Текст книги "Братья Стругацкие"

Автор книги: Дмитрий Володихин

Соавторы: Геннадий Прашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

5

«Пикник на обочине» весьма далек от идеологических баталий.

В нем не содержится каких-либо обвинений в адрес советского строя, партии, правительства. Это не «Улитка на склоне» и уж подавно не «Сказка о Тройке», где выпады против властей собраны в хорошо систематизированную коллекцию. «Пикник на обочине» – образец превосходной литературы, лишенный каких-либо следов политической публицистики. В то же время повесть эта – настоящий вердикт, и вердикт обвинительный. Только адресуется он не СССР, а всему миру. Удручающая картина мира, нарисованная в декорациях маленького города Хармонт, расположенного где-то в Канаде или Австралии, имеет всеобъемлющий характер. Люди очень мало думают о будущем, в людях очень мало благородства, бескорыстия, в их идеалах и мечтах слишком много места отдано материальному комфорту, «бутылкам, кучам тряпья, столбикам цифр». И даже лучшие из них представления не имеют, как исправить мир к лучшему. Наука занимается частностями и служит власти. Редко кто из ученых поднимает голову от лабораторного стола и смотрит в будущее. В жизни Рэдрика Шухарта был всего один такой пример – советский ученый Кирилл Панов, и это именно он дал сталкеру хоть какую-то надежду, хоть какие-то правильные слова, возвышающие его над загаженной реальностью… В свою очередь, власти заняты опасными экспериментами с новым оружием, для него теперь в Зоне это чуть ли не важнее всего. Люди обычные, населяющие Хармонт и не имеющие отношения ни к властям, ни к науке, просто пытаются выжить. Заработать… выпить… выжить… Для простых хармонтцев «мысли о высоком» – нечто лишнее, они и в голову-то не приходят…

Итог: мир, нарисованный в «Пикнике на обочине», настолько безнадежен, что авторы выносят ему самый страшный приговор: «Он (Рэдрик Шухарт. – Д. В., Г. П.) знал, что всё это надо уничтожить, и он желал это уничтожить, но он догадывался, что если всё это будет уничтожено, то не останется ничего – только ровная голая земля». Существующее не стоит ни одного доброго слова, человечество зашло в своем развитии в страшный тупик: «Надо было менять всё. Не одну жизнь и не две жизни, не одну судьбу и не две судьбы, каждый винтик этого подлого здешнего смрадного мира надо было менять».

Между тем… многие ли сейчас, положа руку на сердце, осмелятся сказать, что ситуация, описанная в «Пикнике», устарела?

6

Заявка в издательстве…

Можно продолжать работу…

Повесть была написана между январем и ноябрем 1971 года, работалось легко, да и журнальная публикация в «Авроре» (1972) прошла без особых потерь и нервотрепки.

Но при попытке опубликовать «Пикник на обочине» в книжном виде всякая легкость улетучилась…

Тень какой-то неясной неприятной неопределенности легла на будущую книгу. В марте 1971 года Аркадий Натанович пишет брату: «Начальство прочитало сборник, но мнется и ничего определенного не говорит». А в апреле эта неопределенность начинает приобретать некие очертания: «Был я в „Молодой гвардии“ у Белы (Клюевой. – Д. В., Г. П.). Она сказала, что ничего нам не обломится. Авраменко (зам. главного редактора. – Д. В., Г. П.) просила ее открыть это нам как-нибудь дипломатично: мол, нет бумаги, да договорный портфель полон, то-се, но она мне прямо сказала, что на каких-то верхах дирекции предложили до поры до времени со Стругацкими дела не иметь никакого».

Но авторы настаивали, и сборник пошел по новому кругу рецензентов.

И вся эта печальная эпопея длилась восемь лет. Борьба шла не за качество сборника, не за «идейную составляющую» какой-то одной конкретной повести – борьба шла за выживание самой новой современной фантастики – как самостоятельного жанра. Забегая вперед приведем весьма характерный для того времени документ, подписанный известным советским фантастом А. П. Казанцевым, немало в свое время сделавшим для развития жанра. Линия развития советской фантастики, связанная со Стругацкими, осталась для стареющего писателя чужой. Это, заметим, всего лишь один документ из множества и множества подобных.

«Госкомиздат СССР, – писал Казанцев, – провел коллегию по научно-фантастической литературе, где были подвергнуты критике произведения абстрактные, идущие на поводу у той западной фантастики, которая порывает с реальностью, служа или развлекательности, или откровенной антикоммунистической и антисоветской пропаганде, вроде „звездных войн“, где нагло используются имена из знаменитого романа Ивана Ефремова „Туманность Андромеды“, присвоенные галактическим негодяям, развязывающим галактические войны. Влияние бездумного перепечатывания американской фантастики у нас в СССР безусловно сказывается на путях и исканиях молодых фантастов… резко расходится с решениями коллегии Госкомиздата СССР, где главным в научной фантастике было признано создание произведений, которые бы увлекали молодых читателей, прививали им интерес к науке и технике и способствовали бы возрождению интереса молодежи к техническим втузам, который ослаб за последние годы, нанося урон нам в деле развития научно-технической революции, поскольку во втузы идут все менее способные и подготовленные молодые люди…»

И далее: «…идеологическая борьба происходит не только между нашим социалистическим лагерем и капиталистическим миром, но и даже внутри нашей страны, в частности, в области научно-фантастической литературы. И потому, конечно, любая книга в любимом читателями жанре научной фантастики не может рассматриваться без учета решений коллегии Госкомиздата, о которой я упомянул. И мне, как члену редколлегии Госкомиздата СССР по межиздательской тридцатитомной библиотеке научной фантастики, искренне жаль, что руководство на семинарах заводит начинающих фантастов в тупик… Тов. Тупицын (один из рецензентов Госкомиздата. – Д. В., Г. П.) справедливо вспоминает некоторые неудачные произведения бесспорно одаренных бр. Стругацких, скажем, „Хищные вещи века“, „Тройку“. Я хочу напомнить, что эти произведения подвергались серьезной партийной критике, однако „Дикие лебеди“, в нашей стране не печатавшиеся… были вслед за публикацией в антисоветском журнале „Грани“ предыдущей их повести изданы в антисоветском издательстве „Посев“ в Мюнхене… Стругацкие долго бились за то (мне пришлось рецензировать их рукопись), чтобы опубликованная в журнале „Аврора“ повесть „Пикник на обочине“ была бы включена в их отдельную книгу, от чего в рассмотренном мной виде я их предостерегал, однако они опубликовали повесть почти без изменений и она вызвала опять-таки серьезную партийную критику, с которой издательство „Молодая гвардия“ полностью согласилось… Но на этом дело не кончилось. Режиссер Тарковский решил экранизировать повесть (рецензия Казанцева написана в 1983 году. – Д. В., Г. П.), поставив фильм „Сталкер“, допускающий разные толкования… Он отошел от лобового утверждения Стругацких, что инопланетяне прилетели, нагадили на Земле и улетели… Что же хотел сказать режиссер Тарковский? В чем он оказался по ту сторону черты, стал невозвращенцем, ставя за рубежом фильмы, один из которых носит многозначительное название „Ностальгия“?.. Я остановился на всем этом, чтобы проанализировать ту обстановку, которая влияет на становление новых писателей фантастов. Нельзя забыть критических завываний недавнего времени апологетов так называемой „философской фантастики“ (не обязательно марксистской), где одну из главных скрипок играл „критик“ Нудельман, который вещает теперь перед микрофоном радиостанции „Свобода“, оказавшись агентом ЦРУ. К сожалению, даже такой орган, как „Литературная газета“, не понял сути идеологической диверсии „нудельманов“, которые хором кричали о том, что в „истинно философской фантастике“ нужно отказаться от всяких технических побрякушек в стиле „устаревшего Жуля Верна“, и прославляли произведения, где в скрытом виде критиковались не только недостатки нашего времени, но и пути, избранные нашим народом для построения коммунизма… И совсем уже горько, когда на заседании коллегии Госкомиздата пришлось не только автору этих строк, но и другим ораторам подвергнуть разгромной критике статью В. Ревича, опубликованную „Литгазетой“ ко времени заседания коллегии, с обзором научной фантастики последних лет. В. Ревич радостно восклицал в статье, что вот теперь-то, когда появились произведения о чертях, домовых и прочей нечистой силе, из фантастики, наконец, будет изгнана наука и техника, якобы мешавшие ей стать художественной».

7

«Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать».

Что ж, надо было приводить запущенные дела в порядок. В сентябре 1972 года Стругацкий-младший по приглашению переводчицы Ирэны Левандовски побывал в Польше. Так сказать, совместил приятное с полезным: в Варшаве можно было получить гонорары за польские переводы. ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам) забирало у авторов в СССР чуть ли не весь гонорар, так что подобные поездки себя оправдывали…

Из печальных событий 1972 года нужно отметить смерть Ефремова.

Это случилось 5 октября. К работам Стругацких Иван Антонович в последние годы охладел, фантастическая литература, по его представлениям, должна была заниматься несколько другими (а именно философскими) проблемами, тем не менее присутствие в советской фантастике такого крупного писателя, конечно, придавало ей особый вес. Немаловажно и то, что время от времени Ефремов все-таки защищал братьев перед властями.

Но «Пикник» Ефремову вряд ли пришелся бы по душе.

С этой повестью всё шло вкривь да вкось. В «Молодой гвардии» (в редакции фантастики) менялся состав, туда пришли совсем другие люди, с другими взглядами на фантастику. Литература вообще, как и другие области искусства в СССР, становилась всё более чиновной, да и чиновничьей. Сборник, посвященный проблеме контакта человечества с иным разумом во Вселенной? Это как-то мало вдохновляло чиновников от литературы. Какой там, к черту, контакт? Проблем и без того хватает!

Что-то серьезное происходило в стране – скрытное, странное. Вчерашние идеи (даже самые светлые) никак не работали. Хрущевских погромов, конечно, пока не предвиделось, но расползалось повсюду какое-то тихое загнивание, какая-то всепобеждающая плесень.

Не выходят книги – жить не на что. Не последнее соображение для любого профессионала.

Журналы, прежде всего «Аврора» и «Знание – сила», еще брали вещи братьев Стругацких, но прокормить на это семьи становилось трудно. Надо было искать какие-то новые способы зарабатывать. Научно-популярные фильмы? А почему нет?.. Пьесу для театра написать? А почему не попробовать!.. Заняться сценарием художественного фильма? И сценарием займемся! Мы – профессионалы… Можно, конечно, уйти в оппозицию, распространять памфлеты и письма, писать исключительно в стол, но в столе и без того уже погребены и «Град обреченный», и «Гадкие лебеди», и «Улитка на склоне», и «Сказка о Тройке». Хватит! Давай-ка сядем и вычислим по специальной десятибалльной системе возможность той или другой будущей публикации, заранее учтем все шансы попадания в круг интересов того или иного издательства, возможных цензорских и редакторских придирок…

Современным авторам, привыкшим пусть к относительной, но свободе, воспринимающим творческую свободу, как совершенно естественное положение вещей, трудно, даже невозможно сейчас понять, что такое были семидесятые.

А вот что такое: братьям Стругацким, писателям по-настоящему популярным, в течение почти десяти лет не удалось издать ни одной новой книги!

И длилось это положение не год, как видите, и не два.

Попытка любой серьезной работы начиналась с обсуждения: а для кого писать? Какой сюжет привлечет внимание читателей и при этом не зацепит партийные власти? Может, продолжить давно обдумываемую повесть «События на рифе Октопус»? Правда, там речь идет о некоем «снижении уровня мотивации поступков», а такой подход пугает редакторов… Может, поработать над «Рукописью, обнаруженной при странных обстоятельствах»? Но понравится ли чиновникам от литературы дневник жулика-фокусника, принимаемого за пришельца?.. Или закончить повесть «Новосел»? Ага, конечно! Молодой рабочий вселяется в новую квартиру, а всякие гниды-интеллигенты обихаживают его квартиру, создают уют гегемону…

В итоге Стругацкие берутся за киносценарии.

Сколько их было этих сценариев – удачных и неудачных!

Некоторыми до сих пор гордится Борис Натанович, а некоторые даже не хочет переиздавать. Иногда по сценарию Стругацких ставили фильм. Иногда сценарная разработка оборачивалась повестью, а иногда тихо и без следов таяла в водах реки забвения.

Именно из сценариев родились две детские приключенческие вещи Стругацких. Когда начальственные люди «заперли» мультфильм «Погоня в космосе», для которого Стругацкие в 1972 году[30]30
  Заявка была подана еще в августе 1971 года и нашла положительное отношение у таких асов советской мультипликации, как Хитрук и Котеночкин.


[Закрыть] написали сценарий, появилась сказка «Экспедиция в преисподнюю». Она написана на 90 процентов Аркадием Натановичем и на 10 процентов – Борисом Натановичем. «Экспедиция в преисподнюю» вышла под псевдонимом «С. Ярославцев» в журнале «Памир»[31]31
  Памир. № 7–12 за 1974 год.


[Закрыть]. Подростковая аудитория оценила прелесть драйвовой, динамичной сказки, ее несколько раз переиздавали еще в советское время. Аркадий Натанович мог торжествовать: исполнилась его мечта, ждавшая реализации со времен «Пути на Амальтею»: ему наконец позволили сделать вещь, в которой есть бои с космическими пиратами.

Но в целом для творчества Стругацких этот текст – второстепенный. Чистые, беспримесные приключения.

Заявку на «полнометражный телефильм-сказку для юношества» осенью 1977 года братья использовали как материал для разработки сюжета к «Повести о дружбе и недружбе». Ее напечатали в 1980-м, на страницах альманаха «Мир приключений». Не слишком выразительная детская сказка, ничего она авторам не принесла, кроме денег и огорчений. Борис Натанович: «Получилось то, что получилось. Нелюбимый и нежеланный ребенок. Заморыш».

Впрочем, иногда истории со сценариями приводили к более интересным результатам.

В 1973 году, к примеру, Стругацкие получили на «Мосфильме» аванс под новый сценарий. Фантастика. «Бойцовый Кот возвращается в преисподнюю». Фильма, правда, не пошел – ни на «Мосфильме», ни (позже) на Одесской студии. Имя братьев Стругацких обрастало все большим и большим количеством пугающих мифов, легенд, апокрифов. В издательствах братьев встречали приветливыми улыбками, подробными расспросами, но дальше разговоров дело обычно не шло. «Редакционный портфель заполнен». Уходило время, тратились нервы. Деньги тратились, само собой. Как истинные профессионалы, Стругацкие прекрасно понимали, что даже самые понимающие, самые любящие их читатели не могут ждать бесконечно. Где книги? Где новые книги? Невозможно развиваться без обратной связи с читателями. Вот и возникла мысль переписать сценарий о Бойцовом Коте в повесть.

8

В повести «Парень из преисподней», написанной осенью 1973 года, Стругацкие своего писательского уровня не снизили. Впрочем, взлета тоже не произошло.

И дело было не в стиле, не в языке, не в сюжетном конструировании. Все это присутствовало, и все же повесть выглядела повторением однажды уже высказанных идей. Причем именно повторением, а не развитием.

«Первое, что мы увидели, выйдя за околицу, был имперский бронеход, съехавший с дороги и завалившийся носом в деревенский колодец. Он уже остыл, трава вокруг него была покрыта жирной копотью, под распахнутым бортовым люком валялся дохлый крысоед – всё на нем сгорело, остались только рыжие ботинки на тройной подошве. Хорошие у крысоедов ботинки. У них ботинки хорошие, бронеходы, да еще, пожалуй, бомбардировщики. А солдаты они, как всем известно, никуда не годные…»

Странное ощущение. Будто мы уже читали что-то такое.

Но написана повесть была напористо. Действие, действие, действие!

«Из черно-алой мути прямо в лицо ливень жидкого огня. Всё сразу вспыхивает – и трупы, и земля, и ракетомет. И кусты какие-то. И я. Больно. Адская боль. Как барон Трэгг. Лужу мне, лужу! Тут ведь лужа была! Они в ней лежали! Я их туда положил, змеиное молоко, а их в огонь надо было положить, в огонь! Нет лужи… Земля горела, земля дымилась, и кто-то вдруг с нечеловеческой силой вышиб ее у меня из-под ног…»

Гаг – Бойцовый Кот, ракетометчик с Гиганды, попадает на Землю. Его вытаскивают в иную реальность прямо из боя.

Он попадает в светлый Мир Полдня. Вот ведь как повезло парню!

Здоровенный, мускулистый, улыбчивый парень, но было в его взгляде нечто такое, чего никто терпеть не мог – отводил глаза в сторону. Да и как не отвести, ведь эта масса гибких и сильных мышц предназначена специально для нападения, для ведения самых жестоких боевых действий в экстремальной обстановке. Бойцовый Кот – это прежде всего хорошо подготовленный убийца. Его выдрессированное в военном училище сознание воспринимает мир однозначно. Благодарность к спасителям, вытащившим из последнего боя? Ну, ну, не будем торопиться. Враги хитроумны. Роскошная лужайка по шею в мягкой травке-муравке похожа на чудесный курорт на озере Заггута? Ну и что? Сложно, что ли, превратить даже такую чудесную красоту в ловушку? Землянин Корней – спаситель Гага – утверждает, что это он сам построил уютный домик на берегу? Ну, ну, не будем спорить. Говорить можно все, что угодно. Давайте прежде разберемся, на кого работает этот Корней, кто он? Вот, к примеру, на каком языке разговаривает нынче Бойцовый Кот с тем же Корнеем? Ведь сроду Гаг никаких языков, кроме родного алайского, не знал. Ну да, он заглядывал в военный разговорник, все эти «руки вверх», «ложись», «кто командир» и прочее, но тут что-то другое. Корней утверждает, что русский язык в количестве двадцати пяти тысяч слов и разных там идиом в Гага запихнули всего-то там за одну только ночь, пока он спал после операции, но кто подтвердит?

Наверное, я в спецлаборатории, прикидывает Гаг.

Такие спецлаборатории и на родной Гиганде имеются.

И располагают такие спецлаборатории как раз в таких вот тихих, милых местах.

А Корней, что ж… Может, он офицер нашей разведки… Может, под его руководством, не ставя меня в известность, готовят крепких, не раздумывающих о всяких пустяках парней для какого-то особой важности задания? Может, интересы Его высочества давно уже распространяются на другой материк, даже на другую планету?

Нет, не похоже. Скорее, загадочные земляне тайком орудуют на его Гиганде.

«И ведь никто у нас про них ничего не знает, вот что самое страшное, – думает Гаг. – Ходят они по нашей Гиганде, как у себя дома, знают про нас всё, а мы про них – ничего. С чем они к нам пришли, что им у нас надо? <…> Как представишь себе всю ихнюю чертовщину – все эти мгновенные скачки на сотни километров без самолетов, без машин, без железных дорог… эти их здания выше облаков, невозможные, невероятные, как дурной сон… комнаты-самобранки, еда прямо из воздуха, врачи-чудодеи…»

И приходит Гаг к простой мысли: рабы нужны этим землянам, исключительно рабы! Кто-то же должен работать на землян, кто-то должен им эту благодать обеспечивать! Не зря Корней все время твердит: учись, дескать, Гаг, учись, присматривайся, Гаг, читай, через три-четыре месяца домой вернешься, будешь строить новую жизнь!

Вот тут Гаг и ловит землянина. Если в самое ближайшее время с долгой и страшной войной на Гиганде будет покончено, то кто же там победит, кто там придет к власти? Никто? Как это – никто! Так не бывает. Какой к черту мир? Получается, мы хороших парней зря переводили? Теперь земляне – вроде как пастухи, никому не дадут драться и калечиться?

Бойцовый Кот неисправим. Он – военный человек настоящей имперской складки. Он и в Мире Полдня устраивается как дома. Он даже мебелью командует как солдатами, никакого попустительства. «Стою посреди комнаты и ору, как псих: „Стул! Хочу стул!“ Только потом понемногу приспособился. Здесь, оказывается, орать не надо, а надо только тихонечко представить себе этот стул во всех подробностях. Вот я и представил. Даже кожаная обшивка на сиденье продрана, а потом аккуратно заштопана. Это когда Заяц, помню, после похода сразу сел, а потом встал и зацепился за обшивку крючком от кошки… Ну и все остальное я устроил… Койка железная с зеленым шерстяным покрывалом, тумбочка, железный ящик для оружия, столик с лампой, два стула и шкаф для одежды. Дверь сделал, как у людей, стены – в два цвета, оранжевый и белый, цвета Его высочества. Вместо прозрачной стены сделал одно окно. Под потолком лампу повесил с жестяным абажуром…»

Гаг – человек Традиции. Как Марецкая в «Кракене». Как «серая гвардия» в «Трудно быть богом». Как жители множества затерянных лесных деревень в «Улитке». Его способ воспринимать реальность коренным образом отличается от того, как это принято в Мире Полдня. Корней – новый человек, принципиально иной. Ему хотелось бы перевоспитать Гага, сделать из него себе подобного. Но сам-то Гаг этого не хочет! И они неизбежно сталкиваются, а вместе с ними сталкиваются два разных мировоззрения.

Задача таких, как Корней, – принуждать воюющие стороны к миру, способствовать их развитию, но для Гага эта роль чужда и непонятна. Капрал не признает за чужаками права переделывать его дом по своим понятиям. Он мыслит как солдат. Он и действует исключительно как солдат. Даже единственное милое его сердцу создание – железного робота Драмбу – он превращает в солдата.

«Когда Драмба закончил ход сообщения к корректировочному пункту, Гаг остановил его, спрыгнул в траншею и прошелся по позиции. Отрыто было на славу. Траншея полного профиля с чуть скошенными наружу идеально ровными стенками, с плотно утрамбованным дном, без всякой там рыхлой землицы и другого мусора, всё в точности по наставлению, вела к огневой – идеально круглой яме диаметром в два метра, от которой отходили в тыл крытые бревнами блиндажи для боеприпасов и расчета. Гаг посмотрел на часы. Позиция была полностью отрыта за два часа десять минут. И какая позиция! Такой могла гордиться Его высочества Инженерная академия…

– Молодец, – сказал Гаг негромко.

– Слуга Его высочества, господин капрал! – гаркнул робот.

– Чего нам теперь еще не хватает?

– Банки бодрящего и соленой рыбки, господин капрал!»

Земляне спасли Гага из пекла настоящей бойни. Пока он жил у Корнея, война на Гиганде пошла на спад. Но она еще не закончена. Она лишь приостановлена.

«Ты плохо себе представляешь, что там у вас сейчас делается, – пытается втолковать Бойцовому Коту Корней. – Там такие отморозки, как ты, сколотили банды. За ними охотятся, как за бешеными псами!» И качает головой: нельзя тебе, Гаг, на Гиганду. Ты там непременно примкнешь к бандитам. И дело, между прочим, не только в тебе, парень. Дело еще в тех многих несчастных людях, которых ты успеешь убить и замучить…

Гаг понемногу поддается педагогическим усилиям Корнея. Попав в конечном итоге на Гиганду, он не торопится вступить в один из военных отрядов, ведущих партизанскую войну. Кажется, он готов включиться в большую созидательную работу по вытаскиванию страны из кризиса. Узнав иную жизнь, «парень из преисподней» становится мягче. Любовь к родине побеждает инстинкты профессионала. Среди читателей, правда, с момента выхода повести идут споры: насколько правдоподобна метаморфоза, совершающаяся с Гагом? Кто-то считал, что она психологически достоверна, а кто-то утверждал, что мир, увиденный Гагом, был слишком странным и неестественным, вряд ли душа Бойцового Кота могла поплыть там, как свечка от жара…

Когда грянул 1991-й и ситуация, в которую попал Гаг, стала очень и очень близка многим жителям исчезнувшего СССР, повесть заиграла по-новому. Но, наверное, не так, как хотели бы сами авторы: в споре Гага и Корнея огромное количество имперски настроенных людей встали на сторону Бойцового Кота. Он – ближе, роднее. И, главное, – понятнее. Этот поворот, надо подчеркнуть, самим Стругацким вряд ли понравился бы. Но… во всяком случае они его предугадали.