Текст книги "Сентиментальный детектив"

Автор книги: Дмитрий Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава XVI

– На смотри, что у тебя в брюхе забыли! Ничего у тебя там не было.

Врач кинул, на тумбочку рядом с кроватью Рюрика резиновую перчатку и продолжил.

– Хорошо, что в тебе хоть закваска мужская, а то мог бы сдуру на себя и руки наложить! Ничего, теперь будешь жить до ста лет!

Рюрик повернул набок тяжелую, только что начавшую отходить от наркоза, налитую свинцовой тяжестью голову и посмотрел на небрежно брошенный предмет. На поверхности тумбочки, рядом с чашкой лежала обычная резиновая перчатка. Врач постарался его успокоить.

– Бывает! И ножницы бывает забывают, и скальпели! Но их хоть под рентгеном видно. А эта резина осьминогом расползлась по животу, вот ее за метастазы и приняли. Лежи, я к тебе еще зайду. Вовремя ты заявился, через пару дней и я бы не помог, заражение началось бы.

Степан, по такому случаю уже принявший на грудь, зашел в палату.

– Ну, что я тебе говорил? С того света дружбан вытащил, руки у него золотые. Пойду позвоню Ольге, обрадую всех. Ты выпить не хочешь?

– А можно?

– Нельзя!

Выпить хотел сосед по палате. Они со Степаном на радостях за пятнадцать минут уговорили бутылку коньяка. Вошедшая медсестра выгнала Степана.

Рюрик, которого штормило, не обратил внимание на последние слова брата. А тот на радостях дал в Москву телеграмму Рюриковой жене.

«Клавдия. Можете сейчас не ехать. Рюрька сам не хотел этого. Я все сделал, что от меня зависело. Повезло. Резал его, бесплатно, мой знакомый хирург. Морду надо бить не ему, а другим, кто дипломы покупает. Их самих бы так помучить, как он мучился перед смертью. Так что гроб заказывать не будем, а музыку будем. Ольга соболезнует тебе. Как ты будешь теперь одна? Ждем дней через тридцать, сорок. Как раз молодое вино поспеет. Отметим. Заодно и повидаемся. Авось к тому времени рассосется твоя боль. Время лучший лекарь. Оно и дурака лечит. Может, поможем. Степан»

Отправитель сунул квитанцию в карман и, насвистывая веселенький мотивчик, вышел из почтамта. Телеграфистка проводила его недобрым взглядом.

– Разит как из винной бочки.

Вторая работница ее поддержала:

– Мужики. Им лишь повод был выпить.

– Не говори милая. Наглецам, все одно, что свадьба, что похороны.

– Ты глянь, что он пишет. Повезло, пишет. Ну, не чертяка.

– Представляешь, такую телеграмму получить!

– Напиши, как следует!

В результате текст лишь незначительно изменился.

«Клава. Можешь сейчас, не приезжать. Рюрик не хотел беспокоить. Операцию делал знакомый хирург. Ольга соболезнует тебе! Как ты будешь теперь одна? Ждем на сорок дней. Степан»

Подруга ей подсказала.

– Допиши, что этот пьяница, сделал все как проложено. Вон, он пишет: «Я все сделал, что от меня зависело».

– Да, что он сделал?

– В морге наверно сжег, раз гроб не заказывает.

– Точно. Глянь, напирает на то, что операцию сделали бесплатно.

– Денег, нету!

– Слушай, правда. Знаешь, сколько стоит отправить покойника в Москву?

– А сколько похоронить!

– И то верно. Может он и прав. Приедет эта Клавдия, заберет урну с собой. Ее в сумку положить можно. Зачем человеку лишние траты.

– Чем теперь ей поможешь?

– Ничем!

– Ну-ка, что ты там накалякала?

Телеграфистка перед именем адресата приписала: «Я все сделаю по-людски».

– Ну, вот теперь отправляй.

Телеграмма теперь читалась так.

«Клава. Можешь сейчас, не приезжать. Рюрик не хотел беспокоить. Операцию делал знакомый хирург. Ольга соболезнует тебе! Как ты будешь теперь одна? Ждем на сорок дней. Я все сделаю по-людски.

Степан»

Вышел из больницы Скударь через пять дней. Рана быстро затянулась. Обратно резали барана. Снова пришли соседи. Приехала сестра Валентина из Череповца. Степан показывал на Рюрьку.

– Вот чудак. Нет, чтобы сразу приехать ко мне? Знаете, что у него в брюхе забыли?

– Что?

– На Новый год операцию ему в Москве делали. Грелку забыли.

– Не может быть!

Степан, для пущего эффекта, тряс перед лицом изумленной сестры детской грелкой.

– Как же так?

– А вот так!

– И ты с нею ходил? – ужасалась сестра.

– Десять лет, ходил с нею. – подтверждал Степан.

Сестра не поверила.

– Да это же наша грелка. Чего ты врешь?

– Да, ты на его живот глянь.

Рюрик не собирался расстегивать ремень, хотя досужие бабы готовы были поглазеть на швы. Степан, и Ольга тайком видно прочитали письмо Арины, потому что Рюрику был задан непростой вопрос, на который и он сам не знал ответа.

– И с кем ты теперь собираешься жить?

Рюрик неопределенно пожал плечами. Но не это, смутило брата. На их имя из Женевы пришла телеграмма, где неведомая никому Дарья выражала соболезнование в связи с кончиной Рюрика. Она очень сожалеет, что не сказала ему об этом раньше, но у него есть еще один сын Если нужны деньги на памятник, то она их вышлет. Эскиз памятника тоже.

– Ну, ты и бабья развел в Москве! – то ли с осуждением, то ли с восхищением заявил Степан. – Она кто?

– Была такая.

– Ты совсем не знал, про другого сына?

– Не знал!

В адрес Дарьи ушла телеграмма, что Рюрик жив, пьет вино.

Пришла ответная, с извинениями. Ее превратно информировали. Значит, Рюрик, как всегда на коне. Дарья сообщала, что она свободна и что она самостоятельная, успешная дама. Четыре раза была замужем, у нее сейчас трое детей. Что там делает Рюрик? Она помнит его. Готова встретиться.

– У тебя и от этой, что письмо писала, есть сын?

– Нет! От Арины нету.

– Зря! – заржал Степан. – Ну, ничего, может еще будет! То, что казаку треба, не вырезали. Не кисни.

– Рюрь, а как же теперь с машиной? – спросила Ольга. Этот вопрос они не один раз обсуждали с мужем.

– Что как?

– Тебе же она самому нужна будет.

Рюрик сделал широкий жест.

– Я вам ее подарил, а подарок обратно не забирают.

Казалось бы, человек должен радоваться, с того света выкарабкался, а Рюрик ходил квелый, ни мясо, ни рыба. Ему некуда было возвращаться. Он сам себе отрезал все пути к отступлению. Другое его порадовало и немного беспокоило. Откуда у него сын? Почему Дашка до сих пор молчала? Что она делает в Женеве? Чем занимается? Как ему дальше быть? А Степан, подступил к нему.

– Рюрька, дай с письма ксерокопию снять. Моя Ольга попробовала соседке рассказать твою историю, а у нее слов не хватает. Дюже твоя москвичка ладно блуд объясняет, аж слеза наворачивается. Жалко теперь Арина не приедет, а то Ольга в нее заочно влюбилась.

– Да пошел ты!

Степан легко смотрел на жизнь. Он похохатывал.

– И как ты теперь с ними будешь управляться? Они ж у тебя коммуну организовали. А тебя, я так понимаю, председателем выбрали. Вот, и давай после этого свободу вертихвосткам, так закрутят задастые, голова кругом идет. А чего тебе горевать, у тебя везде свой пай, куда хочешь, туда и пихай. Они тебе еще оладьев напекут, попомни мое слово.

Шов затянулся и уже не давал о себе знать. Через пятнадцать дней Рюрик объявил, что он уезжает. Выпили на дорогу вина. Степан отвез его на машине на вокзал.

– Приедешь, адрес дай. А то и не знаешь, куда в случае чего телеграмму давать. Может, подождал бы остальную родню? Вот-вот остальные подъедут.

Ольга, которая тоже увязалась провожать Рюрика, целуя его перед посадкой в вагон, шепнула тихо на ухо.

– Привози Арину.

Степан ее услышал.

– Чего одну, пусть обе, и Арина и Клавдия, приезжают. А то и третью, Дашку привози. У нас на Кавказе, слово против никто не скажет. Завидовать только будут. Дом тебе поставим, о трех крыльцах. А хошь, если денег хватит, и все три рядом построим.

Рюрик сел в вагон. С деньгами-то у него, была как раз проблема. В заначке осталось то, что он собирался отдать на свои похороны. Вроде и много, а вроде и мало. На них такую машину, как была у него не купишь. Придется брать пока Жигули. Без машины он уже не мог. Да еще и с работой придется помыкаться. Хоть у него и хорошая специальность, но без блата на денежное место не сядешь.

– Может телеграмму дать, чтобы тебя встречали? – спросила Ольга.

– Кому? – спросил Рюрик.

Степан, у которого со времени операции не спадала с лица улыбка, добродушно захохотал.

– Кому? Он так напысав пысака, что нэ разбэрэ тэпэрь и собака.

«Тьфу!» Проходя в вагон, думал Рюрик. Создал сам себе на ровном месте проблемы. Думал перья почищу, лебедем уплыву в небесную синь, а сел в большую лужу. Выплывай теперь, как знаешь. Рюрик. помахал из окошка брату с невесткой. Поезд все сильнее стучал колесами. За окном еще долго была видна снеговая шапка Шат-горы.

Глава XVII

Ему повезло. В вагоне было всего человек пять, а в его купе международного класса, никого. Скударь достал из под сиденья бочонок вина подаренный ему на дорогу Степаном. Сходил, попросил у молодой разбитной проводницы два стакана. Та, ожидала приглашения, и когда молодой красивый мужчина ее лишь поблагодарил, разочарованно вздохнула.

– Не котируемся уже! – со смешком заявила ее напарница.

– С кем он собрался пить, в купе вроде один!

– Может, краля какая из соседнего вагона придет?

– Поглядим!

Но проводницы так никого и не дождались. Одна из них проходя по коридору, заглянула в купе. Странный пассажир чокнулся со стоящим напротив него вторым стаканом наполненным вином. Вернувшись, проводница сказала подруге:

– Народ странный пошел. То зовут кого ни попадя за стол, а то в одиночку напиваются. Представляешь, он уже со стаканом напротив разговаривает.

– Бочонок большой, кабы куролесить не начал.

– Я ему покуролесю. Я ему покуралесю. Жмот поганый!

– Да, успокойся ты.

– А я бы его ночкой приласкала.

– Ох, и доиграешься ты Люська!

А в это время под стук колес клубок разных мыслей и чувств, черным роем вился над Скударем. Странный был клубок, из одних женщин. Ярким, пятном, как редкая, красивая бабочка, залетевшая из южных широт на север, выделялась Клавдия.

Мать любит больше, чем меня, я был придатком, подумал Скударь и стал дальше развивать эту мысль.

Если у мужчины жизненный путь направлен на профессиональную ориентацию, он труженик, добытчик, то она – трутень.

Чего он на ней женился? Думал будут счастливо и беззаботно жить? Не получилось. Страсть быстро прошла. Слишком быстро. Гименевы отношения, превратились в обременительную обязанность. Терпела она его, так же как и ее мать, как собственница. И ласкова была особенно в те минуты, когда он ей что-то дарил. Они с тещей у Рюрика даже выработали условный рефлекс. Подарок в обмен на нежные ласки жены и временное перемирие с тещей. Слепец он был или так и надо?

Спесивой оказалась Клавдия. Никогда не надо брать жен из обеспеченных семей. Женщины в них привыкли уважать только себя. У них слишком высокие запросы – только большая квартира, только большая вилла, только модные курорты, только новая и престижная машина. И еще собственный автомобиль. Женщины удивительно изобретательны. Кнутом супружеской верности и семейной добропорядочности они умело выдрессировывают своих простаков мужей. Какая к черту любовь, если ты бросаешься на шею только после того, как тебе купят автомобиль.

Он вспомнил, как купил ей небольшую южнокорейскую машину. Думал радости будет, а она, бросившись на шею, тут же указала на отсутствие приличного багажника.

– Зачем тебе большой багажник, объясни! Помидоры на базар возить или любовника в нем прятать?

Года два назад случился этот разговор. Он поехал на дачу без Клавдии и столкнулся с теми же претензиями. Жена его, оказывается, озвучивала пожелания матери. Это теще нужен был вместительный автомобиль. Загородный дом был ненасытной прорвой.

– Мне надо привести кресло-качалку и два мешка цемента, – заявила теща.

– Римма Михайловна! – с ехидцей заметил Скударь. – Надо выбирать что-то одно: или мешки с цементом, или кресло качалку.

– Это почему же?

– Если вы, как говорите, рафинированная, потомственная интеллигенция, то при чем здесь цемент? Ваше дело с утра в кресле качалке с книгой лежать. Оставили бы часть мужских забот на мою долю. А то ведете себя как капрал.

«Капрал» был излишним, а остальное по делу. Теща взвилась натуральной коброй и нанесла ответный удар:

– Рюрик! От тебя пока дождешься помощи легче самой сделать. Ты вон дочку мою замуж взял? Взял! Обязанности матримониальные есть? Есть! Манкировать ими не надо. Она у меня домашняя. А с твоей стороны исключительно одни советы, а где реальное дело? На Тишинке, с молодыми? Здесь тоже живые люди.

Ну, это было уже слишком. Как бы близка ни была мать, но обсуждать с ней интимные подробности, увольте. Вшивая интеллигенция не знала запретных тем. Скударь со своим крестьянским воспитанием, этого не понимал и поэтому от души врезал теще:

– Из живых людей здесь только вы да я. Что вы имеете в виду, когда говорите, что я манкирую своими обязанностями.?

– Да ты еще и пошляк!

– Я может быть и пошляк, а вот взгляд у вас похотливый.

– Похоже, нам с тобой в одном доме не жить! – медленно, членораздельно произнесла теща.

– Похоже!

Купил, называется, на свою голову жене машину. Естественно после такого разговора ему в загородном доме делать больше было нечего.

Какой либо умеренности в запросах и притязаниях совершенно не просматривалось ни со стороны жены, ни со стороны тещи. Он сам дал слабину с первого дня, позволил им сесть себе на шею.

Пока был жив тесть, членкор, Рюрику было с кем в доме поговорить. Тесть был подкаблучником и большим рыночником. Не смог он вписаться в рыночный рай. Власть приближала к себе конформистов, всегда готовых прижаться к сапогу власти, обмести бородой пыль с державных башмаков. Тесть же Рюрика не умел совершенно ориентироваться в современном мире, хотя и имел большие заслуги перед нынешней властью. Наивный человек, после поездки в одну из свободных экономических зон открытых на Кавказе, он подал правительству докладную записку как увеличить сбор налогов.

– Вы коротко резюмируйте! – попросил его высокопоставленный чиновник. Тесть коротко резюмировал.

– Закрыть эту черную дыру. В нее как в прорву, бесследно утекают бюджетные деньги. Вот реальный резерв пополнения федеральных доходов.

Уж на что был молод Скударь, но и он с сожалением посмотрел на высоколобого тестя, через неделю выброшенного с поста руководителя рабочей группы, и изливающего ему всю злость и досаду на своих более молодых, конкурентов-реформаторов.

– Не на тот поезд сели! – попробовал подвести научную основу под свою отставку тесть.

Теща как всегда вмешалась.

– На поезд тот сели. Но, кто его дурака заставлял писать эту дурацкую бумагу? Меня бы спросил. Этот чинуша сам из этой черной дыры наверно кормится, а он предлагает ему ее закрыть? Господи, если в реальной жизни не разбираешься, посоветуйся с умными людьми.

«Умные люди» были естественно сама теща. Несмотря на отсутствие волчьей хватки у титулованного тестя Скударь был ему благодарен за то, что тот перед смертью выбил ему комнату на Тишинке. Теща и на Скударя смотрела как на своего подкаблучника мужа. Она считала, что неудачная партия составилась у ее дочери. Зять звезд с неба не хватал, имел неплохую работу и зарплату, но это не то, не то! Не Канны, не Монако, не Флорида, не Мальдивы, и даже не Рублевка.

В разных взглядах на жизнь был заложен источник конфликта. Скударь не был изнеженным сибаритом, но был последовательным эпикурейцем. Рвать пупок, когда тебе и так хорошо, он не собирался. А теща все время твердила:

– Время утекает безвозвратно. Второго такого не будет. Локти будете кусать, да будет поздно. Кто тебе не дает создать банк? – наезжала она на мужа. – Зятя, дурачка поставишь председателем правления. Ну, хоть страховую кампанию создай. Что ты все на своих книгах, да на званиях зациклился. Кому твоя стабилизация нужна, это же демагогия. Деньги делать надо.

Загнала остепененного мужика баба. Два инфаркта на почве своей мнимой никчемности он получил. Скударь играя в шахматы с тестем, как-то ему заметил:

– Ехали бы Вадим Петрович на дачу, да и жили там себе потихоньку.

Теща взбеленилась.

– Он и дачу государственную не приватизировал. По Рублевке. Завтра она миллионы будет стоить. Чего он ждет? Пока отнимут? О, господи, что за бесхребетные мужики Клавдия нам достались. Один ученого из себя корчит, в академики до сих пор пробиться не может, а милый зятек, тот вообще мышей не ловит. Его все устраивает, никакого честолюбия.

Ей бы родиться в шароварах. Права, как обычно, она оказалась. Освободив тестя от председательства в рабочей комиссии, отобрали и государственную дачу в по престижному Рублево-Успенскому шоссе. Видимо сильно тесть на мозоль кому-то наступил, предложив прикрыть черную бюджетную дыру. Тесть получил один инфаркт, после дачи – второй, а затем заиграла траурная музыка. Никому не нужны оказались ни его академические звания, ни его мысли, ни его книги. Институт быстро перешел в чужие руки. Теперь у тещи-погонялы остался один дурачок – Скударь. Она хотела запрячь его в телегу собственных гениально-расплывчатых, но суперденежных идей. В моде в то время были финансовые пирамиды. Однако Скударь сразу поставил ее на место:

– Я в рисковые игры не играю. Мы не на стороне организаторов. Не будешь знать, потом, кого и где искать.

Теща гнула свою линию.

– Вот и мой покойник был такой же трус. Всего боялся. А люди куют деньги, пока железо горячо.

Скударь отрицательно покачал головой.

– Нет. Мне много в этой жизни не надо. Были бы вы живы и здоровы, а остальным, едой и жильем над головой я вас обеспечу.

Римма Михайловна сделала выводы.

– Дочь, нам на зятя не очень повезло.

Именно тогда между тещей и Скударем добавилась еще одна трещина. Разговаривать, вежливо разговаривали, а тепла никакого не было. Клавдия же заняла сторону матери.

Скударь вспомнил, как они познакомились. Его дружок Сергей женился, а он у него на свадьбе был шафером. Невеста была из профессорских кругов. Соответствующий, академический круг был и в ресторане. Скударь был в ударе – друг женился. Он и танцевал, и тосты произносил, и подарки собирал, и шутками-прибаутками сыпал, был предупредителен, вежлив, корректен. Если еще посчитать, что среди ученой братии единственный имел накачанную фигуру атлета, то становится понятным, что приглашенная вместе с родителями Клавдия, обратила на него внимание.

Она его спросила, на каком он курсе учится? Скударь ответил, что выходит на диплом.

По лицу было видно, Клавдия, оценивала его как жеребца на конном базаре. Она задала ему еще много вопросов; собирается ли он в аспирантуру, где живет… Именно в этот момент и надо было присмотреться к ней. Сказал бы дурак, что работает слесарем, посмотрел бы на реакцию. А он решил поддержать интерес к собственной персоне и заявил, что уже подрабатывает на фирме и за границу собирается на постоянную работу.

У нее на лице появилась настороженно-недоверчивая гримаска. Броская красавица, она считала, что все мужчины должны весь мир положить у ее ног, что она заслуживает богоподобной сверхучасти.

Без заграницы, закончилось бы их взаимное влечение недельной, пусть даже месячной вспышкой-страстью.

Она вечно опаздывала на свидания. А ведь это характерная женская черта, которая разъясняет пренебрежение к мужчине. Опоздала, значит, не ценит. Точность первый признак уважения.

Не надо лукавить Рюрик, сказал сам себе Скударь, многое ты еще тогда понял. Ты сам продавал себя за московскую прописку. Будь мужчиной. Клавдия тебе самому показалась выгодной партией. Ты искал свою выгоду, а твоя будущая теща свою. И с этой заграницей ты их, совков, элементарно поймал на крючок.

Скударь, полный скепсиса, смотрел на себя как бы со стороны.

Камраде, злишься так сильно ты на тещу потому, что вы с нею одного поля ягоды. Права она, ох, как права. И, пожалуй, чище и умнее тебя будет. Жену твою тянет она. Внука тянет она. Дом, считай, построила она. И даже комнату на Тишинке выбила она. А что сделал ты? Сознайся хоть раз в жизни, что женился на Клавдии с дальним прицелом. Ты приличный трутенек, озабоченный своим телом, своей комнатой свиданий на Тишинке. И наглец приличный, почти не скрывающий ни от жены, ни от тещи, свои многочисленные связи. Не дураки же они, догадываются, зачем ты на сутки уезжал на Тишинку. А Клавдия была, красивый и приятный довесок к твоей жизни. Как только она тебе надоела, ты без объяснения причин выставил ее из своей жизни, не потрудившись даже объясниться. Скот приличный ты дружок. И неча пенять на зеркало. Там твое самодовольное и себялюбивое рыло.

А тещу ненавидишь так люто, потому что она твое гнилое нутро раскусила.

Пес смердящий, пей свое вино и не тявкай на Клавдию. Она тебе отдала в три раза больше, чем ты ей отломил от своих щедрот. Молодость, красоту, положение, домашний уют, все имел ты в тылу у себя. И знал самец, только одно… Зажрался ты братец. Какой ты бог? По сравнению с ней, ты мерзкий, чавкающий, сытый боров.

Скударь чекнулся со стаканом, напротив.

– За тебя Клавдия. Черт с тобой, прощаю тебя. И понимаю. Даже с этим примитивом Лешкой, я проиграл в твоих глазах. – примирительно сказал, он и осушил стакан до дна.

Закурил. Подумал, что зря не пригласил одну из проводниц, ту, что три раза заглядывала, можно было бы под стук колес, излить ей, незнакомке, боль и тоску души. Потом, решил, что слишком смутны его навязчивые, быстробегущие мысли, слов бы не хватило и умения, рассказать.

Пей лучше в одиночку, самец.

В очередной раз он наполнил стакан, пятый по счету.

Поезд медленно полз по земному шару, приближая его к той точке, где он потерял и вновь нашел такой неправдоподобно красивый сколок лучезарного счастья. Мысли плавно перетекли на Арину.

Он представил ту единственную и действительно искренно любимую женщину, что целый месяц через силу улыбалась ему, готовила обед, бесконечно целовала его, и проводила в последний путь. Она то, что плохого ему сделала? Почему он и на нее злится?

Он понял, почему злится и не находит себе места. Арина, в его глазах, сумасшедшая. Зачем она решила взять заботу о Клавдии на себя? Он освободился от обузы, а она добровольно впряглась в телегу. Кто ее просил? Что за неуемное бескорыстие, сострадание, благородство? Откуда оно в этой, приехавшей с Севера простой на вид девчонке, а теперь жены и матери. И его любовницы. Хотя язык не поворачивался так ее назвать. Неужели придуманная этим хитрецом Лешкой его неземная любовь к Арине, тому причина?

Скударь с горечью подумал, что пара Алексея и Арины, простая, обычная семья, на поверку оказалась намного чистоплотней, сердечнее и главное выше его самого, в самом главном, в человечности. Какой удар по самолюбию.

Его высмеяли. Лешка знает истинную цену его любви. И пожалели они оба его в трудный час. Посчитали слабым, и подали милостыню. Нет, это гад Алексей подал ему милостыню, а Арина протянула дружескую руку. А он, скот, хоть раз протянул ей свою?

Захотелось выпить вина. Вино, божественный напиток, в нем одновременно живут и дивная горечь, и беспричинная радость, и смех и слезы. Сейчас он пил горький напиток. Сам виноват.

Арина отдала ему себя. Отдала без оглядки, без слез, без его, ответной благодарности. Милый тебе плохо? Я поддержу!

Настоящая любовь – бескорыстна. Удивительная редкость – возвышенная, целомудренная любовь. Это умытое слезами радости и печали участие в жизни другого, того, кого любишь. Только любовь и дружба вне корысти рождают гордую, жертвенную любовь. Остальное, от лукавого. Любой, даже маленький расчет, убивает древо любви, вернее, оно не растет на этой сухой почве.

И с чем он приедет сейчас к ней, единственной, по настоящему любимой им женщине? Что он может ей дать? Лощеный орангутанг. Что сможет сказать, что предложить? Или не надо усложнять? Жизнь сама расставит все по своим местам. А если расставит, то как? Как сохранить ее неземную, бескорыстную любовь? Готов ли он к этому, хватит ли сил?

Скударь усмехнулся.

Нашел необыкновенный алмаз, и не знает, что с ним теперь делать. Чудак! Запрячь подальше от глаз людских и храни. Молись на нее. Приедешь, станешь у нее, любимой, под окном. Пусть тебе рукой помашет, улыбнется, и уронит благодарную слезу. Много ли женщине надо? Ты жив.

Скударь поднял стакан с вином.

За тебя Аринушка! Спасибо воробышек! Пусть будет благословенно твое имя! За тебя, любовь моя.