Текст книги "Дериват"

Автор книги: Дмитрий Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Когда-то поддерживающий конструкцию брус капал жгучими углями ему на плечи, дрова же для топки, укрывавшие воина теплым одеялом в непогоду, вцепились удушающей дланью угарного газа ему в глотку. Но он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. А затем…

Он понял, что бежать некуда, буси оказался заперт в кроваво-желтых стенах пламени дракона: Спри, про себя, следовал за пересказом Кью.

–… Он осознал погибельную участь своего имени, враг застал воина врасплох. Бежать было некуда: огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок, с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину. У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх…

Он вытащил тати из сая, посмотрел в будущее нереализованной жизни с так и ненайденной любимой, смирился с жертвенной необходимостью и… – Крео намеренно ждал, когда Кью дойдет до вычерчиваемого в собственных чертогах памяти рокового поворота. Он не торопил события – он растягивал наслаждение от каждого мгновения в предвкушении напрашивавшейся жертвы.

–… Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и, тем самым, спас от беспощадной стихии огня священную для оберегаемой им семьи книгу.

Смирился с жертвенной необходимостью и… разорвал петлю.

–… Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга располагалась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

«Находилась внутри трупа» – вслед за юношей Спри безмолвно закончил историю на общей кульминирующей точке.

– Кстати, вот здесь мне и надо выйти, – гимнаст-романтик, а по совместительству еще и дьявол сладкоречия, показал рукой на желаемое место посадки. Спри покорно дал крен вправо.

Ишиму-Спроул почти опустился на асфальт.

– Не надо, я сам, – проследовавшее подмигивание Кью хлестнуло по водителю своенравием сорвиголовы. «Хотел бы я взять этого парня в концентрационную зону и показать те чудеса потерянных в истории эпох» – проскочило в голове у Спри. – Люблю высоту, знаешь ли.

Девятнадцатилетний мальчишка спрыгнул с трехметровой высоты и поднял голову в сторону открытой двери, откуда только что вылетел.

– Не забывай про наш уговор, Спри! – не успевая прикрывать глаза от усердно пробивающихся к лицу осадков, Кюс между выкрикиваемыми отрывками слов глотал хлопья огрубевшего дождя. – Надеюсь, ты будешь болеть за меня… а когда я выиграю земное первенство… а ты будешь сидеть на трибуне среди ликующей толпы, все так же неустанно переживая за мои успехи… я снизойду и, только, – бард, переместивший свои пламенные речи на улицу, не выдержал и прикрыл лицо рукавом насквозь промокшей куртки, -… последний зритель покинет арену… подойду к тебе, хвастаясь полученным трофеем, и разрешу перестать за меня болеть.

– Потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями, – Спри высунулся из кабины со стороны пассажирского сидения; его мироощущение как-то умозрительно пошатнулось. – Аккуратнее там!

– До встречи, Спри!

Лат-скайстер оставил позади себя площадь вместе с самим Кюсом, но мысль о том, что парень, кажется, с точностью воспроизвел – в идентичном порядке – раннее обращенное в операторской тому же буси-до пожелание, вцепилась в периферийные мыслительные процессы Крео, и не желала отступать.

«Он вытащил тати из сая и распорол себе живот», Спри крепче сжал руль Ишиму-Спроул, думая, что тот вслед за ушедшим из-под ног миром выскользнет у него из рук, и направил скоростной крейсер в стиснутые неоном лабиринты сырого муравейника.

***

Едкая пустота покалывала руки Спри. Ощущение, когда при себе не оказывается непременного атрибута, неотступно тревожило буси-до в манере истеричной женщины. Оно донимало и пилило мужчину за неуклюжую растерянность, коей залилось его лицо до момента просветления. Кочевник – как он мог забыть о тати буси-до, его ангеле-хранителе последней инстанции.

Ковка меча являлась особым искусством, требующим отточенного самообладания, ну а Кочевник был сотворен самыми безмятежными руками невоспетого кузнеца в печах Пяти Лепестков: его стальное лезвие безупречно легировали наиболее прочными металлами – в отличие от неряшливых мозгов Спри, в память которым примешались опилки да солома.

Крео вспомнил, что тати был отдан им же на хранение мертвому в настоящий момент мастеру Ё О Нэ Ми.

Буси вытащил тати из сая и распорол себе живот.

Лунный свет уполовинила лестница в цокольное помещение: хрупкая полоска отсеченного лучика подсвечивала путь в подвал морга, прокладывая бледно-голубую дорожку вдоль кафеля. Естественная помощь светила обрывалась у распахнутых вширь дверей, где искусственное освещение кварцевых ламп перенимало странника у лунных проблесков и провожало в подземное пристанище терапевтического ультрафиолета.

Крео Спри медленно шагал по плиточной мозаике, не озираясь на, казалось бы, подозрительные шумы, доносящиеся с лестницы. От лоснящейся белизны кафеля, к которой, ко всему прочему, примешивалась строгая текстура почти бесшовной кладки резало слизистую глаза; вдобавок синева электромагнитного излучения ламп сдавливала виски.

Буси-до преодолел гнетущий антураж вытянутого коридора и завернул за угол. Одна из секционных, примыкающих к длине грядой равноудаленных помещений, выделялась на фоне остальных: свет от процедурных ламп изливался через стекло на коридор. Яркость лучей подавлялась фильтром заслонявшей их по ту сторону окна ширмы, от чего откидываемые на пол тени судебно-медицинских экспертов, трудящихся за столом, казались зловещими куклами под управлением черта-чревовещателя. Только эта секционная выбивалась в световые ориентиры во мраке прохода, сзади разбавляемого ультрафиолетовым отсветом предыдущего коридора.

– Опять мальчишка, нашли на берегу бухты, – сказал один из живых представителей ночных постояльцев крипты. Это был, по всей видимости, высокий, надрессировавший себя хладнокровием медсотрудник. – Примерно, тот же район Бухты Ныряльщиков.

– Сколько ему? Опять меньше двенадцати? – второй коллега обладал менее сдержанной натурой – возможно, новобранец в судебно-медицинском стане.

– Десять исполнилось на прошлой неделе. Сегодня на опознании мать, зажав крошечную пятку сына, говорила об этом. В итоге, не устояла. Кропп еле успел уберечь бедняжку от падения.

– Твою мать… Какой же это уже по счету за последний квартал?

Спри не дождался ответа, отстранился от окна и проследовал вглубь тоннеля, света в его конце не предвещалось – напоминающий о неотвратимости своего применения морг без сантиментов знакомил будущего транзитера с условиями временной остановки. Будь воля смерти, она бы прямо там всучила Крео в его пока не обледеневшие руки ключи от апартаментной камеры с видом на тупиково-черное ничто. Буси-до решил, что, подавшись мыслям, можно свести себя в могилу раньше положенного срока и пошел дальше.

… распорол себе живот, куда спрятал родословную господина.

– Аполло, камеры наблюдения надежно дезориентированы? – Буси-до стоял напротив очередного зала для вскрытия тел, куда, по его требованию, омнифрейм, путем многослойной аферы с больничными службами новодэвонской агломерации, поместил тело убитого учителя дальневосходного боевого искусства. Номерное обозначение двери было таким же масло-масленым обозначением, как и слабый шлейф фенола в морге, тянущийся из занятой сотрудниками секционной. Одно только успокаивало Спри: он – не без помощи находчивого Аполло – не позволил бальзамирующему средству добраться до мастера-Сикэнна Ё О Нэ Ми.

– Подтверждаю, хозяин, – с небольшим лагом отозвался омнифрейм. Его нехарактерный подбор синтезированных голосов показался Спри странным. – В соответствии с дежурным расписанием, по пятницам медицинский персонал освобожден от исполнения осмотра всего больничного заведения. Один андройд-синтетик и рой управляемых ИИ роботов-медсестер меняются с людьми по графику два через два – так постановил профсоюз занятых в медицинской отрасли при Общественном Надзоре Нового Дэ’Вона.

– Хозяин? – отделался легким удивлением Спри. – Никогда не замечал за тобой столь кротких манер. Роботы ведь не явятся сюда?

– Упс, – еще более незнакомо прозвучал Аполло.

– Упс? Так ладно, поговорим о твоем поведении, когда вернемся.

Мужчина прикрыл за собой дверь. Он обогнул операционный стол, после чего жестом пальцев правой руки надул сферический комок, на что аукнулась умная система освещения и в плавном нарастании подала слабенькую тусклую подсветку по боковым панелям зала. Спри встал у черной оболочки, под которой был скрыт до сих пор не подвергнутый аутопсии Ё О Нэ Ми.

Буси-до хотелось, чтобы пакет зашелестел, а тело его учителя освободилось от стигийских кандалов. Впервые за столь длительный срок проявленное сочувствие, задался вопросом Крео. Или по-прежнему неугасший импульс чувств, усиленный предсмертными признаниями мужчины и женщины в комнате обслуживания под вопли Атласа. Возможно, украдкой он замаскировался под иные эмоции. Импульс, которому он упрямо противился инерцией бесплодного волчьего одичания.

– Он ведь будет изрядно попахивать, да, хозяин? То есть, Крео. – Пока омнифрейм блуждал в трех соснах, подбирая ответ, Спри снял магнитную ленту с прорези и распахнул сумку с человеческим телом.

Омнифрейм не удосужился рассказать своему оператору о том, что родственники Ё О Нэ Ми, в частности, его сын, какую неделю уже не могли отыскать тело старца. Аполло тщательно усыпал песком бюрократических неурядиц каждый шаг по перемещению покойника из отделения в отделение, запутывая тропинку из следов непонимающим менеджерам медкорпорации. Если бы Спри уделил минутку логическому мышлению, он бы с несказанной легкостью обнаружил столь очевидный факт как наличие родственников и их заинтересованность в церемонном погребении Сиккэна – однако мужчина слишком сильно отстранился от института житейский забот. Невосполнимо велик был разрыв между ним и мирским бытом, где домашний очаг наделял энергией любви членов семьи: рассудок этого жалкого получеловека оборвал все артериальные пути к увещевающему принять его тепло сердцу. Поэтому, с первого взгляда, обыденный, но при этом императивно первостепенный союз кровных уз являлся для паразитирующей черты Крео все теоретизировать не больше, чем социальным конструктом. Спри поклялся сам себе и чести связывающего его с Сиккэном искусства, что попрощается с учителем первым.

– Разумеется, он будет пахнуть, – Спри смотрел вглубь Сиккэна, хоть и его распоротый поперек живот был сшит бригадой скорой помощи или кем-то другим на месте. Безуспешные попытки спасти заранее продумавшего свой символичный уход мастера. Внутренний взор Крео явил картину самоумерщвления. Вот оно то самое сэппуку, неоднозначность которого неоднократно поднималась в ходе их бесед. – Значит, ты все-таки решился на это, старик.

– Это все, что ты хотел сделать? – Аполло звучал невежественно и словно куда-то торопился.

Спри пришел сюда, во-первых, чтобы проститься с учителем а, во-вторых, узнать судьбу Кочевника: послушник дальневосходной школы занес руку над веками мастера (он не прикасался пальцами глаз, боясь попасть впросак от возможной дактилоскопический экспертизы) – первый пункт ночного визита можно было заштриховывать грифельными зигзагами. Выполнено. К сожалению, успехом не увенчались поиски тати; глухой вакуум парализовал центры мышления Крео, мозг буси-до отказывался распознавать в ситуации намеки на связь с местонахождением холодного оружия.

Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Что-то всколыхнуло на закромах абстрагированного отрешения, пока мозг Спри отмокал в ванне дедуктивного разбора. Он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. Что-то витало в воздухе и удушливо напрашивалось на каприз быть замеченным. Спри продолжал отметать одну теорию за другой не в состоянии выложить из блестящих камушек очевидный рисунок мозаики. И вдруг рассказ Кюса-Лэха взял его за руку и повел по непротоптанной дороге, окаймленной колышущимися на ветру горящими злаковыми полями из той самой истории.

Он осознал погибельную участь своего имени, враг застал воина врасплох. Бежать было некуда.

– Ты сильно занизил пульс. Что-то не так, хозяин? – заботы омнифрейма остались без внимания.

Что-то, действительно, было не так. Что-то не так было с телом: грудь парадоксально острыми бугорками выпирала кверху. Что-то совершенно незнакомое читалось в опущенных веках мертвеца: Сиккэн будто бы торжествовал и, как монументальная эффигия на надгробье рыцаря с золотым сердцем, благодарил судьбу за то, что она отпустила его с миром. Что-то шершаво-неровное было с текстурой мешка: полиэтиленовую черноту будто на миг рассеяла рука из мира живых, а поглощенный тканью смерти нежить должен был исполнить заключительное предназначение.

… огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок… Крео Спри почти вплотную встал у стола… с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину.

– Да, малыш, тут что-то действительно есть. То, что Ё О Нэ Ми должен был сохранить только для меня, не нарушив уложения бусидо, которым он всегда мечтал жить, но не имел на то морального права.

«Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку» – из оков памяти посыпались воспоминания о последнем разговоре с учителем. «Что это из себя представляет?» – переспросил Крео. «Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать в сумерках ночи. Я лишь имел наглость преподавать ремесло.»

У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх.

– Что ты собираешься делать, Крео? – омнифрейм мешался, как те сгорающие от любопытства озорные мальчишки, которые недостаточно высоки, чтобы – даже подпрыгивая – усмотреть за спинами взрослых обсуждаемый секрет.

Спри не ответил, он взял слившийся с глянцем миски скальп и навис над воином, спящим в глубокой тьме. Буси-до слышал сквозь время, как ассасины мчались к кабинету Сиккэна, обнажая клинки с мыслью отхватить наибольший кусок. Возможно, было все так, а, может, и по-другому: Спри не знал наверняка, как «уходил» Ё О Нэ Ми, поскольку сам в тот момент бился за собственную жизнь.

Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и, тем самым, спас от беспощадной стихии огня священную для оберегаемой им семьи книгу.

Крео прошелся лезвием хирургического инструмента по шовному следу – стенки человеческой плоти распахнулись, и взору мужчины явились сверкающие нагромождения внутренних органов. Спри поднял глаза на обездвиженное тело, выпрашивая у намертво сдвинутых век разрешение сделать то, что было необходимо – однако глаза Сиккэна, казалось, благословили грешника еще задолго до того, как он явился в секционную.

Ё О Нэ Ми ушел из этого мира с лицом, одобряющим ужасающий замысел, разгадать который он доверил своему последнему ученику.

Спри окунул руки в кровавый сосуд. Скользкие мешочки с рыхлостью, цепочки сырых округлостей – что только не попадало ему в руки. Крео намеренно отвел глаза. Он по-прежнему смотрел точно в закрытые очи учителя, его руки сами по себе гуляли внутри тела. Где же то, что налетом легкого наития мельком показалось Спри среди строк крутящейся по кругу истории о сгоревшем воине?

Как гром среди ясного неба, правая кисть Крео, отодвинув очередное склизкое препятствие, почувствовала неорганическую твердость. Рука нащупала знакомые выемки. Буси-до без лишних раздумий ухватился за стальной рудимент и с ювелирной строгостью потянул рукоятку на себя.

Руки вынырнули из алого бассейна, вместе с ними из утробы выбрался и сам Кочевник. Вооруженный мечом грешник перебрал грани цука и уставился на свое искаженное лицо, по его искривленной лезвием физиономии скатывались кровавые потеки. Спри вспомнил, как он давал клятву избавить меч от его губительного реноме – известности переходить из рук в руки чаще, чем солнце восходит на востоке.

Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга находилась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

– Это просто невозможно. – Алый ручей окончательно смыл лицо Спри с моноути.

Может, на этот раз после того, как тати был облит кровью таинства, судьба проявит благосклонность к нему? Может, грехи за столько забранных жизней были отпущены клинку, как и духу Ё О Нэ Ми за исполненный долг? Меч был крещен в сосуде своего прежнего хозяина, но навряд ли это освободит его от первородного греха, все-таки постановил Спри. Перед ним вновь предстало предзнаменование Сиккэна, неизбывным грузом втиснувшееся в подкорку:

«… обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка, в момент, когда разразившееся накопленным гневом богов небо, осветит финальный штрих. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности, – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба…»

– Прощай, Сиккэн… последний самурай. – Буси-до повторно оглянул переполох, коим он укрыл стол для аутопсии. «Крещение, какое странное слово. Что оно значит?» – были последними мыслями Крео Спри в охваченном кварцевым ультрафиолетом склепе.

***

Два глубоководных отверстия сверлили Крео Спри, тот, в одном шаге от нежданного усыпления, продолжал таращиться в эти угольные колодцы. Веки мужчины непроизвольно расширялись, вжав их кожные складки до самого предела; распахнутые настежь глаза почувствовали теплый поток воздуха – поверхность двух маленьких скважин дышала в лицо буси-до.

– Не надо так на меня смотреть, давай ка, уже привыкай, – Спри, хоть и загипнотизированный манящим коварством кожаной выпуклости, по-прежнему сохранял рассудок. – Я же как-то наплевал на аналогичные физиологические надобности.

Уходящие внутрь в виде кругловых сечений прорези вызывали у Крео образы архаичных двуствольных ружей: такие же горизонтальные стволы, за тем исключением, что вместо давно не употребляемой дроби была сплошная влага.

– Разумеется, вини меня, кого же еще, – самобичевание Спри звучало как наигранная драма, будто воображала из начальной школы жаждет оказаться в центре внимания по случаю поставленной им же трагедии. – Твой взор полон укора. А я-то что? Откуда мне было знать, что у тебя там в концентрационной зоне осталась подружка? Эх, бедняга, небось, сердце исходит слезами по ночам, когда вспоминаешь, как вы друг друга от блох вылизывали, мм?

Двуствольный клювик перевернулся и стал бокфлинтом, вместе с ним накренилась и сама недопонимающая мордашка.

– Да-да, я видел, как ты скрежетал лапами по стене, – буси-до от зависти принялся отчитывать четырехлапое создание, не утратившее желание растворяться в воздушной благодати любовных утех. – Это та кошка с пушистым задом на пол квартала, верно?

Пес заскулил: то ли от душистого аромата его соседки, навеки забившегося в ноздри, то ли от жалости к безнадежному хозяину, который взял с собой из концентрационной зоны четвероногое утешение от черствости, хотя мог бы завести девушку.

– Так ведь она не из твоего рода? – раскисший в высоком кресле мужчина подозревал, что ведет беседу уже сам с собой, когда-же пес стыдливо оплакивает безумство новоявленного человека. – Видать, ты там в концентрационной зоне за каждой юбкой бегал что ли… или что там у вас? Каждую шерстку успел изучить, а, хапуга? Не знаю, не знаю. Мисс Дитко навряд ли подпустит дворняжку, да еще и пса, к своей выхоленной пушистой графине с таким-то пышным хвостом.

Собака стала единственным из обнаруженных обитателей концентрационной зоны, которому посчастливилось покинуть место с исследователями. Изначально Спри противился такой опеке, но не в состоянии забыть, с каким размягчением и материнским чаянием Ханаомэ Кид умилялась псу, мужчина – впервые за долгое время – повелся на поводу у подтаявшего сердца. «Рокмакс» – кличка подвернулась под язык Крео сама собой в виде несвязанных частиц брутально звучащей белиберды.

– Хозяин, как такое возможно? – пасть собаки не дернулась, вопреки этому, вопросительная конструкция слов отчетливо процеживалась сквозь безобидные клычки.

Крео сжал, что есть мочи, створки век и усиленно проморгался. Он, не разливая обмельчавший виски, потеребил стакан, а затем заправился содержимым по самое дно.

– Что, прости? – Спри повернул ошарашенную физиономию боком и поднес ее к мокрому носу говоруна, будто отоларинголог с надетым налобным рефлектором принимал мохнатого пациента. – Ты что-то гавкнул?

– Я тебе не собака, Крео Спри. Я разумное существо без какого-либо искусственного алгоритма понимания. Ты разве забыл? – голос, сперва донесшийся будто из мордашки Рокмакса, акустически переформатировался в знакомую металлическую размеренность. Давненько Аполло не использовал такую комбинацию самых заунывных басов.

– Ах, это ты. Я уж было подумал… а ладно, пес с ним, – как всегда, наплевав на глупое положение, в которое он редко, но, бывало, попадал, Крео вернулся в прежнее положение: вжался широкими плечами в куда более могучую спинку кресла и продолжил утопать в нем.

– Ты же, случайно, не мог подумать, что с тобой вдруг заговорил представитель четвероногой формы жизни?

– Сколько раз я говорил тебе не называть меня «хозяином». Тот электрический импульс, которым меня долбанул чертов робот в подземелье, тебе тоже накостылял что ли?

– Прости, Крео Спри. – Вдогонку поникшей тональности омнифрейма пес опустил голову, его ушки непроизвольно качнулись. «Да вы, верно, сговорились все!» – распитие алкоголя в одиночку подгоняло наружу параноидальное зацикливание буси-до в виде ругательств. Крео вновь сдержался.

– Говоришь, как такое возможно?

– Не мог ведь мужчина распороть себе живот и…

– Совершить сэппуку, попрошу Вас тут, – чувство собственной беспомощности вместе с вызванными им гневом и отчаянием наполнили ледяной безжалостностью наполовину видимые из-под опущенных век глаза.

– Я не могу подобрать среди существующих – по результатам известных наблюдений – параметров физиологической сигнатуры в моменте шока, чтобы смоделировать схожую ситуацию, при которой человек, с выпущенными наружу висцеральными органами, смог бы спрятать в собственном теле такой длины меч дальневосходного типа.

Оператор омнифрейма не ответил на вопрос, так как сам был в замешательстве. В настоящий момент к отвратной кататонии примешалась едва сдерживаемая злость на неспособность отгородиться от внешнего мира ширмой эмоциональной глухоты. Еще сильнее его бесила легкая капитуляция перед дистиллятом из пшеничной смеси, вместе с которой он бы с удовольствием сжег свою стыдливую тушу в дубовых стенах ароматизирующих бочек. Таким он и сидел: угрюмым, свирепым, готовым обрушить грозовые небеса на не успевший отдышаться от утопления в ливне Новый Дэ’Вон. Гусиная кожа от сквозняка вместе с мышечными судорогами придавали жилистому телу большую оживленность, которая, в свою очередь, напрочь отсутствовала в застывшем гневе лица. Голый торс разграфляла жилистая укладка мышц: за минувший месяц Спри из крепко сложенного стал неузнаваемо поджарым – конечно, до высушенной рыбы ему оставалось еще очень далеко, однако на лицо было влияние дефицита сна и отсутствие сбалансированного питания.

В углу около панорамного остекленения висел древний сто дюймовый плазменный экран и транслировал злободневные сводки новостей: ведущий вечернего выпуска вестей вывел на экран лицо особо грозного выражения, все заросшее неуклюжими завитками, да и вообще с неопрятно сидящей бородой:

«Мы не допустим, чтобы власти Осевого Полиса пошли на поводу у так называемых Независимых Звезд Континента. Если утвержденный запрет на сообщение с южными зонами будет утвержден, то наш ответ не заставит себя ждать!» – то был лидер ультрарадикального крыла небольшого оплота государственности южных зон. Ман Би Жа – так звали непомерно вспыльчивую звезду вечернего выпуска. Хоть и выступая в составе хлипкого властного образования, этой фигуре, вне всяких сомнений, приписывали статус черной лошадки горячего материка: такое двусмысленное опознавание южной зоны закулисные игроки наносили на своих геополитических картах в бесконечной партии великого шахматного противостояния непримиримых императивов. Ряд журналистских расследований связывал Ман Би Жа с акциями безнаказанного геноцида, ему приписывали пренебрежение рамками вверенных полномочий, инкриминировали директивное управление террористическими ячейками западной части горячего материка. «Мой народ заслуживает не меньших прав и свобод, в частности, на беспрепятственное перемещение, чем любой из граждан Дуги столиц!» – красноречивый воображала мог лезть сколь угодно вкрадчиво из дипломатических штанов в попытках придать своему выступлению патриотическую осмысленность, однако тиранические подтяжки в виде неоспоримого компромата чересчур туго давили и не давали достаточной изворотливости, чтобы выскользнуть из-под натирающих удил средств массовой информации.

– Аполло, ты здесь?

– Конечно, я никуда не уходил, – обманчивая пауза перед утверждением своего присутствия выдавала стиль омнифрейма: персептронный организм ощущал себя ботаником, экспериментирующим с флорой.

– Отмотаем время чуток назад, а именно, к моему прыжку в Алгар До Корво после твоего неудачного заигрывания с беспилотным штурмовиком, – без двух минут алкоголик, думая, как бы взбодриться от хмельной завесы, энергично потер руки. – Именно так ты перевел с покинувшего языка название острова.

– Подтверждаю, Крео Спри. Хочу заметить, обошлось без жертв. Если бы экипаж следовал установкам инструкций безопасности, то не летал бы кубарем по грузовому отсеку.

– Я напомню тебе, что задача заключалась в том, чтобы на несколько минут отключить один из двигателей, но не взорвать его.

– Летательный аппарат оказался непригоден к полноценной боевой эксплуатации: манипулятор, управляющий запуском электро-магнитного устройства, подчинялся моим командам с ощутимым запозданием, поэтому…

– Заканчивай оправдываться. Все ошибаются, а роботы – тем более.

– Так я робот?

– Вызвать мир.

По команде хозяина жилья умная система управления дома тотчас пролила из подвесных светильников проекционные потоки: узкие металлические горлышки планок раскрылись по спирали, от чего спектр каждого светоотражающего диода стал на порядок шире – круглый шар битонального оттенка уперся в лоб Спри.

– Что у нас есть? – мужчина резкими движениями вращал планету вокруг оси, словно творец, повелевающий созданным им мирком. Непринужденным пируэтом пальцев буси-до подтянул поверхности Земли ближе к глазам и кивнул в сторону знакомой гряды островов, с которой выбрался на полуразвалившейся лодке. – Несмотря на явную связь мест, описываемых членом команды Голта в дневнике, с теми, что мне представились на острове – я уж молчу про корректность координат, упомянутых на страницах, – мне не удалось найти ни единого следа его пребывания по расписанным в книге территориям.

– Внесу небольшое уточнение: это не дневник одного из помощников Голта, это записи самого Голта, как будто составленные в виде наблюдений со стороны. Путешественник был слишком честолюбив, а его благородство выражалось в непомерной скромности, в связи с чем он докладывает нам, читателям, от третьего лица, но не от первого. Из-за подобного автобиографического ухищрения может создаться впечатление, что дневник заполнен не Голтом, а кем-нибудь из его подчиненных, – замечание омнифрейма ставило своей целью вызвать у единственного слушателя палитру искреннего воодушевление.

– Что-то ты больно елейный к господину Голту, – усмехнулся тот самый единственный зритель, чьим рассудком любое подобострастие априори отождествлялось с личностной безыдейностью. – Еще не перешагнул порог шхуны, а уже фимиам ему куришь. Даже не подозревал, что безжалостные пираты у тебя причислены к лику благородных.

– Так ты ведь тоже, по сути, пират. Разве я неправ?

Спри повторил смешок – теперь он был отяжелен грузом удавшейся критики. Буси-до привык к подсознательным поркам в виде колких самоиздевок – очередной выпад по свою душу он принял с не меньшей иронией.

– Дневник намеренно заполнен в письменном формате на бумаге – вдруг вся техника накроется, а память бортового самописца деинсталлируется, – Спри вращал головой под брюхом голографического глобуса. – Мы знаем, что след Френсиса Голта обрывается в этом Алгар До Корво. Верно?

– Судя по дневнику, запись о данном местонахождении была последней у славного контрабандиста.

– По-прежнему проявляешь уважение к исторической личности, тем более мертвой уже какое столетие?

– С чего ты взял, что мертвой?

– Потому что люди не живут столько, Аполло. У тебя мозги набекрень сползли после концентрационной зоны, – Спри угрожающе посмотрел в невидимое присутствие омнифрейма. – Почему вдруг никак не связанные свидетельства Голта о поисках Отправного Леса оказались в такой географической близости с местом не меньшей значимости? Может, так называемый объект «Отправной Лес» находится в тесной связке с плазменным шнуром, да и вообще со всем подземным комплексом по управлению термоядерным синтезом. Аполло?

Молчание. В уравновешенность жилой акустики вмешался гудеж октокоптеров за панорамными окнами: беспилотники находились при исполнении стандартного межфазно-суточного мониторинга.

– Аполло-2, ты молчишь? Что-то не так? – перебежкой от повисших на пути планок жалюзи по лицу Крео прогулялись отсветы сканнеров. Восьминогая каракатица уплыла по велению соосных винтов куда-то вверх.

– Ничего, хозяин, ничего, – рафинированная томность речевого синтеза, скорее, выражала индульгенцию, чем прямо отвечала на четко поставленный оператором вопрос.

– Твое мнение, Аполло?

– Я думаю, эти вещи не связаны, Крео Спри. Будь Голт у реактора в месте, которое ты назвал муравейником, наше открытие бы накрылось медным тазом. Мир давно бы о нем знал.

– Допустим, его убил взбесившийся киборг, мм?

– Искусственный организм, постигший самоосознание живого субъекта, – укор придал ответу омнифрейма речевую искрометность.

– Хорошо, Аполло. Ты прав. Живой субъект, ставший таковым после того, как пожрал изнутри мозг единственного чающего о его сущности друга. Как скажешь, Аполло. Могу заверить: наша чуть не обернувшаяся катастрофой диверсия на Новых Фронтирах, целью которой было изучить последние координаты Голта, потеряла весь предполагаемый смысл, так как остров мертвецки пуст, как и разбитое корыто на сером побережье той замшелой деревни. Совершенно случайно силами чиновничьих домыслов мы лихо оказались втянуты в нечто более грандиозное.