Текст книги "Солнечный удар"

Автор книги: Дмитрий Линчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава 17

  Юля, вдоволь нагулявшись под окнами санатория, злая и голодная, вернулась в пансионат. Гад этот Полынцев, натуральный гад! Специально ее оставил в неведении. Все разузнал и смылся, на нервах решил поиграть. Хочет, чтоб она за ним собачкой побегала, хвостиком повиляла. Шиш! Сам на задних лапках будет стоять. Только поздно б не было.

  Виктория, по-обыкновению, сидела на кровати с книгой в руках.

  – Я тебе с ужина запеканку принесла, – сказала она, заложив страницу почтовым конвертом. – Там в тарелочке. Ешь, пока свежая.

  – Спасибо, – хмуро буркнула красавица, устраиваясь за столом.

  – А чего такая невеселая? – поинтересовалась подруга. – Устала?

  – Не с чего радоваться. Полынцев случайно не заходил?

  – Нет. А вы разве не вместе были?

  – Были да сплыли

  – Понятно. История продолжается. Все никак приручить его не можешь? Или сбежал таки кавалер?

  Красавица нервно фыркнула, терзая вилкой запеканку.

  – Не велика потеря. Был бы не нужен по делу, я б и не вспомнила. Ты представляешь, какой гад – обо всем меня выспросил и пропал. Я уж в санаторий к ним бегала – пусто. Прячется где-то, зараза!

  – Ты все успокоиться не можешь? Не пойму, зачем тебе это нужно. Вокруг столько радости, а ты в горе копаешься.

  – Почему в горе?

  – А что же это, по-твоему, – веселье?

  – У меня профессиональный интерес. Я такой материал, когда домой вернусь, забабахаю – все от зависти лопнут. Террористку раскусила, певца спасла, в плену побывала – точно, лопнут.

  Подруга печально вздохнула.

  – Так чего ж тебе еще? Все уже сделала.

  – Интересно же знать, кто Янку приговорил. Полынцев за Могилой на вокзал поехал. А я жду, чем дело закончится: он – не он.

  И тут произошло то, что заставило красавицу буквально вздрогнуть.

  – Не он, – спокойным, но каким-то каменным голосом произнесла Вика.

  Юля, от неожиданности проглотила целый кусок запеканки и удивленно посмотрела на подругу.

  Она сидела на кровати, положив руки на колени, выпрямив спину, чуть вздернув подбородок. Глаза ее, словно под опущенными забралами, отливали матовой сталью.

  Красавица поежилась под каленым взором.

  – А кто?

  – Я!

  Юля выронила вилку и на мгновенье потеряла голос...

  – К-как?

  – Вот так...

  – Не может быть! Ты же...

  – Может...

  – А... а... а, за что?

  Вика вытащила из книги конверт, достала фотографию.

  – Вот за него

  Юля, поднявшись из-за стола, с легким опасением направилась к подруге. Это была уже не скромная бухгалтерша из Тольятти, это была настоящая львица, красивая своей грацией, страшная своей решимостью. В голове тут же промелькнули ее недавние рассказы о большой любви, прерванном по чьей-то вине счастье.

  – Та самая любовь? – шепотом спросила красавица, несмело опускаясь рядом.

  – Та самая, – дрогнув голосом, но, по-прежнему, твердо сказала Виктория.

  – Солдатик?

  – Лешенька, – кивнула она, и собравшиеся в глазах лужицы слез бурно выплеснулись наружу.

  Юля обняла ее за плечи, взяла из рук снимок. В один миг она ощутила себя маленькой девочкой перед этой взрослой, загадочной, со своей трагической историей, женщиной.

  – Красивый какой, в берете.

  – Всегда мечтал форму носить. Вот и надел.

  – Что с ним случилось?

  – Погиб в Грозном, – Вика, всхлипнув, кивнула в сторону соседнего номера. – Вот такая же сука застрелила, а может, и она сама.

  У Юли по спине пробежал неприятный холодок. Какой же змеей оказалась эта Янка – приползла из прошлого прямо к ним в номер.

  – Сволочь! Полынцев тоже говорил, что она у боевиков снайпершей была.

  – Когда про это подумала, решила – или ее убью, или сама сдохну.

   – Так это не случайно вышло?

  – Нет, если б она не разбилась, задушила б этими самыми колготками.

  – С ножом на тебя кинулась?

  – Угу.

  – Ты не испугалась?

  – Не в том состоянии была. Колготки ей в морду бросила и ударила, сколько мочи хватило.

  – Ты смогла так сильно ударить?

  – Я ведь в прошлом спортсменка, по мячу настучалась в свое время. Да не в том дело, и зубами б загрызла. Она, сука, ты представляешь, когда нож схватила, зашипела мне прямо в лицо. Не те, говорит, колготки принесла, курица, у нас шерстяные были.

  Юля, погладив подругу по плечу, сняла висевшее на спинке кровати полотенце.

  – Возьми, вытрись. Не плачь, все уже прошло, ее больше нет. Хорошо, что сама живой осталась, у нее вон какой опыт. Почему ты колготки-то с собой потом не забрала?

  – Зачем?

  – Чтоб улику спрятать.

  Вика промокнув слезы, помахала рукой на влажные глаза.

  – Ничего я не собиралась прятать. И признаться сразу во всем хотела. Только в первый день не смогла, потому что злая была. Подумала, много чести будет этой суке, чтоб я опять из-за нее страдала. А потом, когда уже собралась – Погремушкина убили. Ходить, выспрашивать у незнакомых людей, кому дело передали, как-то не решилась. Смелости не хватило.

  Юля покачала головой.

  – Ничего себе, не хватило, такую битву устроила. А мне, почему не рассказала? Побоялась, что продам?

  – Пожалела.

  – Как это?

  – Зачем тебе лишний груз носить, своих проблем мало?

  – Зря, я б тобой гордилась.

  – Не мной – ими надо гордиться, – кивнула она на фотографию.

  – Жалко мальчишек, – печально вздохнула Юля. – Паскудная штука – война. Особенно эта.

  – Войны все одинаковы, эта ни хуже, ни лучше остальных. На Кавказе еще Лермонтов порядок наводил. Не мы первые. Мне другое голову переклинило: бабы, которым по-определению жизнь хранить положено, за винтовки хватаются. У нее же у самой мужик, наверное, был, почему же у других-то счастье отбирала? Со стороны, ведь, приехала, для развлечения убивала, не понимаю. Не женщина – ведьма.

  – Точно, – согласилась красавица. – Помнишь, какое у нее лицо было после смерти? Натуральная фурия. Слушай, а когда ты догадалась, что она из этих?

  – Как только узнала, что из Эстонии, и что, спортсменка.

  – Тоже лыжный ход на скалах заметила?

  – И на скалах, и до этого между слов проскакивало. Да еще перед Вахтангом хвостом вертела, говорила, что он ей какого-то давнего друга напоминает. Все сходилось. А после смерти Аркадия, почти не сомневалась.

  – Почти? Значит, не была уверена?

  – Не на сто процентов. Потому и решила реакцию на белые колготки проверить. На признание, конечно, не рассчитывала, но по глазам бы сразу поняла.

  Юля вспомнила, какой равнодушно-холодной была подруга после смерти Яны – ни страха, ни сожаления. Тогда, это не показалось ей странным. А ведь стоило заглянуть в глаза и все могло бы проясниться.

  – Когда ты к ней ходила? Почему я не слышала?

  – Я тебе снотворное в чай подмешивала, – виновато улыбнулась Вика, – рисковать не хотела.

  – Вот от чего у меня голова на следующий день раскалывалась. Клофелином, что ли, поила?

  Подруга промолчала, обмахивая себя полотенцем.

  – А когда кружка в умывальнике обнаружилась, тоже ты?

  – Угу, проверяла, как подействует.

  – Ну, и что?

  – Нормально, спишь, как ребенок, я тебя даже за ушки потрепала.

  Юля обняла ее и поцеловала в соленую щеку.

  – Какая ты хорошая, даже рассказываешь нежно. Послушай, а правду говорил Могила, что ты его той ночью к Янке не пустила?

  – Да. Я сама собралась к ней идти, а тут его нелегкая принесла. Вот и встретились нос к носу.

  – А я думала, он выкручивается.

  – Нет, все правда.

  – Мне об этом тоже ничего не рассказала.

  – Он после убийства попросил не распространяться на эту тему, чтоб лишних подозрений не вызывать.

  – Так ты через дверь к ней входила?

  – Хотела, но потом решила не рисковать, чтоб опять с Елисеем не встретиться. Пролезла через балкон – для меня задача нетрудная, на тренировках посложней кульбиты выписывали.

  Юля оправила ее волосы, чуть наклонившись, заглянула в глаза.

  – Вот ты какая, подруга, а я тебя тихоней считала. Тайну искала не там, где надо было. Главная-то, рядом оказалась.

  Вика опустила взгляд.

  – Никакой тайны во мне нет – обычная русская баба. Ребята, которые домой цинковый гроб привозили, рассказывали, что им эти 'Белые колготки' в Грозном житья не давали. Специально стреляли нашим солдатам по ногам, что б те подольше мучились, и своих на помощь звали. А потом добивали всех вместе. Мой также погиб. Говорят, до последнего вздоха ящик с патронами за собой тащил. Когда на поминках сидели, они все сокрушались, что убить пока ни одной не смогли. А тут, вот эта гадина, за стенкой, плясала на моем горе. Как представила себе, что это она моего Лешку, ну и... Она у меня жизнь забрала, а я у нее.

  – У тебя жизнь? – переспросила Юля.

  – Конечно. Я два раза травилась, к нему, на небо, хотела попасть. Не могла без него, света белого не видела. Но не получалось – не пускали люди добрые, откачивали.

  – Вы не были женаты?

  – Не успели. Мне тогда еще 18 не было. Можно было, конечно, и пораньше расписаться, но он сказал, что до армии не стоит, неизвестно, как все получится. Обо мне думал, проблем не хотел создавать. Будто в воду смотрел.

  – Потом замуж так и не вышла?

  – Нет, хоть и просил он.

  – Кто?

  – Леша.

  – Как это?

  – Ребята от него конверт передали. На обратной стороне страшная надпись: 'Если меня убьют, то прошу передать...' и мой адрес. Они там перед боем все такие оставляли. А в письме приказ – сильно не горевать и жить дальше счастливо, – у Вики задрожал подбородок. – Если хочешь, сама почитай, я не могу – она вытащила из конверта письмо.

  Юля осторожно взяла из ее рук ветхий, видно, на тысячу раз перечитанный, листок. Глаза пугливо опустились на рваные свинцовые строчки.

  'Здравствуй, Солнышко. Даже и не знаю, как начать, получается, что привет тебе с того света передаю. Извини. Не собирался писать, но ребята говорят – надо, если не хочешь, чтоб подруга до конца жизни мучилась. А я не хочу, поэтому слушай мою последнюю волю.

  Приказываю жить тебе, девочка, без меня долго и счастливо. Обязательно выйти замуж, нарожать детей, обо мне забыть, любовь дарить хорошим людям, плохих к себе не подпускать. На могилу ходить не чаще раза в год, реже можно, фотографий на видном месте не держать, с собой не носить, письмо это, после прочтения, уничтожить, душу свою им не травить. Вот, собственно, и весь наказ. Не сложно? Пожалуйста, выполни, иначе я себя на небе плохо чувствовать буду. Не стану напоследок говорить о своих к тебе чувствах, чтоб сердце не рвать нам обоим. Скажу, лишь одно, ты для меня была важнее воздуха, дороже жизни. Наверное, только в разлуке понимаешь это по-настоящему. Ночью, когда вижу тебя во сне, начинаю задыхаться. Тянусь к тебе, как из глубины, но не хватает воздуха, тону. Просыпаюсь, вскакиваю, вроде бы, сам живой, а души нет, захлебнулась. Ну вот. Кажется, меня, все-таки, понесло, извини. Сейчас ненадолго отлучусь. Нас командир вызывает. У парней, что на площади совмина сидят, боеприпасы закончились, нужно подвезти. Потом вернусь, напишу что-нибудь обнадеживающее...

  Юля подняла глаза.

  – Не вернулся?

  Подруга покачала головой.

  – Нет.

  – Солнышком тебя называл. Вот он где был настоящий 'Солнечный удар'.

  – Ты о чем?

  – Полынцев говорил, что бандитская акция так называлась. Выходит, ты их удар, своим перебила.

  Виктория бережно опустила письмо в конверт.

  – Не я – любовь.

  – После смерти Янки, тебе легче стало?

  – Не знаю.

  И снова Юля убеждалась в том, что сильные чувства – это не радость, а большая проблема. Молодая, красивая женщина и до сих пор живет одна. Кому нужны такие страдания?

  – У тебя еще все впереди, – ободрила она подругу, вставая с кровати. – Попадется и тебе хороший человек.

  – 26 – уже не молодость. В этом возрасте все нормальные мужики давно по рукам разобраны. А бабы старухами считаются.

  – Ты правда так думаешь?

  – Почти, – грустно улыбнулась Вика. – Не теряй времени, потом близок будет локоть, да не укусишь.

  – Угу, – задумчиво промычала Юля. – Не было, говоришь, Полынцева?

  – Нет, и, мне кажется, уже не будет.

  – Почему?

  – Я же тебе объясняла, в другое место пойдет искать.

  – Кого?

  – Ее – любовь.

Эпилог

  В участковом пункте милиции было жарко и душно. Полынцев чувствовал себя гусем в раскаленной духовке. Маленький кабинет медленно пропекал его распаренное тело до румяной кожицы. Расстегнув ворот рубахи, он со вздохом захлопнул служебный журнал, откинулся на спинку стула. Надоело. Тяжело после отпуска входить в колею. Такое ощущение, что из леса на асфальтобетонный завод вернулся. В голове промелькнули яркие кадры недавнего отдыха: море, пальмы, пляж, красивые девушки. Впрочем, о последнем удовольствии можно было умолчать. Оно успешно пробежало стороной. Вот именно. А все, потому что идиот. Умный бы попользовался теми радостями, которые светили, а проблемы скинул, как 'щипач' кошелек. Дурак же, поступил наоборот. Кому рассказать – на смех поднимут.

  Такая возможность незамедлительно представилась. Телефонный звонок истерично взвизгнув, залился стервозным писком.

  – Полынцев слушает.

  – Андрюха, е-мое, с приездом! – раздался в трубке радостный бас коллеги Фокина. – Поздравляю тебя с выходом на службу! А мы тут ждем, не дождемся, когда позовешь курортные фотки разглядывать.

  – В пятницу вечерком подтягивайтесь, посидим, чайку попьем.

  – Заметано! А чего такой кислый – простыл?

  – Почему простыл?

  – Ну, я в том смысле, что девчонки там местные, говорят, все насморком болеют, климат такой, ага. Семенов в прошлом году, по-приезду оттуда, месяц из вендиспансера не выползал.

  – Да нет, здоров я. Не с чего было.

  – Как это не с чего? А на фиг ездил?

  Тут самое время было сказать: 'Раскрывать преступления', но пожалел себя, не стал хвастать ослиными ушами.

  – Ну как, на фиг? Отдохнуть, на людей посмотреть.

  – А чего тогда грустный такой, не влюбился часом? – гоготнул Фокин.

  – Пока не знаю, – честно признался Андрей.

  – Ага, стало быть, в точку я попал. Значит так, к пятнице, что б все знал и друзьям подробно рассказал! Как понял меня, прием?

  – Понял вас хорошо, к указанному сроку буду готов.

  – Ну и добренько, – кхекнул приятель. – До связи.

  – Счастливо, – буркнул Полынцев, опуская трубку.

  Полминуты посидев, он достал из стола черную кожаную папку. Порывшись в ее пухлом брюхе, вытащил на свет новенькую записную книжку с надписью 'курортный блокнот' на обложке. Листая страницы, снова взялся за телефон...

  * * *

  Юля, вернувшись после работы домой, без особого аппетита поужинала и прилегла на диван, почитать журналы. Месяц в руки не брала – нужно было срочно наверстывать упущенное, вливаться в русло последних событий. Отпуск закончился, начались пыльные будни: встречи, интервью, полосы, материалы и прочая газетная рутина. Куда деваться – отдых долгим не бывает.

  – Ты почему посуду за собой не вымыла? – послышался из кухни недовольный голос матери. – Кому оставила?

  – Ну, мам, я не успела, у меня дел по горло.

  – Я вижу твои дела – на диване с журналами валяться. А за домом кто смотреть будет, я, старуха?

  – Какая же ты старуха, – подхалимским тоном прощебетала Юля. – Тебе еще до пенсии, как до луны пешком.

  – Лень вперед тебя родилась, доченька, – вздохнула мать. – Ну, ничего, попадется муженек крутого нрава, запрыгаешь перед ним зайчиком.

  – Что-то ты перед отцом не слишком высоко прыгала.

  – Потому и бросил, что невысоко. А сейчас, рада бы, да не перед кем. Ты лучше скажи, почему тебе кавалеры после отпуска не названивают. В прошлом году не успела приехать, они уже все телефоны оборвали. Или не познакомилась ни с кем?

  – Да ухаживал там один чудак, все большую любовь искал.

  – Нашел?

  – Не знаю, у меня не было.

  Из кухни выглянула точная Юлина копия предпенсионного возраста.

  – И, слава Богу. Прикипишь сердцем к какому-нибудь малохольному и будешь потом всю жизнь маяться. Мужа надо выбирать не по любви, а по состоятельности, по положению. Это самый правильный расчет – всегда будешь одета, обута, накормлена. А с этими искателями – одна беда.

  – Да знаю, я мам, знаю.

  – И красотой пользуйся, пока молодость позволяет. Это сильное оружие.

  – Тоже знаю.

  Мамаша удовлетворенно крякнула.

  – Вот и молодец. А почему тогда квелая? Позагорала, отдохнула – летать должна, песни петь.

  – А вот этого, уже не знаю! Что-то не летается мне и не поется. Иди давай, не мешай работать, у меня дел невпроворот.

  Когда мать вновь загремела посудой, Юля взяла в руки глянцевый журнал. На первой странице красовалась яркая курортная фотография. Пальмовая аллейка, нарядная беседка, целующаяся парочка. Душа тоскливо заныла. Невеселый какой-то в этом году отдых получился, безрадостный. И, спрашивается, по чьей вине? Кто его таким противным сделал? Вот именно. Достав из сумочки записную книжку с надписью 'курортный блокнот', она протянула руку к телефону...

  * * *

  Длинный гудок на третьем куплете стих, и после секундной паузы в трубке послышался мягкий женский голос.

  – Слушаю вас.

  – ...

  – Говорите же, я слушаю.

  – Привет, Вика, это Полынцев.

  – ... Привет, Андрюша.

  – Что, зря позвонил, да?

  – Нет, рада тебя слышать...

  * * *

  Юля уже четвертый раз набирала далекий сибирский номер. Но лишь короткие гудки были ей собеседниками. Занято, – твердили они без устали.