Текст книги "Лис. Сказания Приграничья (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Начался холодный дождь. То ли маленькие капельки падали с неба, то ли льдинки. Я вздохнул, закашлялся, стараясь унять боль в легких. Никак не привыкну к климату. Море рядом, хоть я его еще и не видел. Чувствую, как вечерами холодает, а утром свежо даже у раскаленной кузницы с ее ароматами свежих железных опилок. Похоже, не суждено мне уже увидеть море в этом мире.

Кэттон паниковал. Я, держась как мог, старался его успокаивать, но выходило плохо. Приятель был готов впасть в истерику, в глазах у него плескался страх напополам с безумием.

– Да кто ты такой, черт возьми? То ты магов ищешь, то тебя монахи пытаются убить? Зачем ты здесь? – не сдерживаясь, не пытаясь говорить шепоток, наседал на меня Кэттон. Одно хорошо, теперь магия не была запретной темой. Далекие паладины пугали не так сильно, как палач, что только что прошел мимо клетки. Сухонький мужчина, с заостренным лицом и торчащим вверх носом напоминал крысу. Посмотрев на нас, он потер руки и улыбнулся, прошел мимо, напевая какой-то веселый мотив.

– Я не знаю, зачем он на меня напал. Я про монахов-то первый раз от вас услышал, до этого и понятия не имел, кто они такие, – в который раз объяснял я Кэттону, но тот словно не слышал.

– Ты не знаешь, какой на самом деле Сеттерик. Оплеухи тебе – это ничто по сравнению с тем, что сделает палач. Три дня! Три дня он не спал, когда поймал шпиона от Донгеллов в деревне! Три дня вся деревня дрожала, пока он резал и жег его. Даже в шахте было слышно. А когда то, что осталось от шпиона, несли в глубину горы, чтобы выбросить гнить, он еще стонал. Хотя ни рук, ни ног у него уже не было! – завопил Кэттон.

Я почувствовал, как холодок пробегает по позвонкам. Липкий, паучьими лапками он цеплялся за кожу, вонзал свои хоботки прямо в тело и высасывал спокойствие и храбрость, оставляя лишь страх. Похоже, паника приятеля передалась и мне. Я поднял руку, схватился за прут клетки. Пальцы дрожали, несмотря на мои попытки сдержаться. Тревога и страх – вот что губит.

– Я не знаю, что он хотел от меня. И я ничего не знаю ни о каких Донгеллах, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. Получилось не очень – сиплый, проглатывающий согласные – я едва не пустил петуха.

И Кэттон, и я понимали, что мне есть что рассказать. И вряд ли я продержусь долго под напором стали и огня, нет во мне опыта терпеть пытки. А затем что – смерть? Гнить в глубине шахты? Выхода я не видел.

В деревне царила привычная суета. Грузчики, понукаемые стражниками, таскали поставляемую из глубины шахты руду в телеги, те отправлялись в путь, снаряженные тройками лошадей. Ворота открывались редко, и всегда под контролем четверых бойцов с обнаженными мечами. Часть руды грузчики отдавали в кузню, работающую в четыре смены.

– Что здесь происходят? Они к войне готовятся? – спросил я, надеясь хоть как-то отвлечь Кэттона.

Тот, замерев на полуслове, посмотрел на меня бешеным взглядом. Дважды вздохнул, прекратил размахивать руками. Сел в угол клетки напротив меня, прислонился к прутьям спиной.

– Нет, выполняют заказ Лонгфорда. Сеттерик недавно договорился с Керчем, стал единственным поставщиком мечей и доспехов в королевскую армию. Лонгфорд не дорожит перемирием с кочевниками, понимает, что те лишь на словах обещают сохранять спокойствие, а сами продолжат набеги на деревни. Вот и вооружается король.

– А здесь зачем так много оружия остается? – кивнул я на кузню. Вокруг деревянного домика, где жили три кузнеца, беспрерывно готовя мечи, были расставлены стойки с сотнями клинков. Еще не заточенные до идеальной остроты, они ждали, пока до них дойдут умелые руки.

– Так из-за заказа же, – недоуменно посмотрел на меня Кэттон. – А, опять забыл. Когда Сеттерик договорился о поставке оружия, он получил много золота. Очень много. Смог доказать Лонгфорду, что если тот откажется покупать оружие у графа Донгеллов, то Сеттерик будет делать мечи дешевле и лучше. И больше. Поэтому сейчас Ольстерры и Донгеллы совсем в плохих отношениях.

– Все решают деньги, – улыбнулся я, подивившись, насколько это похоже на мой мир. Фактически госзаказ какой-то.

– Говорят, сам Лонгфорд и знать не знает, что у графов постоянно стычки. Но есть люди, которые на этом хорошо зарабатывают, – ответил Кэттон. Я подивился, насколько осведомлен был о политической жизни этот крестьянин.

– Все как у нас, – поморщился я в ответ.

Дождь разошелся, капли отбивали барабанную дробь по шатрам. Превращали разбитую копытами землю в кашу. Грузчики, чертыхаясь, заполняли очередную телегу рудой. В нашей клетке крыши не было – в землю на пару локтей вбивали металлические стены из прутьев, вот и вся темница.

Я поднял лицо навстречу дождю – капли стали больше, приятно щекотали вспухшую от удара челюсть. Я открыл рот, почувствовал на языке солоноватый привкус. Пальцы перестали дрожать, а сердце вдруг бросило попытки выбраться из грудной клетки на свет. Чистый воздух, чистый вкус дождя. Мир вокруг, еще только осваиваемый людьми, мир, где природа еще не сдала позиций, не отдала на откуп человеку лучшие свои места. Меня переполнило спокойствие.

Если через какое-то время пытаться анализировать любую схватку, то можно выяснить, что шансы на победу есть у любого бойца, в какой бы проигрышной ситуации он не находился. Незаметные шансы, умело прячущиеся за паникой и страхом – главное, вовремя их найти.

Деревянные ворота распахнулись с неприятным скрипом, по толстому дощатому настилу в деревню въехал конный отряд. Цепи лязгнули. Во главе двигался мощный тяжеловоз, покрытый рыжим помпоном.

Солнце, почти исчезнувшее в закате, отбросило тусклые блики по выпуклому доспеху. Всадник, двигающийся первым, вскинул копье, поставил его в специальное углубление в седле. На лице воина, мощного, под стать его коню, спокойствие и уверенность. Тяжелый конь с топотом двинулся вперед, остальные тесной группой последовали за ним.

Стражники с натугой потянули цепи, ворота захлопнулись. Один из всадников, что двигался в середине колонны, скользнул на землю, остальные остались в седлах.

– Август, главный паладин Керчи, – указал на рыцаря-тяжеловеса Кэттона. Я кивнул – действительно, главный. Вспомнил, что читал в исторических романах – в ранее средневековье, в опасное время, родственный статус играл меньшую роль, чем сейчас. Место во главе занимал обычно не самый пронырливый, а самый мощный, умелый, отважный. Это уже потом, когда проблемы заканчивались, налетали те, кто отсиживался в тылу, и собирали почести.

– По чью душу? – спросил я, рассматривая прибывших.

– Кто их знает, раньше не было такого, – ответил Кэттон.

– А откуда знаешь, что это паладин? – спросил я, окидывая взглядом фигуру паладина. Конь медленно, без натуги, переступал с ноги на ногу, вокруг своей оси. Август осматривал деревушку. Я заметил, что больше внимания паладина занимают ворота, чем внутреннее содержание прииска.

– На казнях видел. Он же зачитывает приговор, когда кого-то вешают или жгут на городской площади, – пожал плечами Кэттон. Я поморщился – да, приятель же рассказывал, что здесь распространены публичные казни как демонстрация власти.

Пеший паладин, не походивший на воина, что-то эмоционально объяснял Сэттерику. Тот слушал, изредка, как мне показалось, с опаской поглядывая на Августа. Потом кивнул, что-то сказал паладину и бросился в шатер, где собирались воины, выделенные синей лентой Ольстерров. Я улыбнулся – будто офицерский домик, как у нас в армии. Военные везде одинаковые.

Паладин легко, несмотря на вес доспехов, вскочил в седло, даже не опираясь, а просто придерживая коня за гриву. Подъехал к Августу, сказал ему что-то. Дождь набирал силу, поднялся сильный ветер, забивающий капли в глаза и мешавший смотреть. Я чертыхнулся – слишком далеко паладины, не поймешь, о чем говорят. Жаль, я бы пообщался с ними. Хоть Кэттон и заявляет, что паладины ярые противники магии, но чем-то же они с ней борются. И я бьюсь об заклад, что той же магией.

Группа паладинов пришла в движение. Август выдернул копье из седла, наклонил, повернул острием вперед. Стражники распахнули ворота, конница, опять с грозным тяжеловесом впереди, тем же составом выехала из деревни.

– Похоже, неприятности у Ольстерров. Видишь, как засуетились. Чтобы Сеттерик потерял самообладание – нужно постараться, – сказал Кэттон и улыбнулся. Я поддержал товарища – главный Ольстерр не вызывал никаких чувств, кроме омерзения. С виду большой, мощный, с благородным лицом, он должен был походить на рыцаря, такого, каких рисовали у нас мире на фэнтезийных книжках. Но что-то мимолетное было в его образе, что мешало воспринимать его таким. Я поежился – что-то, напоминающее гнилье.

Сквозь завывания ветра донесся звук горна. Я прислушался – трубили из офицерского шатра.

– Что это? – спросил я Кэттона, который при звуке сразу вскочил, вцепился в прутья и стал высматривать кого-то.

– Тревога, – выдохнул Кэттон.

Деревня превратилась в разворошенный муравейник. Сеттерик и его офицеры скрылись в шатре. Воины рангом помладше носились между арсеналом у кузни и шатрами, где отдыхала гвардия. Рабы побросали руду и схватились за носилки. Часть грузила снаряды – тесно спрессованные шары из сена со смолой. Другие тащили их в углы деревни, где под руководством стражников наскоро возводились катапульты. Лучники спешно занимали позиции на вышках, расставленных вдоль забора. Часть стрелков забрались на гору по неясно откуда появившимся канатам.

К камере подскочил взъерошенный стражник, схватился за замок. Дрожащие пальцы никак не хотели попадать ключом в паз замка. Наконец воин справился, дверца отворилась, явив узкий невысокий лаз. Выбираться пришлось на полусогнутых, царапая об ржавое железо спину.

Кроме нас, в клетках больше никого не было. Я сцепил ладони в замок за спиной, потянулся, с хрустом разминая затекшие от долго сидения суставы.

– Одежду возьми, – кивнул на кухонный шатер стражник и бросился прочь. После драки я так и не успел надеть робу и мерз без верхней одежды.

– Не понял. Нас просто так оставили, без присмотра? – спросил я, глядя на удаляющуюся спину стражника.

– А какой смысл за нами сейчас смотреть? Тревога же! – голос Кэттона, с встревоженными интонациями, выдавал волнение.

– И что? Что нам мешает сбежать? – я огляделся, приметив пару стражников, караулящих ворота. Один из них, бегом двигаясь к цепям, что открывали створы, споткнулся о свой же меч, болтающийся на поясе. Нелепо взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие. Не брякнулся носом в земли только за счет товарища, тот подхватил стражника за шкирку, встряхнул. С такими неловкими противниками я и один справлюсь.

– Бежать? Кочевники нападают, Лис! Они окружат деревню со всех сторон, и если выиграют, то угонят нас в степь. И я не знаю, что хуже – плен у Ольстерров или рабство в степях, – поежился Кэттон. Я хотел уточнить, чем рабство здесь отличается у рабства кочевников, но не успел. Первая стрела с горящим наконечником по широкой дуге перелетела через ворота и приземлилась в тюк соломы. Сухая трава вспыхнула, словно бумага, повалил едкий дым. Ближайший стражник возмущенно взмахнул мечом, двое рабов послушались приказа. Приволокли с кухни ведро воды, залили пожар. Деревня засуетилась еще больше, рабы носились, убирая солому, подтаскивая боеприпасы к катапультам и лучникам.

– Кочевники, – обреченно выдохнул Кэттон, указывая на стрелу.

* * *

Несколько часов до нападения на деревню Маринэ.

Лагерь кочевников

Кто сказал, что цвет тьмы – черный? Этот человек ошибался. Тьма может быть разной. Сейчас шатер вождя кочевников окутала алая тьма. Пульсирующая алыми проблесками чернильная тьма. Две сущности, разные, словно солнце и луна, пытались желанием человека смешаться в одну. Смерть и покой, которые олицетворяла темнота, и страх с безумием, которые всегда окрашены в алый оттенок.

Вандер, вождь кочевников, стоял навытяжку, опасаясь расслабить хоть одну мышцу, дать слабину. Кочевник знал – тьма наготове, она примет в жертву того, кто больше всего боится. А алый цвет безумия с удовольствием ей поможет.

Кочевник разместился в центре пустого шатра, перед низкой скамьей, крышкой не доходящей до колен. На дереве распласталась жертва. Нагая дрожащая девушка, руки и ноги которой были вывернуты, привязаны за запястья и щиколотки к колышкам, вбитым в землю. Вбитым так, чтобы конечности были ниже, чем тело, давящее на крышку скамьи.

Вандер потер пальцы, чувствуя, как алый цвет пришел в движение. Вождь глубоко вдохнул, ноздри задрожали. Вандер поморщился – алое существо было проницательнее тьмы, оно почуяло страх, брызжущий от девушки.

На пальцах вспыхнули маленькие огоньки. Алый оттенок готов принять жертву. Вандер поднес горящую руку к впалому животу жертвы. Та, до этого молча, с ужасом глядевшая на вождя, вскрикнула, попыталась вжаться в скамью. Бедра задрожали, заелозили вниз вверх по скамье, пытаясь оттолкнуть огонь кочевника. Вандер закусил губу. Терпеть. Вид обнаженной человеческой плоти возбуждал.

Вождь прижал пальцы с огнем к низу живота жертвы, словно пытался затушить их. Девушка закрыла глаза, застонала – жалобно, вождь понимал это. Но все равно почувствовал иное, призывное в этом стоне. Кочевник понимал – еще несколько мгновений, и он бросится на жертву, схватит за длинные, ниже лопаток, волосы, которые сейчас свободно лежат на холодной земле. Намотает их на руку, потянет, заставив девушку выгнуться – так будет удобнее.

Вождь тряхнул головой. Наваждение спало. Нет, не для этого он здесь, не для этого оставил свежее мясо нетронутым. Нельзя столько терпеть и сдаться на середине. Пальцы Вандера нарисовали на животе жертвы треугольник – огонь жег, оставлял красный след, кое-где кожа вспучилась, пошла волдырями. И тут огонь стал черным.

Тьма, словно почуяв победу вождя, согласилась принять жертву. А может, так и есть – кто знает, что на уме у существа, которое не имеет формы?

За спиной Вандер почуял присутствие шамана. Энд подкрался неслышно, протянул вождю камень. Величиной с кулак, обычно бледно-розовый, сейчас он горел алым огнем, пульсировал, словно твердое сердце великана.

Вождь схватился артефакт, вложил его в выжженный контур треугольника на животе жертвы. Закрыл глаза и расслабился, отдав себя на волю сил, о могуществе которых ему рассказывал байки в детстве отец. Его работа пока что завершена.

– Ск'арлет Ванвит, – прошептал Вандер. «Алое безумие» на языке древних кочевников, которые населяли этот мир еще до прихода магов, еще до начала войны за Приграничье. Название артефакта, за которые погибли тысячи кочевников, вся та древняя мощь, остатки которой до сих пор путешествуют по побережью и степи.

Артефакт отозвался пульсацией. Соприкасаясь с кожей девушки, он протянул жгуты энергии, впился в белое тело липкими присосками. Девушка, попрощавшаяся с жизнью, напрягала мышцы, пыталась оторвать крепко привязанные запястья от земли. Но лишь помогала присоскам глубже проникнуть в ее тело, подарив им энергию и жизненную силу. Девушка закрыла глаза, стремясь не видеть склонившегося перед ней кочевника. Обнаженного Вандера, который был больше ее в два раза. Вождя, которого она ненавидела. Потому что помнила, кто нанес решающий удар ее отцу перед тем, как сделать ее пленницей. Перед глазами юной до сих пор стоял вид отца, который падал на землю с гримасой ужаса на лице, пронзенный широким лезвием изогнутой сабли.

Ненависть, смешанная со страхом, сыграла свою роль. Тьма почувствовала первое чувство. Алая пульсация – второе. Черный цвет объединился с алым, пришел к согласию. Алая тьма.

Тьма мягко коснулась тела жертвы. Скорее играя, чем на самом деле боясь спугнуть. Чувства пропитали девушку, она до конца сыграет нужную роль. Тьма ласкала жертву, медленно и мягко – нечасто ей давали возможность так позабавиться. Тьма растягивала момент наслаждения. Кто сказать, что Алое безумие не может испытывать радость? Тьма играла с жертвой, как опытная женщина манипулирует возжелавшим ее мужчиной. Прикидываясь, что готова сдаться, или наоборот, усиливая напор, тьма высасывала из жертвы человеческую энергию и подменяла своей.

Алое безумие наслаждалось каждой секундой, которое позволяло ей пить человеческую энергию. Каждым мгновением, которое оно проводила за обедом. Тьма понимала, что еды не хватит, чтобы воспрянуть из заточения, но все равно не могла сдержаться и бросалась на пищу, подталкивая ее щупальцами.

Девушка вскрикнула, тяжело задышала. Вандер услышал, почувствовал, как его бросило в жар. На лбу выступил пот. Вождь до боли закусил губу, так, что начала сочиться кровь. Стиснул зубы – челюсть сводило. Сжал кулаки, стараясь не думать о возбуждении, которое поднималось из мужского начала. Сегодня – время тьмы. И мясо на скамье – не для него, а для…

Девушка застонала – ее силы уходили во тьму. Алое безумие сжирало эмоции начисто, лишая страха, ненависти, жажды мести. Принося долгожданное облегчение. Девушка извивалась на скамье, забыв о том, что секунду назад хотела умереть. Нет, сейчас она хотела не этого. Она, широко распахнув глаза, чуть приоткрыв рот, жадно смотрела на громаду Вандера. Любовалась тугими мышцами кочевника. Вспоминала, как пальцы мужчины гладили низ ее живота. Она желала того, кто вырезал ее семью.

Тьма сдерживалась. Питалась эмоциями, растягивая удовольствие – она-то знала, что если пища испытывает возбуждение, то уже скоро. Алое безумие походило сейчас на вождя – пыталось сдержаться, не дать волю инстинкту и желанию. Алому безумию хотелось броситься на жертву, вонзить не пару, а сразу все щупальца, и жрать, чавкая от удовольствия.

Девушку пронзил удар током. Жертва выгнулась на скамье, потянула вверх грудь с острыми торчащими розовыми сосками. Охнула, разрываемая тьмой. Вандер зарычал, заскрипел зубами. Вождя покачивало, ноздри трепетали, ощущая запах желания. Но кочевник оказался сильнее тьмы.

Алое безумие не сдержалось. Тело девушки заполнилось тьмой больше, чем наполовину, и алый цвет поддался искушению. Бросился жрать, поглощая жертву и снаружи, и изнутри. Девушка вскрикнула, уже не возбужденно, а от внезапно вернувшегося испуга. Из носа, глаз, ушей – отовсюду хлынула кровь. Внутренние органы пожирались тьмой, сущность, заложенная в артефакт, стремилась насытиться. Пока жертва испытывает эмоцию, пока еще может чувствовать. Алое безумие не могло питаться мертвечиной.

Тьма окутала жертву, спрятала белое истерзанное тело плотным липким туманом. Пир заканчивался. Алый оттенок закончил впитывать страх, почуял, как последний раз вздохнуло тело жертвы и испустило дух. Энергия алого безумия вырвалась наружу, обиженно взревело и вернулось в пульсирующий камень, оставшийся на животе девушки. Вернулось в темницу, которая мешала набраться сил, и дом, который помогал выжить без еды.

Тьма не была такой разборчивой, как ее алая сестра. Тьма доедала жертву – она знала, что из девушки еще можно получить эмоциональную пищу, пока кровь не остыла, пока мышцы подрагивают, хоть сердце и прекратило ритм.

Вандер прерывисто вздохнул, усилием воли отогнал желания. Вождь хотел девушку, пусть и испустившую дух, безжизненно лежащую на скамье. Нет, не сейчас. Все после. Вождь тряхнул густыми волосами, осторожно подхватил пульсирующий алым камень. Теплый, разбухший. Твердый, но податливый. Алое безумие. Артефакт, передаваемый от отца к сыну. Последний шанс кочевников.

– Заряда хватит на десяток битв, – кивнул Энд, рассматривая артефакт. Шаман не промолвил ни слова, пока артефакт не зарядился. – Но потом придется повторить.

– С каждым разом это дается все сложнее, – осторожно, держа камень двумя ладонями, проговорил вождь. – Я думал, что получится привыкнуть, но вышло наоборот. Сдерживаться трудно. Очень трудно.

Голос Вандера дрожал. Шаман отвернулся, не позволяя себе смотреть на встревоженного, растрепанного вождя. Вандер имел право на такое состояние, но не дело смотреть на вождя в такой момент. Энд понимал, что нервозность пройдет, и Вандера будет волновать слабость, которую он продемонстрировал шаману. А позволить ему это Энд не мог.

– Когда-нибудь ты не сдержишься, – спокойно проговорил шаман. Диалог повторялся каждый раз, но позволял Вандеру восстановить потерянные в обряде нервы и эмоции. Шаман хорошо знал свою роль и продолжил. – Но это будет не скоро. Ни один вождь до тебя не терпел так долго.

– Мы звери. Нам нужно только одно, – покачал головой Вандер. Грудь вождя тяжело вздымалась, ладони так и были сжаты в кулак.

– Смысл обряда – показать силу Алому безумию. Сила – это напор и сдержанность. В этот раз существо поняло, что ты можешь сдерживать свое естество, потому что служишь высшей цели. Это доказательство твоей силы. Кочевники не воюют за власть. Кочевники воюют за женщин. Но с помощью Алого безумия ты заставишь их пойти за собой, заставишь драться ради своих целей, а не рыскать в поисках свежего мяса.

– Но сейчас наша цель – не деревни, где можно разжиться свежим мясом, – медленно проговорил Вандер.

– Ты смог сдержаться. Не набросился на девчонку. Доказал, что ты не просто кочевник. Ты – вождь кочевников. Вождь, готовый идти против собственного естества ради силы и могущества своего народа. Алое безумие на твоей стороне, – кивнул шаман.

– Наша цель – не мясо, – повторил Вандер, словно не слыша шамана. Повторил, с каждым словом выпрямляясь, выпячивая грудь. Позвонки гулко хрустнули. – Наша цель – Приграничье.

* * *

– Быстрее, свиньи! Быстрее, нам нужно продержаться! – заорал стражник с взъерошенными волосами и щелкнул кнутом. Один из трех вместо почти сотни, которые в спокойное время командовали рабами. Остальные воины примеряли боевые доспехи, спешно разбирали оружие, сваленное в кучу около пыхтящей кузни.

Я дернулся, вдохнул, сжав зубы, сдерживая вырывающийся из груди стон. Кэттон с сомнением посмотрел на меня, но бросил в тележку еще один меч. Все, хватит.

Вдох, выдох. Рывок вперед. Натужно скрипя, деревянные колеса покатились по влажной земле, проваливаясь в грязь. Я опустил голову, стараясь выбросить из головы мысли и сосредоточиться на тележке. Кажется, сваленные доспехи и оружие, которые рабы переносили из складов в наружу, весили как двое меня.

– Эту довози и хватит! Помогай прятать сено! – крикнул стражник, добавил мне хлест кнутом в спину и пошел прочь. Я выругался сквозь плотно сомкнутые зубы и толкнул тележку. Еще пару метров и можно вздохнуть.

Бицепсы горели, на руках вспучились вены, готовые лопнуть от невероятного напряжения. Рывок, повалить вбок. Оружие и доспехи, гремя, высыпались в общую кучу. Из офицерского шатра выбежала группа стражников, расхватала клинки.

Пока мы, рабы, тащили груз, они выслушивали последние приказания от командиров. Я отогнал мысль о том, что проще им было толпой пробежать те две сотни метров, что я вез повозку. Быстрее обернулись бы. Неважно, это армия. Тем более, армия неприятеля. Такие ошибки в моих интересах.

Я облокотился о поваленную тележку, часто задышал, восстанавливая дыхание, насыщаясь кислородом. Головокружение прошло, цветные блики, появившиеся от натуги, пропали. Я порыскал взглядом. А вот и Кэттон – в компании еще трех рабов он, словно тяговая лошадь, шел впереди повозки, привязанный к ней переброшенным через плечо канатом.

Горящая стрела была предупреждением. Лучники Ольстерров ответили залпом, но по ругани Сеттерика я понял, что их снаряды не достигли цели. Уже вооруженные стражники столпились около ворот, офицеры метались между ними, пытаясь организовать хоть какой-то порядок.

Я усмехнулся – разжирели на казенных харчах надсмотрщики. Схватка еще не началась, а уже паника и суета. Хотя кто знает, может, так и должно быть – весь мой опыт о сражениях в средневековье заканчивался просмотром фильмов да парой выездов на реконструкторские фестивали.

– Берегись! Залп! – послышался крик лучников, засевших на смотровых башнях. В деревушке забегали, стараясь найти укрытие. Я решил не отставать, бросился к Кэттону и оттащил его ближе к кузне. Поднятые по тревоге кузнецы, работающие в четыре руки на заточке мечей, пробурчали злобно что-то невнятное, но мешать не стали. Мы спрятались под навес.

Солнце уже проиграло битву, деревушка освещалась лишь несколькими факелами. Небо из голубого стало иссиня-черным, закрытом тучами. Но на мгновение показалось, что солнце вдруг решило вновь взойти, объявляя начало дня – от горизонта поднялась широкая линия, светящаяся теплым пламенем.

Горящие стрелы на секунду замерли над головой сотней ослепляющих бликов. И тут же рухнули огненным дождем на деревню. Раздались крики боли, смешанные с яростью. Часть стражников, сраженных стрелами, вспыхнули и принялись кататься по земле, пытаясь сбить огонь. Они попадали под ноги соратникам, те падали, вышла куча мала. Офицеры надрывали глотки, пытаясь восстановить порядок. В нос ударил запах паленой кожи.

– Откройте ворота, отдайте оружие, и мы не тронем вас! Нам нужны не жизни, а руда! Мы заберем руду и рабов, а людям оставим жизнь! – зазвучал в небе грозный голос. Словно усиленный сотней рупоров, он окутал деревню.

– Что происходит? Кочевники – не убивающие, а грабящие? Кочевники, пытающиеся договориться, – покачал головой Кэттон. Судя по виду, приятель был ошарашен.

– Что удивительного в кочевниках-грабителях? – закашлявшись, спросил я. Дым от горящих стрел укутал всю деревню. Глаза щипало, легкие горели от нехватки кислорода. Главное оружие средневековья – огонь.

Мой вопрос остался без ответа. Обернувшись от разглядывания горящих стражников, я заметил Кэттона, который, согнувшись, пытался отдышаться.

– Ты живой? Эй! – завопил я, схватив товарища за плечи.

– В нор-кха-кха-ме, – пробормотал Кэттон, отвлекаясь на кашель. – Дым…

Стражники, собравшиеся у ворот под прикрытием навесов и щитов, галдели, потрясали мечами на головой, подбадривая себя и стоящих рядом. Мимо проскакал Сеттерик, ругающий на чем свет офицеров. Нас обдало горячим дымом и запахом конского пота.

– Кочевники нападают без предупреждения, рубят не разбирая. Все, что их интересует – это кровь и женщины, – наконец ответил Кэттон. – Кочевники – это дикая свора, которая игнорирует все живое, все правила.

Я покачал головой, оглядывая деревушку. Несмотря на панику, охватившую почти половину войск при залпе, Сэттерик смог восстановить дисциплину. Его могучий конь, тяжело переминаясь, следовал приказаниям хозяина и скакал от одной группы стражников до другой, не обращая внимания на тех неудачников, кто не смог вовремя увернуться от копыт. Бежать сейчас было бы самоубийством.

– Похоже, это не просто набег, – пробормотал успокоившийся Кэттон.

Словно в ответ на эти слова, уже привычный шум мобилизующейся деревни пронзил визг. Звериный, писклявый, словно сотни мышей одновременно начали пищать. Лучники кочевников дали залп – в этот раз еще более слаженный. Стрелы плотным ковром врезались в середину деревушки, разметали сгрудившийся там отряд. Последнее, что увидели стражники, которым не повезло составлять костяк обороны Ольстерров, это пышущая жаром стена пламени, которая начисто лишала возможности спастись из-под обстрела.

В небе, постепенно темнеющем после залпа, показалась человеческая фигура. В развевающемся плаще она двигалась по звездному полотну, отбрасывая огромную тень на землю. Следом – еще пять человек. Летающие люди?

– Шаманы сверху! Магия! – словно в ответ на мои мысли завопил один из лучников на смотровой башне. Страх усилил голос стражника, он смог перекричать вопли и стоны сожженных заживо мечников. Затем в Маринэ начался огненный ад.