Текст книги "Солнечный удар"

Автор книги: Дмитрий Линчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 15

  Нельзя сказать, чтобы Юля бурно переживала расставание с Полынцевым: не веселилась, конечно, но и не плакала. До близких отношений дело не дошло, и обманутой она себя не чувствовала. Остальное было не так уж важно. Тем более, что своей цели она, все же, добилась, теперь дома есть, о чем рассказать. А по утерянной романтике пусть сам грустит – такую возможность упустил. Вот именно. Опять его выражение проскочило, вот же репей сибирский.

  – Пойдешь со мной на пляж? – спросила Виктория, надевая футболку.

  – Не-а, поваляюсь еще маленько.

  – Андрюшку ждешь?

  – Нет, просто хочу выспаться.

  – Дело твое. На ключ закрыть, чтоб посетители не мешали?

  – Не надо.

  – Ну, пока, я убежала. К обеду вернусь.

  Когда дверь за подругой захлопнулась, Юля вдруг почувствовала себя одиноко. Дело завершено, дружба закончилась, компания развалилась. Грустно как-то это, неправильно. Она взяла с тумбочки кружку с холодным лимонным чаем. Вообще-то, странно получается, какой-то деревенский лапоть, и не бегает за ней по пятам. Должен каждое слово ловить, цветами забрасывать – ни одного, между прочим, до сих пор не подарил – а он еще носом крутит. Чалдон. Держать его, видите ли, надо. Обхохочешься. Валенок сибирский. Да таких, как он, в комиссионках со скидками продают. В нагрузку.

  Стук в дверь прервал ее гневные мысли.

  – Кто?

  – Я, Полынцев. На минуту.

  Сердце злорадно екнуло. Прилетел птенчик. Знай свое место, мальчишка. Она схватила с тумбочки зеркальце, быстренько привела себя в порядок.

  – Открыто.

  Андрей с деловым видом вошел в комнату, не дожидаясь приглашения, уселся за стол. А чего стесняться, хватит, здесь этого не ценят.

  – Привет, я ненадолго, кое-что нужно уточнить.

  – Уточняй, – с деланным безразличием сказала красавица.

  – Какого цвета были колготки на месте происшествия?

  Юля наморщила лобик, будто вспоминая детали недавних событий, на самом же деле, пытаясь понять, зачем он пришел. Искал повод? Или, действительно, что-то нащупал? В принципе, хорошо было и то, и другое. Значит, незачем голову ломать.

  – Белые, – твердо сказала она.

  – Это точно?

  – Ну да. А какая разница?

  – Есть некоторая. Ты знаешь, кто такие 'Белые колготки'?

  – Что-то об этом слышала, но сейчас не припомню.

  – Это эстонские наемницы, воевавшие на стороне боевиков в Чечне. Биатлонистки, умеющие отлично стрелять.

  – То есть, как Янка?

  – Не как, а именно она.

  – И что?

  – А то, что никто не пытался ее изнасиловать и колготки соответственно не снимал. Сама посуди, зачем Янке после экскурсии нужно было в них наряжаться? На ночь-то глядя? Да и вообще, кто тут летом в колготках ходит? Все стараются, наоборот, с себя лишнее сбросить, чтоб загореть посильней.

  – Могу тебе объяснить, если ты не в курсе, – поучительно произнесла красавица. – Многие женщины надевают красивые чулочки, гольфики, колготочки, как раз, на ночь, потому что мужчинам нравится их снимать. Догоняешь?

  – Догоняют на дистанции, – обиженно буркнул Полынцев. – А тут и бегать не за кем. В свою очередь, могу тебе возразить следующим. Если она приоделась на ночь, то, получается, что кого-то ждала. А в таком случае, какое могло быть сопротивление, какой нож? Все полюбовно, в засос.

  – Откуда же они взялись?

  – Человек принес их с собой, как улику.

  – Ты хочешь сказать, что ей кто-то отомстил за Чечню?

  – Именно!

  – А зачем такие сантименты с колготками? Ну, зарезали бы или застрелили через подушку, у них не заржавеет.

  – Это символ, метка, понимаешь? Для воевавших, многое значит. Да и мужик, наверное, приличным оказался. Хотел удостовериться, что не ошибся.

  – Теперь осталось найти человека с чеченским прошлым, так?

  – Совершенно верно.

  – И где же?

  – А в ком ты вчера заметила приличный взгляд?

  Андрей, по-свойски, налил в чашечку стоявший на столе апельсиновый сок, сделал пару нескромных (с хлюпаньем) глотков. А чего, спрашивается, стесняться? Если хозяйка не отличается любезностью, то гость имеет право вести себя вольно. Это одно из гусарских правил (сам придумал... только что).

  – В Елисее? – неуверенно предположила Юля.

  – Вот и вся разгадка.

  – Как это?

  – Ну, вот смотри, у меня приличный взгляд?

  Красавица подтянула на грудь одеяло.

  – Чересчур. С тобой в одной постели можно спать, не опасаясь за собственную невинность.

  – Согласен, если сама не захочешь.

  – Женщине, для того, чтобы чего-то захотеть, нужно сначала внимание почувствовать, признания в любви послушать, цветы под дверью увидеть. Ты мне хоть один цветочек подарил? В любви хоть раз признался?

  Андрей на это (необоснованное с его точки зрения) замечание, отреагировал известными строчками.

  – Лучше б я признавался в любви лошадям да бездомным собакам.

  Юля нервно дрыгнула ножкой под одеялом.

  – Таких уродов, как ты, Полынцев, еще поискать.

  – Спасибо за комплимент, у меня тоже о тебе приятные воспоминания остались. О любви нужно было раньше щебетать, когда делами чрезмерно увлекалась. А теперь настало другое время. Проехали станцию. На вопрос отвечай. Убить я могу или нет?

  – Запросто, потому что ты хорек. Я помню, как тогда, в подвале...

  – Что и требовалось доказать. Елисей не мог изнасиловать, но постоять за правое дело мог. Потому что он – бывший вояка.

  – С чего ты взял?

  – Однажды на экскурсии я видел, как он в шутку отдавал честь Аделаиде. Очень лихо, между прочим, это делал: с фиксацией, с оттяжкой, чувствовалось, что рука знает движение. Опытному глазу сразу заметно.

  Полынцев, встав из-за стола, продемонстрировал бравое отдание воинской чести. Вытянувшись в струнку, как на параде, распрямил пальцы правой руки, стремительно вскинул ладонь к голове и лихо щелкнул каблуками, в тот момент, когда она застыла у виска.

  – Гусар! – с сарказмом восхитилась красавица.

  Андрей сделал четкую отмашку (сначала чуть дернув ладонью назад, потом резко выбросив ее вперед).

  – А то! Лучшим строевиком в батальоне был, между прочим. Это вам не фигушки под одеялом крутить.

  Юля вытащила руки наружу.

  – Хочешь сказать, что Могила из военных?

  – Скорее всего. И, вполне вероятно, воевал в Чечне. Отсюда вывод: имел мотив – месть. Я допустил ошибку, что разговаривал с ним, как с простым человеком, поэтому сделал неверный разбор полетов. Федулыч оказался крепким орешком. Сначала пробил меня на отношение к убийству и, когда не нашел понимания, закрылся, увел беседу в дурацкое русло. Кстати, про медаль расспрашивал, еще одно доказательство, что он из служивых. Гражданские люди обычно такими вещами не интересуются, для них это простые железки, им премии подавай, материальные блага.

  – Слушай, так он же сегодня уезжает! – встрепенулась Юля. – Вчера прощаться заходил, сказал, что утром поезд.

  – Во сколько?

  – Не уточнял.

  – Метнусь на вокзал, может, застану.

  – Я тоже, – засуетилась красавица.

  – С тобой, точно, не успею. Какой город?

  – Челябинск.

  – Счастливо оставаться.

  Полынцев выскочил из номера.

  Юля в очередной раз уткнулась взглядом в закрытую дверь. Правда, теперь с большим оптимизмом. Вернется же он рассказать, что там получилось с этой версией? Или нет? Вообще-то, с него станется. Лапоть.

  Андрей забежал в здание вокзала и посмотрел на табло. Челябинское направление пока не высвечивалось. Хорошо, значит время пока терпит. Он прошел через многолюдный зал к справочному окошку.

  – Расписание на стене, – не поднимая головы, выдала точную информацию худощавая, с длинным носом, девушка.

  После десятиминутного обзора четных, нечетных, зимних, летних и прочих списков, удалось выяснить, что прямой поезд отправляется только через час. А проходящие... в них сам черт ногу сломит. Но, скорее всего, Могила взял билеты на прямой, так что шансы есть. Андрей вышел на перрон, закурив, присел на обшарпанную лавочку. В помещениях вокзалов, сколько их не мой, не вентилируй, все равно держится специфический запах. Этакий коктейль общественно-туалетных, газетно-обувных и буфетно-водочных ароматов. Не сказать, чтоб слишком противный, но и приятным тоже не назовешь. Свежий воздух, все-таки, почище будет.

  – Молодой человек, присмотрите, пожалуйста, за чемоданом, – обратилась к нему пожилая, в детской панамке, женщина. – У меня где-то внук потерялся, пробегусь быстренько по вокзалу.

  – Только недолго.

  – Я мигом.

  Учат их, учат, а все равно оставляют вещи незнакомым людям, хоть кол голове теши. Потом еще возмущаются. А кого винить, спрашивается, когда сами имущество кому ни попадя раздают.

  Объявили прибытие очередного поезда. Народ бросился к виадуку, переходя на второй путь. Андрей скользнул взглядом по толпе. Внешность у Елисея Федуловича примечательная: высокий, с бобриком на макушке, легко можно вычислить. Главное, что б был. Остальное, дело техники. Но нет, не видно, кажется, все чисто. Внимание привлек высокий мужчина в белой кепке, мчавшийся по переходу сломя голову. Вообще-то, ничего странного, хочет первым место занять. Только вот оглядывается, будто ищет кого-то... или убегает? Минутку.

  Андрей вскочил с места. Этот суматошный пассажир, ни дать ни взять – Могила в шапочке. Рост, манеры, телосложение – все подходит. Не мешало бы его проверить. А чемодан? Рядом сидели довольно подозрительные типы – небритый парень и двое шустрых пацанят. Попроси лису гуся посторожить. Взять с собой? Идея хорошая, правда, криминальчиком попахивает, потом ведь не объяснишь, что для сохранности прихватил. Что же делать, время-то уходит.

  К счастью, на крыльце вокзала появилась долгожданная хозяйка, но, к удивлению Полынцева, отправилась в противоположную от чемодана сторону.

  – Женщина, женщина! – помахал ей рукой Андрей. – Я спешу, заберите свои вещи.

  – Сейчас, сейчас, – кивнула она. – Еще там посмотрю, подождите.

  Ну, это уже было чистое нахальство. Попросила об одолжении, а теперь еще и в обязанность вменила. Правильно вас жизнь наказывает.

  – Я убежал, смотрите за ним сами, – крикнул он, направляясь к виадуку.

  – Ну, ты подумай, какие люди! – возмутилась дама, снимая панамку. – Минуту посидеть не могут.

  Время было упущено, большая часть пассажиров уже вошла в поезд, а среди оставшихся, Могилы, естественно, не было. Самое разумное сейчас – по-быстрому опросить проводниц. Андрей помчался вдоль состава...

  – Не садился к вам такой высокий, с бобриком? – спросил он угрюмую женщину из первого вагона.

  – Нет, – покачала она головой...

  Бегом в следующий...

  – Не было мужчины с бобриком?

  – С животными сегодня никого не было, – с улыбкой ответила корявенькая брюнетка из третьего.

  Не задерживаясь, дальше...

  – Высокий, с бобриком, лет сорока, не садился?

  – С бобриком? – переспросила толстушка из пятого. – Вроде бы, заходил.

  Полынцев взлетел на подножку.

  – Какое купе?

  – Кажется, восьмое.

  Он заскочил в тамбур и, обогнув, как горнолыжник, пассажиров, рванул ручку предпоследней двери.

  За столиком действительно сидел мужчина с бобриком, но дать ему сорок можно было, разве что с глубокого похмелья или в кромешной темноте.

  – Девушка, сорок – это четыре десятка лет, а не семь, – подсказал Андрей проводнице, выходя на перрон...

  – Высокий, с бобриком, не садился? – подбежал он к следующему вагону.

  – Высокий – да, с бобриком – нет, – отчеканила строгая симпатяшка в мини-юбке, сверкнув глазками-семафорчиками.

  Ах ты, черт! Как же он упустил, Могила ведь в кепке, поэтому бобрик никто не заметил. Вот же, идиот. Это что ж теперь, назад бежать, всех по новой опрашивать?

  – Спасибо, девушка, вы мне очень помогли. В каком он купе?

  – В пятом.

  Без особой надежды Полынцев направился к двери.

  И ведь часто так бывает, когда уже ничего не ждешь, вдруг, раз – и клюнуло.

  Елисей Федулович лежал на верхней полке, лицом к стене, и делал вид, что это не он. Ну, как же, как же, вон кепка, вон бобрик, наш клиент, нет сомнений.

  – Уф, – опустился Андрей на сиденье. – Успел. Ну что, поговорим, пока в купе пусто, а то люди соберутся, неудобно будет.

  – Ох, и достали вы меня своей подозрительностью, – кряхтя, повернулся Могила. – Думал, хоть уеду спокойно.

  – Так вы и уедете, только правду мне расскажете, и счастливого пути, задерживать не стану, отнесусь с пониманием.

  – Я уже все рассказал.

  – Не все.

  – Что еще?

  – Например, то, что вы, бывший военный. Так?

  Могила сполз вниз, пошарив ногами под столом, надел туфли. Вид его напоминал бедолагу, получившего вчера телеграмму о смерти близкого родственника, а сегодня узнавшего о том, что тот лишил его наследства.

  – Откуда вам это известно?

  – Не все ли равно. Правда или нет?

  – Ну, допустим.

  – И, что были в Чечне. Так?

  – А вот это, уже мимо. Я уволился из армии еще до войны с ними.

  – Не понял? – удивился Полынцев. – Как, до войны?

  – Вот так. После окончания училища прослужил в войсках пяток лет, да плюнул на казенную жизнь, сбежал.

  – А как же? – Андрей хотел поделиться своими соображениями по поводу 'Белых колготок', но передумал. – Значит, вы на самом деле не заходили к Яне?

  – Ну, я же все рассказал: вернулся за бутылкой, но Вика назад отправила, больше не пытался.

  Полынцев озадаченно почесал затылок.

  – Может, оно и к лучшему.

  – В каком смысле?

  – Пусть дело нераскрытым остается: и у меня совесть на месте, и у вас лишних проблем не возникнет. Счастливой дороги. Извините за беспокойство.

  Они крепко пожали друг другу руки и тепло попрощались.

  Андрей проводив поезд взглядом, не спеша, зашагал к вокзалу. Ну, что ж, последняя версия отвалилась. И хорошо. Теперь свободен, как трюм после разгрузки. Можно спокойно идти на море, отпуск-то не резиновый, тает с каждым днем.

  – Вот он, вот он! – раздался сзади знакомый женский голос.

  Полынцев обернулся. Его догоняла дама в панамке, сопровождаемая двумя строгого вида милиционерами.

  – Гражданин, остановитесь! – громко скомандовал сержант.

  – Предъявите документы, – потребовал старшина, вынимая из-за пояса наручники.

  Вот так дела. Андрей протянул удостоверение.

  – Сотрудник? – удивился сержант. – Пройдемте с нами.

  – А что случилось?

  – Пройдемте, там объясним.

  – Послушайте, ребята, а здесь вы мне ничего объяснить не можете?

  – Пройдемте! – тупо повторил старшина, звякнув браслетами.

  Пришлось подчиниться. Интересно, что такого им эта грымза в шляпе бледной поганки наговорила? Не чемодан ли у нее подрезали?

  В помещении дежурной части, на удивление, было тихо и немноголюдно – мечта городских райотделов. Пожилой, одутловатый капитан, сидевший за стеклянным окошком, точно кассир на почте, болезненно морщась, облил презрительным взглядом всю явившуюся на глаза компанию (не исключая собственных сотрудников).

  – Ну, что ж вы все тащите и тащите, – поднялся он из-за стойки. – На месте, что ли, разобраться не можете?

  – Так, здесь же кража, – оправдываясь, сказал старшина. – Вот, вора задержали.

  Капитан на секунду просветлел.

  – С вещами?

  – Не, с милицейской ксивой.

  Дежурный вернулся в позу уныния и глубочайшей неприязни ко всему, что видел перед глазами.

  – Я, конечно, не стану называть тебя теми добрыми и ласковыми словами, которых ты бесспорно заслуживаешь. Но, напомню лишь один известный афоризм: 'Пьяный проспится, дурак – никогда'.

  – Да вы удостоверение проверьте, оно, точно, левое, – вступился за напарника сержант.

  – Да на кой черт мне ваше удостоверение! – взорвался капитан. – Я этого парня, как только на пороге увидел, сразу понял, что он свой. У него ж на лбу кокарда светится, каемка от фуражки еще не сошла и отпускные бумаги, наверное, в кармане, и отдыхает в эмвэдэшном санатории. Отрубите мне язык, если это не так!

  – Все правильно, – кивнул Андрей. – Лейтенат Полынцев, участковый уполномоченный, здесь в отпуске по путевке.

  – Это было ясно в первую же секунду, – поморщившись, отмахнулся дежурный. – Теперь к вам, уважаемая. Что случилось?

  – Чемодан украли, – решительно тряхнула панамкой женщина.

  – Кто?

  – Не знаю.

  – А почему на лейтенанта показали?

  – Запомнила я его. Он за вещами должен был присматривать, пока я внука искала.

  – И что, вернулись – ни сторожа, ни чемодана?

  – Ну, да. Нет, когда я первый раз пришла, он еще сидел, а потом крикнул, что торопится, и сбежал. Чемодан без присмотра оставил.

  – Как без присмотра, если вас предупредил?

  – Так я же не могла сразу подойти! – возмущенно закудахтала бабулька, хлопая себя руками по бокам. – Мне же надо было еще в другой стороне внука поискать.

  Капитан перевел сочувственный взгляд на Полынцева.

  – С ней все ясно. Беги, отпускник, отдыхай, сами тут разберемся.

  – Спасибо, – забрал удостоверение Андрей. – Удачи вам.

Глава 16

  Юля прождала Полынцева до шести вечера и, поняв, что он не собирается делиться с ней информацией, отправилась в санаторий МВД.

   Дверь номера никто не открыл. Вероятно, гуляли мальчики. Ну, положим, один из них имел полное право, а вот второй... Интересно, где его сейчас черти носят? Воображение сразу нарисовало радужную картинку: частный дом, вино, постель, белокурая официантка (та, что со вставными зубами). Нет, все-таки, мужчинам легче жить – вон, сколько девчонок вокруг, к любой подъезжай, отказа не будет. А тут, попробуй, найди нормального, чтоб не маньяк, не дурак, не урод. А если и встретишь, то не подойдешь ведь первой знакомиться, девушка, все-таки.

  Она вышла из санатория и побрела в парк. Красиво у них здесь, романтично, тихо. Погулять бы с кем, о нежности поворковать. Странно получается, когда есть настроение – нет объекта, и наоборот. В себе самой бы разобраться для начала.

  Полынцев, подходя к санаторию, заметил Юлю издалека. Не суетясь, плавно изменил направление движения, свернув в густую аллею, резво припустил в обратную сторону. Встречаться с девушкой сейчас не хотелось. Нужно было разгрести накопившиеся за последние часы мысли.

  История с транспортной милицией не прошла для него бесследно. Та проницательность, с которой дежурный разобрался в ситуации, вызвала в душе легкое чувство зависти. Как лихо он расставил всех по своим местам. И удостоверение, говорит, смотреть не буду: кокарда, отпускное, санаторий – просто в лет срезал. Вот это, называется, опыт, интуиция. С другой стороны, а что здесь такого – не вора же он в кабинете вычислил. Узнать навскидку милиционера или военного – не особо трудная задача: прическа, выправка, взгляд, извините, приличный. Он, Андрей, между прочим, тоже в людях неплохо разбирался. Вахтанга, например, сразу отмел из числа подозреваемых. Могилу, опять же, с первой попытки просчитал. Не он же был у Яны, и это, в конце концов, оказалось верным. Вторая поправка вышла ошибочной из-за отсутствия информации. Но, все равно, транспортный дежурный молодец, только взглянул – и готово. Вот бы на Юлю такими глазами посмотреть, узнать, что там у нее на душе творится. А кто, спрашивается, мешает? Надо попробовать.

  Итак. Любви у нее нет, это точно. Глаза неглубокие, ладошки холодные, целуется без вдохновения. А что есть? Легкая симпатия, интерес к тайнам, недюжинный напор... Одну минуту. Если принять во внимание, что Яну никто не пытался изнасиловать, то в число подозреваемых автоматически попадают женщины. Тогда повышенный интерес Юли к этому делу объясняется, отнюдь, не журналистским пристрастием. И тут один за другим возникают закономерные вопросы.

  Например.

  Почему она с такой настойчивостью (в койку готова была запрыгнуть) уговаривала его взяться за раскрытие этих преступлений? Почему с нескрываемым любопытством расспрашивала о том, что ему стало известно от Погремушкина? Зачем бравировала милицейским жаргоном и строила из себя сыщика-стажера?

  Ответ: чтоб быть в курсе событий и, в случае необходимости, увести следствие в ложном направлении. Потому и старалась командовать поиском, направляя его то в один, то в другой пустой угол.

  Дальше.

  Почему после убийства Яны она так испугалась? Почему считала, что может оказаться следующей жертвой?

  Ответ: потому что сама ее убила и опасалась мести сообщников. Поэтому ее и похитили первой.

  И еще.

  Почему она после разрыва отношений побежала за ним тогда у парикмахерской, но не тронулась с места вчера, в беседке?

  Ответ: в первый раз хотела с его помощью подставить под раздачу кого-то из мужчин, желая отвести от себя подозрения. А во второй такой необходимости уже не было. Со всеми разобралась и на том успокоилась. Партнер ей больше был не нужен. Не оправдал он ее надежд. Плохо колол псевдобандитов. Это ж надо – целую провокацию для Могилы придумала. Рассчитывала, наверное, по косвенным уликам человека в трюм загнать. Пока разберутся, пока все выяснят, там, глядишь, и отпуск кончился – прощай, курорт.

  Все это глупые домыслы или пуговки с одной рубашки? Кстати, непреднамеренный способ убийства тоже более характерен для женщины. Был бы там настоящий вояка, стал бы он толкаться с бабой? Провел бы прием, выбил нож, да свернул ей голову, как курице – вся работа, ни шума, ни крови. А здесь, точно, девка была. Увидела лезвие, сама перепугалась, отпихнулась, по-бабски, и, на свое счастье, удачно. Иначе, валяться бы ей вместо эстонки с дыркой в красивом животике. Вроде бы, все складно получается. Только мотив непонятен. Но это несложно выяснить. Припереть к стенке, навзрыд признается. Зачем, спрашивается, вообще нужно было такие интриги разводить: Вахтанг – насильник, Могила – маньяк. Рассказала бы всю правду, давно б дело прекратили. Необходимая оборона неподсудна. А за убийство террористки, правильно сказал Елисей, медаль давать надо.

  Андрей подошел к санаторию с тыла, осмотревшись по сторонам, незаметно прошмыгнул в фойе. Встречаться с Юлей, все-таки, не хотелось. Не желал он слушать ни ее признаний, ни оправданий, ничего вообще. Пусть остается все на уровне догадок.

  За дверью его номера слышалось громкое и, судя по тембру голоса, не совсем трезвое мычание.

  Наша служба и опасна, и трудна,

  И, на первый взгляд, как будто, не видна.

  На второй, конечно, тоже не видна,

  И на третий тоже...

  Задушевно напевал разбиравший постель Сергей пародию на милицейскую песню.

  – Ты ж не пьешь? – изумился Полынцев, входя в комнату.

  – А, – махнул рукой Попов. – Нынче можно. Товарища с местными мужиками поминали, погиб при исполнении.

  – У тебя здесь есть знакомые?

  – Полно.

  – Как погиб?

  – На концерте террористов брал.

  Удивившись, Андрей хотел было признаться, что тоже в операции участвовал, но, подумав, решил повременить с откровениями.

  – Расскажи подробнее, как все произошло?

  Попов свернул трубочкой губы и многозначительно приложил к ним палец.

  – Только, между нами, это служебная тайна – певца собирались грохнуть прямо на сцене.

  – Откуда знаешь?

  – Мужики рассказали. А снайпершей у них прибалтийская сучка была. Читал про них в книжке?

  – Конечно.

  – Вот такую падаль наши приговорили.

  – Приговорили?

  – Ну да, с одного удара приложили суку. Красавцы!

  – Удара? А мне сказали, сама упала.

  Андрей, туповато переспрашивая каждое слово, пытался вытянуть из соседа максимум информации. Но, кажется, слегка увлекся.

  – Кто сказал? – не преминул уточнить Попов. Пьяный, пьяный, а милицейская жилка сработала.

  – Знакомый из этого пансионата, – выкрутился Полынцев. – Случайно встретились.

  – Ему-то откуда знать, – пренебрежительно хмыкнул Сергей. – В грудину ей врезали. Да так, что влетела в койку, как мяч в ворота. От души врезали. Красавцы! Из наших кто-то поквитался – молодца!

  – Из каких ваших?

  – Из чеченцев.

  – Ты был в Чечне?!

  – Я-то так, с боку припеку, в Моздоке прохлаждался, а вот мужикам по-полной досталось.

  Андрей от неожиданности осел на стул. Похоже, сосед устроил сегодня вечер сюрпризов. Одно сообщение, веселей другого. Кто бы мог подумать, что этот увалень бывал в горячих точках. Хотя, книжки-то читал соответствующие, можно было догадаться.

  – Думаешь, кто-то из бойцов ее... того?

  – Козе понятно, – кивнул Попов. – Я б за такое награждал.

  – Не изнасилование? – на всякий случай проверил свою версию Полынцев. Мог, ведь, и ошибиться с выводами.

  – Да какое изнасилование: на теле – ни царапины, кроме следа от удара, одежда целая, трусы на месте.

  – Тебе и такие подробности известны?

  – Опера между собой болтали. Повторяю, что слышал. Наши это сделали, наши, – пробурчал он, уже ткнувшись лицом в подушку. – Потому что, мужики!

  – Не нашли его?

  – Не-а... и не будут искать, потому что, мужики!

  Андрей призадумался. А ведь Юлька хрупкая девочка, неспортивная. Смогла бы она такую жердину, как Яна, отбросить, словно мяч? Впрочем, неважно, закрыта тема, кончились вопросы. Он ополоснулся в душе и, взяв с тумбочки книгу, завалился на кровать. Вздернув подушку повыше, раскрыл заложенную накануне страничку.

  'Нам предстояло эвакуировать людей из подвалов обувной фабрики, расположенной недалеко от центра Грозного. По данным разведки, там укрывались русские и чеченские беженцы. На этом направлении со дня на день планировалось масштабное наступление, и мирных жителей нужно было срочно выводить из-под удара. На рассвете мы выдвинулись на позиции.

  Мелкий, как манная крупа, январский снежок, скупо посыпал грязные улицы, напоминая нам о далеком доме. Только сибирская зима – белокура и румяна, а чеченская – корява и черна. Впрочем, на чужбине и мед не сладок.

  По пути, два раза попав под обстрел, и успешно отбрехавшись, без потерь, добрались до фабрики. Кирпичная двухэтажка, изгрызенная осколками, точно булка хлеба мышами, стояла в окружении таких же 'буханок' за дырявым бетонным забором. Оставив БТРы под его прикрытием, мы направились к цехам. С чеченской стороны, как обычно, постреливали, но нас это не слишком тревожило. Мы уже научились бегать пригнувшись и выбирать для переходов самые безопасные тропки.

  К подвалу двухэтажки проскочили без особого напряжения, но, когда спустились в подземелье, испытали его с лихвой. В кромешной тьме, в грязи и зловонии, перепуганные и чумазые, худые и голодные, прижавшись друг к другу, словно мышата в норке, теснились на полу несчастные люди. Увидев нас, женщины зарыдали.

  – Солдатики, миленькие, на кого же вы нас бросили, где же вы так долго пропадали?!

  Мы начали неумело оправдываться. Но жалобы и стенания неслись со всех сторон, и нам от этого было еще хреновей, чем под пулями.

  – Нас здесь убивали и насиловали! – неслось со всех сторон. – Грабили и угоняли в рабство. Где же вы были, почему так долго добирались?!

  Что мы могли им сказать? Да и нужно ли было что-то говорить. Они ждали от нас не слов – помощи и реальной защиты...

  Через некоторое время плачь, наконец, улегся, и мы, наслушавшись под завязку упреков, приступили к эвакуации людей. Здесь выяснилось, что идти могут далеко не все. Среди беженцев оказалось много стариков и больных. Зайцев передал по рации, чтоб в БТРах приготовили носилки. А мы принялись объяснять, тем, кто мог передвигаться самостоятельно, как вести себя действовать под огнем.

  – Да все понятно, сынок, – выслушав нас, сказала седая женщина. – Вы только покажите, где ваши машины стоят, а там уж, как-нибудь, разберемся.

  Сделав живой коридор от здания к забору, мы отправили к БТРам первую партию.

  Духи молчали. Люди дошли до машин в полной тишине.

  Следом запустили вторую группу, более крупную.

  Она тоже прошла спокойно.

  Чуть позже вывели третью.

  Тут боевики открыли вялый огонь, но мы его быстро притушили ответным. Духи не стали ввязываться в перестрелку, похоже, берегли силы для обороны. А может, увидели, что мирных жителей выводим, решили пропустить. Не все же чеченцы отморозки, есть и нормальные. Когда загрузили всех здоровых, сняли коридор и приступили к эвакуации больных. На прикрытии оставили только двух пулеметчиков, народу и без того не хватало.

  Одна группа прошла без происшествий.

  Вторая тоже проскочила в тишине.

  Мы решили, что нас не будут трогать и вышли все гурьбой, время поджимало, нужно было торопиться. Едва на улицу вытянулся хвост колонны, как в дальних домах, на духовской стороне, раздался негромкий щелчок. Последний боец припав на колено, выронил из рук носилки. Щелчок повторился. Упал другой, в середине строя.

  – Из мелкашки лупит, сука! – крикнул Зайцев, вскидывая автомат. – Опять эта тварь беложопая вылезла!

  Наши пулеметчики открыли огонь на прикрытие. Только в кого стрелять? Снайперша работала из глубины комнат и меняла позиции после каждой серии, к тому же, с флангов затрещали духовские автоматы.

  Мы прибавили шаг, чтоб быстрей проскочить открытую зону. Но, вдруг, мой напарник споткнулся и затормозил.

  – Задело? – спросил я, испугавшись.

  – Кажется.

  Старик, которого мы несли на носилках, закричал в сторону чеченских позиций.

  – Что вы делаете, изверги!? В кого стреляете, фашисты!?

  Эта ситуация была хуже той, что на площади. Как быть? Оставлять беженца и вытаскивать друга? А дед скажет: 'трусы русские солдаты, больных под огнем бросают'. Я заорал от растерянности.

  – Прикуси губу и беги! Хоть на одной ноге, но беги! Нельзя останавливаться! Всех перебьют!

  И мы побежали...

  Я подталкивал его сзади носилками, стараясь попадать в такт с раненой ногой. Дед кричал: 'Бросайте меня сынки, уходите сами'. А мы молча скакали, как трехногая лошадь, моля Бога лишь об одном – не упасть. Потом друг рассказывал, что закусил губу так, что клыки сомкнулись через мясо. Хромая и спотыкаясь, он вывел нас из-под обстрела. Не знаю, смог бы я с дырой в бедре удержать в руках носилки, но он смог. Мы выскочили за забор'.

  Андрей закрыл книгу. Сколько же эти 'Белые колготки' крови из наших ребят выпили. И, ведь, как подло воевали, сволочи, какие ситуации выбирали. Неужели, молоденькая Юлька смогла уложить коварную эстонку? Но, главное – какой был мотив?