Текст книги "Сталин Экономическая революция"

Автор книги: Дмитрий Верхотуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

В отечественной историографии политика нэпа связывается почти исключительно с уступками крестьянству. Западные историки не спорят с таким взглядом, вероятно считая, что российским историкам виднее. Это продолжение все той же простой и удобной концепции, только теперь из нее делаются глобальные выводы. Если им верить, то получается, что новая экономическая политика была в исключительной степени политикой аграрной, что Ленин под нэпом имел в виду именно уступки крестьянству и чуть ли не возвращение страны к аграрному производству. Развивая эту идею, Ленин, мол, предложил план кооперации крестьянства и кустарного ремесленника и построения на этой основе того самого искомого социализма, только не «военного» и не «казарменного».

Есть другой вариант этой же теории. Часть историков считают, что Ленин, ударившись лбом о сопротивление крестьян, вдруг прозрел, увидел все свои большие и малые ошибки, и тут же предложил кардинальный способ их решения. Согласно этой версии, Ленин разработал теорию многоукладной экономики, или сочетания в одной экономической системе нескольких способов организации производства: патриархального, капиталистического, социалистического. Сторонники этой версии утверждают, что именно многоукладность и ее сохранение было главным в новой экономической политике и вообще идеалом для Ленина.

Теория многоукладность со временем приобрела огромную популярность и проникла даже в политические программы многих умеренных партий в России. Правда, ни в теоретических трудах, ни в политических программах не разъяснялось, что такое многоукладная экономика и почему именно она лучше остальных.

Дальше – больше. После смерти Ленина, утверждают советско-российские историки, выдвинулась плеяда партийных деятелей и ученых, которые восприняли нэп и стали проводить его в жизнь. Среди партийных лидеров самым последовательным сторонником, по их словам, был Бухарин со своим знаменитым лозунгом: «Обогащайтесь!», а среди ученых аграрники Н. Д. Кондратьев и А. В. Чаянов. Но потом пришел к власти товарищ Сталин, нэп придушил, а всех его сторонников расстрелял, нарушив тем самым ленинский завет. Произошел «Великий перелом» и все остальные безобразия, проистекающие, конечно, от нарушения заветов бесконечно мудрого Ильича.

Такая версия в ходу у советско-российских историков.

От нее, конечно, можно быстро отказаться, но есть свидетельства того, что еще в 1997 году нэп рассматривали именно так [26]. Если попробовать столкнуть ее с фактами и обстоятельствами событий начала 1921 года, то окажется, что теория эта такого столкновения не выдерживает. Это так, главным образом, потому, что эта версия построена на весьма избирательном отношении к фактам; часть их версия тщательно изучает и превозносит, часть описывает мимоходом, а часть просто замалчивает. Например, замалчивается влияние на формирование новой экономической политики плана государственной электрификации России. Замалчивается роль Дзержинского в восстановлении и развитии металлопромышленности и транспорта республики и еще некоторые другие, не менее значительные обстоятельства и события.

Я считаю, что дело обстояло как раз наоборот, по сравнению с этой версией. Новая экономическая политика появилась задолго до X съезда партии и по своей сути мало связана с уступками крестьянину. Основные контуры этой политики были очерчены в плане «Гоэлро». Уступки – это шаг вынужденный и произошедший в самую последнюю очередь. Уже одно то, что решение о замене продразверстки продналогом приняли 14 марта 1921 года, на последнем заседании X съезда партии, без какого-либо серьезного обсуждения вопроса,[10]10
  Можно сравнить, например, с дикуссией о профсоюзах, дебаты вокруг которых шли пять месяцев, с необычайным накалом.


[Закрыть] должно было натолкнуть на размышления.

Связывать нэп с аграрным вопросом и тем более приписывать Ленину какие-то теории аграризации России в духе Чаянова – есть большая ошибка. Таких воззрений у него не было. Напротив, Ленин часто, постоянно возвращаясь к этому, указывал на немецкий опыт, призывал принимать меры для развития крупной промышленности, говорил, что без нее республика не сможет устоять. Вопрос развития крупной промышленности идет лейтмотивом через все его статьи и брошюры 1917–1921 годов. Где бы и когда бы Ленин не говорил и не писал о хозяйстве, в первую очередь он писал о тяжелой промышленности.

Вообще, сутью новой экономической политики было развитие тяжелой промышленности и электроэнергетики в резко изменившихся условиях, а основой нэпа был план «Гоэлро».

Почему это так? Потому что Ленин, получив готовый план электрификации, не думал от него отказываться. Наоборот, он принял максимально возможные меры для его реализации. Комиссия «Гоэлро» была преобразована в Государственную общеплановую комиссию при Совете Труда и Обороны РСФСР, разросшаяся впоследствии в Госплан. Еще позже Госплан наделили законодательными функциями. Эта комиссия была образована как раз в феврале 1921 года, накануне X съезда партии. Ленин об этом писал четко, не оставляющим сомнений образом:

«При СТО создается общеплановая комиссия для разработки единого общегосударственного хозяйственного плана на основе одобренного 8-м Всероссийским съездом Советов плана электрификации и для общего наблюдения за осуществлением этого плана» [22. С. 338].

Если у Ленина и была какая-то экономическая политика в феврале-марте 1921 года, то она была сформулирована и подробно описана в тексте плана «Гоэлро».

В чем же новизна этой экономической политики, и почему она была названа новой? Новизна ее заключалась в том, что Ленин привлекал к сотрудничеству в реализации этого плана широкие массы населения республики. Раньше этого не было. Все мероприятия правительства в 1917–1920 годах сводились к тому, чтобы население от экономической деятельности отстранить, сосредоточить производственные мощности и материальные ценности в руках государственных органов. ВСНХ задумывался изначально именно как орган, управляющий всей хозяйственной деятельностью.

А здесь, когда положение стало настолько острым, что крестьянин приобрел власть над большевиками, угрожая в случае неуступок отказаться от поставок хлеба и топлива, нужно было сделать эти уступки и привлечь большинство населения к созидательной работе. Эта мысль была высказана еще в январе 1920 года, до составления плана «Гоэлро», проведена и закреплена на 8-м Съезде Советов.

Не изменив содержательной части экономической политики, Ленин подвел под нее новый и более прочный фундамент.

Кратко он формулировался как «смычка города и деревни», то есть взаимодействие промышленности и крестьянского хозяйства. По-современному, опора на внутренний рынок. Цель «смычки» состояла в накоплении капиталов, необходимых для перевооружения крупной промышленности. Размах кризиса был настолько велик, что государство в одиночку просто не могло с ним справиться, и за поддержкой обратилась к населению Советской Республики.

Раз так, то нужно было осуществить две веши. Во-первых, дать возможность свободного развития внутреннего рынка, для чего нужно было разрешить торговлю, стабилизировать денежный оборот и переориентировать часть государственной промышленности для работы на рынок. Во-вторых, нужно было организовать «взаимовыгодную» торговлю советского промышленника и крестьянина, так, чтобы образовывался от такой торговли доход Советской власти.

Итак, 14 марта 1921 года Ленин выступил с докладом о замене продразверстки продналогом и вынес на съезд проект резолюции. Она была принята практически без обсуждения и дискуссии, всего при четырех выступавших. Эта тема уже, видно, мало кого интересовала.

На следующий день была объявлена мобилизация делегатов съезда, в первую очередь военных, на подавление Кронштадтского мятежа. Поехало более 300 человек. 16 марта делегаты прибыли в Петроград. Начался мощный артобстрел крепости, и ночью подтянутое подкрепление пошло на штурм. После жестокого уличного рукопашного боя Кронштадт был взят.

Кронштадтское восстание сильно повлияло на ленинскую политику. Это было чисто случайное влияние, потому как восстание вспыхнуло стихийно и неожиданно. Но надо сказать, что Ленин мастерски использовал экстремальную ситуацию. На X съезде он протащил такие резолюции, которые в других условиях скорее всего бы не прошли, даже при большинстве съезда за Ленина. Любая из них по отдельности в других условиях вызвала бы раскол партии.

Выдвини он на предыдущем или последующем съезде, например, только одну резолюцию «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», как от партии откололась бы довольно большая часть сторонников «рабочей оппозиции». Выдвини он резолюцию «О единстве партии», как вокруг нее разгорелись бы такие дебаты, которые точно могли довести партию большевиков до раскола на сторонников дискуссий и их противников. Выдвини он резолюцию «О замене продразверстки продналогом» раньше или позже, то Троцкий, скорее всего, обвинил бы Ленина в отступничестве и поставил вопрос о его отстранении.

Даже сторонние наблюдатели, например Арманд Хаммер,[11]11
  Арман Хаммер заключил первый концессионный договор с Совнаркомом в июне 1921 года, и помогал Советскому правительству устанавливать внешнеторговые связи.


[Закрыть] подчеркивали, что введение нэпа в его крестьянской части было чрезвычайно рискованным шагом. Любой другой, кроме Ленина, заявивший о таких воззрениях, тут же был бы расстрелян.

Однако вышло совсем по-другому. Ленин блестяще использовал остроту момента. Перестройка руководящих партийных органов на X съезде была впечатляющая. Ленин провел решение об увеличении состава ЦК партии с 19 до 25 человек. На выборах в Центральный комитет РКП(б) он не только протащил всю свою фракцию в полном составе, но и вообще получил там подавляющее большинство за счет сторонников «платформы десяти».

16 марта, когда самая боевая часть делегатов съезда отправилась в Петроград, на Пленуме нового ЦК состоялись выборы в Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК. Секретариат был полностью обновлен, и бывшие секретари: Крестинский, Преображенский и Серебряков, показавшие себя сторонниками Троцкого, в руководящие органы партии не попали вовсе. Вместо них секретарями стали: Молотов, Ярославский и Михайлов. Все они авторитета и связей не имели, но зато поддерживали врагов Троцкого из выдвинутой Лениным «тройки». Из оппозиционных фракций в ЦК и в Политбюро остались только сами лидеры, почти без сторонников [21. С. 41]. В горячке событий этого поворота почти никто не заметил. Потом стало уже поздно.

Участники событий 1921 года оставили красноречивые свидетельства колоссальной хозяйственной разрухи, царившей в Советской Республике. Сергей Захарович Гинзбург, бывший в 20-е годы совсем молодым человеком, но, тем не менее, активно участвовавший в хозяйственной жизни, был пассажиром специального поезда ВСНХ, который шел через

Донецкий район, Северный Кавказ, Ростов и Новочеркасск в Баку. Пассажиры этого поезда осматривали предприятия Юга России и Северного Кавказа. С. 3. Гинзбург вспоминал в середине 80-х годов:

«Пожалуй, ни одно нынешнее, даже самое тяжелое, длительное путешествие по железной дороге не может сравниться с поездкой того литерного поезда. Двигались мы с большими перерывами, и если двигались, это было даже хорошо. Всякий раз, как только кончалось топливо в паровозе, все мы отправлялись на заготовки – рубили дрова в лесах, подносили уголь, сохранившийся кое-где на полустанках и подъездных путях [27. С. 37].

Помню, как в Макеевке, на металлургическом заводе, нам пришлось подняться на уцелевшую домну, чтобы лучше оглядеться и сориентироваться на этой территории. Гнетущее впечатление запущенного и разрушенного хозяйства было сильнее всех доводов рассудка. Да, мы понимали, что восстанавливать легче, чем строить заново, но смотреть на ржавеющие станки, потухшие домны, разрушенные цеха было так тяжело, что порой казалось – было бы лучше, если бы здесь вообще ничего не было.

Кадровых рабочих на заводах почти не было – они либо погибли на гражданской войне, либо разошлись по деревням в поисках куска хлеба» [27. С. 38].

Глеб Максимилианович Кржижановский о состоянии железных дорог в 1921 году писал так:

«Развороченные мосты на деревянных срубах под железными фермами, явные перекосы полотна, невыправленные линии рельсов, убийственные стоянки – кладбища разбитых паровозов и вагонов, грязные развалы станций, движение поездов по вдохновению, а не по расписанию, наглые хищения грузов, угрожающий рост крушений, «энергетика» на сырых дровах с самопомощью пассажиров, катастрофическое падение производительности труда, двойные, тройные комплекты персонала, совершенная неувязка по линии промышленности и финансов.

За что взяться, где решающее звено – шпалы или паровозы, топливо или служебный распорядок, вливание новых средств, или поиски собственных ресурсов» [28. С. 21].

В начале 1921 года Республику поразил сильнейший топливный кризис. Ничего подобного до сих пор в России не было, да и потом тоже не случалось. Россия входит в число стран, хорошо обеспеченных всеми видами топлива. Только одного угля здесь залегает около 12 % от мировых запасов. Причем залегает в ряде мест почти под поверхностью. Много древесины, много торфа, есть хорошие запасы нефти. Казалось бы, чего-чего, а вот топливному кризису в России не бывать.

Но, тем менее, в 1921 году такой кризис разразился, сразу и на полную мощь. Гражданская война прошла по самым важным промышленным районам, откуда до войны шел поток угля. Во время войны шахты были брошены, оборудование разрушено, выведено из строя, снято и увезено, выработки затоплены, а рабочие или погибли в боях, или разбежались по деревням в поисках продовольствия. За полтора года шахтное хозяйство Донецкого района пришло в негодное состояние, и обеспечивать добычу миллионов тонн угля, как это было до революции, оно уже не могло.

Захватив Донбасс, большевики, конечно, бросили все свободные силы на восстановление шахт и добычу угля. Вложенные усилия дали свои плоды, и добыча угля возросла. Достигнутые результаты вселяли надежду, что дело так пойдет и дальше, что можно будет вскоре ликвидировать недостаток топлива.

В конце 1920 года в ВСНХ на дальнейшее развитие промышленности смотрели именно с такой позиции. 4 октября 1920 года на заседании Президиума ВСНХ обсуждался вопрос о производстве в национализированной промышленности в будущем году. Члены Президиума высказались за расширение выплавки металла. 28 октября Президиум ВСНХ установил минимальную производственную программу на 1921 год – 480 тысяч тонн чугуна, в том числе в Донецком районе – 400 тысяч тонн. Угля должно быть добыто 12 млн тонн, в том числе в Донбассе – 9,6 млн тонн [28. С. 127–128]. Эта программа была утверждена постановлением 8-го съезда Советов. Председатель ВСНХ А. И. Рыков надеялся, что кроме добычи в Донецком районе можно будет еще использовать запасы угля, скопившиеся на поверхности в районе шахт. Но действительность распорядилась иначе: Рыкову потом пришлось признать допущенный грандиозный просчет в оценке перспектив угледобычи:

«Наши расчеты на получение угля из Донецкого района были обмануты, и главным образом не оправдались наши надежды на получение большого количества топлива, оставленного нам неприятелем.

…мы считали, что на поверхности Донецкого района находится 80-100 млн пудов угля (1,28 – 1,6 млн тонн. – Авт.). Мы составили план развертывания нашей промышленности в расчете на то, что мы используем постепенно этот уголь, который лежит на поверхности, одновременно развивая и саму добычу, с начала этого года должны были снять с поверхности все и вместе с тем довести цифру добычи в Донецком районе до 40 млн пудов в месяц (640 тысяч тонн. – Авт.). Эта цифра месячной добычи нам была гарантирована товарищами, которые работали в то время в Донецком районе. Мы ошиблись и в первом, и во втором» [29. С. 127–128].

Это была явная недооценка масштабов кризиса, которая выявилась уже в январе 1921 года. Прошел январь, и вместо обещаных 40 млн пудов было добыто всего 30 млн пудов угля, или 480 тысяч тонн. Выяснилось также, что угля на поверхности почти нет и рассчитывать нужно только на добычу.

Но тем временем металлургические заводы загрузили свои печи настолько, насколько хватало наличных запасов топлива, чтобы выполнить установленную производственую программу. Топлива не пожалели, посчитав, что раз установили такую программу, значит, скоро будет организован подвоз. Но этого не случилось. Угля как не было, так и не появилось. Израсходовав имеющиеся запасы топлива, заводоуправления были поставлены перед фактом, что топлива больше нет и его поступления не предвидится. Добыча в Донбассе продолжала падать. К июню 1921 года она упала на 60 % от январской добычи и составила всего 192 тысячи тонн.

Заводы смогли продержаться до марта на своих запасах и скудных поставках. Но в марте началась остановка производства и закрытие заводов. В Петрограде встали 64 предприятия, в том числе и такие гиганты, как Путиловский и Сестрорецкий заводы. На Урале пришлось остановить мартеновские и прокатные цеха на Аша-Балашовском, Усть-Катавском, Миньярском и Златоустовском заводах. Выплавка чугуна дрогнула и сократилась уже в апреле на 20 % к мартовской выплавке. Часть топлива удалось перебросить на прокатные цеха и обеспечить выпуск проката из уже выплавленного металла [30. С. 177].

Срочно нужно было принимать экстренные меры. Нужно было не допустить полной остановки промышленного комплекса страны, сохранить работающим хоть один, хоть два завода. Ленин пошел по нестандартному пути. Раз топлива мало, значит, нужно сократить число его потребителей. В мае 1921 года был ребром поставлен вопрос о перестройке работы промышленности.

Решение, разработанное Лениным, заключалось в дальнейшем развитии уже опробованной идеи – концентрации производства. Нужно было выделить группу самых мощных предприятий, способных поднять подавляюще большую часть государственного заказа, и бросить на них все имеющиеся государственные запасы топлива, сырья и продовольствия. Остальные заводы придется бросить на произвол судьбы, и, скорее всего, они закроются. На местах об этом говорили в тот момент уже совершенно определенно.

Собравшийся в мае 1921 года 4-й съезд совнархозов этот подход одобрил и полностью высказался за концентрацию производства. Но вместе с тем Ленин предложил еще одну инициативу. Те заводы, которые государство снабжать не может, особенно мелкие заводы и мастерские, для того, чтобы сохранить их в рабочем состоянии, их надо бы сдать в аренду частному капиталисту. Съезд поддержал и это предложение.

Это, конечно, противоречило всей большевистской доктрине. Отдача заводов, по мнению большевиков, особенно радикального крыла партии, несомненно должна привести к усилению капиталистических элементов. Но тогда, в мае 1921 года, особенных возражений не последовало. Не все ли равно, закрыть завод или отдать в аренду. В последнем случае хоть польза какая-то будет. Тем более, что капиталисты находились примерно в таком же состоянии, что и советские хозяйственники.

5 июля 1921 года вышел декрет Совнаркома «О порядке сдачи в аренду предприятий, подведомственных ВСНХ».

Этот декрет определил к аренде только самые мелкие заводы и фабрики, на срок не свыше пяти лет. Конечно, арендованные предприятия тут же снимались с государственного снабжения.

Любопытно, что именно в этот день Ленин признал крах революции в Европе [8. С. 56–57].

В конце мая 1921 года ВСНХ образовал комиссию по обследованию угольной промышленности Донбасса и нефтепромыслов Грозного и Баку. От Госплана туда вошел профессор Л. К. Рамзин, принимавший участие в составлении плана «Гоэлро», а теперь возглавлявший топливную секцию в Госплане. После поездки, он предложил план подъема производства в угольной промышленности Донбасса. В Донбассе Рамзин выяснил интересную вещь – на крупных шахтах находилось 93 % всех угольных запасов бассейна и 92 % всех подготовленных выработок. Отсюда проистек и вывод – зачем тратить средства и силы на «раскачку»[12]12
  То есть восстановление подземных выработок, крепи и откачку воды.


[Закрыть] разрушенных и малопродуктивных шахт, когда то же самое количество угля можно добыть в самых богатых и подготовленных шахтах [31. С. 55]. Притом с гораздо меньшими усилиями и затратами. План Рамзина был прост: сосредоточить добычу угля на

288 шахтах, что составляло 26 % шахт от всех шахт Донецкого района.

12 июля 1921 года А. А. Неопиханов сделал в Президиуме

Госплана доклад о плане топливоснабжения железных дорог.

После доклада было принято решение составить план топливоснабжения на второе полугодие 1921 года в топливной секции под руководством профессора Рамзина.

Нужда в этом плане была огромной. Чтобы не допустить полной остановки промышлености, нужно было тщательно распределить между наиболее важными предприятиями имеющиеся скудные запасы топлива. В Совете Труда и Обороны тем временем готовились экстренные меры для заготовки топлива на предстоящую зиму.

Через три дня после доклада Неопиханова Госплану снова пришлось вернуться к топливной теме. Поступил проект постановления Совета Труда и Обороны об экстренных мерах по топливоснабжению республики. На следующем заседании, 18 июля 1921 года, Президиум Госплана рассмотрел поправки, внесенные топливной секцией [23. С. 55], с учетом предложения Рамзина. Общими усилиями удалось добиться перелома. После спешной концентрации производства и добычи угля, после того, как в Донецкий район снова были брошены рабочие, продовольствие и товары, положение удалось немного поправить. В сентябре в Донецком районе было добыто 295 тысяч тонн угля. К декабрю добыча поднялась до 848 тысяч тонн и превысила плановые предположения на этот месяц 1921 года 128. С. 145].

В августе 1921 года были снова пущены в ход первые три уральских завода. На 1 сентября 1921 года на Урале работало 5 домен и 3 мартеновские печи.

24 сентября отдел промышленности ВСНХ подготовил и представил в Совет Труда и Обороны список предприятий, которые оставались на государственном снабжении, которые переводились на самоснабжение и тех, которые закрывались или отдавались в аренду. По Уралу на государственном снабжении оставались 30 заводов с 56 тысячами рабочих. Эти заводы производили 96 % уральского чугуна и 89 % уральского мартеновского металла. 21 завод переводился на самоснабжение, а 32 завода предполагалось отдать в аренду, или закрыть [28. С. 142].

На другом фронте – голодном, события шли не менее драматические. Весна 1921 года показала, что лето выдастся засушливым и есть все виды на большой неурожай. После обследования районов, страдавших от засухи, комиссия ВЦИК показала, что положение серьезное и большого голода не избежать. Вопрос о голоде был поставлен в Политбюро ЦК 25 июня 1921 года. После обсуждения там было принято решение образовать при ВЦИК комиссию по борьбе с голодом. На следующий день, 26 июня, «Правда» вышла с передовицей «Голод в Поволжье и меры помощи» с картиной засухи и предложениями всемерной помощи голодающим.

В неурожайных губерниях, по сводкам ЦК Помгола, проживало 31 млн 714 тысяч человек [32. С. 18]. Ситуация с урожаем в разных местах была разной. В одних местах удалось собрать какой-никакой урожай, а в других засуха выжгла все, даже траву. Поэтому была установлена грань, отделяющая неурожайные уезды от голодающих. Если в уезде урожай составлял меньше 6 пудов на душу, то он признавался голодающим [32. С. 16]. Это было сделано в условиях очень скудных запасов и очень небольшой возможности помощи голодающим. Но от этого легче не становилось. Количество голодающих продолжало прибывать. Их насчитывалось, по приблизительным данным, в июле 1921 года до 10 млн человек, но к зиме число выросло вдвое, до 22 млн человек [32. С. 17].

5 июля Кржижановский в Госплане сделал доклад о неурожае, который осветил складывающееся положение. Президиум принял решение срочно разработать план продовольственного снабжения республики [23. С. 51]. 18 июля 1921 года был образован Центральный комитет Помгола во главе с Председателем ВЦИК М. И. Калининым.

Арманд Хаммер описывает голод 1921 года, виденным им в июле-августе 1921 года во время поездки на Урал, в Алапаевск:

«В Екатеринбурге, где в 1918 году был расстрелян царь с семьей, мы впервые столкнулись с голодом…

Десятки тысяч крестьян набивались в товарные вагоны, надеясь найти в городах хоть какое-то пропитание. Среди них с невероятной быстротой распространялись различные болезни: холера, тиф и детские эпидемии…

Мне рассказали, что, когда поезд выехал из Самары, в нем было около тысячи пассажиров. Когда он после нескольких дней пути добрался до Екатеринбурга, в живых оставалось не более двухсот самых сильных из них. Некоторые умерли от голода, но большинство от болезней…

Во время нашей суточной стоянки в Екатеринбурге я собственными глазами увидел, что такое голод. Дети с усохшими конечностями и страшно раздутыми от травы животами стучали в наши окна, жалобными голосами умоляя дать им еды. Мы не могли им помочь…

Позднее мне пришлось видеть еще много ужасов в голодных районах, но еще на Екатеринбургском вокзале глубоко запали мне в память, особенно два из них: санитары с носилками, складывающие трупы штабелями в одном из залов ожидания, чтобы затем отправить их в общие могилы, и кружившиеся в воздухе стаи черных воронов» [33. С. 67].

В августе 1921 года, в условиях обострения голода и постепенно проясняющихся перспектив на урожай, оценивающийся примерно в 32 млн тонн, что вдвое меньше, чем в урожайный год, первое место в работах Госплана занял продовольственный план. На его фоне отступил даже план топливоснабжения, хотя положение с топливом продолжало оставаться сложным и план с потреблением не сходились с зазором примерно в 240 тысяч тонн топлива.

В августе в Госплане был разработан первый вариант плана продовольственного снабжения, исходя из продналога, декретированного в марте месяце. 23 августа 1921 года Станислав Густавович Струмилин сделал доклад в Президиуме Госплана и доложил результаты. Этот план один из самых лучших планов, созданных Госпланом за всю историю его существования. Он помог Советской Республике продержаться самый трудный год.

Сначала он привел данные о потреблении за прошедший период. Подсчеты показывали, что в 1913 году русский рабочий имел ежедневный паек в 4 тысячи калорий в день.

В 1920 году он сократился в полтора раза и стал составлять только 2750 калорий. Станислав Густавович привел другие подсчеты, которые показывали, что производительность рабочего прямо зависит от размеров пайка и от количества получаемых калорий. Если паек уменьшить на 30 %, то производительность рабочего упадет в 2,5 раза. 2000 калорий в день являются тем минимумом, который нужен для поддержания физического равновесия организма. Соответственно, производительность в 1920 году упала в пять раз по сравнению с 1913 годом и находится уже близко к уровню истощения рабочего.

Поэтому Струмилин, учитывая общую ситуацию в хозяйстве, предложил такой план: паек рабочего увеличить, а число рабочих, стоящих на государственном снабжении, сократить. Тем самым поднять производительность рабочего и более эффективно распорядиться продовольственными запасами. По его подсчетам, нужно было установить паек в 3400 калорий в день для взрослого и 2600 калорий – для члена семьи. Такой паек потребовал бы, в среднем, 192 килограмма муки, 24 килограмма крупы, 115 килограммов картофеля в год на человека [23. С. 65].

Увеличение калорийности пайка всего на 1 тысячу калорий поднимет производительность рабочего с 253 до 584 рублей, то есть в 2,3 раза [17. С. 30–31].

Зато когда речь зашла о количестве рабочих и служащих, тут ведомства долго не могли сойтись на приемлемой цифре. После долгих споров вокруг более чем разнобойных цифр о численности служащих в разных ведомствах удалось выработать более или менее приемлемый вариант, и 17 сентября 1921 года Струмилин доложил, что на совместном совещании руководителей ведомств в Совете Труда и Обороны было решено сократить число совслужащих до 900 тысяч, а рабочих – до 2,5 млн человек. Снабжение этих людей потребует около 4 млн тонн хлеба [23. С. 80].

20 сентября состоялось еще одно заседание Госплана – с докладом представителя Наркомпрода М. И. Фрумкина.

Он доложил, что Наркомпрод сумел сократить расход хлеба до 2,8 млн тонн, что собрать это количество продовольствия представляется реальным [23. С. 81–82].

21 сентября вопрос рассматривался в Совете Труда и Обороны, на котором был принят предложенный план продовольственного снабжения.

Кроме обстановки, требовавшей отдельного внимания, перед Госпланом стояла еще одна задача, на которую в конце 1921 года было направлено особое внимание. До этого никто не занимался составлением годовых планов национализированной промышленности в масштабе всего государства.

Нужно было, хотя бы в самом приблизительном виде, разработать методику составления планов.

24 октября 1921 года в Президиуме Госплана состоялся доклад представителя промышленной секции Госплана А. А. Баш-мачникова о принципах составления производственных программ.

На этом заседании впервые столкнулись два метода планирования. Один метод, которого придерживались специалисты, не являющиеся коммунистами, заключался в восстановлении промышленности до довоенного уровня. Они понимали задачу так: сначала, первым этапом, восстановление промышленности и хозяйства до уровня 1913 года, со всеми характерными пропорциями. А затем только, вторым этапом, дальнейшее развитие. Но второй этап наступит, в самом лучшем случае, в начале 30-х годов. Потому специалисты особенно не торопились с составлением перспективных планов развития, предпочитая заниматься планами восстановления отраслей промышленности по образцу 1913 года.

Партийное меньшинство Госплана, в первую очередь Кржижановский, Струмилин и Александров, смотрели на задачу совершенно с другой стороны: нужно, не обращая внимания на падение производства, на разгром, перестраивать промышленность и хозяйство, выводить его на новый уровень и подниматься снова до уровня 1913 года уже на принципиально другой производственной основе.

В их планах акцент ставился на максимально возможном развитии производства. Главной идеей их планирования была концентрация производства на лучших предприятиях.

Доклад Башмачникова был подвергнут жестокой критике. Выступили все руководители секций и подсекций Госплана и сам Кржижановский. Плановики-коммунисты встали на позицию резкого неприятия предложеных секцией промышленности принципов планирования. Они, как можно судить по стенограмме прений, заключались в следующем:

– составление плана по каждой отрасли отдельно,

– государственное субсидирование промышленности,