Текст книги "Данте"
Автор книги: Дмитрий Мережковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
VIII. КРЕСТ И ПАРАЛЛЕЛИ
«Верую в Три Лица вечных; верую, что сущность Их едина и троична», – отвечает Данте на вопрос Апостола Петра, во что он верует.[736]736
Par. XXIV, 139.
[Закрыть] Так для Данте в раю, в «небе Неподвижных Звезд», внешнем и внутреннем, – в последней глубине и высоте его существа, но не так, на земле. В воле его бессознательной, в «душе ночной», господствует число божественное – Три: Отец, Сын и Дух; а в воле сознательной, в «душе дневной», – число человеческое или демоническое – Два: Сын и Отец, несоединенные, несоединимые в Духе. Три – «во сне» («есть то, чего нельзя постигнуть умом, и что мы познаем только чувством, как бы во сне»), а наяву – Два. «Три свидетельствуют на небе» (I Ио. 5, 7), а на земле – Два.
Тысячелетняя, от III века до Дантова, XIII-го, ересь Манеса – религиозный опыт двух равно бесконечных и противоположных, несоединенных Начал, Бога и Противобога, есть крайняя антитеза христианского опыта Трех, соединяющего два Начала в Третьем, – Отца и Сына в Духе.
В «небе Неподвижных Звезд», – в последней глубине и высоте своей, Данте – христианин, потому что вне христианства, вне Евангелия, нельзя исповедать Троицы.
Всем учением Евангельским
Об этом глубоком Существе Божественном (Троичном)
скажет он Апостолу Петру все в том же исповедании. В воле своей бессознательной, в «ночной душе», «как бы во сне», Данте – христианин совершенный, а наяву, в «дневной душе», в сознании, – полухристианин, полуманихей, так же, как св. Августин, до своего обращения. «Горе мне, горе, по каким крутизнам нисходил я в преисподнюю!» – в ад, – мог бы сказать и Данте, вместе с Августином.[738]738
Augustin. Conf. III, 6.
[Закрыть]
Как часто в грудь
Себя я бью и горько плачу, каясь
В грехах моих, —
говорит он, уже возносясь в восьмое «небо Неподвижных Звезд».[739]739
Par. ХХII, 107
[Закрыть] Главный грех его – этот: Два вместо Трех.
В рай восходит он из ада подземного, под знаком Трех, а под знаком Двух, опять нисходит из рая в ад земной.
Но прежде чем судить Данте за манихейскую двойственность, надо вспомнить, как изначальна воля к раздвоению в существе человеческом. Самый корень зла – «первородный грех» – есть не что иное, как отпадение человека от единства с Богом – бунт сына против Отца. Кто сказал людям некогда и всегда говорит: «Будете, как боги», – тот утверждает двух богов, Человека и Бога, как два несоединимых, равно бесконечных и противоположных начала. Это и значит: первый «Манихей» – диавол.
«К (двум) разным целям – (человеческой и Божеской) – ведут два различных пути», – две рядом идущие и несоединенные параллельные линии, – учит Данте.[740]740
Don. III, 16
[Закрыть]
Он (Распятый) – есть мир наш, соделавший из двух одно и разрушивший стоявшую между ними преграду —
учит Павел (Еф. 2, 14–16).
Только в сердце Распятого, в сердце Креста, скрещиваются две линии – горизонтальная, земная, и вертикальная, небесная, – два пути, человеческий и Божеский: такова божественная геометрия Крестного Знаменья; а два разных пути, – две параллельных, не скрещивающихся линии, – геометрия диавольская. Если Распятый «есть мир наш, делающий из Двух Одно», то диавол есть раздор наш, делающий из Одного Двух. Как бы дурной проводник, стекло между двумя противоположными электрическими полюсами – «преграда» для соединяющей Бога и Человека, Отца и Сына, молнии Трех, – вот что такое диавол. Параллели вместо креста – Два вместо Трех – есть вечное оружие диавола, в борьбе его из-за человека с Богом.
Если «Божественная комедия», так же, как «Новая жизнь», – есть книга Трех, то «Монархия», так же, как «Пир», есть книга Двух.
Двум параллельным линиям, двум несоединимым путям в метафизике Данте, – Вере и Знанию, – соответствуют два таких же несоединимых пути в его политике, – Церковь и Государство.
Кажется, «Монархия» написана им во время итальянского похода Генриха VII, между 1310 и 1312 годами; но книга эта выражает мысль всей жизни Данте.[741]741
Zipgarelli, p. 88.
[Закрыть] В ней дан ответ на буллу папы Бонифация VIII, Unain Sanctam;[742]742
Papini, p. 101.
[Закрыть] «Римский Первосвященник, наместник Того, Кому Бог даровал всякую власть на земле и на небе, господствует над всеми царями и царствами».[743]743
Gauthier, p. 254.
[Закрыть] – «Это будет сделано», – говорит папа. – «Нет, не будет», – отвечает Данте, в конце жизни, в изгнании, так же, как в середине жизни, в отечестве. Тот же голос, что подал он тогда против папы, в Совете Флорентийских граждан, подаст он против всей Римской Церкви, в будущем совете веков и народов: «Ничего не делать, nihil fíat».
Сообразно двум целям, которые поставил Бог человеку, «нужны ему и две власти: власть Верховного Первосвященника, ведущая людей, согласно с Откровением (верой), к вечному блаженству, и власть Императора, ведущая их, согласно с философией (знанием) к счастью земному».[744]744
Mon. III 16
[Закрыть] Главное здесь то, что целей две, и путей, к ним идущих рядом, но несоединимых, как две параллельные линии, – тоже два. Он, Распятый на кресте, скрестил два пути, «сделав из Двух Одно и разрушив стоявшую между ними преграду», – говорит Павел. – «Нет, не сделал, не разрушил», – отвечает Данте, а если не отвечает, то, может быть, только оттого, что недодумывает или недоговаривает мысли своей до конца. Не потому ли два равно бесконечных и противоположных Начала, Божеское и человеческое, Вера и Знание, Церковь и Государство, – так несоединимы на земле, что и на небе господствуют те же два Начала, два Бога, как учат новые манихеи – катары, именно здесь, в Ломбардии, где, вероятно, и пишется «Монархия»?
Светская власть должна подчиняться власти церковной, потому что происходит от нее; «император и папа – два неравных светильника, меньший и больший, luminare majus et luminare minus; тот заимствует свет от этого, как луна – от солнца», – так учит Церковь и школа-схоластика средних веков.[745]745
Kraus, p. 757.
[Закрыть] Нет,
римский Император и римский Первосвященник – два светильника равных, или некогда были и будут равными, – учит Данте.
Два солнца освещают два пути,
Мирской и Божий; но одно другим
Потушено, —
власть императора ослаблена или уничтожена властью папы.
Чтоб Церковь поднять из грязи, надо снова разделить две смешанные власти, светскую и церковную, потому что сам Христос, перед лицом Пилата, отрекся от власти земной: «Царство Мое не от мира сего».[747]747
Mon. III, 15.
[Закрыть] «Основание Церкви – Христос… а основание Империи – закон человеческий».[748]748
Mon. III, 10.
[Закрыть] – Римский Первосвященник, «наследник Петра, – может разрешать и связывать все… кроме законов государственных».[749]749
Mon. III, 8.
[Закрыть] – «Римская Империя уже имела всю свою власть в то время, когда еще не было Церкви… Следовательно, земная власть императора исходит, без всякого посредства, из самого источника всякой власти» – Бога.[750]750
Mon. III, 13.
[Закрыть] – «Против этой истины восстают и Верховный Первосвященник, и все пастыри стада Христова… одушевляемые, может быть, не гордыней, а истинной ревностью о Церкви». – «Но мы должны слушаться их не так, как Христа, а лишь как Петра».[751]751
Mon. III, 3.
[Закрыть] Это значит: если Церковь хочет подчинить себе Государство, то мы не должны ее слушаться вовсе. Эта мысль о возможном непослушании Церкви, будучи доведена до конца, сделается началом Преобразования в Церкви Реформации и могла бы сделаться началом Переворота, Революции.
Два пути, Божеский и человеческий, церковный и государственный – две параллельные, некогда прямые, а потом искривившиеся линии; надо снова их выпрямить. Это и делает или хочет сделать Данте в «Монархии».
Два Бога на небе. Две святыни на земле – Римская Церковь и Римская Империя: так можно бы договорить или додумать главную мысль «Монархии». Та же мысль и в «Пире»: римляне – «святой народ… избранный Богом». Сила его не в силе, а в ведущем его, «Божественном Промысле».[752]752
Conv. IV, 4.
[Закрыть] Лучшие граждане Рима, от Брута старшего до Цезаря, «не людям, а богам подобные, возвеличили Рим не человеческой любовью, а божественной, что не могло быть… иначе, как по наитию Свыше и для особой, Богом самим поставленной цели» – спасения мира.[753]753
Conv. IV, 5
[Закрыть]
От Иудеев спасение (Ио. 4, 22), —
говорит Иисус. – «Спасение от римлян», – говорит Данте.
Начатая в «Пире» мысль о «святости» Рима продолжается в «Монархии». Сам Христос освятил Римскую Империю, пожелав в ней родиться и умереть. «Сделавшись человеком, Сын Божий записан был, как человек, в единственную перепись всего человеческого рода, бывшую во дни Кесаря Августа».[754]754
Моn. II, 11
[Закрыть] Римскую Империю освятил Христос и смертью своей: «грех Адама не был бы (справедливо) казнен, если бы Римская Империя не была законною… ибо должно было Христу пострадать, по приговору того, кто имел право судить весь человеческий род, чтобы он весь был казнен во Христе. Но Кесарь Тиберий, чьим наместником был Пилат (судивший Христа), не мог быть законным судьею всего человеческого рода, если бы Римская Империя не была законною».[755]755
Mon. II, 12.
[Закрыть]
Так освящается «народ Божий», римляне, гнуснейшим из всех на земле совершенных злодеяний – убийством Сына Божия. Вот когда «черный херувим» мог бы напомнить слишком искусному логику, Данте:
Римский орел – не менее «святое знамение», sacrosancto segno, чем Крест.[757]757
Par. VI, 32.
[Закрыть]
Данте увидит в раю, в шестом небе Юпитера, бесчисленные, рдеющие, подобно рубинам, искры – души святых, не только христиан, но и язычников, образующие тело Римского Орла:
Знамение Сына – Крест; знамение Духа – Орел. Если Данте, устами Апостола Иакова, называет Бога «Императором», то потому, что для него Римская Империя «божественна».[759]759
Par. XXV 41.
[Закрыть]
«Что мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земные… против Господа и Помазанника (Христа) Его» (Пс. 2, 1) – сказано о Царе Небесном и «можно бы сказать о царе земном», Римском Императоре.[760]760
Mon. II, 1.
[Закрыть] «Взял на Себя наши немощи и понес наши болезни», – возвещает Римского Императора, Генриха VII, после Христа, post Christum, пророк Исайя.[761]761
Ep. VI.
[Закрыть] – «Се, Агнец Божий, взявший на Себя грех мира», – возвещает и Данте все того же Генриха.[762]762
Ep. VII.
[Закрыть] А райская Сибилла, Беатриче, в пророческом видении о судьбах Церкви, возвещает нового «посланника Божия», messo di Dio, таинственного «Вождя», Dux, спасителя мира.[763]763
Purg. XXXIII, 37.
[Закрыть] Если для Данте уже и бывший император Генрих, не спасший ни Римский Церкви, ни Римской Империи, подобен Христу, то тем более этот будущий, которому суждено их спасти.
Два Бога на небе – два Христа на земле: Иисус и Римский Император; Тот земную власть отверг, а этот – принял; Тот ведет людей к раю небесному, а этот – к земному. Помнит ли Данте слово Господне:
Я пришел во имя Отца Моего, и вы не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете? (Ио. 5, 43.)
Знает ли Данте, что этот иной – Антихрист? Кажется иногда, что он его не знает и не видит вовсе; что здесь как бы слепая точка в глазу Данте. Очень знаменательно, что самое слово «Антихрист» ни разу во всех книгах Данте не встречается. В том мире, в аду, – Сатана, а в этом – Антихрист отсутствует, или остается невидимым. Это тем удивительнее, что сам Данте – как бы «человек из Апокалипсиса» – из тех времен, когда суждено явиться «иному Христу», Антихристу: «мы находимся уже в конце времен».[764]764
Conv. II, 14.
[Закрыть]
«Я полагаю, что достиг цели моей, – заключает Данте „Монархию“. – Найдены ответы на три поставленных вопроса; первый: нужна ли монархия для блага мира? второй: законна ли была Римская Империя? и третий: прямо ли от Бога происходит власть Императора или через посредство человека (папы)?.. Но ответ на этот последний вопрос не должно понимать так узко, что Римский Император не подчинен Римскому Первосвященнику ни в чем, in aliquo non subjaceat, ибо счастие временное, каким-то образом, quodam modo, подчинено блаженству вечному. Да почтит же Кесарь Петра, как первородный сын чтит отца своего, дабы, просвещаемый его благодатью отеческой, светлее озарял он весь мир, над которым он поставлен Тем, Кто правит вечным и временным».[765]765
Mon. III, 16.
[Закрыть]
Как же Данте не видит, что таким заключением книги он разрушает все, что в ней построил, и доказывает обратное тому, что хотел доказать? Прав Гегель: «Соотношение Кесаря и Папы… остается здесь совершенно неопределенным».
Власть Кесаря подчинена ли власти Первосвященника в чем-либо, – на этот вопрос отвечает вся книга: «Ни в чем», а конец ее утверждает обратное: «В чем-то подчинена». Соединимы ли две цели, поставленные Богом человеку, – временное счастье, рай земной, и блаженство вечное, рай небесный? Два противоречивых ответа и на этот вопрос: «Несоединимы», – отвечает вся книга; «Соединимы», – отвечает ее конец: «Временное счастье подчинено, каким-то образом, блаженству вечному». Но если так, то два пути к двум целям пересекаются там, где одна из целей подчинена другой.
Может ли такой умный человек, как Данте, не видеть этого противоречья? А если он видит его, то почему же терпит?
IX. АНТИ-ДАНТЕ
В каждом человеке есть два человека: он сам и двойник его, с его же собственным, но отраженным и опрокинутым, как в дьявольском зеркале, – противоположным лицом.
Ax, две души живут в моей груди!
Хочет одна от другой оторваться…
Нет, обе хотят в смертном бою сойтись. «Две души» и в Данте живут.
«Я не один – нас двое; я в обоих».[766]766
Augustin. Conf. VIII, 5.
[Закрыть] – «Делая зло, я обвинял что-то другое, что было во мне, но не было мной», – мог бы сказать и грешный Данте так же, как говорит святой Августин.[767]767
Ib., X, 30.
[Закрыть]
Есть Христос и Антихрист; есть Данте и Анти-Данте.
Кто кидает камнями в детей? Кто обещает брату Альбериго в аду снять с глаз его ледяную кору и, обманув его, думает, что «низость эта зачтется в благородство» обманщику? Кто говорит о любимой – Беатриче иной:
О, если бы она в кипящем масле,
Вопила так из-за меня, как я —
Из-за нее!
Кто хочет не Единого в Двух, а Двух в Едином? Кто не может сделать выбора между Богом и диаволом, Христом и Антихристом? Данте? Нет, Анти-Данте.
«Что это за чудо во мне, что за чудовище? И откуда оно?.. Или я уже не я?.. Или такая разница между мной и мной? Но если так, то где же разум?» – мог бы спросить себя и Данте, с таким же удивлением и ужасом, как Августин.[768]768
Ib., VIII, 10.
[Закрыть] «Unde hoc monstrum? Откуда это чудовище?» – есть вопрос на вопрос: «Unde sit malum? откуда Зло? откуда Ад?» – мука на муку, ужас на ужас всей жизни обоих, святого Августина и грешного Данте.
Вот что значит противоречие в конце «Монархии». «Где же разум?» Нет разума – есть безумие, противоразум, антилогика. Данте в аду земном так же сходит с ума, как в подземном. Здесь, в конце «Монархии», – не логическое противоречие, а противоборство метафизическое Двух в Одном, – белого Херувима и «черного», человека и «чудовища», – Данте и Анти-Данте.
Временная победа «двойника» над человеком есть Ад; их борьба – Чистилище; вечное торжество человека – Рай. Данте видят все, Анти-Данте – почти никто; или, наоборот: Анти-Данте видят все, а Данте – почти никто.
Главная ошибка Данте в «Монархии» то, что отдает его в руки Анти-Данте, есть не только его ошибка, но и почти всего христианского человечества, за две тысячи лет. Чтобы на вопрос Пилата: «Ты – Царь?» ответить: «Царство Мое не от мира сего» (Ио. 18, 36), в том смысле, как это понял Данте: «Сам Христос отрекся от власти земной», – надо было бы Христу отречься от самого Себя и от главного дела всей жизни и смерти своей: «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе». Если Христос действительно «отрекся от власти земной», как это понял Данте и почти все христианство за две тысячи лет, то что же значит:
Мне дана всякая власть на небе и на земле. (Мт. 28, 18)?
Между тем словом, предпоследним, к Пилату, и этим, последним, которое сказано людям на земле Воскресшим Господом,
– противоречие неразрешимо.
Кажется, ключ к этой темнейшей загадке христианства есть главное и все решающее слово «ныне», в ответ Пилату.
Ныне, non, царство Мое не отсюда, —
это почти в христианстве не услышано или не понято: «ныне – сегодня – сейчас царство Мое еще не от мира сего; но уже идет в мир; будет и здесь, на земле, как на небе». Это понял даже такой человек, как Пилат:
Итак, Ты – Царь?
повторяет он и настаивает. И слышит ответ:
Ты говоришь, что Я – Царь. Я на то и родился и пришел в мир, чтобы царствовать. (Ио. 18, 37.)
Это никем не услышано или не понято; это было, как бы не было. «Царство Мое не от мира сего, – неземное, на земле невозможное» – так поняло христианство, и на этом успокоилось.[769]769
Д. Мережковский. «Иисус Неизвестный», III, 9.
[Закрыть] Две скрещенные в Кресте линии вновь разомкнулись в две параллели несоединимые – в два царства, земное и небесное, – в Церковь и Государство. Этих-то двух царств хочет и Анти-Данте в «Монархии».
Верно угадывает он, но неверно оценивает будущие судьбы христианского человечества в том отделении Церкви от Государства, которое, начавшись в Реформации, закончится в Революции. Временное и частное, нужное в некоторых точках отделение Церкви от Государства может быть спасительным; но их отделение вечное, во всем, для обоих убийственно. Церковь без государства, как душа без тела, а государство без Церкви, как тело без души. Только что Церковь скажет: «Царство мое не от мира сего», как мир начнет уходить от Церкви. Чтобы ладье Петровой не потонуть, кормчие в обеих Реформациях, внешней, протестантской, и внутренней, католической, выбросят из ладьи драгоценнейший груз – истинную Теократию – Царство Божие на земле, как на небе.
Если государство и Церковь утверждаются, как два религиозно-несоединимых начала, то равновесие между ними невозможно: сначала государство становится рядом с Церковью, потом над нею господствует и, наконец, уничтожает ее, чтобы сделать противоположным двойником, чудовищным оборотнем Церкви.
Данте борется с Анти-Данте и побеждает его не только в конце «Монархии», но и во всей книге, особенно там, где подчиняет бытие народное бытию всемирному. Воля к подчинению обратному – бытия всемирного народному есть воля к вечной, братоубийственной войне народов – самоистребление человечества. Это понял Данте, и в этом он ближе к будущему, чем люди наших дней, не наученные опытом первой великой войны и готовящие вторую, последнюю, – вероятный конец европейской цивилизации в новом Ледниковом периоде. Целые народы бесятся, как животные – в припадке водобоязни, в том повальном умственно-нравственном помешательстве, которое мы называем «национализмом», «расизмом»; кровь целых племен воспаляется, как от укуса тарантула, от лютой похоти к самим себе. Часть хочет быть целым, племя – всеплеменем, народ – человечеством, и все, что стесняет этот чудовищный рост его, хочет истребить так же необходимо-естественно, как пламя лесного пожара истребляет сухой лес.
Миру погибнуть или спастись – значит сейчас больше, чем когда-либо, выбрать одно из двух: или вечную войну, в бытии только народном, национальном, или вечный мир в бытии всемирном. Это первый понял Данте не отвлеченно-умственно, а религиозно-опытно; он первый победил, в XIV веке, то, чего мы все еще не можем победить, в XX – узкую народность, «национализм»; первый понял он, что нет мира для отдельных народов: они погибают, если живут для себя и в себе, – спасаются только в человечестве. И это тем удивительнее, что век Данте совпадает с ранней, еще свежей весной, prima vera, того бытия народного, национального, чья летняя засуха теперь попаляет весь мир; это тем удивительней, что первый великий отчизнолюбец, патриот новых времен, – Данте. Родины больше, чем он, никто никогда не любил; больше никто за нее не страдал. И вот все-таки имеет он силу выйти из бытия народного во всемирное. Надо было так любить отечество и так страдать за него, как он, чтобы иметь право сказать: «Мир для меня отечество, mundus est patria».[770]770
Vulg. Elodu. I, 6.
[Закрыть]
Данте, за семь веков до нас, как бы увидев воочию надвигающийся ужас Последней Войны, ее подымающийся из-под земли, взрывающийся ад.
«Странник, чего ты ищешь?» – «Мира! Расе!» – этот вопрос и ответ – вся жизнь и творчество Данте. Эту главную муку его в земном аду вечной войны, – неутолимую жажду мира, – верно угадывает Франческа да Римини – Беатриче Подземная:
вечной муке ада, где воздух «черно-красен», perso, как запекшаяся кровь вечной войны. Кажется иногда, что и мы дышим сейчас тем же «черно-красным» воздухом ада.
Проклял войну и мир благословил великий грешник Данте, как, может быть, никто из великих святых. «Мир всего мира», pax universalis, есть величайшее из благ для человечества. Вот почему пастухам (Вифлеемским) возвещены были свыше не богатство, не наслаждение, не почести, не долгоденствие, не здравие, не сила, не красота, а мир; расе. «Слава в вышних Богу, а на земле мир», – пело Небесное Воинство. Вот почему и Спаситель приветствовал людей словами: «Мир вам», – выражая тем, что единственное для них спасение – мир.[772]772
Mon. I, 4.
[Закрыть]
Данте понял, что главное дело Христа – царство Божие на земле, как на небе – есть вечный мир; понял, что сказать:
Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. (Ио. 14, 27.)
мог только Тот, Кто «победил мир» (Ио. 16, 33).
Так как отдельные народы и государства не могут никогда успокоиться на том, чем они обладают, но всегда ищут новых приобретений, то войны между ними бесконечны. «Чтобы положить им конец, уничтожить самую причину войны, нужно, чтобы на всей земле… было одно Государство (Монархия) и один государь, который, обладая всем и уже ничего для себя не желая, сдерживал бы подчиненных ему государей, вместе с их народами, в назначенных им границах так, чтобы между ними был вечный мир, расе», – слово это повторяется у Данте, как заклинание.[773]773
Conv. IV, 4.
[Закрыть] «Странник, чего ты ищешь?» – на этот вопрос отвечает устами Данте весь род человеческий: «Мира!» «Расе!»
Если война есть крайнее насилие – начало всех рабств, то вечный мир есть вечная свобода. Данте первый понял и это. Два для него святейших слова: «мир» и «свобода», – пламенеют в устах его одним и тем же пророческим духом. «Величайший дар Божий людям… свобода… В ней мы уже здесь, на земле, счастливы, как люди, и в ней же будем там (на небе) блаженны, как боги… Только в Монархии, род человеческий живет (свободно) для себя, ибо только ею устраняются все дурные, порабощающие людей, правления – демократии (в смысле Платоновой и Аристотелевой охлократии) и тирании».[774]774
Моn. I, 12.
[Закрыть] Чтобы это понять, надо помнить, что будущая Дантова Монархия очень похожа на предсказанное в Откровении, «тысячелетнее Царство Святых на земле», и что государь этой будущей Монархии есть таинственный «Вождь», Dux, «Посланник Божий», второй Освободитель мира, который мог бы сказать так же, как Первый:
Дух Господень на Мне; ибо Он… послал Меня… проповедовать пленным освобождение… отпустить измученных (рабов) на свободу. (Лк. 4, 18.)
Если так, то будущее Государство Данте есть не что иное, как им предсказанное, но не узнанное, Царство Божие, а будущий Государь – не узнанный Христос.
