Текст книги "Изнанка мира (Фантастические были)"

Автор книги: Дмитрий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Не успеют, – ответил небритый. – Колька, глянь, во дворе гадов нет? Силин, веревку! Быстро! Быстро!

IV

– Что это было? – спросила Инна, когда они остановились отдышаться.

– Забудь. Все это уже не важно, – ответил Евгений.

– А что важно?

– Важно, что ты вернулась.

– Разве это не ты вернулся?

– Я. И ты. Мы вместе вернулись. Так и должно быть. Ведь мы живем в конце двадцатого века. Ну зачем нам эти классические трагедии?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что все должно быть хорошо. Понимаешь?

– Надеюсь, что да… А я совсем не помню, как мы сюда шли, – женщина прервала разговор и осмотрелась по сторонам.

Евгений промолчал.

– Ой, – спохватилась она, – наверное, надо куда-то сообщить, что там происходит.

– Сами разберутся.

– Но там могут кого-нибудь убить.

– Думаю, до этого не дойдет.

Вдали прозвучала автоматная очередь.

Когда в лаборатории доктора Шурина обнаружились партизаны, Генрих Драпов очень испугался, представив себе, какие осложнения могут возникнуть, если доктор или этот нервный пациент назовут его по имени. Он ясно осознавал, что имя, которое прельщало многих женщин, заставляя их угадывать в Драпове мужчину иностранного происхождения (что в действительности было неправдой), может теперь крупно подвести его. Поэтому когда партизаны бросились на Шурина, а пациент с покойницей устроили побег, Генрих понял: надо воспользоваться моментом. Он незаметно присел и тихо забрался под стол в надежде, что из-за суматохи о нем могут забыть. Сначала так и произошло. Партизаны спешно покинули лабораторию, утащив с собой доктора. Но в подъезде дотошный бородач вспомнил, что они кое-кого забыли, и вернулся. Драпов тоже не заставил себя ждать: он выпрыгнул в окно как раз в тот момент, когда партизан распахнул дверь. Генрих изо всей силы побежал к бане, где располагались солдаты. Вслед ему прозвучала автоматная очередь. Ассистент упал на газон. Солдаты недоуменно огляделись. Когда же прозвучала вторая очередь и несколько пуль ударило в кирпичную кладку, солдаты со свертками забежали в баню и стали оттуда выглядывать.

– Красные! Партизаны! Красные партизаны! – закричал во все горло Генрих, не поднимаясь с газона.

Однако это не произвело ожидаемого впечатления на окружающих.

– Бандиты! Террористы! Грабят! Убивают! Караул! – ассистент перебрал все крики, которые могли бы привлечь внимание сограждан, но так и не получил никакого результата. Солдаты, правда, стали выглядывать из бани чаще и в больших количествах. Зато редкие прохожие с улицы испарились совсем.

– Никто не хотел умирать, – вслух прокомментировал Драпов и, вскочив на ноги, зигзагообразно побежал через дорогу.

Вслед ему из бани донесся дружный смех.

– Салаги! – не оглядываясь, но как можно громче крикнул напоследок ассистент и затерялся среди растянувшихся вдоль тротуара коммерческих киосков.

– Ты будешь жить у меня, – сказал Евгений, пропуская Инну в свою мастерскую.

Он ни на секунду не хотел оставлять ее одну, словно боясь, что она исчезнет тем же чудесным образом, что и появилась.

– Но мне забрать хотя бы часть своих вещей. И вообще, кто присмотрит за моей квартирой?

– Я присмотрю, но дай слово, что ты не пойдешь к себе хотя бы неделю. А вещи мы тебе купим. Ну что тебе стоит? Пообещай мне.

– Ну хорошо, хорошо. Я обещаю, хотя и не понимаю, зачем это. Ты что, решил держать меня взаперти?

– Не взаперти, а в уединении. Как там у Бродского:

 
Мы будем жить с тобой на берегу,
Отгородившись высоченной дамбой…
 

– Нет, я тебя не узнаю. Так что все-таки произошло?

Вместо ответа он взял ее за руки и притянул к себе.

Проснувшись утром следующего дня, Евгений застал Инну у своих полотен.

– Извини, что я смотрю без разрешения, – несколько смутилась она. – Не дождалась, пока ты проснешься.

– И что ты скажешь на это?

– Здорово! Приятно, что здесь так много меня. Но почему все так мрачно и даже трагично? И что это за рельсы – здесь и вот здесь?

– Так, символика. Это те самые пути Господни, что так неисповедимы.

Пока Евгений готовил завтрак, она смотрела телевизор.

– Что новенького слышно? – спросил Евгений.

– Какие-то партизаны взорвали мост и теперь не хотят сдаваться, – сказала Инна и очень внимательно посмотрела на Евгения. – И еще говорят, что они кого-то повесили…

– Не бери в голову. Сейчас много всяких террористов и бандитов развелось, если из-за всех переживать…

Он на минуту задумался и вдруг, словно разговаривая с самим собой, сказал:

– Интересно, если бы наши войска времен Великой Отечественной каким-то чудом смогли переместиться в наше время, кто победил бы – те наши или эти? Отцы или дети?

– Не знаю, – растерянно ответила Инна, – я во всем этом как-то не разбираюсь.

– И слава Богу, – улыбнулся Евгений. – Все это такая чушь!

Звонок в дверь заставил художника насторожиться. Едва он открыл, как в квартиру по привычке, словно к себе домой, ворвался Светлый. Евгений даже не успел загородить ему дорогу.

Ну что, скажешь спасибо или будешь выговаривать? – живо полюбопытствовал он.

Евгений судорожно искал причину, чтобы выпроводить приятеля, но она, как назло, не находилась. Тогда он решил сначала просто вытащить его из квартиры в коридор и не успел.

Инна вышла на знакомый голос. Она очень обрадовалась приходу Антона. Поэт застыл с вытаращенными глазами и побледнел.

– Евгений, почему ты его не пригласишь? Вы что, так и будете беседовать в прихожей? – спросила она смеясь.

Евгений отошел от Антона и из-за спины Инны стал делать ему знаки, призывая приятеля, во-первых, молчать, а во-вторых, выйти.

– Я это… – наконец обрел дар речи Светлый. – Мне срочно надо.

Он почти выскочил из квартиры.

– Странно, – удивилась Инна, – никогда его таким не видела. У него какие-то неприятности?

– Сейчас выясню, – нашелся Евгений, выходя вслед за Светлым.

Антон стоял у входа в подъезд, словно точно знал, что Евгений выйдет.

– Ну что тебе сказать, – начал Охрин и вдруг разозлился из-за необходимости давать длинное и нелепое объяснение. – Короче, этот твой экстрасенс может не только отправить человека в прошлое, но и забрать кого-нибудь оттуда. Все!

Охрин испытал чувство облегчения, одним махом покончив с разъяснениями.

– Я думал, это какая-нибудь мистификация или галлюцинация, – тихо сказал Антон. – Но если это действительно так, а это, похоже, именно так, то в какую историю я тебя втравил!

– В какую историю?! Ты даже не представляешь, как я благодарен тебе. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я был кому-нибудь за что-нибудь благодарен? Это просто чудо! Это такой поворот!..

– Постой, но если все настолько реально, что можно не только отправлять людей в прошлое, но и кого-то забирать оттуда, то это просто ужас! Представляешь, какие могут быть последствия для всего нашего общества, для человечества вообще?

– Ах, оставь! Разберутся как-нибудь. И вообще, чему быть – того не миновать. Не будь занудой. Ты же поэт.

– Но если ты не будешь об этом думать, я не буду, он не будет, – тут Антон неожиданно ткнул пальцем в сторону вышедшего из подъезда гражданина, заставив его опасливо покоситься на собеседников, – то кто будет это делать? Кто?

– Желающие найдутся, не переживай. Вон их сколько, снующих, мельтешащих, лезущих друг другу на голову. Телевизор включишь – какие лица! Какие речи!

– Не заводись. Скажи лучше, что теперь делать будешь.

– Что делать? Любить буду! Писать буду! Жить буду!

– Все это хорошо, но, помнится, мы мечтали жить не только в кругу своих мелких личных интересов.

– Искусство и любовь – вот все, ради чего стоит жить на этом свете. Все остальное – стойло и пойло.

– Она все знает? – спросил Светлый, оставив попытки в чем-то переубедить своего оппонента.

Евгений отрицательно покачал головой.

– Вот! – предупреждающим тоном сказал Антон.

– Да не переживай ты! Все образуется.

– Как-то неубедительно прозвучало.

– Не придирайся. И не обижайся. Заходи через пару дней, увидишь – все образуется.

Поэт понял, что разговор окончен. Евгений направился в подъезд.

– Стой! – крикнул Светлый. – А эти странные партизаны, которые мост…

Художник, не дослушав вопроса, утвердительно кивнул головой и удалился, оставив Антона стоять с открытым ртом.

V

– Ты проводишь меня? Я хочу пойти к маме на могилу. Надеюсь, это можно? – спросила Инна в тот же день.

– Да, конечно. Но, может быть, лучше завтра? Я думал, мы сегодня побудем вдвоем.

– Я хотела бы сегодня, – заупрямилась Инна. – Если ты не можешь, я пойду одна.

– Нет-нет, я пойду с тобой. К тому же, мы хотели купить тебе кое-что из вещей. Вот и зайдем на обратном пути. Мне кажется, тебе пойдет оранжевое платье.

– Я хочу синее.

– Может, лучше зеленое?

– Тебе что, не нравится синий цвет?

Евгений неопределенно пожал плечами.

– Как, тебе не нравятся мои синие глаза? – нарочито сердитым тоном спросила она.

– Синие глаза нравятся, а синее платье не очень. Впрочем, если ты очень хочешь…

На кладбище было тихо и пусто. Пахло прелой листвой. Могила ее мамы неожиданно оказалась в довольно запущенном состоянии. Евгений не отходил от Инны ни на шаг. Часто ему приходилось буквально закрывать собой то, что находилось совсем близко, и чего ей видеть было нельзя.

– Ты можешь пройтись, – попросила Инна.

– Я минут пять посижу одна.

Евгений отошел, стараясь по-прежнему закрывать собой страшный объект.

– Сколько заброшенных могил! – сказал старик, похожий на старинного пустынника, в видавшей виды рясе. – И сколько зла развелось, алчности, никто ни о чем не думает наперед. А ведь сказано у пророка: «Горе тем, кто постановляет несправедливые законы и пишет жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?».

– Вы монах, что ли? – полюбопытствовал Евгений.

– Старец я, и удивляюсь всему увиденному здесь.

– Здесь, как везде. А решают в столице, дедушка.

– Да-а. И сказано у пророка: «Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы. Серебро твое стало изгарью, вино твое испорчено водою, князья твои законопреступники и сообщники воров…».

– Издалека идете?

– Ох, издалека. И дал мне Господь узреть грядущее…

Что-то проговаривая, старик скрылся среди деревьев.

– Позвольте, что вы сказали насчет грядущего?

Евгений устремился за ним, но монах словно сквозь землю провалился.

Тут художник спохватился и бросился обратно. Инны у могилы ее матери не было. Да, она была там, куда он должен был ее не допустить.

– Что это такое? – женщина дрожала, как от холода. – Ты знаешь, да?

– Пойдем отсюда, это просто случайное совпадение, – Евгений постарался сохранить спокойный, непринужденный вид.

– О чем ты говоришь? Ведь это же моя фотография – посмотри!

– Ну, может, это какая-то глупая шутка, – начал теряться художник.

– Какая шутка? Кто может так шутить? Кому это надо? – говорила она, жалобно всхлипывая. – Я же чувствую: что-то не так. Только не пойму что. Ну скажи, не лги мне.

Она медленно села на лавку у своей могилы и заплакала навзрыд. Он опустился рядом, уткнулся лицом в ее колени и закрыл глаза. На него нашло какое-то оцепенение. Ему вдруг стало казаться, что это он умер и его закопали здесь, под этой плитой, а она всегда была жива и сейчас пришла к нему на могилу.

– Пойдем домой, – наконец сказал он после бесконечно долго длившейся паузы.

– Ты мне не скажешь?

– Скажу. Пойдем домой.

Инна достала из сумки платок и зеркальце, стала вытирать лицо.

– Я боюсь, – вдруг сказала она.

– Чего?

– Не знаю. Но я очень боюсь. Я хочу, чтобы мы пошли ко мне.

– Зачем?

– Не знаю. Но я тебя очень прошу.

– Хорошо, но мы же хотели зайти в магазин.

– Нет, не сейчас.

Ему все же удалось затащить Инну в магазин, затем в другой, третий. И она выбрала себе ярко-синее платье. Потом он сказал, что уже поздно, что он устал, да и она, судя по всему, тоже, и что завтра они непременно пойдут к ней. И завтра же он расскажет ей о нелепой случайности, из-за которой ее посчитали погибшей. Потом они сидели у Евгения, и он старался всячески ее утешить, отвлечь от тяжелых мыслей. Когда он в очередной раз взял женщину за плечи, она вдруг отстранилась:

– Подожди.

– Никак не можешь отойти от пережитого потрясения?

– Дело не в этом, – она отрицательно покачала головой. – Вернее, не только в этом.

– В чем же еще? – Евгения начало одолевать смутное, но ужасное предчувствие.

– Со мною что-то происходит.

– Я понимаю, тебе трудно. Ты расстроилась, не знаешь некоторых обстоятельств, тебя это тревожит, угнетает.

– Не только это.

– Ну, что еще? Что?

– Что-то происходит с моим телом: оно как-то немеет, будто отмирает. Такое чувство, что я еще здесь и в то же время уже не здесь.

Евгений посмотрел в ее неподвижные, затуманенные глаза и ощутил чувство ужаса, от которого похолодело внутри.

– Так что? – гипнотизирующим голосом спросила женщина, глядя в его лицо остекленевшими глазами. – Может быть, ты теперь скажешь мне?

Художник понял, что попался – не надо было так откровенно пугаться.

– Это усталость. Ты перенервничала, вот тебе и нездоровится. Я вызову тебе врача, он пропишет лекарства. А пока тебе надо принять горячую ванну. Тебе сразу станет легче. Вот увидишь. Сейчас…

Он заметался по квартире, засуетился, не зная, что делать сначала – вызывать врача или готовить ванну. Наконец он заскочил в ванную, открыл краны, стал регулировать температуру воды.

Когда Евгений вышел из ванной, в комнате было пусто. Разум, кажется, отказал ему. Ничего не соображая, он метался по квартире, заглядывая всюду, где может поместиться взрослый человек, а затем и туда, где не поместится даже ребенок. Наконец эта горячка у него прошла.

– Этого не может быть, – шагая взад-вперед по комнате и часто жестикулируя, заговорил он. – Это мы – те, кто перемещается отсюда, – возвращаемся. Потому, что так задумано. А они – те, кто находится там, – могут переместиться только с нашей помощью, когда мы возвращаемся. Перемещение снова туда без этих препаратов, рамочек с шариком никем не предусмотрено, и потому невозможно. Тогда где же…

Он растерянно развел руками и вдруг схватился за голову. Затем бросился к выходу. Было уже темно. Моросил мелкий дождик. Комнатные тапочки не позволяли бежать в полную силу. Наконец один из них слетел с ноги. Второй Евгений сбросил сам. Улицы, улицы, улицы. Переулок. Мост. Разноцветные огни вокруг. Совсем близко тяжело громыхал вагонный состав. Ступеньки, ступеньки. На мосту – никого. Ну вот это место. Евгений перегнулся через перила, чтобы посмотреть вниз. Вдруг кто-то прыгнул на него сзади и опрокинул на спину. Охрину удалось подняться, но этот кто-то все еще висел на его плечах. Евгений захватил нападающего одной рукой за воротник, другой за предплечье и в падении вперед бросил его через себя. Тот крякнул и обмяк. Стоя на четвереньках и морщась от боли в колене, Евгений пристально всматривался в непривычно перевернутое лицо перед собой. Это лицо было ему знакомо, но он никак не мог понять, чье же оно. Наконец, до боли вывернув шею, чтобы увидеть лицо нападавшего в более привычном ракурсе, художник узнал Светлого.

– Чего тебе надо? – спросил Евгений, пытаясь подняться.

Но поэт снова крепко вцепился в него.

– Пусти! – вырываясь, крикнул Охрин. – Я же только посмотреть! Пусти!

Руки Светлого разжались, и Евгений снова припал к парапету. Поэт пристроился рядом.

– Никого там нет, – переводя дыхание, сказал он.

– Ты откуда взялся?

– Иду к тебе, а ты бежишь. Я кричу, а ты не слышишь, – лаконично объяснил Светлый. – Хотел сказать, что тебя Драпов разыскивает.

VI

Утром Евгений проснулся с тяжелой головой и с предчувствием чего-то не менее ужасного, чем исчезновение Инны. Солнце давно встало. Звонок в дверь заставил художника вздрогнуть. Открыв, он увидел взъерошенного и возбужденного Драпова. Глаза ассистента подозрительно блестели.

– Все-таки я нашел вас! – воскликнул Генрих, пытаясь без приглашения протиснуться в квартиру.

– Зачем? – спросил Евгений, придавливая его дверью.

– Вы не представляете, насколько это важно.

– Для кого?

– Для вас, для нее, для меня – для всех.

– Черт с вами, входите.

Евгений отпустил дверь.

– Она здесь? – украдкой спросил Драпов, проходя и осматривая помещение.

– Вы пришли спрашивать или рассказывать?

– Хорошо, – согласился ассистент.

Он подошел к столу, налил из графина полный стакан воды и жадно выпил.

– Хорошо, – повторил он, с размаху плюхнувшись в кресло. – Все по порядку.

– Да уж, пожалуйста.

– Они его повесили, – начал ассистент и, подумав, уточнил: – Партизаны повесили Шурина.

Он пристально посмотрел на Охрина, но лицо художника осталось непроницаемым.

– Он никогда не рассказывал мне всего, – продолжал Драпов. – До многого мне приходилось докапываться самому. Но ответов на некоторые очень важные вопросы я так и не узнал. И тогда я рискнул. После долгих попыток мне с помощью одного нашего пациента удалось переместиться. И я нашел его. Чему вы улыбаетесь?

– Я вдруг подумал, что при перемещениях я, вы и кто угодно другой могли в своем прошлом встретиться с собой.

– Нет, доктор сказал, что это невозможно.

– Почему?

– Не знаю. Он так сказал. Впрочем, я думаю, Шурин и сам до конца не понимал, что он открыл, и не знал всех нюансов этих… перемещений. Так вот, когда я нашел Шурина там… ну, в прошлом, я ему ничего не сказал о том, что с ним случилось. Но он как-то почуял неладное, догадался почему-то. И вот, когда у меня началось обратное перемещение, Шурин вдруг бросился ко мне, обнял меня крепко-крепко и не отпускал до тех пор, пока мы с ним не переместились. Но даже этого ему не надо было делать, потому что вместе с нами переместилось восемь случайных прохожих, находившихся от нас не менее чем в десяти шагах. И самое страшное: вместе с ними переместился телеграфный столб.

– Ну, столбом в наше время никого не испугаешь, – пошутил Охрин.

– Вы не понимаете! – Драпов подскочил с места. – По расчетам доктора, случайно переместиться при возврате мог лишь тот, кто находился в непосредственной близости от пациента, да и то с определенной долей вероятности, что и подтвердилось в вашем случае. Но потом выяснилось, что может переместиться целая группа людей. Затем опасное пространство еще более увеличилось, и никто не может сказать, до каких размеров может расширяться коридор перемещения! А теперь еще выяснилось, что перемещаться могут и крупные неодушевленные объекты! Вы представляете себе масштабы возможной катастрофы?!

– Все это очень занимательно, – спокойно сказал Охрин. – Но я-то тут при чем?

– Ах, да! Я ведь не закончил. Мы с возвращенным Шуриным провели ряд экспериментов по сужению коридора. Но ничего не вышло. Сначала старушка-долгожительница перетащила сюда какого-то монаха – не то из пятнадцатого, не то из шестнадцатого года. Потом… Впрочем, это все детали. Когда я понял, насколько это опасно, то попытался уговорить доктора прекратить сеансы. Но его это очень разозлило. Он сказал, что большой опасности нет, что все они потом уходят.

– Куда?

– A-а, заинтересовались, наконец! Не знаю, куда – он не сказал. Может, и сам точно не знает. А может, он сказал это лишь для того, чтобы меня успокоить. Поэтому я и спрашиваю: она еще здесь?

Евгений отрицательно покачал головой.

– Как это случилось?

– Я не видел. Просто исчезла.

– Когда исчезла?

– Вчера вечером.

Драпов сделал отрешенное лицо и, беззвучно шевеля губами, стал что-то подсчитывать.

– У него совсем немного времени, – заключил он, и это заключение его, кажется, обрадовало. – Когда доктор понял, что я могу ему помешать, то скрылся от меня и явно продолжает эксперименты. А кроме того, если он успеет обучить кого-то этой процедуре, его смогут возвращать снова и снова, а это почти бессмертие! Вопрос лишь в том, возвращается ли неумышленно перемещенный из прошлого обратно в прошлое или просто исчезает.

– И что вы думаете на этот счет?

– Как, по-вашему, я похож на профессора?

– Честно говоря, не очень.

– То-то и оно, – огорчился ассистент.

Наступила долгая пауза.

– А меня чуть партизаны не подстрелили, – вдруг не то похвалился, не то пожаловался ассистент.

– Пустяки, – ответил художник, – вот они мост взорвали – это событие.

Ассистент сначала обиделся, а потом разозлился:

– Да вы просто циник! Все вы, творческие деятели, циники и пошляки. Только воображаете из себя много. Видимость создаете. Глубокую духовность разыгрываете! – ассистент совсем рассвирепел. – А, впрочем, вас, похоже, в этой истории интересует только женщина.

Драпов остыл так же быстро, как и вспыхнул. Он замолчал и устало поплелся к выходу. Евгений еще какое-то время сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Затем встал и пошел на кладбище.

Он сидел у ее могилы. Вот здесь же, на этом самом месте, совсем недавно сидела она. Неужели это действительно было? А может, все это только сон, гипнотический сеанс доктора Шурина? А если она и вправду была здесь, то где она теперь? Вернулась в прошлое? Будет ли она там помнить все, что было здесь? Поступит ли иначе, чем тогда? Но если бы она поступила иначе, то сейчас все было бы не так. А ведь ничего не изменилось. Да и могло ли измениться? И почему, собственно, она могла поступить иначе, ведь он ей так ничего и не объяснил? А, черт!

Евгений хлопнул себя ладонью по лбу, резко встал и побрел наугад среди могил.

– Стой! – послышалось сзади. – Стой, кому сказал!

Охрин решил не оглядываться – стоит ли связываться с какой-то шантрапой?

– Хальт! Их верде шиссен! – уже сердито крикнул тот же голос.

Охрин встал, как вкопанный. За спиной слышались тяжелые приближающиеся шаги трех-четырех человек. Художник медленно обернулся.

– Шпрехен зи дойч? – спросил старшина с т-образными нашивками на погонах. В правой руке за шейку приклада он держал увесистый ППШ. С ним было еще трое солдат разного возраста.

– Отвечай! – угрожающе потребовал один из них.

Но Охрин уже не смотрел ни на старшину, ни на сопровождавших его воинов. Взгляд художника был устремлен между ними, туда, за кладбище, где на пустыре в направлении городка, над которым развевался трехцветный флаг, разворачивалась в боевой порядок колонна тридцатьчетверок. За танками, быстро размыкаясь, вытягивалось в цепь подразделение пехоты.