Текст книги "Дериват"

Автор книги: Дмитрий Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Постойте, ну куда Вы? – Поль Обнок думал нагнать Крео, но было уже поздно – фигуру буси-до поглотил вакуум чрева, непроницаемую черноту которого озаряли редкие вспышки фотокамер или настройки софитов вдали.

– Интересно, какую должность ему предложили в этих новых Независимых Звездах Континента? – задумался советник Моби, бессознательно смотря под ноги уходящему сотруднику «Дэн и Роботы», но думая о проигранном поединке.

– Вы об этом смелом молодом человеке? – зампред Ба Нео указал раскрошенной арахисовой шелухой на вход зрительного зала.

– Нет, я говорю об упертом мерзавце Вуменхэттене. Его непробиваемым космополитизмом можно только восхищаться. Кстати – мисс Нэйрек, верно? – расскажите-ка мне о Вашем коллеге, мистере Спри.

***

Штанги декорационных подъемов, обрызганные вороной аэрозолю, разбросали над сценой астеризмы небесных светил – пульсирующее свечение софитов то сжималось, то растягивалось. Штанкетники, искусственным магнитным полем удерживающие софитную ферму, в свою очередь, висели на наитончайших нитях, выпущенных невидимой паутиной из желез колосники, – образовывалась эдакая живая лестница поддержки, как будто гимнаста, придающего баланс растянутой в грече партнерше, удерживал другой ловитор

Крео аккуратно шел по центральному пробору зала, минуя амфитеатр и попадая в партер. Перед ним на авансцене безудержно рукоплескал силуэт, обведенный штрихами бьющегося из-под рампы света. Из-за характера освещения зрелище выглядело поистине инфернальным: будто бы конферансье служил подземным силам смерти, а уста его говорили слогом Фаланда.

Дугообразная перекладина уже была готова распахнуть антрактный занавес и обнажить перед зрителем нулевой план сцены. Электромеханические лебедки, удерживающие все штанкетные подъемы, в старческом одиночестве родителя томились противовесом в сыром трюме сцены и, несмотря на скрипящее страдание, гордо взирали сквозь паркетные расщелины на недосягаемые высоты своих детей.

Крео, извиняясь каждый раз, стоило ему едва коснуться коленей сидящих на ряду людей, робкими боковыми шагами добирался до середины, где вжавшись плечевым поясом в кресло сидела Ханаомэ Кид со вскинутыми вверх бровями: девушка не вызволяемо погрузилась в действо.

Арьерсцена, хранящая реквизит к текущему репертуару, была почти пуста: все манекены стояли раздетыми, а с их голов были сорваны парики. Единственное, что укрывало их, был падающий сгусток теней от актеров, которые уже готовы были ринуться в бой, достойной схватки… последней на их век… они жили и умирали ради эмоций зрителя… жили и умирали ради памятника их подвигу в глазах эстетов, дрогнувших от проливаемых слез.

– Отец всегда считал дом поэтов в Мэго самым честным и искренним с его посетителем театром, – не отрывая блестящие огоньками софитов очи со сцены, Ханаомэ Кид будто бы восприняла появление Крео само собой разумеющимся событием, ей за несколько верст предугаданным. – Он говорил, что вся архитектура Нового Дэ’Вона или того же Бордо насильственно подгонялась под прокрустово ложе изувеченных неоновыми небоскребами мегаполисов, где транспортные потоки на всех высотных эшелонах чумным роем затеснили живое дыхание естественной среды человека. Но только не центральный театр Мэго, нет, – последнее слово девушка намеренно растянула, чтобы подольше смаковать нахлынувшее восхищение. – Каждый дом в высоту не превышает шести этажей, районы же спрягаются улицами-аллеями из сплошной лиственницы, везде парки и прочие зоны отдыха. Крео, Вы представляете, тут даже летный режим запрещен – только наземное перемещение, и то со стоимостью парковки, которая влетит тебе в копеечку. Не город, а самая настоящая сказка.

– Мда, если бы не Ваш пропуск, чую, свой скайстер мне бы пришлось искать на штрафстоянке, – найдя комфортную позу в кресле, Спри наконец-то мог насладиться мюзиклом-балетом.

– Я бы с радостью состарилась и умерла в Мэго, а труп мой разложился бы в почве окружающей земли и вплелся в благородные корни этого святого места.

– Тссс, – раздалось угрюмое замечание с задних рядов, на которое Бэа снисходительно отреагировала, обернувшись в сторону источника негодования и пронзив непомерно строгую даму бальзаковского возраста холодным взглядом помилования.

– Кто же Ваш отец? – Крео накренился в сторону соседки в роскошном красном платье.

– Да так… закостенелый патриот нашей цивилизации, – Ханаомэ Кид едва сдержала вздох, приперший грудную клетку. – На ходу подметки режет, когда нужно добиться угодного человечеству результата, ни одно препятствие ему не помеха… как он меня задолбал этим своим идеализмом.

Постановка принялась разворачиваться на глазах аудитории во всем своем многообразии и помпезности, специально маскирующей истинные посылы режиссера. Мюзикл-балет повествовал о конфликте двух враждующих семей, противостояние имело место два века тому назад: клан Рам-Пи, создавший империю подпольной торговли запрещенных бензиновых двигателей, и клан Фис-ба, пронзивший бутлегерской сетью тогда еще незаконного хайдрокваалюда весь Ниспадающий Этш. Когда-то этот город входил в Осевой Полис – вскоре его настигла участь пораженной зоной.

Обе противоборствующие стороны не могли мирным путем разделить зоны влияния, из-за чего под перекрестный огонь зачастую попадали невинные граждане речного городка. Главные герои – Эомор, сын босса Рам-Пи, и Тал Жэ’Тьуд, дочь главы Фис-ба, как две дождевые капли, разделенные буйствующими циклонами, осмелились слиться в одно сплошное целое в момент битвы однородных, по сути, стихий. Молодые познакомились на одном из торжественных ужинов, организованном семьей Фис-ба в честь избрания главаря клана, отца Жэ’Тьуд, в Общественный Надзор региональной агломерации; Эомор обманом проник на пиршество бесчестия. И именно тогда, ночью, перед Эомором, молящим небесный мрак об освобождении одной из своих ярчайших звезд, предстала Жэ’Тьуд. Если с поверхности иной планеты можно было бы наблюдать карту обозримой вселенной, то ни одно светило не источало бы столько фотонной страсти, сколько ее исходило из прильнувших друг к другу губ влюбленных. Одним словом, безудержно всполохнул могущественный серебряный фонтан, он ослеплял каждый уголок мироздания и провозглашал власть чувств двух крохотных созданий над пространством и временем. Но счастье их не могло длиться долго – тогда прежде движимый синхронными приливами адажио балета обратился в хаотичный бедственный танец. Обманутый результатом сделки по совместному освоению зарубежных потоков нейронного кваалюда, изначально призванной смирить представителей клана, Римкоце, самый близкий друг Эомора, был подло убит двоюродным братом Жэ’ Тьуд, Ронмо. Не найдя в себе оправдания простить палача Римкоце, Эомор расправляется с Ронмо, заставляя зрительный зал громко ахнуть, когда голографические пиксели бутафорной крови вырвались неостановимыми струями на фронтовые ряды аудитории.

– Сегодня на меня напали, – почти на ухо девушке сказал Крео, не сводя глаз со сцены. – Вооруженные до зубов убийцы в непробиваемой броне вырезали всю школу дальневосходных боевых искусств Ё О Ну Мэ. Меня самого спас… – буси-до резко остановился для выбора последующих слов, – меня спасло умение управлять мечом тати.

– Когда? Почему Вы здесь? – в отличие от Крео, девушка тотчас же перевела глаза на спутника, стараясь наиболее приглушенно говорить, чтобы не привлечь развешанные уши особо любопытных гостей. – Разве вы не должны быть в департаменте полицейского контроля для свидетельствования или в больнице? Вы не ранены? – утонченность в аккуратно последовательной речи, на манер флегматичного аристократа, тут же сменилась тараторящей девчачьей заботой: от взволнованности она мельтешила вокруг подвергшегося риску мальчишки. – Я сейчас же сообщу службам безопасности, чтобы уровень Вашей охраны был повышен.

– Все в порядке, – не менее взволнованный вспыхнувшим неравнодушием девушки Крео поспешил успокоить мечущегося от тревоги зверька. – Мне думается, кто-то из учеников моей школы был заказан богатеем, раскошелившимся на элитных ассасинов с огненными шлемами. Навряд ли это касается меня. Тем более,…

– Я не сказала тебе, – еще более нервно вздохнула Ханаомэ Кид, – но моего помощника, Джуллиана Рефа, жестоко убили в забегаловке одной из пустынь Разлом-Сити, когда тот возвращался с отдыха вместе с девушкой.

– Кто это сделал? Зачем?

– Джуллиан должен был передать мне анализ первичных геологоразведочных данных, которые в кустарных условиях писались патрульными гексокоптерами в концентрационных зонах. Этот заучка Клем попросил меня об этом. Сказал, что ему необходимо в общих чертах хотя бы представлять характер материнской породы, на изучение которой мы направляемся… но Джуллиан убит, его облачное хранилище пусто, а мозг взболтан, словно перемешанный винегрет, – Ханаомэ Кид проронила тонкую нить слезы, разделившую щеку девушки сверкающей дорожкой и каким-то чудным образом подсветившую персиковый пушок, окаймляющий ее скулу, – а его девушка… нет, в такое зверство просто нельзя поверить, – Ханаомэ сдержала взрывной всхлип, – была удушена с утробным ребенком под сердцем. Эти паскуды убили беременную девочку.

– Мне очень жаль, правда, – Спри, пораженный недопустимо зверским описанием, не шелохнувшись смотрел на подавленное лицо девушки: буси-до испытывал сочувствие, скорее, не к молодой паре убитых, а к предрасположенности соседки на столь сверхчеловеческое переживание за брошенные в небытие души – словно она, мать-природа, чувствовала, как каждую травинку ее почвы вырывает невежественный к любому живому организму бездушный рок. – Объясни, с чего ты взяла, что нападение на меня связано с убийством Джуллиана?

– «Огненный шлем» – так ты сказал, – строгость к проявлению эмоциональной слабости вновь возобладала над Ханаомэ Кид. – Спрятавшийся за поленепроницаемым стеллажом официант говорил, что всех присутствующих растерзал великан в демонических доспехах, а его алый шлем исчеркала кракелюра от адской сухости окружающей пустыни.

– Послушай, я за себя смогу постоять, – теперь он смотрел аккурат в ее глаза. – А вот ты обязательно окружи себя дополнительной охраной. Кто бы что ни пытался предпринять, мы, все равно, завтра уже будем в воздухе на пути к этой загадке, отмеченной тремястами миллионами градусов ионизирующего излучения.

– Хорошо, но ты тогда не лезь в разговоры с представителями Медианного комитета – они тоже нам постоянно палки в колеса вставляют.

– Ты про Жана Ба Нео? – бесхитростно задал вопрос Крео, хоть и знал давно ответ, так как данная политическая фигура зачастую обрастала противоречивыми диффамациями, доводить до следствия которые не решалась ни одна силовая структура.

– И про него в том числе, – девушка сильнее прежнего вжалась в спинку кресла и продолжила следить за ходом мюзикла, какие бы устрашающие выводы ни произрастали из их с Крео откровений. – Значит, умение управлять мечом спасло тебя?

Крео выдержал визуальную паузу, в растяжимой утробе которой внутренний взор явил ему Матнуса Онеро: незваный спаситель вынимал раскаленную горячими внутренностями катану из углеродного волокна, кровавая прорезь расположилась между металлическими пластинами панциря ассасина:

– Да, я лично расправился с этим огненным шлемом.

Своими завораживающими полетами танцевальной мысли балет буквально уносил в головокружительных экстаз, аккомпанируя истории, к которой едва ли возможно было оставаться равнодушным. За день до своего побега из Ниспадающего Этша во избежание преследования Эомор тайно обвенчался с лучом его жизни, Жэ’ Тьуд. Однако недолго он пребывал в изгнании – мерцающие искусственными молниями софиты в дуэте с графической инсталляцией ночного ливня освещали нулевой план сцены: до следующего взмаха занавесом он служил непохожим на обычные храмы местом, куда так называемая «паства» приходила на безызвестную своей задачей духовную службу. Эомор вернулся в речной город, узнав о разгневанном женихе Жэ’ Тьуд, Мисерабле, определенного ей родителями и готового проучить девушку за непозволительную свободу чувств.

Внимательно изучая каждого из персонажей, Крео впадал в панику от обилия образов вроде бы солидного возраста, но оставшихся в могильнике не расцветшего осознания любви, когда же освежающий аромат каждого распрямленного соцветия взаимных чувств Эомора и Жэ’ Тьуд невидимой аэрозолю оседал на уязвимые струны зрительской эмпатии, точно бальзам на душу. Кто все эти проходимцы? Кто все эти неудачники, не имеющие никакого морального права на навязывание своих выхолощенных представлений о мнимом уюте? Когда-то ведь они сами обрекли себя на бесплодную глухоту. Кто такие эти отцы и матери семейств Рам-Пи и Фис-Ба, вошедшие в брак по расчету? Кто такая эта богобоязненная кормилица, учащая Жэ’Тьуд следованию прогорклых примет угодных лишь всевышнему, чтобы диктовать воле влюбленных? Но смелый мальчишка и не менее отважная девочка остались верны себе, даже в самый последний миг их короткой жизни.

Все эти насыщенные карикатурностью образы, вся эта лежащая на поверхности проблематика в признании взрослым поколением священности невинных чувств их детей, да и будоражащая зрительные центры мозга визионерская ловкость не могли не быть реализованы средствами искусства раннее. Почему театральная знать или когорта писателей с кинорежиссерами не пришли к столь очевидному идеалу драмы о том, как беспечное общество обугленным окурком испепеляет шанс двух неиспорченных предрассудками молодых людей жить друг другом? Для Крео эта творческая близорукость, сопутствующая искусству на протяжении долгих веков, была непростительным упущением.

Встретившись с Мисераблем, Эомор подумал, что дикая львица, которую подлец, покусившийся на принадлежащую только Эомору любовь, выгуливал по храму, растерзала его возлюбленную: пропитанный багровыми пятнами платок, подаренный Эомором Жэ’Тьуд в их первую ночь, лежал в лапах озверевшего животного, которое своей хищной расчетливостью возымела наглость использовать хозяина как приманку. Одолев обоих извергов, Эомор, не найдя в себе сил жить дальше без любимой – судьба несправедливо отняла ее у него, – вонзил в себя острие выхваченного у одной из статуй клинка. Театральное пиршество визуального апофеоза, доселе недосягаемое ни одним видением художественной выразительности, обрело еще более возвышенный передел. Волна незримой, но слышимой энергии песни подняла дыбом волоски на загривках очевидцев, проникнутых драмой.

Теперь он хочет просто проснуться,

Чтобы доказать, это – только мечта,

– Обязательно все должно кончаться так трагично? – загипнотизированная зрелищем Ханаомэ Кид обратилась за надеждой к Крео.

Спри лишь молча посмотрел на Бэю, сдерживая свою поганую, им дико ненавистную, но экзистенциально неумолимую убежденность в тщетности общечеловеческой погони за счастьем.

Руки Эомора ослабли, кисти разжали рукоять вошедшего в живот кинжала – юноша был мертв.

Потому что она – ангел, наверняка

Но это пока еще неизвестно,

– Крео, если ты не покинешь дом поэтов через пятнадцать минут, то не успеешь в новодэвонскую национальную библиотеку, чтобы подтвердить мои расчеты об Отправном Лесе, – слышимый только Спри Аполло мог пересказать наперед, чем закончится мюзикл-балет, но не стал это делать из-за процессируемой жалости к чистоте эмоций своего оператора. – Лететь от Мэго до Нового Дэ’Вона при оптимальном воздушном эшелонировании приблизительно двадцать семь минут.

На сцене появляется Жэ’ Тьуд, потерявшая дар речи от увиденного бездыханного тела любимого. Выходит, она спасалась от немилости Мисерабле, безуспешно пустившего на ее поимки скверного зверя. Юное создание, подаренное этому миру красотой природа, не нарушая данный любимыми друг другу завет, схватила проклятый клинок и нанесла удар точно в сердце.

Потому что Бог дал, бог взял,

Автомобильная авария стоит у него перед глазами,

Крео и Бэа образно провожали в последний путь намучившиеся в этом гнусном мире сердца: им суждено было воссоединиться на отрезке куда более длительного, но, возможно, менее ожесточенного, и наверняка даже приятного путешествия. Как только Жэ’Тьуд намертво упала подле Эомора, Крео и Бэа, забывшие про их беды в реальной жизни, обменялись улыбками: они как будто выражали утаиваемое обоими понимание.

– Так, значит, ты все-таки хочешь лететь в это место концентрационной зоны? – речь девушки в красном, неподдающейся мужской властности, была нанизана на неконтролируемую дрожь. – Невзирая на риск непоправимых последствий?

– Да, была одна причина, по которой я собирался туда со всеми вами, – опустил голову Крео, а потом вновь поднял ее и обратил к Ханаомэ Кид. – Теперь их, кажется, две.

Держит его привязанным к его мечте,

И только она может освободить его.

***

Лат-скайстер, весь в грязи и пыльных разводах, выбрался из-под покрова ночи и тут же лишился ее маскирующей сени, когда остановился у кромки пробуждающегося заревом пирса. Упершись руками в заградительные перила причала, мужчина в деловом костюме провожал привычную ему среду, его единственный живой глаз был залит горечью. Он нехотя, придерживаясь угрюмого безмолвия, встречал жизнерадостную белизну утра, уже оторвавшего на горизонте крошечную часть небесного века.

Шарниры доводчика подняли дверь-крыло мускул кара, роскошного даже под толстым слоем грязи – неизвестный гость пожаловал на самобытную аудиенцию. Из машины вылез дородный мужчина во вздутом бушлате; верхняя одежда прикрывала фибробласты литой брони. Жилы его накачанной шеи вибрировали от пляски каротид, а следы от снятого шлема обрамляли затылок кровоподтеками.

Прилетевший солдат приближался к мужчине, пока тот созерцал грезимый край мира. Казалось, пирс был естественным продолжением гранитной окаменелости утеса, который, словно марсианский пограничник, провожал монументальную флотилию крейсеров в долгое и, возможно, неутешительно безвозвратное плавание – их долгом было найти спасительные для человечества зоны обитания.

– Меч с тобой? – мужчина с одним человеческим глазом не отрывался от игры морских приливов на нулевом плане движимой сцены.

– Мы нашли Ё О Нэ Ми последним, – боец прислонился к перилам. – Он успел вскрыть себе вены – совсем не по кодексу бусидо. При этом, меча нигде не было.

– Да что ты знаешь о кодексе бусидо? – гнев от невыполненного поручения аукнулся удушьем ограждения, в которое впились руки мужчины в пиджаке. – Не найденный тобой тати стоил мне бдительности, когда находился в непоколебимых руках Сиккэна давным-давно в Пяти Лепестках. Эта шваль посмела оскорбить честь главы яумо Дальнего Восхода.

– Но Ё О Нэ Ми теперь мертв, Б’Дод. Ни один шаман не воскресит его собачье тело. Наши люди продолжат поиски тати – даю слово, мы найдем его.

– Никаких имен, забыл? – мужчина повернул укоризненное лицо к ассасину, демонстрируя оптический нейропротез, заменивший ему плоть – изувеченная Сиккэном Ё О Нэ Ми в одну из дождливых ночей она с тех пор зло напоминала о непростительном фиаско.

– Прошу прощения, Тринадцатый.

– К вашему сожалению, руководство – без моего уведомления – стало свидетелем живости мистера Спри: тот несколько часов назад явился в центральный дом поэтов на праздный прием. Как объясните этот провал?

– Неизвестный сигнал стал блокировать связь. Мы думали, что силы полицейского контроля узнали о нашем кровопролитии, поэтому, разбежавшись по всему периметру здания, мы по отдельности убивали каждого подвернувшегося ученика этой гребанной школы. Мы торопились, поэтому, не дождавшись возращения Четвертого, тут же скрылись, как почуяли приближающийся вой сирен. Откуда нам было знать, что этот недовоин окажется проворнее мистера Гордо? Простите… то есть Четвертого.

Крео Спри проходил стеллажи, усеянные россыпью всевозможных книг, как вдруг наткнулся на нужный. Плитку зала национальной библиотеки Нового Дэ’Вона озарял лунный свет, под которым особые романтики досыта зачитывались поэзией, бессмертно живущей отдельно от канувших в лету личностей, за чьим авторством она были сочинена.

– Что из себя представляет этот человек? – задал вопрос своему подчиненному мистер Ди, Тринадцатый. – Кто он?

– Крео Спри, – боец потер зудящий после шлема затылок. – На основе инфопотока из облака, наши коры составили перечень догадок: согласно этим данным, Спри можно приписать немалую долю успешных авантюр, из которых он вырвался с солидным кушем. Ну, разумеется, помимо официальной работы в «Дэн и Роботы»

– Значит, перед нами обычный вор? – бесхитростно заметил бывший головорез яумо, поплатившийся собственной кровью за душегубное членство в клане.

– Не совсем.

Аккуратно вытаскивая дряблый фолиант, застрявший промеж книги с пирамидой на корешке и объемным произведением прозаика Вейда, Крео боялся, как бы забытый на полках библиотеки обелиск знаний не рассыпался ссохшейся стружкой прямо у него в руках. Золотым теснением на обложке было выгравировано что-то на одном из покинувших языков: он, кажется, назывался латынью.

– Не совсем обычный вор, я бы сказал, – сделал легкое замечание ассасин. – Все его предполагаемые вылазки относились к концентрационной зоне, на территории которой собственность хоть и оберегается буквой закона в кодексе о делимитации, но физически не охраняется никем. Более того, у нас есть веские доводы полагать, что его партнер по расхищению забытых гробниц это – сам Бэжамин Дэн. Уж больно хорошо они дружат. Дадите добро на то, чтобы убрать обоих, как мы поступили с Рефом и его подружкой?

– Вы в своем уме, Седьмой? Это Ваше безрассудное линчевание стоило нам прикрытия. Мало того, что выгруженная из мозга мальчишки информация гроша ломанного не стоила, так пресса теперь еще отважнее стала писать о тайной гвардии, находящейся на страже Медианного комитета. Никто не должен о нас знать, это понятно? – рявкнул далеко не молодой ветеран многочисленных войн.

Оба уставились на изливающееся из-под распахнутых ставней полусонное солнце, еще совсем лениво зевающее неокрепшими лучами.

– Сегодня вечером рабочая группа, возглавляемая чиновницей Ханаомэ Кид из комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности, вылетает с мыса Рыбная Голова в сторону обозначенной области, – Тринадцатый передал ассасину с позывным «Седьмой» свернутую распечатку. – Руководство приказало сесть им на хвост и постоянно выходить на связь для получения дальнейших распоряжений. Раз не удалось задержать их на нашей земле, надеюсь, у вас, вшивых дворняг, получится это сделать в пораженной зоне.

– Я слышал, что у девки хорошая крыша, корнями уходящая в отцовский статус.

– Вы считаете это преградой для Медианного комитета, Седьмой? – внушительность взгляда мужчины строго выражалась даже в одном имеющемся у него глазу. Но эта решительность убийцы не могла состязаться с одержимостью Крео, который, держа в трясущихся от волнения руках книгу под мрачными сводами библиотеки Нового Дэ’Вона, ликовал от того, что наконец напал на след, скрытый песками времени от историков: он принадлежал легендарному Фрэнсису Голту, прокладывавшему путь к таинственному месту – Отправному Лесу.

Глава 4. Король пустынной саванны

Неизвестный космонавт, пронзив экзосферу термостойкой оболочкой шлема, выплавленного из множества высоко энтропийных сплавов, стремительно летел к центру планеты – Рубикон был пройден. Полярное сияние с беспечным попустительством обиженного окладом пограничника пропускало через контуры магнитного поля бескрылое создание – вот еще немного и оно одолеет последний эшелон термосферы. Люди, загадывающие желание при виде несущегося сквозь мезосферу метеора, могли бы принять прыгуна за судьбоносный болид, так и не дождавшись – по прошествии только им известного числа лет – воплощения долгожданного обещания гостя из космоса.

«Автоматическая система торможения движков экзоскелета активизирована» – раздавалось во внутренних динамиках костюма.

На пограничных участках между мезосферой и стратосферой издевательская неуловимость космонавта наконец встретила отпор со стороны оболочки планеты – из-за трения об раскаленный газ прохождение пути увенчалось воспламенением термоизоляционной обивки. Словно зажжённые свечи на торте, что испекли по знаменательному событию, пламя горячих потоков атмосферы окутало скафандр космонавта, соскабливая с него обмазку из фенолформальдегидных смол, как отжившую свой век штукатурку. Но абляционная защита оболочки была неподвластна разъяренной стихии хаотично мечущихся газообразных молекул, напротив – инопланетянин будто подчинил себе всю артиллерию устремившихся за ним огненных смерчей и теперь, как сатана, нес за собой потоки бурлящей жаждой умерщвления магмы.

Но вот, совершенно неожиданно, как ясность взгляда глаз, показавшихся из-под поднятых век малыша, перед космонавтом предстала сплошная белоснежная манна, бесформенность которой, казалось, была в сердцевине замысла создателя: тот, наверняка, оценивающе изучал кульман во время создания небесного покрова; вымачивая в воде пучковые волоски кисточки, он все гадал, как же правильнее подобраться к миру. Изобилие облачной пены не знало границ. Может быть, поэтому и ретировались демонические силы пылающих огнем гарпий, что ниспадали следом за человеком: сломленные натиском визуального контакта с божественными силами, куда более могущественными и справедливыми, они отступили. Или это все-таки физические законы классической механики? Если это не так, не значит ли, что на Землю только что под видом жертвы, преследуемой магматическими жерлами хаоса, спустился сам лукавый в человеческом обличие? А, может быть,…

Тем временем пышные облака гостеприимно провожали пожаловавшего в их царство инопланетянина, он все так же летел вниз и не успевал замечать легкую воздушную нежность.

Облака рассеялись – полет близился к своей кульминации. Не имеющая конца и края водная гладь; солнце, подарившее этим морским величиям слепящий серебром жемчуг; мутная пелена забытого времени.

***

Что-то влажное било в веки, бранчливо стуча сквозь кожную складку и возвещая о подъеме. Крео едва ли мог привести в движение хотя бы один кожно-мышечный слой, ведь при каждой попытке неугомонные капли крошечной струи изнуряли веко и не давали ему двигаться. Или же наоборот? Прибывающие единицы влаги заботливо оседали на глазах, нежно говоря их хозяину о наступлении нового дня, как мать, ласково поглаживая взъерошенную ото сна шевелюру ребенка, будит свое чадо и желает ему только самых славных достижений. Мать, которой никогда не было у Крео Спри. Мать, непреходящее бескорыстие которой было подарено потерянному в мире мальчику золотым сердцем молодой воспитательницы приюта благородного Гомера. Участливая последовательница школы общечеловеческой идентичности – «свобода равенство и братство» был их девизом, закрепленным одной из деклараций Великой Памяти Мира – вкладывала в безродного мальчишку все нереализованные ею мечты, оставляя свои надежды на идеальный мир именно с ним, покидающим в совершеннолетнем возрасте приют. За стальными вратами неродного дома – холодная реальность, с присущей ей судейской прагматичностью она выжидала новоприбывшую жертву.

Буси-до поднялся на ноги. Голова все еще кружилась после падения, от чего нависший над ним гигантский купол естественных природных отложений сумасбродно ходил ходуном по несуществующей оси сенсорных рецепторов. Вытирая лицо от усталости утреннего пробуждения, которое могло случиться вовсе и не утром, и даже не днем, Крео в особо шаткой перевалке плелся к настенному одеялу вдали, излучающему цвет лайма: неизвестный источник подчеркивал чудесное одеяние текстуры.

Выбравшись из-под минеральных ребер пещерного купола, нависшего шестью метрами в высоту над областью, где пришел в себя мужчина, Крео открылся освежающий сразу все органы чувств предельно неправдоподобный, завораживающий вид: в увиденном сочетание сразу несколько воплощений природного лика могло со сказочной плавностью в переходах достигать своего идеала выразительности.

Моховидная чешуя стен развесила в утробе пещеры свои смягчающие глаз туриста ковры с вытканными пушистой стежкой низкорослыми растениями. Визуально сглаживающие текстуру курчавые ворсинки бугорками взбитого пледа меняли свой окрас, будто с грациозной естественностью в сосуде переливалась жидкость: подсвеченная солнцем сводная конструкция из естественных минералов пускала вальс спелой зеленой гаммы по произраставшей из нее пушистой щетине. Грушевый оттенок близ вершины перевоплощался в шафрановый, насыщаясь ниспадающей в лоно пещеры приглушенностью света; неосвещенные же участки сплошного мха сохраняли желто-зеленое постоянство царствующей флоры.

Крео прикрыл глаза: подняв лицо кверху, он как будто умывался под фонтаном умиротворяющего цветового блаженства; его веки просвечивались теплотой оранжево-персиковых лучей. Оросивший с ног до головы водяной покров прохладного дождика, подгоняемый откуда не возьмись заплутавшим ветерком, своей соблазнительной непринужденностью заманил мужчину к самому подъему, над которым невидимая лейка сверху нежно обливала душевую этой магматической породы. Спри наслаждался казавшейся тропической свежестью небесного ручейка. Буси-до открыл глаза.

Словно удав-абома проникает в нору грызуна, проницаемая пленка радужной каустики опускалась по жерлу спящего вулкана: ее почти неразличимые капельки, захватив пучки света, так и норовили коснуться минерального пола, но этому не суждено было сбыться. Своими идеально плавными переходами просвечивающегося спектра радуга заслонила моховидную оранжерею пещеры – в немой отчужденности эти две утонченные палитры живого мира вступили в схватку, как пара вращающихся вокруг друг друга черных дыр, каждая из которых вымеряет, как сожрать оппонента. Не иначе как защищая честь неподдельной виртуозности природы, пещера с наитончайшей грациозностью хамелеона меняла окрас, стоило Крео скорректировать угол обзора.

За спиной полусонного мужчины потягивало гарью: отголоски искр, прорвавших изоляцию спасательной капсулы, эхом разрастались по подземелью. Крео обернулся и увидел челнок, непоправимо разбитый о сталактиты уровнем ниже: в муках летаргии маленький транспорт доживал последние обороты своих реактивных двигателей. Утешающий водосток, чудом пробившийся из-под минералов к судну, аккуратными прикосновениями ослаблял его предсмертные муки.

Крео перевел взгляд в сторону места, где только что лежал без сознания: незакрепленные в пряжках язычки защитных ремней болтались на поваленном катапультном кресле. Видимо, проскользив по горлу пещеры на спасательном челноке – при этом чудесным образом не оставив разрыхляющего шлейфа на мхе, – бортовой компьютер пробудил автоматическую систему защиты пилота и успел катапультировать Крео на самонаводящемся кресле повышенной безопасности.