Текст книги "Шахматы Богов (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Колотилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Замок Законников выглядел покинутым, как и тогда, когда он был здесь в прежней жизни наемником и погиб, а теперь его послали с этими ходячими мертвецами вновь, послали расколоть Камень Силы, защищающий остров. Бросившие его уже карабкались на стены, когда он заметил тех. Они пока не ощущают его присутствие.

Он шел дальше, но уже другим, уже не Убийца Теней. Он должен был тут остаться навсегда, погибнуть очередной раз. Раньше было полное безразличие, его вырастили таким, идеальным убийцей, лишенным эмоций, чувств, жизни -всего, что делает человека слабым. Теперь же он заново родился и умирать не собирается. Теперь у него есть имя, есть жизнь, есть предназначение, есть судьба. Наемник северос по имени Русберг, рожденный в пещере на Горе Грома во время Ночного Ужаса, вернулся в этот мир, и теперь он сможет отомстить всем тем, кто погубил его народ, его братьев по оружию, кто отнял у него жизнь. Теперь ответят все.

Отвесная крепостная стена имеет прорехи, за которые можно зацепиться. Клинки бесшумно вошли в гибкие ножны, каждая мышца тела сжалась – прыжок, на который люди не способны, но не он – вольный наемник северос, выросший с оружием в руках, не он – выращенный убийца, познавший тайны тех, кого именуют Тенями. Прыжок от откоса стены, еще прыжок, пальцы крепко цепляются за отколотые края блоков. Последнее усилие, и вот он уже за бойницами. Ломит все тело, мышцы горят, сводит судорога, скоро пройдет.

Ближайшая лестница вела вглубь стены, где один из коридоров шел к главному залу. В прошлый раз тут было много защитников. Длинные коридоры петляли, из зала в зал ни души, замок пустовал не первый день, казалось, что его бросили. Бесшумные шаги по каменному полу, постепенно замедляющееся дыхание, сердцебиение почти исчезло, он становился подобен змее, готовой к одному лишь броску вперед, а до тех пор жертва не должна почувствовать присутствия змеи рядом. Восприятие ускоряется, зрение расширяется, он начинает видеть почти все вокруг, слух улавливает шорохи, но не сердцебиение, которое давно прекратилось у тех, кто был неподалеку. Но после того, как вернется в прежнее состояние, будет почти при смерти. Эта сильнейшая особенность убийц была их проклятием, ведь после использования силы крови те лишались шансов выжить из-за сильнейшей потери, пусть даже не получили ни единого ранения. Видимо, поэтому Тени и давали сие знание, не оставляя шансов выжить в крайних случаях, когда требуется прибегать к тайным знаниям.

Массивная дверь в зал открыта, Русберг подобно молнии влетел внутрь зала. Двое стояли перед обелиском с кристаллом иостепенно умедляющееся дыхание, сердцебиение почти не слышно лу. их кукловоды. вновь, послали расколо и и пока еще не заметили его. Не успели заметить. Молниеносный рывок, рассекающие воздух несколько ударов вспыхнувшими клинками – рассеченные тела попадали кусками на каменный пол, из них посыпался истлевающий еще в воздухе песок.

Клинки упали на пол, расплавляясь от пожирающего пламени, Русберг еле держался на ногах, кровь просачивалась сквозь одежду, текла изо рта и носа, глаз и ушей. Сквозь раздирающую боль он побрел прочь. В свои удары он вложил всю пробудившуюся ненависть и очень много крови, поставив на кон и так проставленную жизнь.

Опираясь на стены, он брел по коридорам, кровь беспрепятственно просачивалась через одежды, постоянные отхаркивания захлебывающих комков оставляли на стенах и полу кровавые пятна, разорвавшиеся сосуды сделали глаза красными. Мышцы пылали, судороги сковывали до боли, но Русберг продолжал идти, и его лицо скривилось в болезненной улыбке. Разум возвращался постепенно с отходящим опьянением силой крови, вытесняемым жуткой болью. Он понимал, что это его конец, ведь никто не выживает после пресечения черты, за которой на мгновения дозволено все, но плата уже заберется сполна, даже если ничего не сделаешь.

Уже накатывают волны бессознания, теряются мысли, оседает тело, все чаще спотыкаются ноги, не слушаются руки. Но он продолжает идти, выбравшись на крепостную стену, с которой еще надо как-то спуститься. В башне, до которой он добрался с большим трудом, чем забрался на стену, оказалась заботливо скрученная кольцом веревка толщиной с палец. Превозмогая все более усиливающееся помутнение и боль, Русберг обмотал веревку одним концом вокруг поясницы, а другой крепко примотал к зубцу бойницы. На последнем осколке сознания, истекая кровью, он перевалился через кладку просвета и, крутясь подобно юле, ринулся вниз.

Неизвестно сколько длящееся забытье сменяется кратковременным пробуждением, с каждым разом сокращающееся, в котором он вновь осознает, что свободен, и это позволяло преодолевать неимоверную боль и непосильную тяжесть слабеющего тела. Подобно раненному зверю Русберг то полз, то брел на четвереньках, непрерывно следуя бессознательно прочь. И лишь кровавый след стелился, вычерчивая петляющую тропу уходящего из жизни. Он не знал, куда бредет, взгляд не поднимался, сил хватало лишь на перебирание все менее послушными конечностями, побуревшими от крови и грязи.

Вновь помутнение, глаза закрылись, пришла темнота. Такая тихая, спокойная, ничего не болит, ничего не беспокоит. Лишь только тишина и безмятежность. И вдруг внезапная боль, словно молния, ударила, вернув обратно в сознание, глаза немного приоткрылись. Его кто-то куда-то тащил, без церемоний, не заботясь о торчащих в траве камнях старой дороги. Поднять голову нет сил, но он видит, что тащат на большом листе какого-то дерева, руки волочатся следом, ног он не чувствует, боль поглотила все тело, превратив в кусок мяса, попавший под отбивной молоток мясника.

Забытье, вернувшее в царство мрака, лишающего бренных оков. Вновь тишина и безмятежность, вновь все теряет свой смысл. Кто он, где он, зачем – все это где-то там, а здесь лишь спокойствие и тишина. Вновь молния, вернувшая в сознание, кто-то держит за голову и что-то вливает в горло, приходится глотать и терпеть боль от каждого глотка.

– Выпейте это, господин хороший. Выпейте, рано вам еще умирать, не пришло время. А сделали вы все правильно. Теперь отдохните, а я вас доставлю, куда следует, там вас не найдут.

Вновь спокойная накрывающая темнота, сметающая всю боль, всю тягость. Но уже другая, иная, не та, в которой все было безразлично, в этой он уже он. Тот, кто сжег мосты, кто убил марионеток, кто убьет кукловодов. Тот, кого боятся даже боги.

Он сидел на невидимом полу, рассматривая вращающееся серебряное кольцо вокруг сияющей точки, бесчисленные обрывки образов хаотично метались вокруг кольца и стремились к нему примкнуть, но отражались невидимым заслоном.

Русберг вглядывался в образы кольца, все больше осознавая свою прошлую сущность, сливаясь с ней и обретая все накопленное ею. Нынешняя сущность Нерожденного переплеталась с северосом, обретая новые корни, стягивающие две жизни в одну, полную войн, убийств, страданий, горечи, радости, сострадания и ненависти, свободы и плена. Знания сливались воедино, обретая новые формы, усиливаясь, приумножаясь.

Он анализировал все так быстро, как никогда, знания Теней давали огромную информацию, которая сейчас усваивалась целиком, а не залегала где-то внутри разума, выдаваясь порциями, когда это было необходимо. Русберг изучал своего врага изнутри, пленившего себя добровольно в стремлении защититься от победивших завоевателей миров, которые вновь собираются прийти в этот мир, где их встретит он.

Знания Теней огромны, почти безграничны, но все равно оставались огромные пробелы, на некоторые вопросы не было ответов, или же стояла неприступная стена, которую сломить не удавалось даже силой.

Ресницы приоткрылись, и яркий свет ослепил, причиняя медленно отпускающую боль отвыкшим глазам. Он лежал на палубе баркаса, детали которого явно знакомы. Силуэт в режущем свете расплывался, но запах от него тоже был знаком, как и голос. Он постоянно что-то говорил или пел, не имело значения, главное, что боль ушла, кровь не текла, но одолевала неимоверная усталость.

– Отдохните, господин хороший, вам сейчас нельзя двигаться.

Сон накатил разом, захватив своими незримыми руками и утянув в океан образов. И Русберг вновь сидел перед серебряным кольцом, всматриваясь в образы. Он продолжал изучать прошлую жизнь, навалившуюся кипу знаний, тайн, языки этого мира, число которых оказалось огромное, одних людских было несколько десятков. И все эти знания зеленоватыми писаниями высвечивались в разуме на отпечатки черного камня Теней, к которому его когда-то допустили, а тот отдал все, что таили внутри его вопреки воле хозяев. Это он узнал сейчас от камня, тот сказал сам, спрятав сказанное глубоко в сознании так, что даже следов для хозяев не осталось. Камень тоже был узником, когда-то разумным существом, народ которого был уничтожен.

За рассказами камня Русберг, казалось, провел вечность, тот рассказывал обо всем, что знал и что утаил от других. Но все равно и этих знаний не хватило, чтобы ответить на все вопросы. Последнее слово, что сказал отпечаток камня, было "отомсти". И он отомстит, непременно, в благодарность за то, что ему дали, за то, на что его обрекли.

Сколько времени прошло, не имело значения, Русберг лишь всматривался в образы и стремился постичь все. Он не хотел упускать такой шанс, ведь до этого все его попытки были малоэффективны, а сейчас все так легко давалось. И скорее всего из-за того, что, будучи на грани смерти, его сущность раскрылась, сломив часть замков, расширилась, сметая некоторые стены. И может быть смела бы все, но его вернули к жизни, удержав в мире живых.

Когда он вновь открыл глаза, то оказался на какой-то телеге, едущей по какой-то дороге. Рядом шли люди в бедных одеждах больше смахивающих на лохмотья. На него посмотрел худощавый мальчик, увидел, что он открыл глаза, и улыбнулся, и в глазах его блеснуло что-то, зацепившее потаенное внутри.

Небо спокойное, лишь редкие облака бодро неслись, играя вперегонки. И чувство, переполняющее изнутри, греющее и придающее силы жить. Лежа на дребезжащей телеге, он наслаждался мгновениями свободы. Вдыхал воздух, вслушивался в звуки и голоса, пытался улыбнуться, когда лучи солнца падали на лицо. И пусть тело не слушается, пусть руки болтаются, не подчиняясь, главное, что теперь никто не отнимет свободу.

Люди вокруг говорили немного, шли все прочь из имперских мест, стремясь убежать прочь от непосильных налогов, от невыносимой жизни. Шли старыми почти заброшенными дорогами, пугая лесных зверей. Его кормили пару раз, обычно подходила девушка и вливала в горло что-то горячее, походящее на бульон из какого-то зверя или птицы.

Вечером кто-то в длинном плаще подошел и что-то влил в горло, тут же нахлынула дурманящая усталость, и, закрывая глаза, Русберг в расплывающейся картинке успел только заметить серебряно-золотой перстень под миской...

Бескрайнее черное от пепла поле идеально ровное до самого горизонта, в саже, от малейшего беспокойства срывающейся и взлетающей вверх на безветрии и обнажая скелеты людей, животных, птиц, смешавшиеся в одну костяную мозаику безумного художника. Черная плоскость на горизонте переходит в пылающие очертания лесов, клубящийся дым стеной застилает фиолетовое небо, скрывая разноцветные звезды, бесчисленно вспыхивающие и гаснущие. Завершал картину гибели кроваво-алый свет от сошедшихся в одном параде двух лун и солнца, переставшего сиять живым чистым светом, походя больше на агонизирующее око.

Мертвая тишина усиливала зловещность видимого, он не ощущал присутствия чего-либо живого по близости, будь то жучок в траве или птица в небе.

Впереди далеко на горизонте по ту сторону бескрайнего поля его взору предстали мириады существ, но он видел лицо каждого так ясно, как будто бы смотрел на расстоянии вытянутой руки прямо в глаза. Каждое существо, будь то человек, нелюдь, существо, источающее чистое сияние, от каждого исходила первородная ненависть, презрение, желание опустошить мир.

Среди этой бесчисленной армии некого было жалеть, ни один не был достоин сожаления. Их амбиции, фанатичность, безжалостность, маниакальное стремление к уничтожению всего, не соответствующего критериям идеальности, чистоты, порождали внутри непримиримую злобу. И не было среди них хоть одного менее запачкавшегося в убийстве недостойных, все были равны.

Кулаки сжались, и в них из праха сотворился фламберг, тлен павших на поле поднялся и устремился в кривое лезвие меча, пропитывая то, чернеющее с каждым мгновением. Вся ненависть павших, их боль, страх, скорбь, мучения питали фламберг силой, способной уничтожать миры, сокрушать армии, убивать богов. Лезвие с каждой частицей все сильнее полыхало черным пламенем, неистово бьющимся в порыве схватиться за живую плоть.

Собственное тело было иным, не тем, которое беспомощно лежало на телеге. Силы несравнимо велики, сущность иная, более полная, но все равно неведомая, любые попытки познать себя надвигались на невидимые преграды, которые он не мог сокрушить. Вскоре его окликнули, он обернулся и увидел, что наблюдающий с неба силуэт демона указывал вперед, и на лице его напряженный взгляд. Русберг обернулся, с ухмылкой смотря на продолжающие бездвижно стоять орды врага. Те не спешили идти в атаку. Знамена колыхались, хотя ветра и не было, сияющие доспехи словно насмехались над мирской сажей, поднимающейся в небо. Мир погибал, но еще не погиб, и только он остался, как последний рубеж. Уступи он сейчас, и мир погибнет окончательно подобно тем вспыхивающим и гаснущим звездам, что сотнями гасли на небе.

И там ведь в каждом миру были подобные ему, и в гаснущих на небе звездах означало, что они потерпели поражение. Но почему-то боги смотрели не туда, а на него, почему-то этот мир был важен всем. И вот он стоял здесь ради мира, который погибает, который стремятся погубить, который он когда-то.... Стена, иная, отличная от тех, что стояли внутри его сознания, не давая осознать себя даже сейчас. Более сильная, настолько, что даже боги ее не сокрушат, даже Тени не заметили ее присутствия.

Он уже ощутил на себе десятки других взглядов, исходящие со всех сторон. И те были разные, особо внушали страх, именно внушали, сотни буркал, что смотрели во все стороны сразу из-за горизонта слева на границе миров, на них смотрели и легионы врагов, и боги, дергающие за незримые нити кукловодов. И словно, что-то решалось, и лишь пылающий черный фламберг просил пищу, все равно кого, лишь бы это были сущности, наполненные ненавистью и злобой, голодом и жаждой мести. Этот меч не питался тем, что именуют добродетелью, жалостью, бескорыстностью, он не принимал чистые сущности. И сейчас, почувствовав тех, на кого все смотрели, меч безмолвно замолил хозяина, чтобы он атаковал именно их. И тогда мечи обещали насытиться и исполнить свое предназначение, надо только атаковать не успевших еще приблизиться к этому миру и вступить в него.

Но именно сейчас, в эти мгновения Русберг почувствовал, насколько ужасны те, кто пялился своими буркалами, насколько боятся их остальные, насколько те голодны. Он понял, почему гаснут миры, находящиеся у границы миров. Но пока нет еще этих существ в его миру, и нет еще этих легионов, и нет его истинного, все иллюзия, послание. Но уже сейчас есть последний рубеж для этого мира, он есть...

Он открыл глаза, мерцающие блики от пламени костра прыгали по каменным сводам хорошо знакомой пещеры, рядом на табуретке стояла дымящаяся миска с чем-то жидким. Тот самый моряк, но в других одеждах, молча развернулся и вышел прочь, пустив ненадолго снега с холодным ветром.

Русберг проводил его взглядом и закрыл глаза, погружаясь в мир грез.

Пламя в очаге потрескивало поленцами, ровно уложенными так, чтобы те прогорали равномерно, отдавая все тепло. Блики поигрывали на невысоких сводах, украшенных старыми рисунками и символами вольного народа, испокон веков обитающих в этих местах. Снаружи завывал сильный ветер, нагоняя засыпающий доверху вход в пещеру и скрывая ту до тех пор, пока не пройдет пора ледяных ветров.

Небольшой дымок поднимался из миски и распространялся по всей пещере, устилаясь густым туманом.

Междуглавие 3

– Святейший, по Вашему Указанию мы отправили десяток обозов герцогу Дироту, он поблагодарил Ваше Святейшество и указал на скорые сроки завершения строительства.

В тронном зале собрались все бароны, герцоги и прочие властвующие в различных сторонах земель Халлана. Регент Сиварий сидел на троне Правителя, хотя это противоречило Законам Империи, но никто из окружения не мог даже возразить на столь дерзкое посягательство на Трон. Та же Церковь Истинной Веры молчала. Регент Сиварий прославился как жестокий, не проявляющий слабых сторон, он строго наказывал даже за самые малые проступки.

Его методы извели воров и лиходеев в окружных от столицы землях. Чистильщики проходят все дальше во все стороны к отдаленным уголкам разрушенной Империи, восстанавливая имперскую власть огнем и мечом. Служители Истинной Веры ему в этом поспособствовали, разжигая костры даже в самых маленьких деревнях, устроив охоту на ведьм и еретиков, также усиливая церковное влияние. Он взял всю Империю в кулак, погасив сразу смуту сотнями повешенных на площадях, не взглянув ни на сословие, ни на родство, ни на заслуги. Он запугал самых дерзких, создал свой Свод Указаний, который поставил выше Законов Империи. В Своде первым было написано "Не те времена, чтобы мы жили по мирным Законам, проявляя слабину, так и маня наших врагов. И пока мы не возродим былую мощь Нашей Империи, все будут следовать Своду Указаний. Неповиновение – Смерть".

С этим Сводом Присмотрщики начали облагать налогами всех земельных, забирать мужчин на вековые работы. Те, кто остался в деревнях, обязаны были вырубать лес, бревна отправлять, а на месте вырубок расчищать поля и сеять зерно. Вся живность в домах записывалась в книгу Присмотрщика, и если хоть одна голова пропадала, семью обвиняли в воровстве и судили, наказание было жестоким.

– Гириан.

– Ваше Святейшество, – хмурый бородатый вельможа в толстом сюртуке вышел в центр зала и поклонился.

– Скажи мне, как идет добыча во вверенных тебе шахтах?

– Ваше Святейшество, люд работает вседневно, добыча идет по нормам, подвоз продовольствия и воды, хвала Вашему надзору, бесперебойно. Только вот....

На лице регента приподнялась бровь, взгляд пронзил несчастного насквозь, что у того холод прошел по всему телу.

– Люди опускаются все ниже и ниже за рудой, и все чаще натыкаются на норы, в которых обитают чудища, мы теряем людей, и утрата постоянно растет.

Сиварий задумался, кулак сжался, морщины покрыли весь лоб. Вельможи невольно зашевелились, всем стало не по себе. Взгляды по сторонам в поисках таких же испуганных выражений. Все боялись, чего? Каждый своего, но все присутствующие думали о том, что может повернуться для них так, что лучше уж в те шахты пусть отправят для зачистки от чудищ.

Гириан покрылся холодным потом, он не мог не сказать о нападениях, иначе его за утайку регент наказал бы страшными муками. Но и сейчас он прощался про себя со всеми сородичами, как будто уже стоял на плахе.

– Так! – удар кулаком о спинку трона вернул всех в зал, – Указываю, снарядить сотню из Легиона Алых Василисков и под предводительством Дариана отправиться в Закатные Шахты для истребления чудищ и защиты рудокопов. Дариан!

– Сотня выступит на рассвете, Ваше Святейшество, – стальная перчатка ударила в нагрудник сурового Легионного Командора, на его лице нельзя было прочесть ни страха, ни ужаса, ни радости, монолитное лицо.

Вельможи косились на него. Как тот мог так спокойно все воспринимать? Даже если бы его сейчас отправили под топор палача, он бы также прокричал свой ответ.

– Хорошо, продолжим....

Глава 4. Начало Войны

Караван медленно двигался по барханам Пустыни Жгучих Ветров, сотня груженных гаргутов – волосатое животное с шестью лапами-подушками, позволяющими свободно идти по пескам; медленно цепочкой брели под палящим солнцем, не чувствуя никаких неудобств и лишь слегка беспокоя пески. Почти незаметные следы быстро пропадали, заносимые ветром. Большая часть каравана нагружена огромными меховиками с грузом. На остальных шатры, внутри которых прятались люди.

Пустынный ветер подбрасывал горячий и рассыпчатый всепроникающий песок, и спасали лишь многочисленные ткани шатров. Гаргуты же напротив не чувствовали никаких удобств, медленно идя цепочкой по горячему песку. Спускаясь с одного бархана и забираясь на другой, караван продвигался по, казалось бы, однообразной пустыне.

Обычно караваны днем не перемещались, выжидая вечера в одном из оазисов, которых не столь много. Но этот караван спешил добраться быстрее до защищенного города, что раскинулся среди песков желаемой обителью для всех путников. Хотя гаргуты и шли медленно, но именно поход днем делал этот караван малодосягаемым.

Вечные чистильщики пустыни – стервятники постоянно кружили на небе в поисках падали. Караванщики видели, как в нескольких больших барханах от них на небе кружило около десятка. Такие места стремились обойти стороной.

– За следующим барханом, – донеслось из первого шатра.

Навес шатра защищал от солнца и песка, в нем могли поместиться трое взрослых людей. Для жителей пустыни это был своеобразный дом. Один из караванщиков обернулся и посмотрел на небо позади каравана. Ветром по небу растягивало длинную полосу черного дыма. Не того, что был от костра или небольшого пожара – этот с отдалением не истаивал, как должно было быть, а наоборот более густел. Место, откуда он поднимался, караван покинул вчера на рассвете, там стоял пограничный городок, где собирали караваны из тех, кто пришел обозами с товаром.

Караван под вечер добрался до окрестностей Харгара. Пятиростовые коричневые стены и шестиростовые башни возвышались над желтой пустыней грозной неприступной твердью. Ворота оббиты золотом, украшены узорами. За стенами куполообразные здания, пальмы, листва которых поднималась выше стен. Улицы скрывались в тени тысяч деревьев, чистота и красота посреди безжалостной жаркой пустыни. Смрада подобно имперским городам Халлана, а тем более той городской грязи, не было потому, как люди не испражнялись и не выливали помои, где придется. Самое популярное место среди горожан были общественные бани, где любой за три монеты мог наравне со всеми отдохнуть в больших купелях. Даже бедняки, просящие о подаяниях на улицах, хотя бы раз в неделю посещали сие заведение.

Караван вошел через ворота и расположился на караванной площади. Караванщики принялись распрягать гаргутов, мужчина в черно-алых доспехах подошел к главному караванщику и протянул кошель, тот с почтением принял и поклонился как почитаемому человеку.

– Премного благодарен, да сохранит вас судьба, – караванщик с поклонами попятился назад, отошел несколько шагов и удалился поскорее распоряжаться разгрузкой.

Мужчина подошел к одному из шатров.

– Мы прибыли, – он склонил голову.

Из шатра показался человек в таких же одеяниях, но меньшей комплекции. К мужчине подошли еще четверо, склонив свои головы.

– Пойдемте, – это была девушка, она пошла по улице к дворцу, воины последовали за ней, все встречные почтительно кланялись, некоторые приклоняли колено.

Их явно выделяли одеяния, никого в столь изящных доспехах здесь более не было. Лицо девушки скрывала шелковая вуаль, как и лица воинов. И это не было данью моды, так в пустыне спасались от песка и палящего солнца.

Бедных на центральной улице они не встретили. Бесчисленные торговые ряды благоухали пряностями, сияли золотом, серебром, украшениями и посудой, пестрели фруктами, коврами и одеждой. И каждый торговец, завидев идущую свиту, тут же кланялся и приглашал ознакомиться с его товаром, а он с огромным почтением уступит все, что пожелают, за малую плату. Девушка со свитой шла целенаправленно к дворцу, возвышающемуся над остальными строениями среди самых высоких пальм.

Харгар не был столицей, лишь главным торговым городом, до самой столицы, было еще пять суток пути отсюда. И прибывшие сегодня караваны с закатом выдвинутся дальше в прохладу ночи. Торговля же продолжалась до первых звезд, когда загорались уличные огни, тускло освещающие окрестности.

Никто не стремился запереть двери, закрыть ставнями окна, люди наоборот выходили из домов. Приветствуя всех, кого встречают, горожане прогуливались по улицам, играли под пальмами в настольные игры или же отпивали чай из чашки в кресле под шатрами. Жара уходила с закатом, и город оживал иной более бурной жизнью, полной общения, отдыха и дружеских посиделок. И каждый двор был гостеприимен, зайди пусть даже незнакомый человек, хозяин его с почтением примет, усадит за чай и доброжелательно побеседует.

Дворец несколько возвышался над богатыми домами, окружившими его и городскую площадь, но не сильно выделялся, будучи лишь резиденцией, где в основном находился советник по внешним связям, принимая послов с Заката. Сам же Халиф жил в столице во дворце в разы большем, можно сказать, отдельном городе внутри столицы, не покидая его.

Часовые у дворцовых ворот продолжали стоять смирно, когда подошла свита в черно-алых доспехах. Девушка вошла во дворец, где уже встречали.

– Мое почтение, Ваше Великолепие, Принцесса Билери, – советник всячески выказывал свое уважение представителю королевской крови. Вся встречающая процессия также принялась выказывать знаки почета, – боги милосердны, что послали в вашем пути столь тихую пору.

– Вы в курсе...?

– Войны? Прошу милости, что перебил. Это всего лишь слухи. Мы видели дым. Но навряд ли это имперцы, скорее какие-нибудь кочевники или разбойники.

– Не стоит так пренебрегать знаками, – резко произнесла Принцесса.

– Великолепная Билери, не всегда необходимо воспринимать знаки буквально, есть же еще и разум, – продолжал мягко беседовать советник, провожая почетную гостью из парадного зала в главный, украшенный еще более изыскано.

Внутри играла музыка, танцевали девушки, в нескольких фонтанах плавали золотистые рыбки, большие столы с яствами, к одному из которых и приглашал жестами советник.

– Это не были разбойники, это были имперцы, и мой телохранитель их видел.

Тот, державшийся позади принцессы, почтенно приложил ладонь к груди и поклонился.

– И что же он видел, – ухмыльнулся советник, выбирая на одном из блюд кусок по вкусу.

Телохранитель, не дожидаясь позволения, начал: – "На городок Сирал напали поутру, никто не ожидал, я насчитал три сотни церковников, среди которых были серые, синие и белые рясы, две сотни всадников властителей земель Халлана и два легиона халланского войска. Могу сказать, что это война. Как только они вошли в городок, церковники принялись сгонять всех на главную площадь, где уже воздвигали столбы. Я не слышал, что именно кричали, но ясно видно было, что церковники требовали принять веру и отречься от наших богов. Позже начали вспыхивать их очистительные костры. Мы не дожидались начала казни и поспешили скорее сюда, вы видели, как долго поднимался дым".

– И они решили нас одолеть этим числом? Ха! Да с благословением богов, мы сметем этих невежд и похороним в песках! – советник сопровождал свои возгласы жестикуляцией.

Вокруг шепот перерастал в бурное обсуждение, никто не стремился скрыть своего беспокойства.

– Наши стены неприступны, – продолжал речь советник, – наши стрелки лучшие! Их порывы утопнут в их же крови!

– Советник, при всем уважении, не стоит недооценивать столь сильного врага, мы неоднократно сталкивались с ним и раньше, и нынешнее перемирие было возможно при определенных условиях...

– Условиях? Скорее диктаторски навязанных поборах, а не условиях торговли, – отмахнулся советник.

Позади его кое-кто из свиты кивал в согласие, кое-кто пылко не соглашался.

Знатные люди пылко обсуждали уже между собой, не обращая внимания ни на кого, доходило до ругани и кулаков. Советник с одурманенным взглядом еще пару раз взглянул на принцессу и потянулся к кувшину.

– Пусть приходят, в песках и останутся, – заключил он, – а Вас я прошу быть у меня гостями. Покои уже подготовили, располагайтесь и не отказывайте себе ни в чем.

С этими словами он налил огромный фужер и сделал несколько больших глотков.

Принцесса кивнула в знак благодарности и пошла прочь из зала, в котором не стихали горячие обсуждения. На выходе служанка с покорностью проговорила, что госпожа может следовать за ней, если желает отправиться в покои.

– Сиригал, мы не найдем более здесь союзников, – с неподдельной горечью произнесла принцесса.

– Вы правы, похоть и алчность подобно проказе разносятся по миру с ветром, и в этих местах они давно уже пустили свои корни. Самодовольные властители не заботятся ни о чем, кроме своих животов. И боги их за это покарают.

– Но как же так? Они ведь веруют в святые письмена, а в них строгие заветы наших предков!

– Веровать и следовать им – давно уже различные вещи. Роскошь затуманивает разум, власть извращает сущность. А здесь забыли, что такое война, лишения, горечь.

– И что же? Нам придется вернуться в Пески ни с чем?

– Отсутствие результата тоже результат, теперь мы знаем, что не следует питать надежд и придется забыть про давние соглашения. Слова на них давно занесло песками времени.

– И к Халифу не стоит обращаться?

– Он – всего лишь ребенок, над ним стоит Визирь, а он еще алчнее, чем эти псы. Он скорее спрячется за стенами столицы, чем пошлет часть своей армии на помощь.

– А как ты думаешь, устоит этот город при осаде? Стены вроде добротные, войск достаточно.

– Нет...

Ночь в пустыне приносит умиротворение, чистое звездное небо вдохновляло поэтов к созданию своих творений. Ночные улицы освещались факельными столбами, по улицам ходили лишь сторожа, следящие за тем, чтобы никто не бродил без особой нужды. Принцесса стояла на балконе и любовалась вечерним видом города, готовящегося к ночному сну. Она обдумывала, как поступить. Ей не раз приходилось сталкиваться с трусостью и алчностью среди людей. Такая картина знакома всем – нет безгрешных и бескорыстных. Счастлив лишь бедняг, потому как ему не о чем жалеть при смерти, все свое уже с собой. Тяжелая роль выпала ей быть послом своего царства в поисках союзников. Билери не раз слышала от стариков, что некогда пустыня была едина, сила народов пустыни была безгранична. Но алчность, ложь и трусость свершили свое дело, союз племен распался, теперь же вся пустыня была разделена мелкими царствами.

На балкон вошел Сиригал, склонив голову. Принцесса продолжала смотреть на вечерний город. Сиригал с почтением подошел и встал рядом.