Текст книги "100 великих архитекторов"

Автор книги: Дмитрий Самин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 56 страниц)

Французский писатель Теофиль Готье в своей книге «Путешествие в Россию» посвятил Исаакиевскому собору и его создателю множество самых восторженных слов: «Архитектор здесь не стремился удивить, он искал красоты, и, конечно, Исаакиевский собор – самая прекрасная церковь, построенная в наше время. Ее архитектура превосходно соответствует Санкт-Петербургу, самой молодой и новой столице…» «Исаакиевский собор блещет в первом ряду церковных зданий, украшающих столицу всея Руси. Это только что завершенный храм, целиком построенный в наши дни. Можно сказать, что это наивысшее достижение современной архитектуры».

Еще в 1814 году, вручая в Париже свой альбом Александру I, Монферран рассчитывал заинтересовать императора победившей державы установкой в России «триумфальной колонны, посвященной Всеобщему миру». Идея понравилась, но заказа на ее воплощение он не получил. После смерти Александра I, желая утвердить деяния предшественника, Николай I счел необходимым создать такой памятник.

Обдумывая архитектурное, пластическое решение монумента, Монферран в поисках возможных прототипов обратился к историческим аналогиям. Императорский Рим стал источником художественного вдохновения.

Из трех античных триумфальных колонн – Антонина и Траяна в Риме и Помпея в Александрии – его внимание привлекла колонна Траяна.

Считая колонну Траяна непревзойденным образцом по совершенству формы и внутренней гармонии, вместе с тем Монферран считал недопустимым полностью повторять античный образец, он хотел придать колонне специфический характер.

Приняв решение оставить монумент гладким, без рельефных композиций, Монферран большое внимание уделил построению наиболее точной и правильной формы стержня колонны. Соотношение верхнего и нижнего диаметров, очертания наружного контура, отношение основания к общей высоте – все это требовало самой тщательной проработки. Но самым главным был вопрос выбора кривой утонения стержня колонны.

Оценивая ее художественный эффект, Ламе писал: «Вид возвышающейся колонны, элегантно и прочно построенной, вызывает истинное удовольствие, смешанное с удивлением. Удовлетворенный глаз с любовью обозревает детали и отдыхает на целом. Особая причина ее эффекта – счастливый выбор меридиальной кривой. Впечатление, которое производит вид нового сооружения, зависит столь же от возникающей у зрителя мысли о его прочности, как и от изящества форм и пропорций».

Проект был утвержден 24 сентября 1829 года, и Монферрану поручили руководить строительством монумента. Академия художеств, ранее не признававшая архитектора, теперь отдавала ему дань уважения. В сентябре 1831 года Совет Академии по предложению президента Оленина присвоил ему звание «почетного вольного общника». Это звание обычно присуждалось титулованным отечественным особам или очень известным, выдающимся иностранным художникам.

Торжественное открытие монумента состоялось ровно через два года после установки колонны на пьедестал – 30 августа 1834 года.

Период временного прекращения строительства Исаакиевского собора оказался плодотворным для развития творческих возможностей Монферрана. В эти годы он смог проявить себя как градостроитель и архитектор-практик, создав разнообразные по функции сооружения. Одной из главных работ этого времени было проектирование и строительство дома Лобанова-Ростовского (1817—1820) на участке, непосредственно примыкающем к Исаакиевскому собору.

В 1850-е годы здание было куплено царским правительством для военного министерства. Замкнутый контур с элегантными, не отчужденными от окружающего пространства объемами, больше подходит для правительственного учреждения, нежели для жилья.

Важнейшей работой этого периода стало проектирование и строительство ансамбля Нижегородской ярмарки – крупнейшей промышленной ярмарки России. Строгая композиция генерального плана выставочного городка и ясная пластическая характеристика зданий свидетельствуют о том, что Монферран, развивая традиции русского и западноевропейского классицизма, создал в Нижнем Новгороде замечательный градостроительный ансамбль, соответствовавший требованиям времени.

В 1823 году по инициативе петербургского генерал-губернатора М.А. Милорадовича Монферран был привлечен к созданию проекта увеселительного сада в Екатерингофе. И в последующие годы Монферран много работал по заказу императорского двора и именитых сановников. В 1830—1840-е годы он получил заказ на проект двух особняков вблизи Исаакиевской площади. Один из них – дом миллионера, владельца уральских рудников П.Н. Демидова – был построен на Большой Морской, другой, принадлежащий княгине Гагариной, – рядом, на улице Герцена.

Особняк Демидова – одно из первых в столице зданий, созданных в соответствии с новыми представлениями об архитектуре – резко отличался от прототипов эпохи классицизма. Единый стиль архитектуры распался, стилевые особенности архитектурного оформления все чаше соответствовали назначению здания. Позднее выработались определенные рекомендации, касающиеся соответствия стиля здания его назначению.

В проекте дома Гагариной еще определеннее выражены новаторские устремления автора, использовавшего принцип свободной организации объемов.

Поселившись в Петербурге в 1818 году, Монферран редко покидал его на длительное время. В 1834 году на деньги, полученные от Николая I за создание Александровской колонны – сто тысяч рублей, он смог купить дом на набережной Мойки, в котором и жил до конца своих дней. Он перестроил его, не тронув, однако, лицевого фасада, и возвел во дворе поперечный флигель в два этажа с круглой башней.

В своем доме Монферран собрал большую библиотеку, коллекцию античной скульптуры, старинной мебели, живописи, итальянской майолики. Книги в библиотеке Монферрана свидетельствовали о его широких интересах. Это были не только издания по архитектуре и строительству, но и труды по математике и механике.

Личными дружескими отношениями Монферран был связан с представителями художественных кругов Петербурга и с некоторыми представителями высшего столичного общества. С графом Потемкиным зодчий вел переписку, в которой часто обращался к графу за советом, благодарил за участие и помощь в делах, связанных со строительством собора.

В России его труд был замечен и вознагражден. За строительство Исаакиевского собора он получил чин действительного статского советника, 40 тысяч рублей серебром и украшенную бриллиантами золотую медаль на Андреевской ленте, за возведение Александровской колонны – орден Владимира III степени и 100 тысяч рублей серебром. И от иностранных государств он имел ряд орденов.

Понимая, что созданные им произведения принадлежат России, он не отделял себя от страны, в которой прошла вся его творческая жизнь, хотя в некоторых высказываниях стремился подчеркнуть свою принадлежность отечеству, оставленному ради осуществления смелых замыслов.

Желание покоиться в Исаакиевском соборе возникло у Монферрана еще в 1828 году, когда он заложил в проект строительство капеллы, в которой хотел быть погребенным, и, следовательно, уже тогда он осознавал свою связь с Россией и не помышлял о возвращении во Францию.

10 июля 1858 года зодчий скончался. По свидетельству лечившего его врача Ритара Рикара, смерть наступила от острого приступа ревматизма, случившегося после перенесенного воспаления легких. В Исаакиевском соборе состоялась панихида по умершему строителю, гроб с телом обнесли вокруг здания. Отпевание происходило в католическом костеле Св. Екатерины на Невском проспекте. Однако погребение в соборе Александр II не разрешил. Вдова Монферрана увезла его тело в Париж, где могила зодчего вскоре затерялась.

КОНСТАНТИН АНДРЕЕВИЧ ТОН
(1794—1881)

Константин Андреевич Тон родился в Санкт-Петербурге 6 ноября 1794 года в зажиточной семье. Его отец содержал мастерскую ювелирных изделий. В октябре 1803 года мальчик был определен в Петербургскую Академию художеств, а с 1809 года начал специально заниматься архитектурой и очень успешно. В начале 1810-х годов он создает первые в своей жизни проекты крупных зданий: в 1811 году – «великолепное и обширное здание среди сада, удобное для помещения в нем всяких редкостей», в январе 1812 года – «план для общественного увеселения жителей столичного города». Учеба Тона в Академии художеств была плодотворной, и он из года в год получал медали, отмечавшие высокие достоинства его проектов: в 1812 году – проекта Дома Инвалидов, в 1813 году – проекта монастыря, в 1815 году – проекта «здания Сената в том месте, где он находится».

После окончания академии в 1815 году с золотой медалью он был оставлен при ней «на правах и обязанностях учеников для продолжения образования», и в мае 1817 года проектировал по академической программе «загородный дом для богатого вельможи». В 1815 году началась его самостоятельная деятельность в Петербурге – в Комитете для строений и гидравлических работ.

В период между 1815 годом – выпуском из академии – и 1819 годом – отправкой за границу в «пенсионерскую» поездку – были созданы проекты увеселительного заведения на Крестовском острове и «паровой оранжереи». Возведенная по заказу и на средства графа Зубова оранжерея для ананасов обогревалась паром, использовавшимся находившейся рядом прачечной. Этот проект сделал молодого зодчего знаменитостью.

Тон учился в академии в пору высшего расцвета классицизма и мощного патриотического подъема, вызванного Отечественной войной. Тогда еще ничто не предвещало, что его творчество станет символом ведущего национального направления в послеклассический период развития архитектуры. Осенью 1819 года Тон вместе с П. Васиным отправился за границу. Проехав через Берлин, Дрезден, Вену, побывав в Венеции, Падуе, Флоренции, Сиене, изучив древности Помпеи, Геркуланума, Неаполя, Пестума, Агригента, Сегесты, Сиракуз, Болоньи, Равенны, Милана, Генуи, Павии, Тон основное время проводил в Риме, исследуя в Вечном городе сохранившиеся памятники античности.

«Длинный Тон с короткой фамилией» – приметная фигура в русском кружке. Запоминающееся лицо с крупными мужественными чертами и мечтательно-улыбчивым выражением глаз, мягкая поза спокойного раздумья – таким описывает Тона Карл Брюллов в 1824 году. Есть и другой Тон, который «ругается, хвастает и ропщет, где только удается», и делает «эффектное лицо» при виде хорошенькой женщины – таким его видит Гальберг. Но главная его страсть – работа.

Распространенной формой изучения древнего зодчества была в первой половине 19-го столетия реставрация памятников. Дань ей отдал и русский «пенсионер». Тон выполнил несколько проектов подобных реставраций. Среди них особенно замечательны два: проект реставрации дворца цезарей на Палатинском холме в Риме и проект храма Фортуны в Пренесте. Первый из них принес Тону звание академика Римской археологической академии, а по возвращении на родину в 1828 году за проект реставрации дворца цезарей Тон был зачислен на работу в кабинет его величества и в 1830 году удостоен звания академика Петербургской Академии художеств. В Риме же Тон проектирует церковь в форме готического храма, приспособленного к нуждам православного богослужения, – задача, волновавшая в то время многих русских зодчих.

В 1830 году приняв от Тона отчет по строительным работам в Конференц-зале, А.Н. Оленин обнаружил, что архитектор не только уложился в смету, но и сэкономил крупную сумму для полной отделки помещений.

Этот удивительный на фоне российского казнокрадства факт дал президенту повод просить у министра двора, князя П.М. Волконского, «особого внимания» для Тона. «Столь редкие в подобных случаях обороты в пользу казны», – пишет он. Вскоре Оленин сам находит возможность воздать должное Тону, помогая архитектору получить проект церкви Св. Екатерины.

По приезде в Петербург творчество Тона развивается в основном в двух направлениях. С одной стороны, он продолжает проектировать, как и в годы учения в академии, в стиле классицизма. К их числу относятся: перестройка интерьеров Академии художеств в Петербурге, пристань-набережная перед Академией художеств (1832—1834), постройка Малого театра в Москве (1840), Дома Инвалидов в Измайлове в Москве и губернаторского дома в Казани, частные дома в Петербурге и Новгороде, Лесной институт и казармы в Свеаборге. С другой стороны, в его творчестве все большее место начинают занимать постройки в «русском» стиле.

Исподволь набиравшие силы проектирование и строительство церквей в «русском» стиле получили размах в результате обстоятельства, казалось бы, случайного. При рассмотрении в 1827 году конкурсных проектов приходской церкви Св. Екатерины у Калинкина моста в Петербурге Николай I выразил желание видеть новый храм в «русском» стиле. На объявленном вновь конкурсе одобрение получил проект Тона.

В сентябре 1831 года Тон и А. Брюллов получили квартиры в деревянном «ректорском» флигеле академии по Третьей линии Васильевского острова. Константин жил с сестрой Александрой, трагически погибшей через пять лет. Новая квартира была тесной – постель сестры устроили в столовой за ширмой.

8 сентября 1831 года за Калинкиным мостом была торжественно заложена церковь Св. Екатерины. Тон работал над новыми проектами, за исполнением которых следил министр двора князь Волконский. «Делает ли он проект церкви для Царского Села в русском старинном вкусе?» – запрашивает министр, на что Оленин ответствует: «…прилежно занимается сочинением проектов довольно затруднительного свойства… черновые рисунки двух заказных церквей для Царского Села им уже сделаны… Тон приступил к сочинению проекта великолепной пристани против здания Академии художеств».

24 сентября архитектор везет проект пристани в Царское Село. Видимо, то была его первая встреча с императором. Месяц спустя император, находившийся в Москве, вызвал Тона к себе. Речь шла о создании уже не маленькой приходской церкви, но объекта государственного значения – храма Христа Спасителя.

Для строительства было выбрано новое место – в центре города, сравнительно недалеко от Кремля, на высоком берегу Москвы-реки, на месте Алексеевского монастыря. Изменению местоположения придавался определенный смысл. Здание, олицетворявшее памятное и поворотное в судьбах России событие – войну 1812 года, включалось в ткань исторической структуры города, должно было непосредственно перекликаться с Кремлем – историческим и градостроительным центром Москвы – и в то же время сохранять самостоятельное значение.

Прототипами храма в Москве служат Успенский и Архангельский соборы Московского Кремля. Однако храм Христа Спасителя не стал копией своих прототипов. Спроектированное Тоном здание несет на себе отпечаток творческого почерка мастера, свойственной ему интерпретации древнерусского наследия и одновременно отпечаток черт, присущих архитектуре второй трети XIX века.

К числу индивидуальных особенностей Тона как одного из наиболее ранних представителей нового стиля следует отнести стремление не столько к неповторимым уникальным решениям, сколько к выработке определенного типа церквей – пятикупольного храма, пятишатрового, однокупольного каменного или деревянного храма.

Размеры храма Христа Спасителя огромны. Высота – 103 метра, площадь – 6805 квадратных метров, диаметр центрального купола – 25, 5 метра. Постройка грандиозного сооружения, рассчитанного на десять тысяч человек, продолжалась много десятилетий. Хотя проект датируется 1832 годом, прошло семь лет, прежде чем началось строительство. Постройка была окончена вчерне в 1854 году. Лишь тогда Тон приступил к детальному проектированию интерьеров и началась их отделка. В 1880 году в день окончания строительства Константин Андреевич приехал в Москву. Его принесли к собору, он, в слезах, попытался подняться с носилок – и не смог. Освятили храм в 1883 году, уже после смерти автора.

К проектным работам кроме Тона были привлечены архитекторы А.И. Резанов, А.С. Каминский, С.В. Дмитриев, В.А. Коссов, Д.И. Гримм, Л.В. Даль и другие, осуществлявшие непосредственный надзор за строительством, поскольку Тон бывал в Москве редко, наездами. Строительство храма Христа Спасителя превратилось в своеобразную школу мастерства. Здесь после окончания специальных учебных заведений – Академии художеств и Московского архитектурного училища – проходили практику молодые зодчие.

Во второй половине 1830-х годов Тон разрабатывает для Новгорода проекты Дворянского собрания, нескольких частных домов, Евангелической церкви. В эти же годы Тону поручают корректировку проекта военно-губернаторского дома в Казани.

В конце 1830-х годов Тон находится в расцвете творческих сил. Он популярен. «Занятия Константина Андреевича Тона достойны внимания всякого русского в высшей степени», – писал «Русский Инвалид». Он бесконечно занят.

Зодчему принадлежит честь проектирования первых столичных железнодорожных вокзалов. Вокзал Царскосельской железной дороги 1837 года был небольшим деревянным зданием; в 1849—1852 годах оно было заменено каменным, тоже по проекту Тона.

В 1837 году Тону было поручено составление проекта еще одного грандиозного сооружения в Москве – Большого Кремлевского дворца. В 1839 году, одновременно с храмом Христа Спасителя, начались строительные работы, законченные в 1849 году. В проектировании и строительстве Большого Кремлевского дворца принимала участие большая группа московских мастеров.

Первоначально Большой Кремлевский дворец и Оружейная палата (в ее проектировании наряду с Тоном принимали участие Н.И. Чичагов, П.А. Герасимов, В.А. Бакарев, М. Трубников и И. Горский) рассматривались как единый комплекс, предполагалось их одновременное строительство. Однако при составлении сметы на 1842 год было решено разделить строительство на две очереди.

Задачей Тона было и композиционно и стилистически подчеркнуть связь здания с окружающими его национальными историческими святынями – древними храмами и царскими дворцами. Новые помещения Большого Кремлевского дворца составили единое целое с древними и стали их непосредственным продолжением. К древней традиции восходят также черты живописности в созданном по проекту Тона ансамбле.

Планировка Большого Кремлевского дворца традиционна и нова одновременно. К традициям классицизма восходят регулярность общего плана постройки (прямоугольник с внутренним двором в центре) и анфиладность расположения залов, как бы нанизанных на одну ось. Сам прием планировки в период классицизма употреблялся в Петербурге по преимуществу при строительстве доходных домов, корпуса которых располагались по периметру участка, оставляя незастроенным пространство внутреннего двора. Но в конкретных условиях Кремля этот прием, переосмысленный применительно к сооружению дворцового типа, трактован оригинально. Большой Кремлевский дворец включил в себя древние храмы, Терема, Золотую Царицыну и Грановитую палаты. Галерея зимнего сада соединила Большой Кремлевский дворец с корпусом, где разместились царские апартаменты, Оружейная палата, Конюшенный корпус, примыкающие под тупым углом к основной группе помещений. В результате возник несвойственный классицизму живописный, свободно расположенный, подобно древнерусским прототипам, ансамбль.

Однако обращение к традиции всегда сопровождается ее переосмыслением. Так случилось и на этот раз. Приближенный к бровке Кремлевского холма дворец придал панораме Кремля со стороны Москвы-реки черты представительности, внес отсутствовавший прежде элемент фронтальности. Кремль приобрел отчетливо выраженный парадный фасад. Прежде в панораме Кремля доминировали вертикали соборов и колоколен. Отныне их живописную группу уравновешивает огромный нерасчлененный блок дворца.

Облик Оружейной палаты богаче, чем дворца, и камерней одновременно. Богаче – благодаря стволам колонн, покрытым резьбой, выполненной по мотивам резьбы теремов; камерней – поскольку нижние этажи представляют собой лишь трактованную иначе часть здания, а не торжественный подий, как во дворце.

В отделке парадных залов Тон был вынужден отойти от своего пристрастия к типовым решениям. Композиция самого большого из парадных залов – Георгиевского – показывает, в каком направлении идет переосмысление традиционного для классицизма типа колонного зала. Георгиевский зал перекрыт сводом. Из-за того что своды опираются на пилоны, отстоящие довольно далеко от стен, боковое пространство становится частью многосоставного грандиозного целого.

Еще в одном из спроектированных для Москвы сооружений – Петербургском вокзале на Каланчевской площади (1844—1851) – Тон вновь обнаружил свойственное классицистам пристрастие к варьированию и разработке раз найденного типа композиции. В здании вокзала соединились черты и мотивы, отработанные при проектировании Большого Кремлевского дворца и Оружейной палаты. Возможно, это сходство было сознательным. Как и общность облика Московского и Петербургского вокзалов обеих столиц, оно должно было представлять определенный комплекс идей. Проект вокзала Петербургско-Московской железной дороги в Петербурге зодчий разработал в сотрудничестве с Р.А. Желязевичем в 1843 году.

Было бы излишне смело предположить, что именно Тон первым обратил внимание на шатер – структуру, которая вскоре будет признана воплощением «самобытных начал» русской архитектуры. Но сделать шатер ведущим компонентом архитектурной композиции значило реализовать в проектной работе убеждения и предпочтения, еще только зреющие в общественном сознании.

Одна из лучших композиций нового тоновского стиля – церковь Св. Мирония (Егерского полка) на набережной Обводного канала в Петербурге (проект 1849—1851 годов). Здесь был использован тип трехчастного храма, состоящего из расположенных на одной оси собственно церкви притвора и примыкающей к западному фасаду колокольни. Ярусная шатровая колокольня имела в высоту около семидесяти метров. Вертикальная устремленность присуща и основному объему церкви – его слитный пирамидальный силуэт образован центральным шатром и тесно примыкающими к нему шатрами малых глав.

Наработав в ходе проектирования первых церквей ряд «авторских» приемов, Тон в 1840-е годы широко пользуется ими при выполнении многочисленных заказов. Надо отдать ему должное, каждую задачу при этом он решает особо. По всей России расходятся из его мастерской проекты крупных соборов и небольших церквей, имеющих при несомненной общности приемов свое лицо. Кафедральный собор, по схеме основного объема близкий к Введенской церкви, но созвучный храму Христа Спасителя по трактовке глав, строится на лучшей площади Томска – Ново-Соборной (1845). Собор в Яранске Вятской губернии – модификация церкви Св. Екатерины (завершена в 1851 году). Оригинален мощный параллелепипед собора в Красноярске (1845) с шатровым пятиглавием и примыкающей к основному объему колокольней вполне оригинален.

В конце 1840-х годов Константин Андреевич был удостоен звания профессора I степени Академии художеств, стал действительным статским советником. В 1844 году он получил дворянское звание, право на которое давали заслуженные им ордена Св. Анны (за работы в Зимнем дворце), Св. Станислава (за иконостас Казанского собора), Св. Владимира (по случаю закладки храма Христа Спасителя). Ему были положены 1000 рублей жалованья в год как профессору академии, 1500 рублей в год «арендных», что давало возможность снимать дачу в Лесном.

Константин Андреевич был женат на Елене Ивановне Берг, происходившей из московской купеческой семьи. Их сын Константин, родившийся в 1842 году (до брака), был зарегистрирован как «звенигородский купец». Официально Тон усыновил Константина в 1858 году, когда мальчик поступил в Академию художеств. Надеждам увидеть сына архитектором, наследником своего дела не суждено было сбыться: тяжелая болезнь привела юношу к слепоте. Тон отправил его за границу для лечения, но это не дало результатов.

В конце 1840-х годов архитектор встретил красавицу Амалию Фредерику Барклай, шотландку по происхождению. Четверо детей, родившихся от этого союза (Оттилия, Павел, Надежда и Елизавета), носили фамилию друга Тона, Ефима Гука, который согласился дать официальный статус этой семье.

Из немногих частных писем Тона, найденных в официальных архивах, и из отзывов о нем возникает образ человека добродушного, склонного к юмору, охотно берущего на себя чужие заботы и хлопоты. «Будьте ему полезны – делать добро отрадно, – пишет он Н.А. Рамазанову, ходатайствуя об устройстве на службу в Московское училище живописи, ваяния и зодчества художника Серебрякова, – человека… который видел много горя».

Одного, видимо, не признавал Тон, сделавший стилем своей жизни строгую деловую дисциплину: художнической богемы. Это почувствовали молодые скульпторы, итальянские пенсионеры нового поколения при распределении заказов для храма Христа Спасителя. Тон явно учитывал их репутацию.

В 1854 году после кончины А.И. Мельникова Константин Андреевич вступил в должность ректора Академии художеств по архитектуре. Еженедельно Тон работал в правлении академии – органе, ведающем всеми хозяйственными, штатными, финансовыми ее делами.

Проектированием в последующие годы он почти не занимался, полностью сосредоточившись на политике академии в области архитектуры – академия продолжает занимать положение ведущего художественного учреждения России.

Более двухсот учеников прошли через академическую мастерскую Тона – будущих архитекторов, творчество которых определило лицо архитектуры второй половины XIX века. Среди них Р.А. Гедике, Э.И. Жибер, В.А. Кенель, А.И. Кракау, М.А. Макаров, К.К. Рахау.

В 1857 году Константин Андреевич впервые в жизни попросил отпуск для поправления здоровья: «страдание грудью и развившаяся вследствие ушибов на постройках боль в ногах».

В 1863—1868 годах начинается переделка интерьеров Академии, расширяется музей, заново отделываются парадные залы. Тон руководит делом, но сам не проектирует: он просматривает и визирует все чертежи.

Одна из последних работ – проект шпиля Петропавловского собора в Петербурге – закончилась тяжелым поражением мастера. Видимо, стареющему мастеру изменяло инженерное чутье. Осуществлен был проект Журавского. Но авторитет Тона был неумолим, зодчий продолжал получать знаки признания своих заслуг. В 1861 году ему присвоили звание «архитектора Его Императорского Величества». Впрочем, ни Александр II, ни Александр III в его проектах не нуждались.

1 сентября 1865 года Академия художеств торжественно отмечала полувековой юбилей творческой деятельности Константина Андреевича Тона. В 1868 году он был избран почетным членом и корреспондентом Королевского института британских архитекторов – этой чести удостаивались крупнейшие архитекторы Европы. В 1869 году он получил редкий орден Белого Орла, в 1874 году австрийский император прислал ему командорский крест ордена Франца Иосифа.

6 февраля 1881 года Константин Андреевич Тон скончался.

Творчество Тона воплотило, может быть, в большей степени, чем творчество любого другого современного ему мастера, противоречивость развития зодчества. Хотя правительство пыталось сузить идею народности, объективно направленную против самодержавия, представить ее как идею, выражающую его интересы, смысл архитектурного творчества Тона на самом деле значительно шире этих рамок.