Текст книги "Шахматы Богов (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Колотилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Междуглавие 5

Богатые убранства из белого золота, белоснежных шелков и боевых трофеев украшали мраморный зал. Неотразимая воительница и мужчина в одеждах, испещренных изображениями креста, сидели в громоздких изящных креслах, увлекшись настольной игрой, занимающей круглый стол больших размеров. Вокруг гуляли причудливые красивые создания. На раскидистых ветвях невысоких деревьев многоголосые птицы и создания распевали мелодичные песни.

На столе изображен рельеф разрушенной бесконечными войнами местности: пустые русла, обрушенные горы, потрескавшиеся от бесконечного испепеления некогда населенные земли, извержения вулканов, высушенное дно морей и бесчисленные фигурки марионеток по всему полю. С одной стороны располагались фигурки похожих на людей великанов, крылатых существ, драконов, уродливых и страшных существ. С другой стороны стояли сияющие войска тех, кем играли двое.

Воительница с ухмылкой сделала жест, и многочисленное войско двинулось на малочисленные позиции противника. Драконы разом ударили по выдвинувшимся войскам вперед, испепеляя всю передовую.

– Неплохой ход, – ухмыльнулся мужчина.

Воительница ехидно улыбнулась и вновь отдала команду, перед драконами из пустоты появились аморфные существа, накинувшиеся на тех и буквально облепляющие их сотнями щупалец. Невидимый противник приказал остаткам отступить к сгруппировавшемся у подножия разрушенной горы.

– Ну зачем же ты так быстро, я не успел повеселиться. Что ж. Пора завершать, – уже нетерпеливым тоном проворчал мужчина. Он провел рукой, все бесчисленные легионы разом устремились на противника, уничтожая остатки.

– Ну вот, все удовольствие испортил, – воительница надула пышные губки.

Сияющие фигурки с успехом сметали все оборонявшиеся фигурки, особо успешно это получалось у фигурок, похожих на людей с крыльями. Вскоре игра закончилась. Мужчина с удовлетворением откинулся на спинку кресла, потирая руки.

– А я так хотела поиграться, – она скрестила руки на пышной груди и насупила носик.

– Ну, перестань дуться, еще наиграешься. Главное, эту игру мы выиграли.

В зал вошел крылатый человек, капли крови стекали по перьям. В руках у него был огромный копье-меч, увенчанный крестом, по лезвию текла кровь. Пачкая белоснежный пол, он шел к сидевшим.

– Как успехи Гардиил? – ради начала разговора задал вопрос мужчина.

– Мир очистили от Грешной Гнили, теперь он безгрешен, Руфир, – с удовлетворением и надменной гордостью произнес Гардиил, – Немного отдохну и снова в бой, столько еще миров освобождать предстоит.

После этих слов он удалился, Руфир и воительница остались вновь одни.

– Ну что? Еще одну игру, Сайри?

В окно влетел черный ворон и сел на корону фонтана, направив свой взгляд на Руфира.

– Ныне все складывается как-никак лучше, – откинулся он с улыбкой полного удовлетворения происходящим, – Мы нашли его.

Глава 6
Одержимый

Тяжелые повозки с трудом волочились по песку, постоянно увязывая колесами настолько, что приходилось их откапывать. Даже замена на более широкое полотно колеса не решала проблему. Приходилось людям постоянно толкать, лошади не выдерживали, изливаясь потом и выдыхаясь. Гаргуты почему-то не желали волочить за собой телеги. Пешие колонны церковников страдали от жары, к которой они не привычны и сейчас всячески проклинали эти места, сетуя на Создателя, который правильно сделал, что поселил в этом адском месте иноверцев, даровав верующим более благодатные просторы.

Доспехи нагревались на солнце и невыносимо натирали всяческие места, кожа словно плавилась, открытые участки тела в считанные часы покрывались волдырями и облезали, причиняя горящую боль. Воды немного, есть вообще не мог никто: попытавшихся почти сразу же рвало.

За строгими порядками по пескам волочились четыре сотни в до блеска начищенных доспехах из резервов. Между первой сотней легионеров и остальными тремя сотнями брели несколько сотен ополченцев, кого выловили ищейки по разным закоулкам подвластных земель. По бокам колонны каждые десяток шагов шел особый церковник с бастардом наперевес. Позади резервов на небольшом отделении брели надзорные и простой люд.

Какой бы война не была, но народ всегда ищет лучшей доли, давали вольную всем последовавшим, освобождали от налогов в новых землях. Обыденное дело, иначе народ не пошел бы. А так, нет-нет, да и попробует кто-нибудь свои силы в слабине господской. Особо туда шел лихой и вороватый народец, а также гулящие женщины, на это церковники не столь строго следили, имея особые указания. Вот и тянулась за войском вереница всякого люда.

Старые сандалии утопали в песке, старческое восприятие вскоре перестало реагировать на режущие песчинки в силу привычки к хроническим болям. Поношенные одеяния мало чем отличались от тряпья простого люда, разве что на рукавах просматривались затертые символы принадлежности. Но никто не обращал внимание на малоразличимые следы от символов. Старик брел в общей веренице, старая походная сумка висела через плечо. Сыпучие пески угнетали, палку для опоры применять бесполезно, и поэтому он попросту нес ее в руках, машинально поглаживая рифленую древесную поверхность.

Пески неизменны, но он не так молод, как десятилетия назад, когда первый раз выступил в это безжалостное царство. Тогда он был в числе особых десятков магов, он был молод и силен, иная жизнь. Людей в то время было гораздо больше, но ими не разбрасывались, как ныне, используя для атак наемников. Тогда он впервые осознал силу малочисленного народа, способного завоевать другие царства, но почему-то ограничившегося самоизоляцией. Легионы сталкивались с сотней защищавших. Магия была на высшей ступени своей значимости, но это было давно, в первой половине его уже затянувшейся жизни.

Оставалось лишь тянуть старческое бремя и жить воспоминаниями, переставшими быть собственными задолго до того, как он впал в старческие бредни, самоустранившись из окружающего мира. Предательская старость, все больше и больше кусочков вырывает из памяти, но все же не все, кое-что все же еще помнится. Иначе он был бы уже давно обычным стариком, просящим подаяния у прохожих. Странно, почему же на него некоторые так косятся и пытаются сделать вид, что не обращают внимания? Странно, быть может, у него разыгралась старческая фобия, или как ее там? Хотя, не удивительно, одинокий старикан еле бредет среди таких же нищих, каждый второй из которых с удовольствием лишил бы его жизни ради лишь того, чтобы попробовать найти в его старой сумке хоть что-то стоящее, что можно было бы перепродать или обменять на еду. Единственное, что сдерживало всех этих озлобленных на жизнь людей, так это те самые церковники, которые и начали всю эту войну.

Как же здесь невыносимо жарко!

Старик иногда оглядывался и не мог различить ничего дальше пары десятков шагов, но все же знал, что даже за последним барханом, чьи очертания могли бы увидеться отсюда, вереница не прекращалась. В пустыню уходили чуть ли не последние силы Халлана и все ради той цели, что появилась сотни кругов назад. Улыбка появилась на ссохшемся лице, оказывается, он стал размышлять о высоких целях целой империи. Раньше и не думал о таком, когда также шел в цепочке в былые годы. Но вот зачем он сам брел по горячим пескам в город, в котором никто из ищущих лучшей доли не найдет ничего кроме новой надежды. Зачем? Вопрос, который каждый из людей не раз задает себе в течение своей короткой жизни.

Зачем он шел?

Ответ был внутри старой походной сумки в манускриптах, что лежали там. На кожаных лоскутах начертано то, что он так долго искал, то, что было смыслом остатков собственной жизни. И сейчас рука крепко держала сумку, чтобы никто не смог отобрать эту ценность и лишить тем самым всех надежд.

Врата в город валялись в песке грудой обломков дерева и металла, понемногу растаскиваемые на ночные костры караульных. Золото еще во время осады исчезло с останков от ворот, оставив о себе только напоминания в виде форменных вмятин. Во многих местах крепостной стены и башнях зияли дыры, оплавленный камень и копоть вокруг. У каждой бреши возились люди. Вся прежняя пышность убранства пропала, на месте остались лишь напоминания о прежних украшениях в виде торчащих гвоздей и отпечатков в глиняных стенах.

В арке движение сильно замедлялось дозорными десятками войск и церковников, осматривавших все, что везлось в город. По сторонам стояли шатры, под которыми укрывались вербовщики. Каждый прибывший, кроме войск, обязан был записаться и по желанию спросить работу у вербовщика. Платить ничего не надо, что, несомненно, привлекало бедняков, дошедших до этих мест ни за день пути.

Войска проходили через арку в город в первую очередь, далее могли следовать те, кто шел налегке, после уже груженные. Хотя, стоило заплатить караульным, и тебя пропускали вне очереди со всем твоим скарбом, оставался лишь вопрос в тяжести кошелька.

– Проходи, проходи, чего застряли?! – во все горло кричал один из караульных, то и дело толкая кого-нибудь попавшегося в спину, словно от этого все остальные поспешат пройти через арку.

– Расступись! Прочь! – донеслось позади.

Два гаргута с ревом и явным нежеланием тащили к арке большую стальную клетку на массивной телеге, за клеткой и перед ней шли три десятка церковников в красных рясах. Народ, как только увидел тех, кто кричал, поспешил посторониться на значительное расстояние. В арке усилилась давка. Народ искренне боялся тех, кто шел в красной рясе с гербом черный крест на золотом щите, больше чем любого иного церковника. Люди пытались отойти подальше, спрятаться за другими, скрыть своих лиц, но алые не обращали внимания, не поднимая лиц под большими капюшонами.

Инквизиция – слово, коего боялись все. Никто не осмелится взглянуть в глаза инквизитору. Они были судьями Всевышнего, они были главными палачами Веры, они были Законом. Когда была создана Инквизиция, никто уже и не помнит. Лишь в писаниях упоминания о первых Воинах Инквизиции появились в текстах про Времена Мрака. «Когда над миром воспылали тысячи костров очищения, а Ведьмы, Ересиархи и прочие приспешники Тьмы овладели душами людей». После того роль Инквизиции увеличивалась, спустя много времени та перестала быть веткой Церкви, став отдельной армией вершащих свое правосудие.

Инквизиторская колонна медленно прошла через арку, даже церковники потупили свои взгляды, вспоминая различные молитвы восхваления сынов Создателя.

Народ явно занервничал, все уповали на слободу, но если инквизиторы здесь, то не бывать этому. Народ шептался, но так, чтобы не услышал кто лишний. Вскоре движение возобновилось, и вновь началась давка, ведь не смотря на последние события, никто не желал оставаться на ночь снаружи стен города, хотя и закрывать ворота никто не собирался. Старый имперский менталитет и порядки впитались в каждого настолько, что даже здесь все стремились их исполнять. Взять хотя бы для примера порядок запирания городских ворот на ночь.

Взору город предстал не в лучшем виде, большинство домов в ближайшей части города к разрушенным воротам превратились в закопченные руины. Обгоревшие деревья срублены под самый корень. Водные каналы засорены, от воды, углов и стен источалась вонь халланских городов. Вся прежняя чистота утонула под бесчисленными нечистотами. Полуразрушенные дома по большей части уже кем-то были заселены, обрушенные руины разгребались, и на их месте строились подобия хибар.

Торговали прямо на старых уцелевших торговых рядах, продавалось вяленое мясо, вода, вещи из разграбленного города. И никому не было дела, что и откуда пришло на торговые ряды. Появились и игроки, обманывавшие зевак и халдеев, не способных здраво мыслить, забирая у тех последнее. Городская стража не обращала на развивавшиеся торговые ряды никакого внимания, разве что время от времени подходя к тем за данью.

На главной площади возвышались несколько виселиц с повешенными прямиком напротив дворца, местами чернеющего от копоти пожарища. В нескольких местах крыши зияли дыры. Рядом с виселицами зловеще чернели прогалины от кострищ, для чего те были, никому объяснять не надо. Повсюду стояли бесчисленные палатки и шатры войск Халлана и церковников. Полуразрушенный дворец занят новыми хозяевами города, большая телега со стальной клеткой стояла во дворе дворца.

Простой люд зачастую ютился в хибарах, наспех сооружая из всего, что принесли с собой или нашли среди обломков города.

Старик постелил около стены подстилку и присел на нее, осматриваясь вокруг себя. Старые ноги гудели, болело все тело, напоминая о своей бренности. Заветная сумка ночью заменит подушку, сейчас он немного посидит и ляжет, накрывшись старой тряпью, что нашел среди обломков одного из домов. Сейчас передохнет, прожует кусок вяленого мяса, запьет водой и ляжет спать. Как же болят ноги, неминуемая старость все больше и больше овладевает телом. Как хотелось бы продлить молодость. Но ему, некогда сильному магу, это непосильно, пока. Руки дрожат, странно, только сейчас это заметил.

Мимо прошли двое церковников, с пренебрежением взглянувших на сидевшего в уголке старика.

Усмехнулись, над чем? Над тем, что обнищавший старик забился, словно уличный пес в угол? Или над тем, что вот так ведет свое существование последний из некогда сильного ордена, погибшего в одной из войн, или над бросившим архивы библиотеки, которая никому более не нужна была, и подавшимся в скитания? А может и над тем, что считают любого простолюдина ничем, мусором, вот и ухмыляются над чужой нуждою. Но ничего, все еще изменится, все будет по-другому...

Долгие вчерашние размышления побороли бессонницу и незаметно погрузили в крепкий сон, так хорошо давно он не спал. Старик приподнялся с настила и присел, пытаясь прогнать необычно тяжелую утреннюю усталость после сна, как будто бы он и не спал вовсе. Покряхтывая от утреннего замления всего тела, он пытался размять пролежни. Солнце уже припекало, и нельзя уже сказать, что утро.

"Нужно немного перекусить и двинуться дальше в путь, в сумке должно было еще остаться немного вяленого мяса. Сумка! Где она? А вот! Но!"

Руки судорожно схватили старую сумку, старик распахнул ее и,... пара кусков вяленого мяса лишь валялась на дне опустевшей сумки. Руки задрожали, лицо покрылось морщинами, глаза истерично забегали.

"Украли! Как так?"

Он никогда не спал спокойно, но тут один раз заснул, и украли! Стоп, успокоиться, он уже давно не безумный юнец, все нужно проанализировать, не в первый раз.

"Украли, когда я спал. Еще до сих пор мутит. Сонное снадобье, заклинание или что-то подобное".

Собраться, вспомнить все, что он знал раньше.

"Поиск! Да, это поможет. Старое простое заклинание. Но нужен кристалл, надо поискать, вроде бы был в карманах".

Старые руки принялись перебирать все, что было в карманах. Среди всего вскоре нашелся кристалл, точнее его осколок, совсем небольшой и тусклый. Старик встал, собрал пожитки и повернулся лицом к стене – никто не должен видеть его колдовство. Кристалл лежал на ладони, старик смотрел на него и тихо произнес заветные слова, кристалл засветился и взлетел над ладонью. После чего кристалл истаял, и лишь видимое для старика свечение указывало направление. Тот поспешно пошел по улице, следуя направлению свечения. Шаги вновь отзывались небольшой болью, но медлить нельзя было. Главное догнать воров, а потом, потом...

* * *

– Сия пентаграмма должна быть соблюдена согласно расположению всех светил и сторон небесных. Иначе у вас ничего не получится. Данная фигура предназначена для усиления ваших сил и сил ваших соратников.

Голос магистра писклявый и высокий разносился по аудитории подобно писку комара, он похаживал вокруг только что нарисованной им на полу фигуры. Ученики сидели за трибунами полукругом на ступенчатых ярусах. Над потолком на балконах наблюдали слушатели из числа уже получивших дипломы факультета.

На лекциях магистра всегда было много людей, его труд о боевом применении основ магии был крайне популярен. Вот и сейчас на этой лекции он обучал применять обычные для магов магические предметы для усиления собственных сил и более сильного воздействия, как он любил выражаться.

Магистр Сирл преподавал теорию применения магических сил. Но молодой аколит Хирлад всегда с упоением конспектировал все лекции, заучивая и готовя свою работу по анализу трудов прикладного применения магии для экзамена.

– Сейчас я продемонстрирую вам, как сия пентаграмма увеличивает силу простого заклинания.

Магистр встал в центр пентаграммы.

– Все из вас могут создавать простой сгусток магии, будь то огненный шар или молния. Я покажу вам, как повлияет сия фигура на простое заклинание по вызову дождя.

Магистр пальцами в воздухе прочертил фигуру заклинания, пентаграмма вспыхнула – над одной из трибун в воздухе появилось черное облако, из которого, словно из ведра, вырвался поток воды и облил задремавшего слушателя, тот мокрый вскочил – вся аудитория раздалась дружным смехом.

– Молодой человек, потрудитесь на моих предметах не спать...

* * *

Воспоминания на некоторое время отринули внимание от непереносимого жара песков, палящего солнца и ноющей боли во всем теле. Старые добрые времена, как давно это было. Молодость и безмятежность. Пятнадцать славных лет обучения на факультете Практической Общей Магии в Академии. Но это уже просто воспоминания, а сейчас он брел по горячим пескам под палящим солнцем по следу воров. Откуда у него еще силы были на это, хоть он и маг, но он уже давно не юнец. Старик брел, медленно, но брел, почти у цели. Он так долго держал древние свитки в руках, что даже с завязанными глазами мог легко определить вблизи, где они лежали. И сейчас чувство присутствия с каждым шагом усиливалось. Уже и магического указателя не требовалось, старик и так знал, куда идти, но в силу старости даже и не вспомнил о том, что огонек нужно убрать. Через несколько часов он просто перестал обращать внимание на мерцающее сияние, ковыляя вперед и вперед.

Жара давила, постоянная жажда душила, старые глаза подводили. Уже казалось, что несколько черных теней кружат вокруг, словно кто-то в небе кружил над ним. Но и это было безразлично, потрескавшиеся губы бормотали лишь "манускрипты, мануксрипты, мнаукрсипты, манукрипсты, макристы". Ссохшиеся пальцы крепко вцепились в отполированную годами палку, служащую опорой ранее, но не сейчас, когда старик, не взирая на изнуряющую жару, горячий песок, карабкался на бархан подобно мальчишке, взбирающемуся на заснеженную горку.

* * *

– Вот смотри, если взять вот корень Сарха, размолоть его и смешать с твоим снадобьем, то эффект возрастет, – рыжеволосый юнец доброжелательно улыбался, пытаясь убедить в искренности.

– А по-моему эффект будет совершенно обратный.

– Ты мне не веришь? – будто бы искренне удивился он, – Я вычитал это в родовой книге, а в ней есть такие секреты, о которых не учат.

– Но...

– Я тебе говорю, добавь, и эффект усилится.

Он размолол черный корень, открыл колбу с фиолетовой жидкостью и всыпал ее. Жидкость резко стала алой, забурлила, пошел розовый пар, и прогремел хлопок, разгоняющий во все стороны облака розового тумана. Все ученики в лаборатории засмеялись, особенно сильно рыжеволосый.

– Я же говорил, что эффект усилится, а ты не верил, – сквозь хохот прогремел он.

– Мистер Парнис! – раздался женский голос из подсобки, – Живо сюда!..

* * *

Вечно палящее солнце, казалось, в одной точке неба мучительно медленно смещалось в сторону Заката. Одиноко идущая фигура по изнуряющей пустыне словно бы и не замечала кружащих над ней птиц, жара накаленного песка под ногами, гнетущего ветра.

Фигура брела строго по прямой, словно бы под ногами была вычерчена линия, по которой следовало идти, не взирая на многочисленные барханы, невесть откуда взявшиеся останки полузасыпанных руин. Фигура брела, не смотря ни на что, хотя и одежды на ней не подходили под условия жаркой пустыни, седовласая полу облысевшая голова вообще ничем не накрыта.

И когда солнце наконец пропало с небосклона, пришло вечернее облегчение для всего мира песков. Но фигура будто бы и не заметила этого, продолжая идти все так же прямо, а вокруг просыпалась жизнь.

Вылезали насекомые, мелкие зверьки, змеи и ящерицы, которым днем приходится прятаться от смертельной жары глубоко в песках. Идущий по пустыне игнорировал ползающих рядом ядовитых насекомых, змей, словно бы их и не было. А теми пески все больше и больше кишели, и не одно существо не бросалось на бредущую фигуру, почти наступающую на ползающих под ногами.

«За следующим барханом, они там, не ждут, это хорошо. Что теперь? Главное, все правильно обдумать, чтобы быстро и внезапно всех убить».

Другого пути старик не стал даже и обдумывать. Как это не похоже на старого слабого почти все позабывшего мага. Хирлад никогда не убивал, но почему-то сейчас все его мысли направлены для того, чтобы вспомнить заклинания быстрые, эффективные и смертоносные.

Не зря он провел большую часть своей жизни среди гор свитков и книг, старик мало что помнил из того, чему обучали в академии, но вот сейчас отчетливо вспоминал те письмена, что читал и изучал в библиотеке. Вспоминал древние и страшные символы, ужасную магию, запретную и забытую. Но сначала нужно убрать магический огонек, о котором он позабыл. Шелушащиеся пальцы вычертили фигуру, и огонек истаял. Забирался на бархан осторожно, что заняло большее время, чем если бы он был помоложе. Кругом уже ночь, звуки ночных существ разгоняли тишину, все время кто-то совсем рядом издавал шорох, но Хирлад не обращал никакого внимания, все его мысли были заняты расправой.

Небольшой оазис посреди пустыни – несколько деревьев и кустов вокруг защищенного от песков колодца. Тени вокруг костерка, не ожидают нападения. Громко беседуют и смеются. Вроде бы и не выставили никого в дозор.

Старик палкой принялся вычерчивать на песке символы и фигуры, не схожие с тем, чему обучали когда-нибудь в Академии. Магистры даже и не смогли бы понять, что они означают, тем более применить. Хирлад с предельной точностью вычерчивал символы, которые видел лишь один раз и не понял тогда их значения. Но почему-то сейчас именно эти символы и фигуры выбрал из всего набора того, что вспомнилось. В темноте ночи он безошибочно водил своей палкой, ни на крупицу песка не ошибаясь, словно что-то иное управляло его рукой. Но старик не задумывался ни о чем ином, кроме одной мысли, впившейся в сознание с самого утра.

Вычерчивать пришлось почти всю ночь, воры уже заснули. Старческое морщинистое лицо еще больше сморщилось от улыбки, старик в полный рост встал рядом с начертанным на песке и произнес древние звуки, казалось, громко и не своим голосом. Что они означали, старик не знал, но символы и знаки на песке вспыхнули темно-бордовым пламенем, и донеслись крики из оазиса.

Почти истлевший костерок внезапно вспыхнул выше деревьев, языки пламени хватали лежащих рядом и утаскивали в полыхающий столб одного за другим, те успевали только вскрикнуть от ужаса. Длилось не долго, закончив, пламя поглотило само себя, оставив лишь несколько маленьких потухающих уголька на месте костра. Символы на песке исчезли, оставив лишь чернеющие следы копоти, из песка под которыми полезли сотни червей, которых и не должно было быть здесь.

Хирлад, словно юнец, съезжал по пологому спуску бархана в опустевший оазис. Из следов пребывания остались лишь несколько вещей, лежавших в стороне от костерка. Его не интересовали остальные сумки, старик хотел лишь вернуть свое. Они там, около дерева среди всякого хлама, они непременно там. Старик подбежал к наваленным балунам и стал разбрасывать, ища нужную сумку, вскоре распахнув ее и найдя там заветные свитки. Радость от вновь обретенного наполняла все старческое тело. Хирлад радовался, словно маленький ребенок подаренным сладостям, прыгая и танцуя. От эйфории он не заметил, как упал на землю в забытье и заснул, свитки лежали рядом и источали фиолетовое свечение. А в это время по небу пролетела черная птица, в ночи которую выдавали лишь шелестящие перья порхающих крыльев.

Солнце перевалило за полдень, он лежал под раскидистой листвой от кустарников, и то нисколько не беспокоило спавшего старика. Вокруг валялись чужие вещи, свитки рядом. Хирлад, открыв глаза, не помнил буквально ничего, что произошло ночью. Он вообще не помнил прошлый день, как тут оказался, что за вещи, где он вообще – старик был в недоумении.

"Треклятая старость, вот и провалы в памяти, дальше очередь за старческим безумием".

Хирлад долгое время ходил среди разбросанных вещей, подбирая себе подходящее. Где хозяева всего этого, он так и не понял. Зато, наконец, нормально поел: в одном из балунов было много разнообразной еды. Первый нормальный завтрак за долгое время, даже теперь идти нет сил, от жары спасала лишь листва. Он прикрыл глаза и блаженно задремал под раскидистой листвой.

Проснулся старик, когда солнце заходило за горизонт. Жара спала, Хирлад наполнил кожух водой, собрал вещи побрел дальше к цели в пустыню, не зная, где сейчас находится, но будучи уверенным, куда идти. Чистое небо с россыпью звезд, помогающих путникам найти дорогу. Старик бы вгляделся в маленькие огоньки на небе и нашел те, которые поведут его к заветной цели, но зрение давно уже не то.

Фигура удалялась вглубь пустыни, куда не вели не один из торговых путей. Куда не летали птицы, откуда уползали гады и насекомые. Жизнь бежала из Песков Ужасов. Ходили легенды о ужасных песчаных существах, о погребенных под песками городах, жители которых теперь по ночам скитаются по окрестностям, ища живые души.

Но фигура целеустремленно шла в ночи, одиноко бросая вызов всем тем, о ком ходили сказки, и о которых она не слышала. И звезды с чистого небосклона смотрели на нее, идущую строго на Восход к Горному Пределу, возвышающемуся отвесной стеной с Полудня на Полночь подобно Пределу, защищающему от холодных ветров центральные земли, но более высокому настолько, что у его подножий солнце не освещало до самого полудня.

* * *

Дни в стенах библиотеки среди сотен стеллажей с книгами, свитками и скрижалями текли мучительно медленно. Постоянное сортирование по тематике, предметности, исторической датировке высасывали силы не слабее, если бы он работал в каменоломнях. Постоянная нагрузка на разум угнетала, необходимая перечитка всего того, что он брал с полок, напряжение глаз от тусклого света свечи – все это заставляло проклинать каждое мгновение своего существования. Библиотечные мозоли от пера и пятна от чернили с каждым новым знаком при переписке все сильнее разжигали презрение к ранее любимому занятию. Восстановление старых свитков заставляло безмолвно завывать подобно лесному зверю. И все это повторялось каждый день, став единственным занятием предательски медленно тянущейся жизни.

За что ему такое наказание, ведь одного из лучших магов своего выпуска, спустя несколько кругов службы Империи, загоняют в архивы никому не нужной библиотеки. Вся эта масса навалилась с такой неподъемной тяжестью, что пребывание среди всех этих свидетельств тех или иных событий, забытых методик и прочей ереси превращали работу архивариуса в сплошную каторгу.

Каждая новая полка предрекала бесконечные дни возни с перечиткой, расшифровкой, восстановлением, переводом для последующего каталогизирования всего находящегося на ней. И работы в библиотеки было до самого судного дня.

Поначалу он задавался вопросами: почему никто не посещает, почему только он один, почему им никто не интересуется. Но спустя бесчисленные дни, он смирился со своим заточением и продолжал работать, время от времени отвлекаясь на еду и прочие надобности. Еда кстати поступала через особый лифт, приезжая откуда-то сверху.

Это позднее он понял, что его камера, которой он стал называть все огромное помещение библиотеки, на самом деле оказывалась глубоко под чем-то другим, а мозаики окон были лишь ширмой, за которой имитировались смена дня, ночи и погоды. Вскоре догадки подтвердились, когда на одной из очередных полок он нашел свитки полуистлевших чертежей всего здания библиотеки со всеми подземными залами.

Сменялись круги, за которые он успел бы прославиться, как хороший маг, может быть, получил бы магистра. Может даже стал бы приближенным императора, его магическим заступником. А может, успел бы и еще что-то, но все это истлевало подобно свечам, тающим на его столе в попытке осветить небольшой островок порядка в хаосе бесчисленных гор свитков и стеллажей наваленных книг. Вся его жизнь превратилась в монотонную рутину архивариуса, и с приближением старости он все меньше и меньше жалел об утраченной возможности. Горы переработанной мусорни, как он стал называть окружающее его, не всегда несли в себе ненужные сведения, которые он вскоре начал распознавать, стоило только взять в руки книгу или свиток. Иногда в руки попадались и довольно таки интересные экземпляры о том, чего бы он никогда не смог узнать, став практикующим магом.

Так вскоре появился отдельный стеллаж с тем, что было ему интересно: древние как мир языки, непонятные и от этого более интересующие изображения, трактаты, рукописи, манускрипты и много чего, зародившее и развивавшее внутри его вопросы и неподдельный интерес. А позднее к первому прибавилась еще пара стеллажей, и он уже занимался не сортировкой, а поиском. Незаметно для самого себя, он перестал тщательно переписывать то, что требовало того, что он и делал раньше, безмерно высказываясь по поводу всех тех, кто был до него и не обеспечил должные условия хранения и вообще бездарно так сваливал все в одну кучу.

Он начал мало спать, почти не ел, постоянно изучая мертвые языки, расшифровывая письмена и рисунки и узнавая то, чего никто не должен был знать. Именно это разжигало внутри его пламя давно потухшего интереса ко всему. Его захватывали старые описания событий, проходивших еще в те времена, когда мир был молод, и людей в нем не было. Бесконечные сражения существ, величественных и ужасных одновременно. Их врожденная магическая сила поражала по своей мощи, их культура прекрасная и в то же время кровавая заставляла отдельно изучать каждый ритуал, его предназначение и последствия. И в то же время эти существа не несли внутри себя те пороки злобы и алчности, которые были в человеке. Существа не убивали потому, что так хотелось им, не истребляли никого живого по малой прихоти. Они были настолько высоко духовны, что даже воздвигаемые ими города не причиняли ни малейшего вреда окружающему ареалу, сливаясь с ним.

А потом он узнал и про других существ, обитавших в мире, закрытом ото всего внешнего. И все эти существа с рождения обладали магической силой. Но однажды скорлупа мира треснула, и магические потоки мира нарушились, постепенно истощаясь из-за постоянной утечки сквозь трещины мирской скорлупы. И это привлекло тех, кого сейчас называют богами.