Текст книги "Противостояние"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Надеюсь, что Петербург, но не слишком расстроюсь, если Стокгольм или Рига. Я не знаю, войдет ли Северороссия в качестве провинции или центра в новое общеевропейское сообщество. Но сам факт появления единой Европы не позднее начала двадцать первого века считаю неизбежным. В дальнейшем предстоит еще формирование содружества с англо-американским, арабским и дальневосточным сообществами, пока мы не придем к созданию системы, объединяющей все человечество. Заметьте, системы, созданной не насильственно, а добровольно, на основе взаимной выгоды и равноправного союза. Конечно, вначале соединятся народы, наиболее близкие по культуре и ментальности. Но в конечном итоге человечество, безусловно, сформирует единое сообщество.

– Вы считаете такое объединение неизбежным?

– Конечно. Посмотрите: глобализация идет в течение всего известного нам исторического периода. Во времена Древнего мира она привела к созданию таких империй, как Китай и Рим. Они распались, как я полагаю, именно из-за того, что создавались на основе насилия и подавления. Государства-гиганты Средних веков – это карлики с точки зрения наших дней. Придет время, когда такие державы, как Англия, Франция и Германия, не смогут достаточно авторитетно действовать на мировой арене, не вступая в союзы и содружество. Что уж говорить о таких государствах, как Эстония, Финляндия, Северороссия или Крым?

– Ну, а позиции России в этом вопросе? – тут же спросил Голицын. – Я имею в виду всю Россию, а не один Крым.

– Она вполне может стать центром Евразийского союза, который объединит в себе как народы Центральной Азии, так и Восточной и Южной Европы. Разумеется, те, которые не войдут в единую западноевропейскую общность. Ну, а затем придется выбирать, идти к дальнейшему объединению с Европой или с Америкой. Увы, но уже сейчас ситуация сложилась так, что возможный экономический потенциал России уступает этим двум центрам мирового притяжения. Впрочем, как я уже сказал, если это не приведет к подавлению самобытности, прав и свобод, но даст экономический и культурный рост, я не вижу в этом ничего плохого.

– Что же, господин Татищев, – улыбнулся Голицын, – я вижу, у вас сложена уже целая теория, исходя из которой вы действуете. Чрезвычайно интересно. Скажите, вы являетесь последователем или автором этой идеи?

– Увы, – развел руками Алексей, – практическая работа в политике и бизнесе не оставляет достаточно времени для сбора научной информации и для теоретических выкладок. Не смею приписать себе авторство... Впрочем, познакомившись с этой теорией, я ее полностью принял и, что греха таить, несколько развил, всходя из своего опыта и взглядов. Авторство же здесь по праву принадлежит профессору Санкт-Петербургского университета Дмитрию Андреевичу Санину.

– Вот как, – произнес Голицын. – Все это действительно интересно. Хотя я и не разделяю, по большей части, ваших взглядов, должен признать, что беседа с вами была для меня чрезвычайно познавательна. Правы вы или я, безусловно, покажет время. Впрочем, сейчас у нас с вами есть куда более срочная и важная задача. Нам надо отбить удар Сталина.

– Посмотрим, как будет, – проговорил Алексей, вглядываясь в морской горизонт, – надо работать и сражаться. Если мы сделаем это с полной отдачей, для победы нам потребуется лишь немного удачи.

* * *

– Посмотрим, как будет, – произнес Артем, вглядываясь в океанский горизонт. – Ситуация очень запутанная. Сейчас там все может измениться из-за какой-нибудь мелочи: нелепого слуха, внезапного решения какого-нибудь мелкого политика. Настолько всё на грани, что простой командир полка может повернуть ход войны, а значит, и послевоенные события на сто восемьдесят градусов.

– Какая разница? – лениво спросил Генрих. – Ты же знаешь, что за сто-двести лет там все вернется на круги своя.

– Для нас-то с тобой сто-двести лет ничего не изменят, – возразил Артем. – А для тех, кто живет там?

– Если все сложится для них удачно, будут богато жить. Если нет, станут мудрее, – безразлично пояснил Генрих. – И то и другое неплохо.

Друзья лежали на нагретых жарким субтропическим солнцем мраморных скамьях, на большой террасе, расположенной на берегу лазурного океана. Две массажистки чрезвычайно искусно разминали их обнаженные загорелые, мускулистые тела. Чуть поодаль стоял мраморный стол, на котором их ждало несколько ваз с самыми разнообразными экзотическими фруктами и кувшины с соками, нектарами и лучшим вином из запасов Артема.

– Послушай, – произнес Генрих после минутной паузы, – твои крестники уже разошлись вовсю. Устраивают судьбы мира, словно в собственной гостиной порядок наводят.

– Человеку, занявшему высокий пост, свойственно надеяться, что события будут развиваться строго по начертанным им прожектам, – ответил Артем.

– Ну, если у них есть хоть капля ума, они должны понимать, что невозможно ни все предусмотреть, ни все предвидеть, – пробурчал Генрих. Даже у нас, в отношении нижнего мира, не всегда получается.

– Они неглупые ребята, – тут же проговорил Артем. – Надеюсь, они понимают, что полководец, вышедший на битву и ожидающий, что все пойдет строго по его плану, скорее всего, проиграет. Но полководец, выходящий на битву без плана, вообще обречен.

– Надеюсь, – улыбнулся Генрих. – Впрочем, как я полагаю, нам остается только смотреть. Когда там начнется война?

– С Польшей?

– Нет, с Северороссией.

– По моим подсчетам, завтра к вечеру, по нашему времени. Впрочем, до этого момента нам предстоит понаблюдать еще некоторые интересные события.

* * *

Павел припарковал свой "опель" за два квартала до пивной Фрица на Ханенштрассе, под большим красным флагом, со свастикой, вписанной в белый круг. Он запер машину и оставшееся расстояние прошел пешком. На улице было многолюдно. Озабоченные, веселые, безразличные прохожие спешили по делам или неторопливо прогуливались. По булыжной мостовой прогрохотали коваными сапогами два эсэсовца.

"Удачную форму придумали, гады, – подумал Павел. – Само воплощение превосходства и агрессии. И сами они вышагивают как сверхчеловеки. Гражданские, вон, смотрят на этих вояк как на защитников, воинов, несущих им процветание и славу. Ничего, недолго осталось. Сегодня двадцатое августа. Ваших лидеров, ребята, мы здорово надули. Надуем и еще раз. Скоро вы обломаете зубы".

Павел свернул за угол. Пивная Фрица была теперь перед ним. Конечно, поставить машину на приличном расстоянии от места встречи и проверить, нет ли "хвоста", требовали правила агентурной работы. Однако Павел был рад пройтись пешком после многочасовой езды на автомобиле до Кельна. Немецкие дороги, безусловно, хороши, ("Ничего, и у себя не хуже построим, когда с буржуями разберемся", – каждый раз думал Павел, выводя автомобиль на автобан), но несколько часов за рулем – это все же утомительно. А ведь ему сегодня еще возвращаться в Берлин. Павел уже второй раз был в Кельне и снова намеревался подойти к знаменитому собору. Уж очень он напоминал кафедральный собор в средневековой части Петербурга. Эх, Петербург... Ничего, скоро мы будем там.

Павел прошел внутрь пивной и уселся за столик в глубине зала, заказал кружку пива мгновенно подскочившему официанту. Теперь надо было ждать.

Зигмунд фон Бюлоф, бывший король Ингерманландии, заметно постаревший, уже совсем седой, но все такой же сухопарый и желчный, подсел к нему и тут же заказал себе кружку баварского пива.

– Здравствуйте, господин фон Бюлоф, – глядя мимо собеседника, произнес Павел. – Рад вас видеть.

– Не могу сказать того же, – процедил Зигмунд. – В прошлый раз наш союз не принес нам успеха. Вы предали меня.

Со стороны могло показаться, что двое впервые встретившихся добропорядочных бюргеров беседуют о погоде.

– Так сложились обстоятельства, – пожал плечами Павел. – Думаю, если бы речь шла о судьбе германского государства, правительство в Берлине повело бы себя так же. Ко мне, полагаю, вы претензий иметь не можете. Если помните, моя бригада сражалась за вас до конца. Впрочем, у меня для вас приятные новости. Между Москвой и Берлином сейчас идет интенсивная дипломатическая переписка. Возможно заключение пакта о ненападении* и обширного торгового договора. Кроме того, возможно заключение секретного пакта о разделе сфер влияния в Европе. Я уполномочен сообщить, что по вопросу Северороссии достигнута договоренность о восстановлении немецкого, национально ориентированного государства в Ингерманландии.

– Что будет с остальными землями Северороссии? – безразличным тоном осведомился фон Бюлоф.

– Новгородские, псковские, архангельские земли и Карелия войдут в зону влияния Советского Союза, – произнес Павел. – На этих территориях будет создана Североросская Народная Республика, со столицей в Новгороде. Разумеется, политический режим нового государства будет... э-э-э, предельно дружественен Москве.

– Понятно. – Фон Бюлоф пожевал губами. – Это логично. Немцы должны жить под правлением немецкого правительства, русские – русского.

– Каким вы видите политический режим Ингерманландского государства? откинулся на спинку стула Павел.

– Правление организации "Ингерманландское возрождение" считает нецелесообразным восстановление монархии. Мы полагаем, что требованиям времени отвечает президентская форма правления. Среди немецкого населения будут, конечно, проведены выборы. Но правление "Ингерманландского возрождения" решило поддержать мою кандидатуру на этот пост. Хочу сразу сказать, что я за дружеские, добрососедские отношения с Советским Союзом. До тех пор, разумеется, пока Москва дружественна Третьему рейху.

* В нашем мире, как и в этом, пакт, получивший название пакта Молотова-Риббентропа, был заключен 23 августа 1939 года.

– Я сообщу о вашей позиции в Москву, – кивнул Павел. – Полагаю, возражений она не вызовет.

– "Ингерманландское возрождение" готово к выступлению, – наклонился вперед Зигмунд. – Когда нас поддержите вы?

– Сразу после кардинального решения польского вопроса.

– Вы даже не будете штурмовать вначале Крым? – поднял брови Зигмунд.

– Вячеслав Михайлович Молотов просил уведомить вас, что решение Североросского вопроса для нас более важно.

– В прошлый раз мы потерпели поражение из-за того, что с юга по вам ударили белые армии, – произнес фон Бюлоф. – Не повторится ли это?

– Сейчас не девятнадцатый, – улыбнулся Павел.– Красная армия значительно сильнее, а белая слабее.

– Ой ли? – покачал головой Зигмунд.

– Предоставьте это нам, – поморщился Павел. – У вас еще есть вопросы?

– Да. Как мы согласовали в день "икс", "Ингерманландское возрождение" поднимет восстание в Петербурге, Выборге и Гатчине. В тот же день Берлин направит ноту Оладьину о неспособности властей защитить ингрийских немцев. На следующее утро начнется высадка морских десантов на Балтийском побережье и воздушных – по всей территории Северороссии. В ту же ночь Красная армия перейдет границу и начнет брать под свой контроль все намеченные вами территории. Какова будет политическая подоплека советской аннексии?

– Одновременно с вашим выступлением коммунистические и другие левые организации поднимут восстания в Новгороде, Пскове, Архангельске и других городах. Мы придем на помощь нашим братьям, изнемогающим в неравной борьбе с диктаторским режимом адмирала Оладьина, – пояснил Павел.

– Меня это устраивает, – кивнул Зигмунд.

"Еще бы, – подумал Павел. – Только тебе пока не надо звать, что официально мы еще придем спасать братский североросский народ от немецко-фашистского путча. Вам это не понравится, господа нацисты, но придется перетерпеть пощечину. Вы получите земли, которых добивались. А нам, кроме обоснования ввода войск, надо заложить еще идеологический базис, чтобы прихлопнуть весь ваш режим годика через полтора". Вслух он, однако, сказал:

– Вы принесли?

– Да. – Зигмунд выложил на стол сложенную газету. – Здесь все данные, которые агентуре "Ингерманландского возрождения" удалось собрать об армии, военной промышленности и оборонительных укреплениях Северороссии.

– Хорошо, – улыбнулся Павел, – очередной платеж будет переведен на ваш счет в "Дойче банке" сегодня.

– Надеюсь, – буркнул фон Бюлоф. – Всего доброго.

Он бросил деньги за пиво на стол, поднялся и вышел, оставив рядом с собеседником газету. Павел посидел еще минут пять, потягивая пивко, затем неспешно положил на стол деньги, подхватил газету, оставленную Зигмундом, и вышел в уборную, где аккуратно перепрятал переданную ему в газете микропленку в тайник, устроенный в портсигаре. Закончив эту процедуру, он, весело посвистывая, вышел из пивной. "Ну, Алексей, держись, новый раунд. Теперь уже мы вас добьем", – думал он зло.

* * *

Выйдя из пивной Фрица, Павел неспешно направился в сторону вокзала. По дороге он несколько раз сворачивал в узкие улочки, меняя направление, и останавливался у витрин, чтобы проверить, нет ли за ним слежки. Однако, похоже, никто за ним не следил. "Эх, знал бы я эти приемы в пятнадцатом, – с грустью думал Павел, – никогда бы не попался в ту дурацкую ловушку. Да чего уж теперь. Прошлое не переделаешь. Надо заботиться о будущем".

Странная мысль вдруг поразила его. Он подумал, что все, чем он занимается в этом мире, и есть попытка переделать прошлое – ради будущего. "Тьфу, черт, – раздраженно подумал Павел, – что это меня в философию понесло. Работать надо".

Он в последний раз проверил, нет ли за ним хвоста, свернул на Камодиенштрассе и твердыми шагами направился в сторону Рейна. Через три минуты он остановился. Слева шумел Кельнский вокзал, крупнейший в Германии после Берлинского, а прямо перед ним возносился к небу знаменитый собор. Павел задрал голову, чтобы разглядеть кресты на вершинах шпилей. Громада собора производила неповторимое впечатление.

Вдоволь налюбовавшись на собор издали, Павел направился к нему. Вскоре его взгляд начал различать мелкие детали тончайшей резьбы по камню, фигуры, искусно вырезанные на стенах собора. Он остановился метрах в двадцати от главных ворот и продолжал восхищенно рассматривать внешнее убранство, когда что-то заставило его обратить внимание на дородного старика, тяжело опиравшегося на трость и столь же завороженно рассматривавшего творение средневековых мастеров. Их глаза встретились...

– Дмитрий Андреевич?! – изумленно произнес Павел. – Как вы здесь?

– Здравствуйте, Пашенька, – как ни в чем не бывало, словно они расстались не больше недели назад, проговорил Санин. – Вот, ездил лечиться на воды в Висбаден. Сейчас возвращаюсь домой, в Петербург. В Кельне у меня пересадка. До петербургского экспресса еще час с четвертью, вот и решил полюбоваться собором и городом... напоследок. А вы, простите, какими путями здесь оказались?

– Я на дипломатической работе, – пояснил Павел.

– Понятно. – Санин отвел глаза. – Ну что же, в ногах правды нет. Идемте, присядем в каком-нибудь кафе неподалеку.

– Конечно, – улыбнулся Павел. – Давайте посидим вон там, на открытом воздухе.

Он указал на кафе, разместившееся на углу соборной площади и Марселенштрассе, у входа в которое под навесом было несколько столиков. Санин кивнул, и они медленно направились туда. Павел все время пытался поддерживать учителя под руку, но тот, явно не желая выглядеть стариком, сердито фыркал – давал понять, что в помощи не нуждается. Наконец они добрались до заветных столиков и сели. Павел заказал себе черный кофе, а Санин – кофе со сливками.

– Дмитрий Андреевич, можно ли вам? – забеспокоился Павел, когда, приняв заказ, официант удалился.

– Мне теперь все можно, – небрежно махнул рукой Санин. – Знаете, как в анекдоте: "Кому нужна такая жизнь?"

– Вы на пенсии? – осведомился Павел.

– Да, – подтвердил Санин. – Но в университете еще читаю одну-две лекции в месяц. Да и труды но истории еще пишу. Сейчас готовлю к выпуску монографию о малоизвестных фактах, предшествовавших заключению унии между Российской империей и Североросским королевством.

– Что же, денег не хватает? – спросил Павел.

– Милый мой, – в глазах у Санина появилась жесткость, – вам, наверное, должно быть известно, что настоящий ученый работает не за деньги, а ради постижения истины. Я, с вашего позволения, полагаю, что проскрипел так долго именно благодаря тому, что всегда видел в своей жизни цели и работал ради их достижения. Что касается материальных вопросов, то моей профессорской зарплаты мне всегда хватало, чтобы содержать квартиру в пять комнат и каждый год путешествовать по знаменитейшим европейским курортам и городам. Даже до Египта в двадцать девятом добрался. Да и сейчас, как вы понимаете, месяц в одной из лучших гостиниц Висбадена я не на подаяние прожил.

– Здоровье подводит? – опечалился Павел.

– Для человека семидесяти восьми лет, ведущего преимущественно сидячий образ жизни, у меня идеальное здоровье, – проворчал Санин. – Впрочем, отдохнуть в красивом месте и поправить здоровье минеральными водами всегда приятно.

– Что же, в Северороссии и курортов нет? – съязвил Павел. – Приехали бы к нам, в Ессентуки или Боржоми, я бы вас встретил. Чего по чужим странам-то шататься?

Они ненадолго замолчали, пока подошедший официант ставил перед ними кофе. Когда он удалился, Санин проговорил:

– В Северороссии есть очень неплохие курорты в Старой Руссе. Я там бывал не раз. В Ессентуках и Боржоми, – Санин чуть понизил голос, – я был еще в том мире. Полагаю, здесь они не многим отличаются. Впрочем, вас еще разыскать надо было бы. Вы ведь перестали писать в конце двадцатых. Но вот сейчас я решил съездить в Висбаден. Почему бы и нет? Вы там бывали?

– Нет. – Павел отвел глаза. – А что?

– Понимаю. Замечательное место. Рекомендую. Тихий приятный городок. Источники. Приветливая публика, прекрасное обслуживание в клиниках, гостиницах и ресторанах. В Старой Руссе, конечно, тоже неплохо, в чем-то даже лучше. Я очень люблю отдыхать там. Но кто сказал, что всегда надо выбирать или-или, когда можно взять и то и другое? Я вообще никогда не понимал, почему любовь к родным березкам должна обязательно сочетаться с ненавистью к пальмам и кедрам. Ну, а выбор моего маршрута на это лето обусловлен... Вы понимаете. Последний год мирной жизни. У нас с вами есть привилегия предвидеть события. До послевоенного переустройства я уж, верно, не доживу. Скоро все в Европе встанет дыбом, а мне очень хотелось посмотреть напоследок на этот исчезающий мир.

– Да, скоро все поменяется. – Глаза Павла загорелись. – Вы даже не представляете себе, насколько все может поменяться. Мы постараемся не допустить того, что случилось в нашем мире.

Санин грустно посмотрел на него и произнес:

– Посмотрите вокруг себя. Что вы видите? Павел в недоумении обвел взглядом соборную площадь.

– Кельн, – проговорил он наконец.

– Правильно, – кивнул Санин. – А что вы можете сказать об этом городе?

– Крупнейший промышленный центр... Транспортный узел. Что еще?

– Красивейший средневековый город, – грустно улыбнулся профессор. Один из крупнейших и знаменитейших городов средневековой Германии. Он был превращен в руины авиацией союзников еще за несколько лет до моего рождения... в том мире. Из всего великолепия, что вы видите сейчас, остался один собор. А здесь и он может не уцелеть. Вы понимаете? В погоне за новым миром вы готовы сокрушить все старое. Да вы не просто крушите. Вы даже не видите ценности разрушаемого. Для вас Кельн – это только промышленность, транспортный узел, точка на карте. Мне страшно камушек здесь тронуть, чтобы не нарушить очаровательной ауры древности, а вы готовы посылать сюда армады бомбардировщиков для реализации своих стратегических планов. Понимаете, дорогой, мир надо воспринимать таким, какой он есть. Нам не дано постичь всех его бесчисленных взаимосвязей. Попытка перестроить его с топором в одной руке и с динамитом в другой всегда приводила к разрушению старых гармоний и к возникновению новых суррогатов. Если хотите сделать что-то лучшее, надо удобрять почву и растить прекрасный сад. Но на месте взрыва вам вряд ли будет очень приятно прогуливаться вечерами.

– Чтобы вырастить прекрасный сад, надо удалить сорняки, – тут же возразил Павел.

– Танком? – поднял брови Санин. – Я всегда считал, что это делается более аккуратно. Хотя, понимаю, для вас же весь старый мир – это бурелом, который надо уничтожить, чтобы засадить деревьями по вашему плану. Только вот хорош ли он, этот план? Я-то, старый профессор, могу ездить куда захочу. А вы, столько сделавший для советской власти, с места не можете сдвинуться без разрешения своих начальников. Так хорош ли ваш мир?

Над столиком повисло тяжелое молчание, которое лишь через минуту нарушил Павел:

– Значит, профессор, вы решительно встали на сторону наших врагов.

– Значит, я решительно хочу жить как мне нравится, а не по указке вашего вождя, – передразнил его Санин.

– Очень жаль, – печально констатировал Павел. – В свете предстоящих событий...

– В свете готовящегося вами нападения на Северороссию? – спокойно уточнил Санин.

У Павла на спине выступил холодный пот. Того, что университетский профессор вот так, за чашкой кофе, спокойно раскроет тщательно законспирированный план советского правительства, он совершенно не ожидал.

– Откуда вы знаете? – одними губами произнес Павел.

– Милый мой, в отличие от вас с Алексеем, я не вовлечен в политические игры и могу наблюдать за происходящим со стороны. Я знаю вашу идеологию, принципы построения вашего государства и ваши стратегические цели. Поверьте, предсказать ваши тактические ходы не представляет никакого труда.

– Понятно. – Павел откинулся на спинку стула. – Вы часто видите Алексея?

– С тех пор, как он занял министерский пост, не столь часто, но раз в месяц – обязательно.

– Тогда у меня к вам просьба, – оскалился Павел. – Я знаю, что вы расскажете ему о нашей встрече. Я но мере сил следил за ним. Радовался, когда его турнули из Управления государственной безопасности в двадцать втором. А когда прочитал о его назначении министром иностранных дел в прошлом году, понял, что мы еще встретимся. Потому что он мой враг. И когда будете говорить с ним, передайте ему, пожалуйста, что я приду и убью его. Не потому, что я ненавижу его лично, а потому, что он враг дела, которое я сделал делом своей жизни. Вдвоем нам не жить на этой земле.

– С вашим отношением к делу порознь вы себя потеряете, – проворчал, отведя глаза, Санин. – Такие как вы без врага теряют смысл жизни, вот что обидно. Передам. А вы берегите себя, Пашенька.

– И вы, – вдруг смягчился Павел. – Знаете, я бы вам посоветовал в ближайшее время уехать куда-нибудь из Северороссии и семью забрать. Не желаете к нам, уезжайте хоть к нейтралам. Всякое может...

– Да нет уж, – отрицательно покачал головой Санин. – Я в этой стране прижился. Сейчас это моя земля, и я не брошу ее в час испытаний.

– Жаль, – нахмурился Павел. – Ну, простите, мне пора.

Он начал подниматься.

– В добрый час, Пашенька, – напутствовал его Санин. – Прощайте.

Эпизод 3 СНОВА ВОЙНА

Алексей опустился в мягкое кресло и взял в руки чашечку-наперсток с крепчайшим кофе. Развалившийся в таком же кресле напротив него Санин под строгим взглядом жены, поморщившись, взял большую кружку с настоем трав, подготовленных для него в известной уже и в Европе, и в Америке петербургской клинике тибетской медицины имени Петра Бадмаева. Сама Анна Санина села напротив мужчин на стул, взяв с подноса фарфоровую чашку с чаем.

– Извините, Дмитрий Андреевич, что не заглянул сразу после вашего возвращения, – произнес Алексей, отхлебывая кофе. – Дел по министерству сейчас до безумия много, и я никак не мог вырваться. Я уж и забыл, когда в последний раз у меня был выходной день.

– Разумеется, Лешенька, – мягко улыбнулся Санин. – Пакт Риббентропа-Молотова и последующий ультиматум Германии Польше наделал много шуму среди дипломатов*. И мы с вами прекрасно понимаем, чем это чревато. Он сделал многозначительную паузу. – Вы просто герой, что вырвались ко мне.

– Как вам понравился Висбаден? – осведомился Алексей.

– Висбаден прекрасен, как всегда, – светским тоном произнес Санин. Лицо его внезапно погрустнело, и он продолжил: – На обратном пути я заехал в Кельн и встретил там Павла. Вы знаете, разговор с ним очень огорчил меня...

– Павла?! – Глаза Алексея округлились от удивления. – Что он там делал?

– Он сейчас в Берлине, на дипломатической работе, – проговорил Санин. Вы знаете, я с сожалением должен констатировать, что он еще больше ожесточился за прошедшие годы...

– Извините, а что он делал в Кельне? – снова прервал его Алексей.

* Разговор происходит в конце августа 1939 года, когда Германия объявила ультиматум Польше. В нашем мире за этим последовало начало Второй мировой войны.

Он чуть не проговорился, что прекрасно знал, что Павел уже с мая находился в советском посольстве в Берлине и вел некие переговоры с немцами об отношении двух держав к Северороссии. Дипломаты и Управление государственной безопасности Северороссии уже давно пытались собрать информацию о ходе этих секретных переговоров, без особого успеха, впрочем. Хотя для Алексея было достаточно ясно, что речь там может идти либо о разделе страны, либо о ее "передаче в зону влияния одной из держав", как дипломатично называли согласие на аннексию. Но, кроме раскрытия стратегического замысла, было еще принципиально важно понять, о каких тактических шагах договорятся стороны. Переговоры проходили в Берлине, и появление Павла в Кельне совсем не вписывалось в общую картину действий советских дипломатов в Германии. "Сучьи дети, – злобно обругал в мыслях подручных Вайсберга Алексей, – упустить факт такой поездки! Хотя Германия это не Северороссия, СД работает весьма профессионально, да и советская разведка от нее не отстает. Наши могли Павла и упустить. Он все же профессиональный конспиратор. Но что Павел делал в Кельне? Там что-то готовится. И если мы не поймем что, то рискуем пропустить удар".

– Очевидно, он приехал полюбоваться Кельнским собором, – самым невинным голосом произнес Санин.

– Да, конечно, – глядя куда-то в сторону, ответил Алексей.

Он поставил чашечку с кофе на журнальный столик, уперся локтями в колени и принялся массировать указательными пальцами виски. Санины тревожно наблюдали за ним, но Алексей уже целиком погрузился в мысли: "Нет, советский представитель, тем более на таких важных переговорах, носитель государственной тайны, не может себе позволить проехать полстраны, чтобы полюбоваться какой-то там исторической достопримечательностью. Даже если забыть, что Павел и пальцем не пошевелит, если это не нужно коммунистической партии и мировой революции, такое поведение советского человека обязательно будет выглядеть подозрительным. А учитывая статус Павла, его, скорее всего, тут же арестуют и вывезут в СССР на суд и расправу. И Павел это знает, так что без дела не то что в Кельн не поедет, но и из посольства носа не покажет. Значит, это была поездка с какой-то целью, притом санкционированная из Москвы. Зачем Павел проехал половину враждебного государства? Явно не для того, чтобы посмотреть собор. Думай, Алексей, иначе пропустим удар. Там что-то затевается против нас. Павел работает только в секретной комиссии по Северороссии. Что ему надо было в Кельне? Все дипломатические службы Германии сидят в Берлине. Раз. Центральный аппарат СД и абвера – тоже. Что еще? Может, уже планируется совместная военная операция? Хотя при чем здесь советский дипломатический представитель? Такие вещи обычно оговариваются дипломатами в самых общих чертах: на какую линию выходят войска, в каких пределах действуют военная авиация и флоты союзников, как избежать боя при соприкосновении союзных войск. Все остальное разрабатывают генеральные штабы в тайне друг от друга. Тогда зачем Павлу надо было покидать Берлин?" Он снова взял в руки чашку и отхлебнул кофе.

– С вами все в порядке? – обеспокоенно осведомился Санин.

– Да, все хорошо, – машинально бросил Алексей, но мозг его продолжал лихорадочно работать:

"Положим, германская армия готовит провокацию, в которой должны участвовать части Красной армии или НКВД. Тогда при чем здесь Кельн? Если речь идет о флоте, Павел должен был направиться в Росток или Киль. Если там задействован воздушный десант или даже сам Отто Скорцени*, встреча должна была бы проходить в окрестностях Берлина. Например, в Потсдаме. Как с Северороссией и возможной операцией против нее может быть связан Кельн и его окрестности? Стоп! В Аахене живет Зигмунд фон Бюлоф, бывший самопровозглашенный король Ингерманландии, тесно связанный с "Ингерманландским возрождением". От Аахена до Кельна час езды на поезде или автомобиле. Павел или его руководство понимали, что член советской делегации может быть под нашим наблюдением. Они решили, что факт поездки Павла в Кельн, даже если и станет нам известен, нас не обеспокоит. И не обеспокоил бы... Зачем они встречались? Разведданные? Возможно, но это бы поручили профессиональным разведчикам, а тут на встречу выехал дипломатический представитель. Значит, в предстоящей акции "Ингерманландскому возрождению" отводится особая роль. Какая? Все просто. Немецкие националисты поднимают путч в Петербурге. Вермахт приходит к ним на помощь. Не зря они уже перебросили дивизию в Финляндию, якобы для дачи гарантий этой стране. Красная армия переходит границу, якобы для помощи братским славянским народам, которые, могут оказаться под пятой фашистских захватчиков. Занавес! Надо действовать, и немедленно".

* Отто Скорцени – знаменитый деятель спецслужб Третьего рейха, выполнявший самые рискованные задания фюрера. Одной из известнейших его операций является освобождение Муссолини в 1944 году.

Алексей резко поднялся и обратился к профессору:

– Могу я воспользоваться вашим телефоном, Дмитрий Андреевич?

– Конечно, – удивленно взглянул на него Санин. Алексей быстрыми шагами вышел в коридор, по памяти набрал известный очень небольшому числу лиц телефонный номер и, когда ему ответили, проговорил:

– Добрый вечер, господин президент. Это Татищев. Мне нужно срочно вас видеть... По вопросу "Ингерманландского возрождения"... Есть новые данные... Через час? Хорошо. Пригласите, пожалуйста, Вайсберга.

Санин печально посмотрел на жену и проговорил?

– Аня, где сегодня Андрюша?

– Опять с дружками в Териоки поехал, – фыркнула жена. – Гуляют.

– Слава богу, что он не интересуется политикой, – произнес Санин.

* * *

Когда утренний туман начал потихоньку рассеиваться, к стоящему на пригорке недалеко от Гатчинского парка дому, построенному в немецком стиле и окруженному высоким забором, малозаметными тенями заскользили несколько групп спецназа североросской госбезопасности. Алексей, лежа на животе в густых зарослях кустарника, наблюдал за происходящим в бинокль. Рядом с ним примостился Колычев. Стараясь говорить как можно тише, Алексей произнес: