355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Самин » 100 великих архитекторов » Текст книги (страница 38)
100 великих архитекторов
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:04

Текст книги "100 великих архитекторов"


Автор книги: Дмитрий Самин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 56 страниц)

В 1922 году в связи с разногласием между Лоосом и советом Венской общины зодчий сложил с себя обязанности ее архитектора и уехал во Францию, где жил до 1928 года, иногда возвращаясь в Вену. Он женился вторично на танцовщице Эльси Альтман и активно содействовал успеху ее выступлений. Мастер сблизился с дадаистами, особенно с поэтом Тристаном Тцара, художником Робером Делоне. У Лооса появились зарубежные заказчики.

Среди зарубежных проектов мастера выделился неосуществленный проект дома для знаменитого актера Алессандро Моисеи в Лидо-ди-Венеция (1923). В нем ощущается близость лоосовской схемы «пространственной планировки» к атриумным домам. Ядром, атриумом, этого жилища, по мысли автора, должна стать угловая терраса второго этажа, а не закрытые помещения, как в домах Вены. Учитывая климатические условия Италии, Лоос именно террасу сделал главным помещением дома. Благодаря угловому положению террасы открывается прекрасный вид на море, улучшается проветривание связанных с террасою помещений третьего этажа, где находятся самые высокие комнаты. Кроме того, угловая терраса, с которой можно спуститься по лестнице в сад, необычайно разнообразит композицию.

В проекте дома Моисеи ярче, чем в других замыслах Лооса, выражено противоречие «технически-рациональных форм» и кустарного их осуществления, возникшее в результате исключительной простоты и оголенности архитектурных элементов. Все формы в проекте дома Моисеи геометричны, близки промышленной архитектуре. Это здание легко вообразить выполненным в железобетоне, но Лоос предусматривал использование кирпича с оштукатуриванием фасадов.

Заметная работа мастера – проект поселка из двадцати вилл на французской Ривьере (1923). Парижский дом поэта-дадаиста Тристана Тцара (1926—1927) на авеню Жюно близ Мулен-де-ла-Галетт – следующий шаг в разработке «пространственного плана».

Наиболее совершенно «пространственная планировка» выражена в трех поздних произведениях Лооса – доме Моллера в Вене, доме Мюллера в Праге и сельском доме Кунера в Пайербахе. В каждом из этих сооружений Лоос следует своим принципам свободного формирования жилого интерьера. Композиция каждого из этих зданий дает пример виртуозного использования рельефа местности, в особенности ярко это видно на примере сельского дома Купера. Но облик городского и сельского жилищ как внутри, так и снаружи – чрезвычайно различен. Вероятно, в конце своего творчества Лоос не стремился сблизить эти два типа жилищ, напротив, подчеркивал их различия.

Чтение лекций в Сорбонне, выставка проектов в Осеннем салоне Парижа, доклады в Штутгарте на тему «Современный поселок» и в Граце на тему «Социальный человек и его архитектура» – таков был характер работы Лооса во время его жизни во Франции, не считая работ в области архитектуры индивидуального жилища и проектирования общественных зданий. Это – период громкой известности Лооса и приобретения им международного авторитета.

В связи с тяжелой болезнью к концу 1920-х годов Лоос практиковал все меньше, у него исчез слух. Как уроженец Чехословакии, в 1930 году он получил от буржуазной республики права гражданства и пенсию. В 1931 году Лоос разработал проект рабочего поселка Баби в городе Находе Северной Чехии.

Рационалист и строгий ревнитель верности функциональным требованиям, Адольф Лоос не смог полностью освободиться от влияния традиционной архитектурной концепции – традиционализма. Он успешно преодолел его в области жилища и в отделке интерьеров, но в проектах общественных зданий исходил большей частью из модернизации – часто менее радикальной, чем у Вагнера, нередко оставаясь, таким образом, позади этого мастера модерна.

Последние два года жизни Лоос был тяжело болен, он лечился в санатории в Кальксбурге под Веной, где и скончался 23 августа 1933 года. В том же году прах Лооса был перевезен в Вену и захоронен на Центральном венском кладбище.

На пути «современной архитектуры» имя Адольфа Лооса «давно уже… стало звучать как обозначение исторической вехи». Его творческий путь начался с расцветом модерна и закончился в период расцвета функционализма, программные лозунги которого едва ли были возможны без этой борьбы против украшательства, какую провел Лоос. По признанию Ле Корбюзье, с появлением Лооса «кончился сентиментальный период… Лоос вычистил под нашими ногами почву, и это было генеральной чисткой – тщательной и философски логичной».

ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ФОМИН
(1872—1936)

Замечательный проектировщик и практик-строитель, превосходный художник, теоретик искусства и педагог И.А. Фомин, оказал огромное влияние на творчество многих архитекторов. С его именем связано представление о зодчем-мыслителе, мечтавшем воплотить в архитектурных образах ведущие идеи эпохи построения социализма, умевшем смело идти по пути новаторства, в то же время мудро и бережно относясь к художественному наследию прошлого.

Иван Александрович Фомин родился 3 февраля 1872 года в Орле в семье почтового чиновника. Детство провел в Риге, где в 1890 году окончил гимназию. В том же году юноша по настоянию отца поступил на математический факультет Московского университета. Однако, чувствуя призвание к архитектуре, через три года оставил университет и решил поступить в Высшее художественное училище при Академии художеств. Эта попытка окончилась неудачей: недостаточно подготовленный, Фомин не выдержал экзамена по рисунку. Но он не пал духом, год настойчиво занимался рисованием и, сдав экзамен, в 1894 году был принят в академию.

Это было время революционных волнений среди студенчества. В 1897 году за участие в студенческих беспорядках Фомина исключили из академии. Он переехал в Москву, где стал помощником Ф. Шехтеля и других архитекторов, участвуя, в частности, в реконструкции и внутренней отделке здания Московского Художественного театра, строительстве бывшего особняка Рябушинского на улице Качалова, дома бывшего Московского купеческого общества на Лубянке. В 1902 году Фомин организовал выставку «Архитектура и художественная промышленность нового стиля», на которой были представлены и самостоятельные его работы. Они были столь своеобразны, что о них заговорили в художественных кругах.

В 1905 году Фомин возвратился в Академию художеств и в 1909 году выполнил дипломный проект по классу профессора Л.Н. Бенуа на тему «Курзал на Минеральных Водах». Эта работа опрокидывала все академические казенные установки.

Предполагалось, что центральное здание на курорте будет обслуживать не только больных, но и всех, кто хотел бы развлечься за городом. Поэтому надо было запроектировать большие залы для танцев, концертов, читален, ресторанов, буфетов. Фомин представил проект огромного общественного здания.

Громадные колоннады на гигантских мостах-гаролетах соединяли между собою еще более торжественные и пышные центральные залы. Они напоминали античные храмы и здания Греции и Рима, но при этом в них звучали мотивы русского классицизма. Это был смелый проект, к тому же великолепно выполненный. Наряду с основными проектными чертежами – фасадами, разрезами и планами – Фомин сделал несколько рисунков-иллюстраций в гравюрах – офортах. Офорт он изучал в мастерской профессора В.В. Матэ.

Чувствовалось, что этот мастер поведет за собою целое поколение архитекторов. В дальнейшем так и произошло.

За проект «Курзала» Фомин получил звание художника-архитектора и был послан в командировку за границу. Во время этой поездки Фомин запечатлел архитектуру Египта, Греции, Италии в серии офортов, выдвинувших его в ряды лучших художников гравюры. Способность Фомина проникать в самое существо памятников архитектуры позволяла ему удивительно точно передавать в рисунках дух зодчества той или иной эпохи. В своих офортах, далеких от стилизаторской манеры, присущей искусству тех лет, он выступает как подлинный реалист.

Фомин вначале преподавал, проектировал и строил – как все. Только здоровое художественное чутье, влечение к русскому искусству, общение с лучшими художниками того времени не позволили ему сбиться с истинного пути. Фомин учился на архитектурных творениях замечательного архитектора Казакова.

Первой крупной его работой в Петербурге был особняк на Каменном острове. Этой постройкой Фомин увлекся сам и увлек за собою своих заказчиков. Казалось, здесь вновь оживало далекое прошлое.

Вот главный вход в вестибюль. Все исполнено по-современному: электрические лампочки в люстре и центральное отопление, но внутри – как в старинном русском доме. Чередой проходят чудесные колоннады и порталы с расписными плафонами.

Склонный к крупным монументальным формам Фомин стремился к решению задач большого общественного содержания. До революции он создал более пятидесяти проектов, среди которых были проекты общественных сооружений и ансамблевой застройки, такие, например, как проекты бывшего Николаевского вокзала, нескольких музеев, ряда банков, застройки острова Голодай, комплексов Тучкова буяна в Петрограде, курорта Ласпи в Крыму.

Однако реализовать столь обширные градостроительные замыслы в те время оказалось невозможно. В своей практической деятельности Фомин вынужден был ограничиваться частными заказами по отделке квартир и постройке особняков. Наиболее значительными из построенных им в те годы зданий были дом Оболенского в Финляндии, дома Половцева и Абамелек-Лазарева в Петербурге (1910—1914).

Стремясь популяризировать русскую архитектуру конца XVIII – начала XIX века, он выступает со статьями, воспевающими московский классицизм. Восторженно и поэтично говорит он о творениях старых московских зодчих, осуждает варварское отношение буржуазного общества к памятникам русской архитектуры.

В 1908 году Фомин становится участником возглавляемого И. Грабарем труда по истории русского искусства. Им составлены разделы третьего тома «Истории русского искусства», посвященные классицизму первой и второй четвертей XIX века. Стремление популяризировать наследие отечественного зодчества побудило Фомина стать организатором «Исторической выставки архитектуры» (1911). В 1915 году он получает звание академика архитектуры.

Фомин был среди тех представителей интеллигенции, которые после Великой Октябрьской социалистической революции продолжали трудиться на благо России. Он возглавил одну из первых государственных проектных организаций – архитектурно-планировочную мастерскую Петрограда, где под его руководством разрабатывалась программа развития города, преподавал в Академии художеств и в политехническом институте. «Создание нового стиля советской архитектуры возможно только на базе классики, но классики, отражающей современность, новые строительные материалы, новую технику и формы жизни», – говорил Фомин молодым архитекторам.

Как архитектор он понимал, что величие событий, темпы строительства и новые технические достижения требуют совершенно иного подхода к архитектуре. Его захватила идея создания «новой классики», или «реконструированной классики». Творческий поиск Фомина воплотился не на бумаге, а в конкретных зданиях. При этом он не избежал ошибок и провалов, но упорно продолжал пытливо искать и добиваться новых архитектурных решений.

Наиболее ярко его творческие устремления послереволюционных лет выражены в конкурсных проектах Дворца рабочих и крематория, создающих художественные образы большой впечатляющей силы (оба в 1919 году).

Фомин участвовал в конкурсе на составление генерального плана Сельскохозяйственной выставки в 1923 году в Москве.

В середине 1920-х годов мастер выдвинул творческую концепцию «Пролетарской классики», предложив взять от архитектуры прошлого только ее основу, решительно упрощая классические архитектурные элементы. Практически это выразилось в работе над созданием новой тектонической структуры зданий, в попытках выработать новый ордер, в поисках предельно простых, лаконичных архитектурных форм, наиболее полно отвечающих, по его мнению, художественным требованиям советского общества.

Свое представление о требованиях, которые надо предъявлять к архитектурному произведению, Фомин сформулировал в своеобразной, почти рифмованной форме: «Единство, сила, простота, стандарт, контраст и новизна». По его мнению, претендовать на архитектурное совершенство могли только те здания, которые обладали совокупностью этих качеств. Причем слово «стандарт», входящее в «формулу» Фомина, понималось не в его современном значении, а как повторный ритм единообразных, как бы стандартных композиционных элементов.

Среди первых произведений, в которых Фомин развивал основные положения своей идеи «пролетарской классики», названной им позже «реконструкцией классики», – проекты Дома Советов в Брянске (1924), Промбанка в Свердловске (1925), комплекс зданий Иваново-Вознесенского политехнического института (1927), санаторий «Ударник» в Железноводске (1927).

Наиболее полно творческое кредо Фомина воплотилось в архитектуре дома «Динамо» (1928). В нем удачно соединены общественный и жилой секторы. Стремясь создать единый монументальный ансамбль, завершающий перспективу со стороны Кузнецкого моста сильным композиционным акцентом, Фомин предлагал на противоположной стороне Фуркасовского переулка повторить архитектурную тему основного корпуса «Динамо». Однако осуществить это предложение не удалось.

Комплекс «Динамо» был первым опытом осуществления в таком большом масштабе идеи Фомина о реконструкции классических форм как средства создания нового большого стиля архитектуры. Сам мастер так объяснял свой композиционный замысел: «За основу архитектурного решения главного корпуса по улице Дзержинского взяты строгая дисциплина и порядок классических решений, но в деталях архитектура содержит ряд чисто новых элементов: колонны без баз и капителей, отсутствие традиционного антаблемента, отсутствие стенных плоскостей (так как оконный проем начинается непосредственно от колонны), гладкие поверхности фасада и спаренность колонн». Это высказывание раскрывает основные принципы его творческого метода конца 1920-х годов.

Одновременно со строительством комплекса «Динамо» Фомин приступил к проекту расширения здания Моссовета. Тут он не был свободен в выборе композиции: проектируемый корпус являлся лишь пристройкой со стороны двора к старому зданию. Новому корпусу Фомин придал конфигурацию в виде буквы «П», создав парадный двор, ставший композиционным ядром всего комплекса. Решение дворового фасада явилось дальнейшим развитием идей «пролетарской классики». При этом мастер был еще более последователен в своем стремлении к предельному лаконизму, еще более строг в отборе архитектурных средств.

Характерными для этого периода творческих исканий Фомина чертами отмечена и другая его работа (1930) – реконструкция здания НКПС у Красных ворот в Москве.

С 1932 года в архитектуре наметился решительный поворот к классике, что отразилось и в творчестве Фомина. Он несколько отошел от аскетизма предыдущих лет, но в то же время решительно восстал против эклектизма и украшательства, продолжая призывать к простоте и лаконизму. «…Если мы хотим теперь, после периода аскетизма, – говорил он, – давать богатую архитектуру, бодрую, яркую и жизнерадостную, это еще не значит, что мы должны перегружать излишней роскошью форм наши сооружения; надо находить простые, лаконичные формы». Первыми работами, в которых мастер расширил круг применяемых композиционных средств, были проекты Дворца-музея транспортной техники, Курского вокзала, Театра Красной Армии в Москве, Дома Красной Армии при Военной электротехнической академии в Ленинграде.

Последние годы жизни Фомина были связаны с Москвой, куда он переехал из Ленинграда в 1929 году. Так же, как и другие ведущие зодчие, мастер возглавил одну из организованных в 1933 году архитектурно-проектных мастерских Моссовета (мастерская № 3) и руководил ею до последних дней жизни.

Совместно со своими бывшими учениками-ленинградцами П. Абросимовым, А. Великановым, М. Минкусом, Л. Поляковым, И. Рожиным Фомин в этот период создал более десятка проектов, среди которых проекты театра в Ашхабаде, дома Наркомтяжпрома, комплекса Академии наук СССР в Москве, правительственного центра и дома Совета министров УССР в Киеве и др.

Уже на закате дней Фомин создал такие замечательные произволения, как подземные залы станций Московского метрополитена «Красные ворота» (1934—1935) и «Площадь Свердлова» (1936—1938). Эти сооружения выдержали проверку временем, вошли в золотой фонд отечественного зодчества и справедливо могут быть отнесены к памятникам архитектуры 1930-х годов. В подземных залах обеих станций в сложных условиях громоздких бетонных конструкций первых очередей метрополитена средствами архитектуры преодолено ощущение огромной тяжести, несомой пилонами. Единство общего композиционного замысла, четкость ритмических построений, лаконизм и простота архитектурных форм, яркость контрастов и цельность цветового решения – эти черты, характерные для творческой манеры мастера, придают художественным образам станций большое своеобразие.

Основное в архитектуре станции «Красные ворота» – единство общего замысла. Все здесь служит ведущей идее автора придать подземным залам черты монументальности и силы. Для преодоления впечатления массивности устоев каждая конструктивная опора расчленена на три вертикальных элемента. Два крайних трактуются как несущие пилоны, а средняя часть – как заполнение между ними. Это помогает преодолеть ощущение огромной тяжести, воспринимаемой устоями, и обогащает ритмическое построение интерьера: количество опор как бы увеличивается, возникает четкий ряд стройных пилонов, придающий залам перспективность и масштабность.

При разработке деталей Фомин решительно упрощал и схематизировал обычные классические приемы. Это особенно заметно в решении антаблемента, перекрывающего пилоны, где упрощена моделировка поддерживающей части и введены одинаковые простые элементы – полки. Активными художественными средствами служат цвет и материал. Стремясь связать станцию с ее местом в городе, Фомин задумал запечатлеть в камне название «Красные ворота», избрав в качестве основного цвета красный. Пилоны, облицованные темно-красным грузинским мрамором шроша, выглядят мощными монолитами.

Станция «Площадь Свердлова» – последняя работа Фомина. Уже на исходе своего жизненного пути мастер создал полное изящества произведение, по-новому развивающее его творческие принципы. Верный своим приемам четкого и ясного композиционного построения, он создал пластически насыщенные архитектурные формы, гармоничную систему пропорций, целостную цветовую гамму. Важнейшие элементы композиции подземных залов – колонны размещены по краям пилонов. Это помогло избежать ощущения грузности пилонов, так как кажется, что несущими опорами служат только колонны. Интересно, что ордеру придана упрощенная трактовка. Колонны выполнены без утонения, из мраморных блоков. Их сильные прямые стволы покрыты крупными каннелюрами, помогающими преодолеть впечатление известной приземистости. Капители имеют вид простых позолоченных плит.

Творческое наследие Фомина многогранно. Оно запечатлелось в постройках и проектах, в прекрасных офортах, в ярких выступлениях в печати.

Лишь болезнь помешала довести до конца новые его замыслы. Фомин умер 12 июня 1936 года.

Незадолго до смерти, обдумывая заключение предполагаемой книги, Фомин написал замечательные строки, которые назвал «Совет молодым»:

«Если ты хочешь оставить после себя след в искусстве, если ты действительно хочешь внести нечто ценное в искусство своей страны, то, прежде всего, научись глубоко понимать и ценить подлинное искусство и отличать его от халтуры, пошлости и отсебятины. Только этот честный путь приличен и может быть одним из камней той пирамиды, которую мы строим коллективно на фронте советского искусства».

АЛЕКСЕЙ ВИКТОРОВИЧ ЩУСЕВ
(1873—1949)

«Творчество в архитектуре более, чем в других искусствах, связано с жизнью», – говорил Щусев. Он постоянно искал связь архитектурных форм с жизненными процессами, не считая застывшими ни те, ни другие. Как истинный художник, он пробовал себя в разнообразных формах архитектуры, находя удовлетворение в познании и выражении все нового и нового и не удовлетворяясь до конца.

Алексей Викторович Щусев родился 8 октября 1873 года в Кишиневе. Он был сыном Виктора Петровича Щусева – надворного советника по званию и смотрителя богоугодных заведений по должности, и Марии Корнеевны Зазулиной, второй жены Виктора Петровича.

Алексей был разносторонне одаренным ребенком, а перед его талантом художника преклонялись даже старшие братья. Вся семья гордилась Алешей. Летом 1881 года Мария Корнеевна привела его во Вторую кишиневскую классическую гимназию, где уже учились двое ее сыновей.

В 1891 году Алексей окончил гимназию и 26 августа того же года стал студентом первого курса архитектурного отделения Академии художеств.

С 1894 года Щусев занимался в мастерской Л.Н. Бенуа, у которого получил основательную профессиональную подготовку.

Алексею вообще повезло с наставниками. У каждого из его учителей был свой круг творческих интересов, свои пристрастия. Кредо профессора Котова состояло в утверждении канонов русской классики, в пропаганде национального наследия, Котов выступал против псевдорусского стиля, против формалистского копирования исторических памятников русской архитектуры, требуя современного осмысления русской старины.

В 1894—1897 годы Щусев сделал детальные обмеры древнейших памятников Самарканда Гур-Эмир и Биби-Ханым. Впечатления, полученные от красочного древнего искусства Средней Азии, сыграли большую роль в дальнейшей работе мастера.

В 1897 году Щусев окончил академию. Ни Бенуа, ни Котов больше не сомневались в творческих возможностях своего ученика. Его дипломный проект «Барская усадьба» был оценен самым высоким баллом. Проекту присудили Большую золотую медаль, а автор «Барской усадьбы» получил право на заграничную командировку.

1898–1899 годы Щусев провел за границей: в Вене, Триесте, Венеции и других городах Италии, Тунисе, снова в Италии, Франции, Англии, Бельгии. Из его рисунков этого периода была составлена отчетная выставка, получившая одобрительный отзыв И.Е. Репина.

К тому времени Щусев уже был женат на подруге детства – Машеньке Карчевской. Из нескладного подростка Маша превратилась в задумчивую принцессу, поглощенную неведомыми никому мыслями. Вся она была воплощением чистоты и прелести.

По возращении из-за границы на кафедру академии Щусева не взяли.

С неизменной своей спутницей – гитарой и сундучком с пожитками перебрался Щусев в дешевые меблированные комнаты на Крюковом канале. С двумя сотнями рублей в кармане приготовился он встретить тяжелые времена. И в самом деле, вскоре он узнал, что значит бегать, высунув язык, за дешевыми заказами.

Все решило приглашение профессора Григория Ивановича Глотова. Алексей ухватился за это приглашение, хотя прежде отказывался от такой работы, называя ее рабством. К тому же сумма годового жалованья оказалась несколько большей, чем предлагалось вначале.

Первый самостоятельный заказ, полученный Щусевым, – проектирование иконостаса для Успенского собора Киево-Печерской лавры и успешное его выполнение – казалось, прочно привяжет талантливого молодого специалиста к работе над культовыми сооружениями. Но архитектор видел в них лишь основу для создания монументальных художественных произведений, приумножающих славу русского искусства.

В середине июня 1904 года Синод командировал Щусева в Овруч. Всю зиму проработал Щусев над проектом местного храма и к весне представил на суд проект пятиглавой церкви в духе традиций русской классики, органично включив в него сохранившиеся детали. Когда проект Щусева оказался на Петербургской выставке современной архитектуры, критики тут же поставили его в ряд самых ярких явлений современности. В художественных кругах и в прессе заговорили о щусевском направлении в архитектуре, объявив архитектора основоположником неорусского стиля. Так к Алексею Викторовичу нежданно-негаданно пришла слава. Он воспринял это совершенно спокойно.

К 1907 году относится проект Марфо-Мариинской общины со всеми ее зданиями. По свидетельству ближайшего друга и соратника Щусева академика И.Э. Грабаря, Алексей Викторович впоследствии с нежностью вспоминал свою работу над образом «Марфы», когда он «вдохновлялся прекрасной гладью стен новгородских и псковских памятников, лишенных всякого убора и воздействующих на чувства зрителя только гармонией объемов и их взаимосвязью».

Несмотря на относительно крупные размеры, «Марфа» производит удивительно домашнее, уютное впечатление. План храма напоминает старинный ключ: бородка повернута на запад, три закругленных лепестка ушка ориентированы на восток. Эти три полукруглые апсиды и создают ощущение уюта, пряча от глаз основной объем сооружения, который завершен высоким крепким барабаном, увенчанным чуть заостренной сферой купола.

После Овруча и «Марфы» за Щусевым утвердилась слава первого русского архитектора. Знать охотилась за ним: всем хотелось иметь на своих землях хоть что-нибудь «в щусевском стиле».

В 1913 году по проекту Щусева был построен павильон на художественной выставке в Венеции, архитектурная композиция которого была своеобразной интерпретацией национальной архитектуры XVII века. Современники отмечали, что формы старинной русской архитектуры гармонично сочетались с живописным пейзажем Италии.

К идее строительства нового здания Казанского вокзала в Москве Алексей Викторович сначала отнесся почти безразлично. Эскизные проекты, представленные на конкурс, были схематичны, приблизительны. Выбрав эскиз Щусева, правление тешило себя надеждой если удастся задеть архитектора за живое, заинтересовать его самой идеей «ворот на Восток», то делу будет обеспечен успех. И оно не ошиблось. Профессиональное чутье, любовь к русской истории и археологии сослужили Щусеву великую службу – он нашел верную цветовую гамму «ворот на Восток». 29 октября 1911 года академика Щусева официально утвердили главным архитектором строительства нового здания Казанского вокзала в Москве. На строительство правление дороги выделило баснословную сумму – три миллиона золотых рублей. Но только к концу августа 1913 года архитектор представил в министерство путей сообщения детальный проект. Еще не было у Щусева ни одного проекта, на подготовку которого он затратил бы более двух лет.

Архитектор долго и мучительно искал, как выбраться «из ямы» Каланчевской площади, пока не придумал поместить главную доминанту ансамбля – башню – в самом низком месте. Тогда весь ансамбль прочитывался легко, как бы единым взором.

Едва проект Казанского вокзала появился на страницах журнала «Зодчий», как в адрес Алексея Викторовича посыпались поздравления. Более чем двухсотметровая протяженность вокзала не мешала целостному восприятию постройки. Нарочитое нарушение симметрии, одинокая башня в сочетании с разновеликими массами архитектурных объемов должны были открывать здание заново с каждой новой точки площади. Пожалуй, ни один архитектор прежде не умел так свободно и прихотливо играть светотенью, заставлять не только солнце, но и облака оживлять каменный узор.

Вместе с Жолтовским Щусев возглавил работу коллектива архитекторов над проектом перепланировки Москвы. Внимательно вглядываясь в исторически сложившуюся структуру Москвы, архитектор укреплял ее, вскрывая заложенные в ней самой потенции развития – перспективные зоны застройки и благоустройства.

Непростым оказалось инженерно-техническое преобразование маршрутов передвижения москвичей по своему городу. План впервые связал радиально-кольцевое движение наземного транспорта с пригородным железнодорожным движением. Что уже совсем невиданно по тем временам, сеть общественного транспорта завязана в плане в единый узел на основе радиально-кольцевой схемы Московского метрополитена. Так в 1919 году Щусев угадал самые сокровенные мечты Москвы.

В 1922 году Щусев был назначен главным архитектором Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки, она была открыта в августе 1923 года на территории нынешнего ЦПКиО имени М. Горького. Щусев перестроил здание бывшего механического завода под павильон кустарной промышленности, руководил строительством 225 зданий выставки.

В 1924 году ему поручили создать проект Мавзолея Ленина. Спроектированный и построенный в течение считанных часов, первый деревянный Мавзолей был прост по своим формам, но в нем уже содержалась идея, получившая в дальнейшем блистательное развитие: кубический объем усыпальницы имеет ступенчатое завершение.

Позднее был объявлен Всесоюзный конкурс на создание постоянного Мавзолея. В итоге конкурса правительственная комиссия предложила Щусеву «перевести временный Мавзолей из дерева в гранит».

Задача была непростой. Если решать Мавзолей в стиле русской архитектуры, то, «подверстанный» к Сенатской башне, он потеряется под стенами Кремля. А выдвинутый вперед, он невольно вынужден будет спорить красотой с собором Василия Блаженного…

Наконец, Щусев нашел выход. Мавзолей поднялся, достиг двенадцатиметровой высоты, что было равно одной трети высоты Сенатской башни и одной шестой высоты Спасской башни, три дробных его уступа слились в один. Нижний пояс с траурной лентой черного гранита смело выдвинулся вперед и настойчиво потребовал вытянуть венчающий портик почти до зубцов кремлевской стены. Архитектор нашел и еще один прием: если смягчить левый угол, то почти незаметная асимметричность оживит перепад уступов, игру объемов, цветовую гамму поясов.

Мавзолею оказалось по силам организовать и «держать» площадь. Площадь открылась, ансамбль ее сделался цельным. Архитектору блестяще удалось вписать в площадь, казалось бы, инородное по архитектуре сооружение и органично подчинить Мавзолею все, что здесь есть.

Целый ряд работ Щусева, относящихся ко второй половине 1920-х годов, воплотили в себе архитектурные формы конструктивизма. Это проекты зданий Института марксизма-ленинизма на Советской площади, Государственного банка в Охотном ряду и на Неглинной улице, Государственной библиотеки СССР имени Ленина, а также гостинично-санаторного здания в Мацесте, построенного в 1927—1928 годы. В этом отношении характерны также здания Коопинсоюза в Орликовом переулке (1928—1933) и Механического института имени Ломоносова на Садовой-Триумфальной (1930—1934).

В начале лета 1926 года был объявлен конкурс на сооружение Центрального телеграфа на Тверской улице. В разгар споров о новаторстве конструктивизма Щусев решил показать на примере, что осмысление динамики и ритма времени в архитектуре всегда опирается на мощный пласт духовной культуры, что и конструктивизм имеет полное право на существование, если исполнен духовности. Щусевский проект поразил даже приверженцев конструктивизма. Сугубо конструктивистская схема телеграфа несла в себе идею связи – связи эпох, интернациональной связи между странами и континентами. Художественный образ телеграфа был предельно строг. И вместе с тем тонкое изящество завораживающе смелых линий, легкость, свежесть дыхания покоряли с первого взгляда. Утилитарность здания подчеркивалась ритмикой гранитных вертикалей и стеклянных поясов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю