возможность напасть на Польшу, как раз и рассчитывал на возникновение большой европейской войны. Той войны, в которую Советский Союз вступит последним, но получит самый большой приз. А предложение включить Ингерманландию в состав рейха было той наживкой, которая должна была еще больше усилить противостояние западной коалиции с Берлином. Немцы не проглотили ее, но Павел надеялся, что все остальное сработает и приведет к нужному результату. Как сказал ему Молотов, безусловно цитируя Сталина: "В грядущей войне победит тот, кто вступит в нее позже всех, предоставив остальным участникам конфликта изрядно ослабить друг друга".

Между тем Риббентроп продолжал:

– Однако для нас было бы нежелательным столь скорое включение отошедших к вам земель в состав СССР. То же касается вопроса присутствия частей Красной армии на этих территориях...

– Здесь, боюсь, мы не сможем пойти вам навстречу, – перебил его Павел. – С высокой долей вероятности можно утверждать, что после... э-э-э, падения буржуазного режима Северороссии остатки недобитых частей североросской армии и часть населения будут оказывать серьезное, в том числе и вооруженное, сопротивление новому режиму. В связи с этим мы видим необходимость в присутствии на этой территории частей Красной армии и НКВД. Скажу сразу: мы не имеем ничего против ввода на отошедшие к вам территории частей вермахта и СС.

Помедлив и пожевав губами, Риббентроп наконец произнес:

– Резонно. В таком случае давайте зафиксируем достигнутые нами договоренности, в качестве основы для дальнейших переговоров. В дальнейшем вы будете вести переговоры с моим советником Рихардом Крайнцем. Разумеется, Крайнц будет информировать меня, а я фюрера о всех нюансах переговоров. Надеюсь, ваше руководство в Москве также намерено держать руку на пульсе.

– Разумеется, – кивнул Павел.

– Тогда я бы хотел, чтобы мы согласовали также следующие вопросы. Во-первых, на тех землях, которые, как мы ожидаем, отойдут к вам, проживает значительное количество этнических немцев. Мы настаиваем на их праве покинуть земли, занятые Красной армией, и переселиться во вновь образованное немецкое государство или на территорию рейха. Форму их депортации вы должны согласовать.

– Хорошо, – недовольно поморщился Павел. – В таком случае в качестве ответной меры мы ждем, что вы позволите вывести в советскую зону оккупации, или даже в СССР, ряд лиц. Деятелей Белого движения, последовательных врагов советской власти, а также тех, кто во время Гражданской войны переселился в Северороссию.

– Мы говорим о несколько разных вещах, – произнес Риббентроп. – Мы настаиваем лишь на том, чтобы коренные немцы, желающие выехать на территорию Ингерманландии и рейха, могли это сделать беспрепятственно. Вы же говорите о том, чтобы мы выдавали вам ваших противников.

– И всё же мы настаиваем на этом.

– Хорошо, обсудим это позже, – произнес Риббентроп. – Вторым вопросом должна стать форма... аннексии Северороссии нашими странами. Понятно, что это не должно выглядеть агрессией. Мы продекларируем, что защищаем национальные интересы. Но при этом ни одна сторона не должна задевать интересы другой стороны.

– Конечно, – расплылся в улыбке Павел, – в этом вы можете не сомневаться.

* * *

Алексей встал на песчаное дно, тряхнул головой, чтобы из шевелюры вылетели многочисленные капельки морской воды, и нехотя направился к берегу. Раздвигая торсом соленую воду Черного моря, он бросил взгляд на стоящую на горе византийскую крепость, в свое время принадлежавшую генуэзцам, а потом туркам. "Как переменчива жизнь, – подумал он. – Кто из турок в семнадцатом веке мог полагать, что в двадцатом русская принадлежность Крыма не будет вызывать сомнений?"

Голицын уже поджидал его на берегу, облаченный в мягкий махровый халат. Когда Алексей приблизился, он с завистью посмотрел на могучий торс своего гостя и осведомился:

– Сколько вам лет, Татищев?

– Сорок три, – ответил Алексей.

– Вы в прекрасной форме, – произнес Голицын. – У меня в вашем возрасте уже было изрядное брюшко, а сейчас... сами видите.

– Без хорошей физической подготовки вряд ли можно выдержать по-настоящему серьезные психологические и умственные нагрузки, – сказал Алексей, натягивая свой халат.

Министры медленно двинулись вдоль береговой кромки, наблюдая за полетом чаек в безоблачном небе и наслаждаясь шелестом прибоя.

– Какие у нас еще планы на сегодня? – поинтересовался Алексей.

– Через час выезжаем в Симферополь. Там Президент даст прием в честь взаимного признания и заключения военного союза между Российской Республикой и Северороссией, – пояснил Голицын. – Переночуете в вашем новом посольстве, а утром мы проводим вас к самолету.

– Наш союз, полагаю, произвел фурор.

– Это мягко сказано, – улыбнулся Голицын. – Лондон и Париж только и рассуждают на тему, кого поддержит наш блок, их или Берлин. Готовьтесь, скоро нас начнут покупать. Немцы хранят хорошую мину при плохой игре. Но, похоже, тоже обеспокоены. А вот советская пресса просто захлебывается от гневных и обличительных статей. Похоже, Сталин в ярости. Мы с вами, Татищев, его обставили.

– Мы выиграли очередной раунд, – нахмурился Алексей. – Недооценивать Сталина, как противника, было бы совершенно неверно.

– Согласен с вами, – погрустнел Голицын, – но всё же теперь мы вместе. Это осложнит Сталину агрессию.

– В общем, да, – кивнул Алексей, – но он мастер многоходовых партий. Если ему не удалось нас рассорить, то он сделает все, чтобы вывести одного из нас из игры. Каким способом, пока не знаю, но в том, что попытается, можете не сомневаться.

– Уж больно безнадежно вы смотрите на вещи, – произнес Голицын. – Я вот, например, верю не только в то, что мы сможем защититься, но и в то, что сталинскому режиму когда-нибудь придет конец и мы с вами еще вернемся к вопросу межгосударственных отношений, как два сопредельных государства.

– Я смотрю на вещи реально, – проговорил Алексей. – Если вам противостоит сильный и хитрый противник, нельзя позволять себе благодушие и безалаберность. Что же касается сталинского режима, я тоже верю, что ему наступит конец... но не под ударами извне. Он просто изживет сам себя. И тогда важно будет подхватить власть на освобожденных от коммунистов территориях, чтобы их не захлестнули анархия и беспредел.

– Беспредел – интересное слово, – поднял брови Голицын, – не слышал. А все же, Татищев, не находите ли вы, что союз, заключаемый нами сегодня, имеет куда большее значение, чем кажется? И в ваших и в наших интересах скорейшая ликвидация советского монстра.

– Я думаю, – растягивая слова, проговорил Алексей, – что советские газеты не так уж не правы, когда говорят о буржуазном сговоре против СССР. Они, правда, все время забывают сказать, что к этому сговору нас подтолкнули они сами, своей угрозой. Бели бы Советский Союз не вынашивал планов захвата Северороссии, вряд ли мы бы так активно играли против него. Да и военный союз, скорее всего, не потребовался бы.

– Я рад, что у вас нет планов аннексии российских земель, – улыбнулся Голицын. – Но раз уж наметилось столь явное сближение наших держав, почти как двести лет назад, подумайте, какие перспективы открываются перед нами, вплоть до объединения. Я не говорю только об империи, формы могут быть разные. Федерация, конфедерация, уния, наконец. Я считаю, что народы России и Северороссии самой историей обречены жить вместе.

– Это ваше личное мнение или позиция симферопольского правительства? уточнил Алексей.

– Это мое личное мнение, мнение президента и мнение большей части общества нашего, увы, маленького государства.

– Зачем России присоединять промышленно развитую Северороссию, я понимаю. Но разъясните, пожалуйста, в чем потенциальный интерес Северороссии?

– Это же очевидно, – всплеснул руками Голицын. – Вместе мы создадим мощнейшую мировую державу. Которая, заметьте, очень быстро сможет вернуть в свои пределы земли, входившие прежде в состав Российской империи. А дальше от перспектив дух захватывает. То, что в состав нашей державы должны войти Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, не вызывает сомнений. Но подумайте, ведь мы можем присоединить всю Польшу целиком, в ее нынешних границах. Кроме Приднестровья, мы вполне можем отторгнуть у Румынии Бессарабию, поскольку там живет много этнически близких приднестровцам молдаван. Я уж не говорю о возможности установить свое влияние в балканских православных странах. Югославия, Болгария, Греция просто созданы, чтобы, как минимум, быть дружественными нам державами.

– А как максимум? – спросил Алексей.

– Как максимум, стать нашими провинциями, – пояснил Голицын. – Чехия, Словакия – это тоже славянские государства, которые могут войти в орбиту нашего влияния. А то и, чем черт не шутит, войти в наше государство. Были же чехи чашниками, принимали православный обряд. Через них мы установим свое влияние в Венгрии и Румынии. Объединенной мощью всех славянских и православных государств нанесем финальный удар по Турции. Вернем Константинополь в лоно православия, восстановим Византию, и включим в состав нашей державы. Через них мы упрочим наше влияние на Ближнем Востоке и в арабском мире. Сирия, Персия, Афганистан вполне могут быть нашими сателлитами или колониями, как Индия для Англии. А Дальний Восток... Безусловно, мы сможем вернуться в Порт-Артур. Монголия сейчас уже под Москвой. Надо лишь из коммунистической сделать ее пророссийской. А дальше... Знаете, мой отец в свое время лечился у врача тибетской медицины Петра Александровича Бадмаева. Так вот, этот человек, вхожий в высшие круги, между прочим, ратовал не только за включение в состав Российской империи всей монгольской степи, но и за присоединение Тибета. Потом мы сможем выгнать японцев из Китая и утвердить свое влияние в этой стране. После объединенной мощью всей образовавшейся державы нанесем финальный удар по германскому миру. Мы сможем поделить Германию и Австрию с Францией и Англией, а Балтийское море сделаем внутренним Российским морем. Это вы считаете недостаточной перспективой? Алексей мягко улыбнулся:

– Перспектива на самом деле захватывающая. Правда, должен признаться, ничего принципиально нового я от вас не услышал. Вы забыли лишь упомянуть о возможности отобрать Индию у англичан.

– Ну, практика показала, что нам выгоднее двигаться в союзе с Великобританией и Францией, – проговорил Голицын. – Кроме того, должен признаться, что я старый англоман.

"Понятно, – подумал Алексей. – Значит, Крым ориентируется на западных союзников. Стало быть, разрешение на наш союз получено из Лондона. Получается, что Черчилль склонен в этот раз встать на нашу сторону. Приятное известие. Впрочем, это также означает, что если мы займем ярко выраженную нейтральную позицию или, хуже того, пойдем на союз с Гитлером, Крым как союзника мы потеряем. Это следует запомнить. Впрочем, вернемся к вашей небезынтересной теоретической дискуссии".

– В любом случае, – проговорил он, – получается стандартный набор надежд и чаяний Российской империи за последние триста лет. В то или иное время всё это пытались претворить в жизнь российские цари. А если вы непредвзято проанализируете ситуацию, то вскоре поймете, что именно это сейчас планируют осуществить большевики. У них-то размах пошире. Еще в начале тридцатых они пели: "Чтобы от Британии до Ганга засияла родина моя".

– Что же, значит, это неумолимый закон развития империй, – пожал плечами Голицын.

– Допускаю, – кивнул Алексей. – Но тогда я вынужден констатировать, что именно благодаря ему Рим пал под ударами варваров, а Наполеон кончил свои дни на острове Святой Елены. И именно потому, что Российская империя четко следовала этому закону, вы сейчас представляете небольшое государство, разместившееся на полуострове в Черном море, а не великую евразийскую державу. Скажу вам больше. Видя, как большевики встали на путь построения империи, я с уверенностью могу говорить об их грядущем крахе.

– Надеюсь, вы поясните ваши слова? – проворчал Голицын.

– Разумеется. Скажите, вы, рисуя перспективу згой великой Российской империи, поинтересовались, желают ли финны, эстонцы, латыши, литовцы, поляки, чехи, балканские славяне, жители нынешней Турции, Сирии и Тибета войти в нее?

– Странные вещи вы говорите, – изумился Голицын. – Когда это империи спрашивали о желаниях присоединяемых народов? Главное, что в нашей новой державе доминировать будет русская нация. Впрочем, если говорить о славянских и православных народах, полагаю, соединение с Россией им как раз на пользу.

– Это вы так думаете, – парировал Алексей. – А они, похоже, иного мнения. Вас не удивляет, что Болгария выступала против России в Первой мировой войне и сейчас оказалась союзницей Гитлера? Ведь это страна, братская России и по вере и по этническим корням. Я, конечно, понимаю, что вопросы веры и этнической близости всегда важны в выборе союзника. Но в данном случае, похоже, главную роль сыграл страх перед великой империей, испытывающей панславянские амбиции. Простых людей не столько интересует геополитика, сколько возможность честно трудиться и пользоваться плодами своего труда, свободно выражать свои мысли. Великая империя в качестве союзника, гарантирующего безопасность, здесь всегда желанный гость. А вот желающая поработить – опасный противник. Любой здравомыслящий человек понимает, что ни одна империя с амбициями на расширение территорий не может позволить большого либерализма. Чтобы победить в войне, она должна превратиться в военный лагерь. Какая уж тут демократия?! Что касается людей, вопросами либерализма и диктатуры нисколько не интересующихся, то и они, пусть и простой крестьянской сметкой, понимают, что война – это дополнительные налоги и мобилизация, под которую неизбежно попадут они или их сыновья и братья. Те, кого вы называете балканскими братскими народами, будут поддерживать вас и благословлять вас, только пока вы предлагаете им взаимовыгодный союз. Как только вы захотите включения их земель в вашу империю, они превратятся в ваших злейших врагов. Простейший пример Северороссия. Пока Москва предлагала ей союз и совместное решение стратегических задач обоих государств, мы прекрасно ладили. Но как только Северороссия оказалась поглощена империей, в ней сразу возникло сопротивление, которое с годами лишь нарастало. Вы долго обвиняли нас в отделении, но так и не поняли, что наша независимость – это плод ваших имперских амбиций. Что же касается прибалтийских народов, поляков и жителей других стран, более тяготеющих к Западу, то они давно доказали, что ни казни, ни тюрьмы не могут сломить их сопротивления. То же на востоке. Российская империя всегда бездарно пользовалась своими приобретениями. Англичане обычно эксплуатировали колонии более умело. Но, наверное, не зря девять лет назад они пришли к идее дать им больше самостоятельности. И, наверное, не случайно мой друг Уинстон Черчилль любит говорить, что колонии – это мельничные жернова на шее государства. Рассуждения у карты мира о всевозможных бросках на юг, на запад, на восток очень хорошо звучат, лишь если полагать, что люди – это бездушные твари. Если же вы признаете, что это человеческие существа, дорожащие своей культурой, историей, просто имеющие право на собственное мнение, вы поймете, что ваш план просто нереализуем. Если и получится силой оружия создать описанную вами империю, она неизбежно даст трещину из-за сопротивления порабощенных народов. Затормозит свое развитие из-за того, что ее подданные в какой-то момент откажутся оплачивать амбиции правителей своим трудом и своей кровью. Закостенеет от нерасторопности бюрократии, которую вы будете вынуждены насадить, чтобы поддерживать эту махину. И вот эту ослабевшую и ожиревшую империю, которая уже будет готова развалиться, с удовольствием добьет внешний враг. То, что он найдется, можете не сомневаться. Пока вы расширяетесь, у вас всегда несметное количество врагов, интересы которых вы задеваете. Когда вы прекратили развитие, их не меньше, потому что они хотят поживиться за ваш счет. А если даже сделать теоретическое предположение, что вам удастся силой создать империю, которая распространится на весь мир, то можете не сомневаться, что она тут же начнет трескаться по границам этническим, религиозным и географическим. Такая империя неизбежно придет к упадку и погрузится в пучину гражданских войн. Увы, боюсь, это исход всех империй. И ключик здесь один. Ваша фраза: "А кто их спросит?" Вы прекрасно определяете, на каком основании пристегнете к своей державе ту или иную территорию. У этих вера с вами одна. Эти – этнически родственны. А эти просто живут в стратегически важном для вас месте. Конечно, территорию можно и захватить силой, а ее население изгнать, уничтожить или насильственно ассимилировать. О моральной стороне вопроса я просто молчу. Хочу лишь напомнить, что уничтожить целый народ – это задача, требующая огромных затрат. Но если вы присоединяете народ против его желания, не даете ему привилегий или гарантий безопасности и сохраняете его обычаи и устои, вы обрекаете себя на большие проблемы в будущем. Как минимум, при первом же ослаблении позиций вашего государства они поднимут национальное восстание или вступят в сговор с вашим врагом. И, заметьте, с точки зрения любого стороннего наблюдателя это будет святая освободительная война против угнетателей. То, что на месте освободившейся колонии возникнет диктаторский режим или псевдодемократическое государство с ворами и проходимцами во главе и бывшие подданные империи будут вспоминать об имперских временах как о золотом веке, это уже вопрос второй. Проблема социальной зрелости, так сказать. А вот то, что загнанные внутрь проблемы обязательно разрушат вашу империю, это я вам гарантирую.

– Страстная речь, – покачал головой Голицын и, помолчав, добавил: Может, вы и правы. Но строители империй редко видят их крушение. Если же они рушатся, то по недомыслию потомков. Что же касается той государственной идеи, которую защищаете вы, она мне нравится еще меньше. Наверное, вялое существование в раз и навсегда определенных границах может порадовать мелких торговцев и ремесленников, но здесь нет места подвигу. Я уж не говорю о том, сколь скучно жить в такой стране натуре деятельной, ищущей. Почитайте рассуждения Макиавелли об истории Римской империи, мой милый друг, и вы там увидите прямую ссылку на взаимосвязь между уровнем развития и влияния страны и энергией ее населения. Энергичный человек не готов сидеть без дела. Ему нужны новые покорения, достижения новых вершин. Конечно, наличие столь беспокойного и, прямо скажем, буйного населения приводит к тому, что государство время от времени сотрясается социальными катаклизмами. Но если власти не дают выхода этой энергии, то ее носители покидают такую землю. Конечно, страна обретает покой и размеренность жизни. Однако падает не только способность державы к внешним захватам, но и к обороне. Сопредельные же государства с легкостью захватывают страну, перешедшую к мирному существованию. Может быть, конечно, через столетия империя, разросшаяся до гигантских размеров, и падет от лености потомков великих завоевателей. Но страна, отказавшаяся от развития, падет еще вернее и еще скорее. Может, у себя в Северороссии вы создали очень комфортную и уютную жизнь. Я даже понимаю, почему многие представители изнеженной аристократии и буржуазии бегут к вам. Вы обеспечили людям достаток, порядок и стабильность. Вы не слишком донимаете своих граждан воинскими повинностями и налогами в пользу обороноспособности страны. Но пройдет время, и на ваших границах встанет грозный враг, а люди, привыкшие жить только для себя, не смогут объединиться, чтобы дать ему отпор. Уйдет боевой дух, исчезнет доблесть. И вы окажетесь поглощены одной из великих империй. Так не лучше ли стать основателем своей империи, чем провинцией чужой?

– В ваших словах есть доля правды, – согласился Алексей. – Но если все произойдет так, как вы говорите, я даже не буду жалеть покоренную страну. Не мной сказано: "Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой". Когда мы провозглашали независимость нашей страны в восемнадцатом, мы действительно хотели построить общество" в котором каждому гражданину было бы уютно жить, которое было бы способно защитить их свободы и имущество. Стоя у власти в этой стране, мы постарались сделать все, чтобы она была готова к встрече с врагом. Чтобы на наиболее опасных направлениях стояли укрепрайоны. Чтобы арсеналы были полны оружием и боеприпасами. Но если сейчас, когда начнется война, граждане не выйдут на защиту своей земли, а решат, что кто-то должен сражаться за них, значит, они вполне достойны порабощения. Что же касается жизненной энергии, о которой вы говорите, то она вполне может найти себе применение и без внешней агрессии. Если развиваться, то отчего же за чужой счет? Если покорять, то почему же ближних своих? Это всегда чревато ответной реакцией. Существуют задачи экономического роста, научные и культурные достижения, даже спорт. Неужели энергичный и амбициозный человек может найти себе применение только в захватнической войне? Есть много стран, избравших стезю экономического и культурного развития. И заметьте, государства, идущие этим путем, всегда вызывают только уважение и зависть у соседей. Уверяю, сколь бы ни был мал участок земли, всегда есть что на нем улучшить. Если же вам удается наладить на своей территории жизнь достойную и обеспеченную и при этом вы оказываетесь способным защитить свой надел, то у здравомыслящих соседей, не достигших такого уровня развития, появляется желание войти в вашу систему. И тогда ареал вашего влияния расширяется не за счет военных захватов, а за счет распространения вашей экономической мощи и культурного потенциала. Чтобы к вам присоединялись новые территории, не должны гибнуть ваши солдаты, а должна работать ваша твердая валюта, должны выступать деятели искусств и науки. В конечном итоге, иные государства присоединяются к вам не после кровопролитной войны, больших людских потерь и уничтожения их гражданских институтов, а после референдумов, когда само население изъявляет желание вступить в союз с вами.

– В союз, заметьте, – поднял палец Голицын. – Никто и никогда еще не отдавался под власть чужого государства полностью.

– Какая разница? – улыбнулся Алексей. – Ну, назовите это союзом. Ели вы добьетесь экономического и культурного доминирования в нем, это даст вам не меньшие возможности, чем военный захват.

– Но провинции в такой империи всегда должны быть менее развиты, чем метрополия. Иначе система расколется или, хуже того, вы сами станете провинцией собственной периферии.

– Что же, это вполне относится и к империям, созданным военным путем. Никакими военными и полицейскими мерами невозможно удержать провинцию, которая окажется более развитой экономически и культурно. Межнациональной борьбы за лидерство никто не отменял. Только, согласитесь, для человечества куда как полезнее, если эта борьба будет проходить не на полях сражений, а в виде соревнования за эффективность производства, качество товаров, научные и культурные достижения. Впрочем, я не вижу ничего дурного и в том, что государство, желающее усилиться, даже войдет в качестве провинции в более крупную и развитую державу. Конечная-то цель состоит в том, чтобы хорошо жилось всем гражданам, а не в том, чтобы над кем-то там доминировать. И чем плохо, если за счет присоединения к более развитому соседу достигается рост уровня жизни и культуры? Главное, чтобы народ не утратил свобод и возможностей к самовыражению. А это вовсе не обязательно при частичном отказе от суверенитета. Не знаю, как вы, а я бы предпочел жить в провинции богатой страны, гарантирующей мне все демократические права и свободы, а не в столице тоталитарного государства, где маргарин выдают по карточкам, а мясо жители видят лишь по праздникам.

– Возможно, – пожал плечами Голицын. – Расскажите, какими же вы, в таком случае, видите пути развития Северороссии?

– Сама географическая среда нашего обитания выводит нас на сотрудничество со странами Балтийского бассейна. Полагаю, со временем сложится конфедерация из Северороссии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Дании, Швеции, Финляндии, а возможно, и Норвегии. Начав с экономического союза, она в конце концов создаст некое государственное образование.

– Кто же будет доминировать в этом союзе? – осведомился Голицын.