Текст книги "Лис. Сказания Приграничья (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Кузьмин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Глава 6
– Вообще у нас довольно спокойно осенью – сбор урожая, скотину тогда же режем. Кто же будет воевать, когда пора запасы на зиму делать? А вот потом, когда снег падает, начинается плохое время, – усмехнулся Кэттон, бросая в чан очередную очищенную картофелину. Вообще этот овальный овощ назывался «тофлер», но по вкусу – та же наша картошка. Да и выращивается также. Вообще, мир, в котором я находился, был сильно похож на нашу Землю. Простая, доступная всем еда – такая же как у нас. Те же каши из круп, горячий хлеб, который здесь пекли не кирпичами, как у нас, а шарами. Первый раз зайдя на кухню, куда нас отрядили работать, я вздрогнул – в углу, в плетеных корзинах, были навалены желтые мячи. Потом попробовал – тот же хлеб, только другой формы. Не хватало ему жесткой корочки. А так – вкусно.
– А зимой что? – спросил я, подбирая с земли картофелину. Наверное, тысячную за сегодняшний день. Кто-то бы сказал, что чистить тофтелы на целую деревню, а это человек триста, довольно скучная работа. Но в мои армейские годы приходилось готовить и больше, поэтому время проходило хорошо, за беседой. По крайней мере, намного веселее, чем долбить киркой в затхлой шахте, где из света – один факел на пятьдесят шагов, а воздуха не хватает.
– Зимой реки замерзают, рыбы меньше. Да и в леса соваться не стоит – с гор спускаются твари всякие. Говорят, эльфы с ними дружны, но что-то мне не верится, что эльф сможет сговориться с варгом. Тот его скорее сожрет, чем привяжется, – засмеялся Кэттон и взялся за новую картошку. Рана у приятеля заживала, скоро и следа не останется. Не сильно оцарапался.
Благодарить за работу на кухне, кстати, стоит именно товарища. Я улыбнулся – вот уж правду говорят, в любой беде что-то хорошее найти можно. Ночевать нас поместили в плетеные клетки в углу деревушки, которая из себя представляла скорее крепость, чем что-то пригодное для жизни. Взяли деревья, забили около горы. Полукруг диаметром в тысячу шагов, так, что вход в шахту был ровно посередине – и вернулись к той же горе. Вот и весь забор. А внутри расположили несколько шатров, да деревянные навесы, где хранились куски руды. Вот и вся деревня.
К утру Кэттону стало совсем плохо – рана на боку воспалилась, идти самостоятельно он не мог. Я выпросил у стражников колбу спирта, промыл, приложил новую повязку. Понятно, что в шахту возвращаться ему нельзя было, загнется. И наверху тяжелое делать что-то не может. Вот и отрядили его на кухню – сидеть, чистить тофтеллы. Еще разбирать крупы – что похуже, то рабам, что получше – стражникам.
На кухню, которая расположилась в одном из шатров, Кэттон вошел, уже привычно держась за мои плечи. И здесь везение – только я хотел оставить товарища и уйти грузить руду в телеги, как вышел повар. Который устроил скандал оказавшемуся неподалеку начальнику стражи – ему давно требовался помощник, способный разгрузить продукты. Тут мне и повезло – начальнику стражи надоело слушать повара, он махнул на меня рукой: «Забирай». Грузчиком я работал в основном с утра, а в оставшееся время вместе с приятелем занимался нудной работой поваренка и слушал все новое и новое о мире, где оказался. И так уже четвертый день.
– Хотя осенью и кочевники напасть могут, но сейчас уже реже – и Керч, и графства разрослись, людей много. У нас здесь принято иметь помногу детей, это только у меня в семье две дочери было. Обычно десяток деток у каждого отца, – сказал Кэттон. Вспомнив про семью, приятель погрустнел на секунду, но сразу встряхнулся. Я усмехнулся – сильный он духом, этот Кэттон.
– А кочевники-то что? Им что надо? Земли им вроде неинтересны? – спросил я.
– Из хороших краев ты, Лис, раз таких вещей не знаешь, – улыбнулся Кэттон. Я промолчал – рассказывать не хотелось, а товарищ тактично не выспрашивал у меня подробности про то, откуда я приехал. – У нас каждый знает в деревне – если кочевники на горизонте, значит, бабу и детей прячь, а сам скорее выходи. Они трусливые эти кочевники – если увидят мужиков с оружием, могут и уехать. Но вот если баба или ребенок попадется – все, пиши беда. Бабу-то на месте снасильничают, или чуть дальше отвезут. А дите – с собой заберут.
– А дети-то на что им? – спросил я, невольно перестраиваясь на манеру речи Кэттона. Поначалу меня раздражал его деревенский выговор, с постоянно напевными выражениями, но потом свыкся.
– Кто их знает. Есть разговор, что развлечение у кочевников такое – дитями в гонки играть. Привязывают их веревкой к коню, и давай, по всей степи, или по горам. Ну и наперегонки – кто быстрее. Взрослого-то лошадь далеко не провезет, тяжело ей. А ребенка – что там, хвост легкий выйдет, – нахмурился Кэттон, чуть сильнее сжав тофтель. Картофель треснул, брызнув соком.
Я поежился. Раны на теле почти зажили, дышать было не так больно, как сначала. Порезы на спине тоже срослись, но я хорошо помнил, каково это – скользить по земле, когда камни раздирают кожу и мясо под ней. А если так не мгновения, а целую гонку? Сколько может длится такое развлечение? Минуту? Пять, десять минут? Звери.
Грудь тяжело вздымалась. Я замер, стараясь выгнать из головы все мысли. Этот мир удивлял меня. В начале каждого разговора Кэттон умудрялся рассказать что-то хорошее, но в результате все сводилось к чему-то настолько мерзкому и звериному…
Кэттон замолчал – по его смущенному лицу было ясно, что он понял мое состояние. Товарищ спрятал взгляд и сосредоточился на чистке картошке. Я заметил, что мой тофтель уже очищен, но руки продолжают остервенело срезать уже сочную белую мякоть. Вздохнув, я бросил плод в чан и отложил короткий и тупой нож.
После падения с крыши я оказался на большом полуострове, который сами местные жители называли Приграничьем. Почему? По сути, буквально через десяток километров по морю начинались острова, где безраздельно правили эльфы. Конечно, этого было мало для такого громкого названия, но Кэттон в ответ на возражения пожал плечами: «Не знаю. Всегда так называли, я с детства помню».
На самом полуострове больше всего места занимала гора Прибой, которая расположился прямиков в середине северного побережья. По бокам от него были построены замки графов – Донгеллов и Ольстерров. Первые были ближе к западу, к владениям эльфов. Ольстерры расположились на восток от Прибоя, между горой и еще одной гордой грядой, которую здесь назвали Гномьей границей. Она-то и преграждала путь с полуострова на материк. Путей в большой мир было несколько – по верхам, довольно длинный, но безопасный, который в основном использовали торговые караваны. Через сами горы – гномы вырыли несколько сквозных туннелей, который охраняли и брали плату за проход. Или же по заброшенным туннелям и шахтам – их тоже делали гномы, но не как транспортный путь, а как источник руды и драгоценных камней. Интерес карликов к ним пропал, а вот искатели приключений пытались прославиться, найдя короткий свободный путь через гору. Или сокровища гномов, о которых ходило много легенд.
По рассказу Кэттона, многие рискнувшие так и не возвращались. Ни с сокровищами, ни с пустыми руками.
На южной стороне находилась столица Приграничья. Основой города Керч служил замок с таким же названием. Крепость расположилась на горе, которая обрывалась крутым утесом к морю. Так раньше строили все города – наверху, на возвышенности, замок, чтобы проще было обороняться от врагов. А вокруг него, в низинах, появлялись деревни, которые позже из-за нехватки места объединялись в один город. Так возник и Керч. Почти сто лет назад была построена вторая крепостная стена – теперь в городе был защищен не только замок, но и кварталы зажиточных горожан и ремесленников.
– Последняя война с кочевниками была уже давно, не рискуют они нападать. Может, ты еще и увидишь Керч, – говорил Кэттон, и в этот момент глаза у него заволокло мечтательной дымкой. – Дома в три этажа, колонны, дорога из мелких камней. А за городом – замок. Вот уж неприступный, так это да. Если по нему идти с земли до верхушки шпиля, то придется шагать и шагать.
Я посмотрел на Кэттона. Явно расстроенный моей реакцией на рассказ о кочевниках, приятель чистил тофтеллы. Нож мелькал в ловких пальцах, сдирая кожуру с овоща. Я прислушался к интуиции – вряд ли Кэттон представлял для меня какую-то опасность. А без товарищей, которым придется довериться, я вряд ли смогу выбраться отсюда. Похоже, пора раскрыться хоть кому-то.
– Кэттон, помнишь, ты спрашивал, откуда же я приехал, если не знаю таких элементарных вещей? – спросил я.
– Дело твое, у каждого из нас есть свои секреты, – пожал плечами Кэттон и тут же поморщился – рана еще давала о себя знать.
– Дело не в секретах, – сказал я и понял, что меня смущало в рассказах Кэттона. Полуразумные эльфы, гномы, даже драконы – обо всех он говорил свободно, словно вся эта волшебная живность существует по определению. Но ни слова не сказал о магах. Я подумал – ведь если какая-то сила забросила меня в этот мир, значит, она же может и вернуть меня обратно? И кто-то этой силой управляет. – Дело в том, что я приехал издалека. Совсем издалека. Ты, наверное, о таких местах и не слышал. Там нет гномов, эльфов.
– Да, я-то думал, что вислоухие пробрались уж на всю страну, – улыбнулся приятель. – Так откуда ты? И как сюда попал?
– Ты слышал что-нибудь о магах? – спросил я вместо ответа и тут же отпрянул – Кэттон от моих слов побледнел, отбросил нож и замахнулся на меня.
– Ты что творишь, сумасшедший?! – вскричал Кэттон. Я оттолкнул взбешенного приятеля, его рука не достигла цели. Кэттон отлетел, с гулким звоном задев ногой чан с картошкой.
– Эй, что там у вас? – закричал снаружи приставленный охранять нас стражник.
– Ничего, работаем! – ответил Кэттон дрожащим голосом и, испуганно озираясь, хлопнул себя по лбу. – Ты совсем не соображаешь, что делаешь? Хочешь сам в подвалах сгнить, да и меня прихватить заодно? Огня паладинов захотел?
– Да что с тобой? Что я такого сказал? – спросил я, недоумевающие глядя на взбешенного приятеля.
– Откуда ты, если совсем ничего не знаешь?
– Не отсюда. Совсем издалека, из другого мира, – промолвил я и выложил Кэттону свою историю. Про прыжок, про плавание в черной гуще и пробуждение на опушке. Про драку с Ольстеррами и про то, как оказался в шахтах.
– Оно и понятно. Чудеса, – пробормотал Кэттон, успокаиваясь. – Смотри, не вздумай распускать язык.
– И не думал. Тебе рассказал только – надо хоть понимать, куда идти дальше. А кроме тебя, мне и поговорить здесь не с кем, – ответил я. Кэттон поморщился:
– Тебе надо думать, как здесь выжить. Так вот какие вы, пришельцы из других миров.
– Пришельцы? Я не один такой? – уцепился я за фразу приятеля. Нож у меня в руках дернулся, прорезал кожу на ладони. Кровь закапала на белый тофтель. – Черт!
– Я сам не видел, но раз в два, три года, паладины объявляют о поимке такого. Пришелец из чужого мира, который пытается найти скверну. И сжигают в назидание всем на городской площади.
– Какую скверну? – я поперхнулся. Сжигают на площади? Этот мир продолжает удивлять меня своей добротой.
– Магия, – сказал Кэттон шепотом, озираясь. – Признана скверной. Опасной заразой, которая приводит к беде. Голод, войны – все это идет от магии.
– Но при чем здесь церковь?
– Святые паладины против магии. Они живут среди нас, постоянно следя, чтобы скверна не прошла в нас мир, не засеяла свое семя.
– Да откуда в вас это? – я покачал головой. Попасть в другой мир, в средневековье, населенное волшебными существами, и узнать, что здесь пылают костры инквизиции. Отличная ситуация.
– Паладины появились из самых яростных служителей церкви, которые не побоялись выступить против магии с обнаженным мечом, – начала рассказывать Кэттон, явно кого-то цитируя. Похоже, эту историю в Приграничье читают детям перед сном. – Это старая история. Властитель замка Керч и наш король, Лонгфорд шестой, говорит, что жизнь на полуострове началась после кораблекрушения. Тогда-то его потомки и основали здесь замок Керч. Но многие считают, что это неправда. Говорят, раньше мир принадлежал магам. Они стремились к власти не только в нашем мире, но и в мирах по соседству, пытались проникнуть туда, ставили опыты. А обычные люди были для них чем-то вроде опытных образцов. Тогда-то и появилась церковь. Люди уверовали, выступили против магов. И началась война. Говорят, весь континент был охвачен огнем.
Кэттон замолчал, покрутил в руках тофтель, словно раздумывая, рассказывать ли дальше. Бросил плод в чан, взялся за новый, с тоской посмотрев на гору нечищеных картофелин, которые горой возвышались рядом. В два человеческих роста, склад тофтелей уходил под самый потолок шатра. Запас еды больше чем на неделю.
– Про саму войну рассказывают мало. В итоге люди и маги договорились, бойня закончилась. Но говорят, что на самом деле на континенте победили маги, но открыто править не стали – поставили своих марионеток на ключевые посты, а сами скрылись. Люди им были нужны как скот, материал для опытов, а отвлекаться на управление волшебникам было недосуг. Кто их знает, как было на самом деле – слишком много времени прошло, да и живем-то мы на своей земле, а не на их.
– Так причем здесь кораблекрушение?
– Один из проигравших войну королей решил сбежать с континента, не захотел принимать тайную власть магов. Он собрал самых преданных воинов, послушных крестьян и уплыл на громадном корабле. Фрегат догнали, почти разрушили, но моряки смогли дотянуть до полуострова, который и назвали Керч. Того короля звали Лонгфорд первый. Он заложил замок Керч, договорился с гномами, что те не пропустят скверну с континента на полуостров.
– По сути, запер всех подданных здесь? – спросил я. Никогда не любил долгие исторические рассказы – слишком много неправды обычно преподносилось за истину. Но Кэттон излагал легенду – может быть, в ней не так много лжи.
– Да. Чтобы спасти их и спастись самому. Скверна умеет соблазнять – деньгами, властью, красотой. Маги не гнушались использовать любые методы, – покачал головой Кэттон. – Они выискивали среди людей тех, кто обладал способностями, переманивали на свою сторону.
– Почему они не пытались договориться с людьми? – спросил я.
– Ты бы стал договариваться о чем-то со стадом овец? – удивился Кэттон. Я поморщился – похоже, в каждом мире психология у людей одна и та же.
– Как же тогда король понимает, кто проходит на полуостров, обычный торговец, или маг, который просто не творит заклинание? Ты же говорил, что пути для караванов через Гномьи горы открыты? – спросил я. В голове вертелась мысль, связанная с этой горной грядой, но я никак не мог ухватить ее. Что же там было такое, о чем мне нужно знать?
– Когда жизнь на полуострове начала налаживаться, когда Лонгфорд понял, что хочет осесть здесь – он создал из приближенных свой церковный орден. Церковь помогла людям не стать паствой магов, решил Лонгфорд, она поможет и остаться свободными. Появились паладины, люди, которые смогли противиться магии в себе, но не искоренять ее. Они смешали магию и веру, стали носить серебряные доспехи и бороться со скверной.
– Подожди. То есть ты хочешь сказать, что паладины – это и есть маги, – прошептал я, озираясь на проход, где караулил стражник.
– Смотри, не сболтни такое где-нибудь, – посмотрел на меня Кэттон. Выражение его лица демонстрировало, что я несу ересь и готовлюсь взобраться на костер. Приятель поднял руку с зажатым в ладонях ножом и, жестикулируя, продолжил назидательным тоном – Паладины – это те, кто ищет магию, борется с ней, пусть и ее же методами. Паладины искореняют скверну. Из таких неучей, как ты. Поэтому становись скорее умнее, не болтай лишнего, и не ищи магов.
– Кэттон! – воскликнул я так, что приятель вздрогнул. Мысль сформировалась – вот что упущено в рассказах. Я улыбнулся и, понизив тон, спросил. – Кэттон, а что ищут те храбрецы, что в одиночку бродят по подземельям Гномьих гор.
Кэттон покачал головой, с отвращением посмотрел на тофтель и швырнул его в чан. Похоже, я попал в точку.
– Говорят, что в этих горах сражались гномы, люди и маги. Волшебники не хотели отпускать Лонгфорда и людей, не хотели оставлять нам полуостров. Тогда Лонгфорд договорился с гномами, и они навсегда выбросили магов с нашей земли. И гномы стали служить Лонгфорду, за что тот снабжает их всем необходимым – теплой одеждой, свежей едой, женщинами и золотом. Но ходят легенды, что в подземельях осталось много шахт, где до сих лежат тела паладинов и магов. Вот мальчишки и лазают туда, чтобы поживиться. Оружие, драгоценности, волшебные амулеты.
Неужели ошибся? Но что-то неуловимое было в голосе Кэттона. Будто он сам не верил в то, что говорил. Я посмотрел на приятеля, который не выдержал взгляд и отвел глаза.
– И это все? Ради ржавых мечей и пары амулетов парни бросаются в заброшенные шахты со всяким зверьем и рискуют жизнью? – спросил я.
– Не только. Говорят, там скрыт Орден магов – остатки тех, кого не смогли разбить паладины, – процедил Кэттон.
Я возликовал. Вот что скрывал приятель – не хотел, чтобы я ввязывался в авантюру, чтобы пытался сбежать в Гномьи горы.
– Ты пойми, нельзя тебе туда одному идти. Снежные барсы, варги, татуары, ожившие скелеты. Там после войны магический фон стоит такой, что все твари притягиваются, – горячо и быстро заговорил Кэттон, активно жестикулируя. Я машинально отклонился назад, чтобы не попасть под размахивающие руки товарища. Это и спасло мне жизнь.
Свист оборвал тираду Кэттона, заставил его оборвать фразу на полуслове. Стена шатра разошлась, в нее ворвался болт. Краем глаза я лишь успел заметить, как он пролетает мимо моей груди и впивается в чан.
Рефлексы сработали быстрее, чем я успел это понять. Схватив Кэттона за шиворот, я рухнул на землю, таща приятеля за собой.
– В угол, быстро, – шепнул я и пополз на выход. Если это по мою душу – нужно прорваться наружу и не заставлять противника ждать. Пробираясь к проходу, я увидел дырку в чане – болт пробил чугунные стенки, в палец толщиной, насквозь. Какое же оружие использовал стрелок?
Работа на кухне пошла на пользу – тело, поврежденное в драках и погоне, оправилось от ран, отдохнуло, восстановилось. Краем сознания я почувствовал, как разум переполняет возбуждение. Удивительно, но мне, кажется, начинает нравиться постоянная опасность.
В проеме показался противник. Как он прошел мимо стражника? Я вскочил, теперь нужды прятаться не было. Оставалось надеяться, что воин в темных кожаных доспехах с коротким мечом наготове был единственным, кто пришел по мою душу. И сейчас никто не целится мне в голову из арбалета.
– Кто ты? Что тебе нужно? – спросил я, стараясь потянуть время. Клинок в руках нападавшего был слишком длинным, чтобы использовать приемы, подходящие для самообороны от ножа. Я посмотрел на оружие – странное, рукоять словно под две ладони, а само лезвие лишь чуть длиннее.
– Тебе уже все равно, – донесся до меня глухой голос, искаженный тканью. Лицо нападавшего было скрыто маской, только темные глаза выглядывали из закутанной в плащ фигуры. Я встряхнулся, напряг мышцы, чуть присел, покачался с носка на пятку. Значит, по мою душу пришел. Что это еще за убийцы?
Рывок! Противник бросился на меня, выставив вперед меч. Но не как рыцари Ольстерров, глупо, открываясь. Нет, убийца держал руку полубоком, вдоль тела. Мне в грудь целил не кончик лезвия, а широкая заточенная часть клинка. Такой удар отразить сложно, но еще сложнее перехватить руку.
До удара оставалось два шага. Время словно замедлилось, мозг лихорадочно перебирал варианты. Правой рукой за запястье, под выпирающую косточку? Не успею, нож доберется до груди раньше. Просто отступить – враг несется так, что развернуться ему быстрее. Встретить прямым блоком – нечем, в руках только затупленный от постоянной чистки овощей нож.
Пора. Работая на автоматизме, я принял, наверное, самое идиотское решение за всю свою жизнь. Хотя что мне оставалось делать? Противник – профессионал в этом виде оружия, и другого выхода я не нашел.
Убийца добрался до меня, лезвие было готово коснуться поднятых перед грудью рук через считаные мгновения. Я сделал шаг назад и швырнул нож, свое единственное оружие, противнику в лицо.
Воин дернулся в сторону, изменил траекторию меча и отбил мое оружие. Нож отлетел в сторону, не причинив убийце вреда. Но я выиграл секунду, когда он не полностью контролировал меня!
Бросившись вперед, я, практически присев на корточки, ударил его плечом в ноги. Извернувшись, я упал на спину и успел подставить руки под летящий меч. Все посчитал правильно – блок пришел на запястья противника. И хоть меч скользнул в опасной близости от лица, я выдержал первый удар. Теперь главное – не сбавлять темп.
Убийца отступил, но я схватил его свободной рукой за икру и дернул вперед. Тот замахал руками, пытаясь сохранить равновесие. В стороны полетели расставленные около стен шатра столбы из мисок. С грохотом они рассыпались, разлетелись по полу. Я взмолился про себя – может, стражники услышат и прибегут на шум? Никогда бы не подумал, что буду ждать тех, кто сделал меня рабом.
На секунду пол поменялся местами с потолком – я кувыркнулся назад, под ноги убийцы. Тот закачался, не удержался и рухнул на землю. Длинный меч отлетел в сторону и мы сошлись врукопашную.
Сказать, что стало проще, нельзя – противник был отменным бойцом, и под градом ударов мне оставалось только защищаться, надеясь, что кулаки в кожаных обтягивающих перчатках не врежутся мне в лицо.
Мы покатились по земле, ударились о стоящий посредине залы деревянный стол, за которым обычно обедали стражники. Повезло, противник не успел увернуться и врезался затылком в ножку. От удара он на секунду замешкался, я воспользовался ситуацией. Перевернувшись, я пнул его обеими ногами в живот, сделал кувырок обратно и принялся вбивать его голову в землю. Я опускал кулаки с максимально возможной скоростью – мышцы не просто ныли, а уже кричали от напряжения. Суставы в плечах хрустели, вопя о нехватке разминки. Пот лил дождем, капал на убийцу, смешиваясь с кровью.
В глаз, еще раз, и еще раз. Повернул голову – в ухо, в челюсть. Обратно – значит, еще раз в глаз. Снова челюсть, нос, еще раз нос. Я услышал, как хрустнул хрящ, пожалел, что истории о том, что можно вбить человеку нос в мозг, всего лишь сказки.
«Воин – это тот, кто следит не за эффектностью движений, а за их эффективностью», – вдруг прозвучал в голове голос сенсея. Я вздрогнул, откатился в сторону. Вовремя. Убийца в последние секунды перестал сопротивляться, позволил мне сломать ему нос. Оглушенный победой и собственной яростью, я не придал этому значения, и зря.
Голос сенсея спас меня. В руке противника оказался нож, даже скорее широкая длинная игла, появившаяся из недр кожаного балахона. И сейчас оружие проткнуло воздух там, где мгновение назад находился мой бок. Секунда промедления – и я бы лежал, ловящий дрожащими руками льющуюся из тела кровь.
Эффективность удара. Она не достигается слепым шквалом. Я чуть отступил, присел. Позволил воину подняться. Противник ухмылялся – сквозь порванную моими костяшками маску проступили разошедшиеся в улыбке губы. Он бросился на меня, занося для удара иглу, ожидая, что я отступлю. Но не в этот раз.
Вместо бегства я сделал шаг вперед, выставив блоком левую руку. Так, чтобы занесенный нож был направлен прямо на ладонь. Убийца ускорился, стремясь пробить мне руку, думая, что я поставил блок рефлекторно, не понимая возможного ущерба. Обман – первый принцип боевого искусства. Когда вам рассказывают о том, как важна честная победа – не верьте. Когда твое тело готов пронзить нож, лучше руководствоваться правилом выживания – лучше убью я, чем убьют меня.
Отступив в сторону, я убрал руку с линии атаки, и сделал клинч. Многократно отрабатываемый на тренировке удар. Отрабатываемый так, чтобы не мозг заставлял тело выполнять прием, а рефлексы работали, посылая сигнал мышцам. Одновременный удар – носком правой ноги под колено, так, словно делаешь шаг на высокую ступеньку и натыкаешься на преграду. Сильно бить не нужно, достаточно касания. Главное, вывести противника из равновесия.
После удара нога не возвращается в исходную, а ставится рядом с ботинком убийцы. И сразу же – схватить рукой под локоть, надавить на сустав. Там, где мало мясо, где кость защищает только кожа.
Все получилось так, как и учили. Убийцы взвыл, дернул простреленной болью в локте рукой. На окраине сознания я поежился – плохой удар, болезненный. Сколько раз я получал такой же, когда не справлялся с отработкой приема. Принцип правильных боевых искусств – не справился на тренировке с ударом, значит, ударят тебя, только уже без ошибок.
Убийца отклонился в сторону, закачался. Но молча. Значит, либо высокий болевой порог, либо под действием стимуляторов – от такой боли даже мощнейшие бойцы хотя бы стонут.
Не отпуская локтя, я повернулся на триста шестьдесят градусов, швырнул противника в открытый проем, прочь из шатра. Верное решение – падая, убийца задел рукой жердь, на которой крепилась ткань стен, и выронил нож.
Я обернулся – Кэттон все также сидел в углу, расширившимися от ужаса глазами наблюдал за дракой. Я кивнул ему, как показалось, успокаивающе, и бросился наружу. Несколько секунд противник будет оглушен, нужно успеть.
Глоток свежего воздуха пошел убийце на пользу – он, хоть и слегка покачиваясь и держась за пробитый локоть, уже вставал с колен и готовился вновь броситься в атаку. Вокруг столпились стражники, но в бой бросаться они не стремились, лишь наблюдали.
Не отвлекайся. Я обернулся к противнику, разбежался, в прыжке ударил его ногой в грудь. Хороший удар против оглушенного – и толчок, и отвлекает. Противник выстоял. Я улыбнулся – еще лучше. Все как на тренировках – взял правой рукой его за ладонь, другую положил сверху. Надавил, заводя запястье противнику за спину. Убийца предсказуемо попытался высвободиться, попятился, причиняя себе еще больше боли. Наконец, покачнулся, опустился на одно колено. Дернулся, сбивая меня с ног. Падая на спину, но не отпуская его запястье, я улыбался.
Сбив меня, убийца сделал хуже себе. Теперь я давил не руками, а дернул всем телом. Кость в плече хрустнула, убийца дернулся. Все, рука сломана. Я надавил сильнее, но противник так не промолвил и слова. Но бой остановил, похлопав меня ладонью – похоже, этот жест знаю не только бойцы в моем мире.
– Ты справился с одним отражением. Но зеркало тебе не разбить, – пробормотал убийца тихо, но я смог услышать его. Присев на колени, я схватил его за грудки и уже хотел задать вопрос, но тут же разжал руки. Отстранился, спасаясь от взгляда убийцы. Мой противник лежал и шептал под нос, кажется, молитву. Вместо глаз на его лице были лишь два стеклянных шарика, которые стремительно покрывались льдом. Допев строчку, мужчина замолчал. Вздрогнул, изогнулся вперед, словно из земли вырвалась жердь и пронзила его грудь. Тихий хлопок – и вместо тела убийцы на земле передо мной осталась лишь мелкая пудра чистейшего льда. Я завороженно смотрел на пыль, пока не услышал сзади грубый голос.
– Схватить его!
Приказ прозвучал от темноволосого мужчины, на голову выше остальных, столпившихся вокруг стражников. С горделивой осанкой, облаченный в темный плащ, габаритами напоминающий медведя, он всем видом демонстрировал свое главенство. Я вспомнил, кто это – Сеттерик Ольстерр, тот самый, кто лишил меня сознания после погони. И по чьей милости я оказался в этой деревне.
Сразу четверо стражников бросились выполнять приказ командира. Я не сопротивлялся – это было бы самоубийством.
– Я защищался! – выкрикнул я, поднимая руки вверх. – Я не знаю, кто это был такой!
– Защищался, – задумчиво проговорил Сеттерик. Стражники обступили меня, заломили руки за спину. Один из них набросил на запястья веревки, затянул, так, что я вздрогнул. – Я вспомнил тебя. Крестьянин, пытающийся украсть лошадь Хада?
Я промолчал, но сдержал тяжелый взгляд «медведя». Похоже, моя легенда рушится.
– Значит, не ты убил моих парней? И не знаешь, зачем ты понадобился монахам Гномьих гор?
– Монах охотился за мной! Лис только защищал меня, – донесся голос Кэттона. Я обернулся – приятель, побледневший и, кажется, поседевший еще сильнее, стоял у разворошенного выхода из шатра.
Сеттерик проигнорировал его, подошел, тяжело ступая, вплотную ко мне. Наградил ударом в челюсти.
Казалось, череп взорвался, а глаза были готовы вывалиться из орбит. Я дернулся, и если бы не руки стражников, рухнул бы.
– И кто же помог Донгеллам сбежать с девчонкой? – прорычал Сеттерик, отвешивая второй подзатыльник. Боли я почти не почувствовал, оглушение от первой пощечины еще не прошло. Только дернулся, но стражники быстро вернули меня в вертикальное положение.
– Я не знаю, о ком вы, – прошамкал я, решив держаться до последнего. Если я скажу, что это я грохнул его парней, живым мне рассвет точно не встретить.
– В камеру его с приятелем. И скажите палачу, пусть готовится, – бросил Сеттерик, потеряв ко мне интерес. Кэттон вскрикнул, бросился бежать, но успел сделать только пару шагов, как его повалили и скрутили. Я дернулся, но бесполезно, лишь веревки впились сильнее в запястье, протирая кожу. Стражники потащили меня к камере.
