Текст книги "Почему Сталин проиграл Вторую мировую войну?"
Автор книги: Дмитрий Винтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
При Рузвельте впервые в США начался перевод трудящихся на пенсионное обеспечение. В августе 1935 г. были созданы фонды страхования по старости и безработице. Пенсионные фонды брали специальные налоги как с предпринимателей, так и с рабочих, которые составляли 1 %, а к 1949 г. должны были возрасти до 3 %. К 30 июня 1937 г. все штаты приняли статуты о пенсионном обеспечении. Эти статуты были еще очень несовершенны, пенсий не получали, например, работники сельского хозяйства или прислуга, но почин был сделан. Первоначально начало выплаты пенсий было предусмотрено с 1 января 1942 г., но потом его передвинули на 1 января 1940 г., причем в случае смерти пенсионера пенсия продолжала выплачиваться находившимся на его иждивении родственникам (United States Department of Labor. Growth of Labor Law in the United States. Washington D.C., 1967.P.276).
Наконец, 27 июля 1933 г. был принят закон «О восстановлении занятости», ограничивавший рабочую неделю 40 часами (а Рузвельт рекомендовал 35 часов) при минимальной оплате 30 центов в час. Принятый в 1936 г. закон Уоллеса-Хили устанавливал полутора-кратную оплату сверхурочных (более 40 часов в неделю) работ. Этим законом запрещалось нанимать на работу юношей моложе 16 и девушек моложе 18 лет.
Итогом реформ Рузвельта, вошедших в историю как «новый курс», стало почти двукратное повышение промышленного производства к 1939 г. по сравнению с 1932 г. Но преобразования имели куда большее значение: они знаменовали конец «классического капитализма» и начало того, что мы сегодня называем «социальной рыночной экономикой». Конечно, на тот момент результаты были скромными, после войны Европа по степени социальности далеко обогнала США (а отпуска в США не оплачиваются до сих пор, тогда как во Франции, например, оплачиваемые отпуска были введены еще до войны, в 1936 г.). Однако начал Рузвельт. И экономика США, на долгие десятилетия ставшая доминирующей в мире, практически до сих пор работает по тем канонам, которые были созданы 70 лет назад.
Главное же – сорвался план Коминтерна по приходу к власти левых радикалов в США. Эта страна, вместо того чтобы поставить свою мощную экономику на службу мировому коммунизму, в будущем станет главным его противником.
В 1944 г., когда Вторая мировая война была практически выиграна США, Рузвельт в ходе своей четвертой предвыборной кампании скажет, что в 1933 г. существовала реальная угроза завоевания Америки чуждыми идеями – коммунистическими или фашистскими. Но американская демократия выстояла. «Американский народ требовал не ущемления, а расширения демократии и своего добился», – сказал Рузвельт (Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. М., 1958. Т. 1. С. 120).
Битву за Америку Сталин проиграл. И приходилось уже сейчас действовать другим путем – «ледокольным».
Глава VI
Для кого пакт Молотова – Риббентропа был вынужденным?
Итак, «мировая революция» (коммунистический эвфемизм вместо термина «мировая рабская контрреволюция») все никак не получалась. И тогда было решено развязать мировую войну, но чужими руками, чтобы избежать борьбы со всем миром.
Кто же мог в конкретной обстановке 1920-х гг. послужить орудием в руках большевиков для развязывания новой мировой войны?
Британия и Франция – победители в Первой мировой войне, пожавшие ее основные плоды – в новой войне явно не нуждались. США, поставившие Британию, Францию и все остальные страны Европы в финансовую зависимость от себя и вернувшиеся после этого к политике изоляционизма, – тем более. Италия и Япония, которые, хотя и принадлежали к числу победителей, но чувствовали себя обделенными, не прочь были бы пересмотреть результаты войны, но не имели достаточно сил, чтобы сделать это самостоятельно. Оставалась Германия.
Как СССР заключал военные соглашения с Германией, как он помогал Германии создавать танковые, авиационные и другие запрещенные Версальским договором рода войск, как готовились на территории СССР немецкие военные кадры – обо всем этом написано более чем достаточно (на русском языке наиболее подробно см, Дьяков ЮЛ., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР. М., 1992). Кстати, когда в марте 1935 г. Германия открыто отказалась от соблюдения условий Версальского договора и ввела всеобщую воинскую обязанность, начав готовится к войне уже у себя дома, то Сталин в беседе с министром иностранных дел Британии А. Иденом 29 марта 1935 г. высказал не только понимание, но и одобрение этого шага (Некрич А.М. 1941. 22 июня. М., 1995. С. 22).
Много написано и про то, как Сталин, запретив в конце 1932 г. немецким коммунистам создавать левый блок с социал-демократами, расчистил Гитлеру дорогу к власти. Написано и про то, что, хотя нацизм был резко антикоммунистическим по своей направленности, СССР снова и снова искал путей сближения с Германией и в 1933–1934-м, и в 1936–1937 гг., более того, что конкретные обстоятельства заключения пакта о ненападении обсуждались на встрече в Берлине в июле 1936 г. советника советского полпредства (посольства) и высокопоставленных чиновников МИД Германии (Там же. С. 14–18, 24 и т. д.; Конквест Р. Большой террор. Флоренция, 1974. С. 409–411). Ну, а про то, что пакт Молотова – Риббентропа позволил нацистам захватить всю Европу в 1939–1941 гг., кажется, только ленивый не писал.
Апологеты Сталина, однако, однозначно утверждают: советско-германский пакт о ненападении был для СССР вынужденной мерой, нашей стране, дескать, необходимо было выиграть еще какое-то время, чтобы хоть немного лучше подготовить страну к войне. Из этого утверждения следует, что в 1939 г. СССР принял бы бой с Германией в условиях менее выгодных, чем в июне 1941 г.
Однако возражений против этой точки зрения более чем достаточно. Они повторялись неоднократно, а вот лишь некоторые из тех, которые могут быть сочтены более или менее новыми и оригинальными.
Во-первых, никому не приходит в голову простое соображение: неужели с Германией 1941 г., на которую работала промышленность всей Европы, справиться было легче, чем с Германией 1939 г.?
Во-вторых, вот еще одно простое соображение: если Гитлер чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы уже в 1939 г. сокрушить СССР, то почему не сокрушил? Неужели в такой ситуации он стал бы подписывать пакт с СССР? Сам же Гитлер уже в ноябре того же 1939 г. заявил, что договоры соблюдаются до тех пор, пока они выгодны! Собственно, этой причины достаточно; тут можно вспомнить анекдот о генерале, который объясняет вышестоящему начальству причины поражения, которых насчитывает семь: «Причина первая: не подвезли патроны» – «К черту остальные шесть! – отвечает вышестоящий командир. – Одной вполне достаточно». Однако и «остальные шесть причин» заслуживают нашего внимания.
В-третьих, достоверно известно (и было известно тогда), что до 21 июля 1940 г., когда Гитлер отдал приказ о подготовке плана «Барбаросса», вопрос о войне против СССР в обозримом будущем не ставился даже теоретически.
В-четвертых, в сентябре 1939 г. Германия имела запасов мин и снарядов на 12–18 дней, танковых снарядов – на 6 (шесть!) дней, гаубичных снарядов – на 60 дней (Muller-HillebrandВ. Das Heer, 1933–1945. Frankfurt/M., 1954. Bd.l. S.161).
В-пятых, известно, что в 1941 г., начав войну против СССР 22 июня, Гитлер не сумел ее закончить до осенней распутицы, губительной для немецкой техники с ее не рассчитанной на русское бездорожье низкой проходимостью. В 1939 г. Гитлер, затратив три недели на разгром Польши, мог напасть на СССР в лучшем случае 22 сентября. Нужны комментарии?
В-шестых, и это, вероятно, самое главное, у Гитлера не было стратегического сырья. Весь англофранцузский план войны против Германии строился на том, чтобы, не тратя напрасно солдатские жизни, удушить агрессора блокадой, которая к весне 1940 г. должна была поставить Третий рейх на колени. Именно этим, а вовсе не нежеланием западных союзников воевать объясняется «странная война» на Западе. План не сработал только потому, что СССР после подписания пакта начал бесперебойное снабжение Германии всем необходимым сырьем.
Возражения можно продолжать и дальше. Добавим еще соображения Виктора Суворова: едва ли бы Британия и Франция могли допустить, чтобы Гитлер, разгромив (допустим, что ему бы это удалось) СССР, стал бы хозяином в Европе. Хотя бы поэтому Гитлеру надо было предварительно покончить с Францией, на что должен был уйти (и ушел) 1940 год. Так что 1940 год тоже отпадал. Ну, а в 1941 г. Гитлер просто по погодным соображениям не мог напасть на СССР ранее мая (Суворов В. Святое дело. М., 2008. С. 138 140).
Но зададим наконец самый важный вопрос: для кого все же пакт был вынужденным? Очевидно, не для того, кто диктовал условия, а для того, кому диктовали! Если пакт с Германией был вынужденным делом для Сталина, то, вероятно, условия должна была диктовать Германия. А как было на самом деле? Для ответа на вопрос обратимся к широко известному автору – А.П. Паршеву.
У историков есть такое понятие – ненамеренное свидетельство. Это ситуация, когда свидетель (или историк-аналитик) утверждает одно, но между строк вопреки его желанию проступает другое. И это другое – правда.
Паршев доказывает нам, что пакт с Германией был для Сталина сугубо вынужденной мерой. В качестве подтверждения он приводит данные, например, о том, что в момент подписания пакта шло сражение на Халхин-Голе, не то что сопоставимое с польской кампанией Гитлера, но и превосходящее ее по масштабам (! Честное слово, не вру! – Паршев А.П. Почему Россия не Америка. М., 2000. С. 172). На самом деле на Халхин-Голе с обеих сторон действовало раз в двадцать меньше войск (см. хотя бы тома 2 и 3 «Истории Второй мировой войны»). Но вот автор – экономист или, по крайней мере, претендующий быть таковым – переходит к экономическим аспектам пакта Молотова – Риббентропа, и вся выстроенная им теория «вынужденности» пакта для СССР расползается по швам.
Итак, когда Германия 15 августа 1939 г. обратилась к СССР с предложением заключить пакт о ненападении, глава Советского правительства В.М. Молотов ответил, что «первым шагом к улучшению отношений между СССР и Германией могло бы стать торгово-кредитное соглашение». Обратим внимание, продолжает Паршев, участие СССР в большой европейской войне пока не предполагается, а Германия ее вот-вот начнет. Это Германии, посылающей своих рабочих в армию, срочно требуется кредит – участие рабочих других стран… И было бы логично, если бы Германия просила кредиту СССР, а не наоборот. А. Молотов… требует, чтобы немецкие рабочие поучаствовали в укреплении обороноспособности СССР, он прямо указывает, что без этого «первого шага» он вторым заниматься не будет. Через два дня немцы кредит СССР предоставляют. Если бы СССР сумел взять кредит у будущих союзников – США и Англии, то это было бы уже подвигом. А взять кредит у совершенно очевидного противника – это невероятно, резюмирует Паршев (Почему Россия не Америка. С. 332–336). Золотые слова! Только для кого же в таком случае пакт был вынужденным?
А вот еще конкретный факт: в мае 1940 г., когда совершенно явно обозначилось превосходство английского флота над немецким, Гитлер продает Сталину недостроенный, т. е. новейший крейсер «Лютцов». Причина проста: Германия испытывает нехватку стратегического сырья, которое Гитлер мог покупать только у Сталина либо через территорию СССР в третьих странах. В обмен приходится продавать технологию и боевую технику, включая новейшие самолеты, пушки, корабли, аппаратуру связи и управления огнем и т. д. (Суворов В. День-М. С. 82–83). Так кто кому диктовал условия?
А теперь слово снова Паршеву. Он приводит список станков и прочего оборудования, которое СССР закупал в Германии, добавляя: основная стоимость оборудования – это труд инженеров, техников и высококвалифицированных рабочих. В СССР в то время отсутствовали возможности для изготовления такого оборудования (Почему Россия не Америка. С. 350).
Есть и другие факты. Всю войну и много лет после нее на Урале работал уникальный пресс фирмы «Шлеман» с усилием 15 000 тонн. Этот пресс намного увеличил возможности для производства танков в СССР, и поставлен он был в тот момент, когда Германия воевала против всей Европы, а СССР оставался «нейтральным». А береговые батареи на Балтике возводили с помощью германских плавучих кранов фирмы «Дешимаг» (Суворов В. День-М. С. 300–301).
А вот – это снова у Паршева – список того, что СССР поставлял в Германию. Практически одно сырье. Кроме нефтепродуктов и масел, ничто из поставленного не прошло даже первичную обработку. Что из земли выкопали или что с курицы упало перед тем, как курицу, ощипав, отправить в суп, то и продали немцам. Ни одной пары немецких рабочих рук немцам не сэкономили. В результате для того, чтобы поставить в СССР товаров, скажем, на 1000 марок, немцам требовался труд пяти квалифицированных рабочих; СССР для поставок на аналогичную сумму требовался труд одного рабочего, и то неквалифицированного.
Так ведь и это не все. В дальнейшем были заключены новые торговые договоры, и в них наши коммерсанты еще более осмелели. Например, немцам поставляли руду с таким низким содержанием железа, что приходилось ее обогащать, а в свои доменные печи мы его пустить все равно не могли. Немцы пытались поскандалить по этому поводу, но Сталин их укоротил, добавляет Паршев (Почему Россия не Америка. С. 351–352).
Хочется кричать: да как же Германия на такие условия согласилась!? А очень просто: а куда было деваться? В Европе нужного сырья нет, морские пути блокированы британским флотом, получать жизненно необходимое для войны стратегическое сырье можно только из СССР либо через территорию СССР.
Сталин знал, что Германии нигде, кроме как у него, взять сырье для войны нельзя, и поставлял его Германии, чтобы она воевала в Европе. Но условия диктовал он, а не Гитлер. Не было бы этих торговых соглашений, нечем Гитлеру было бы и воевать.
И вот Паршев (и многие другие) разглагольствует о «вынужденном» характере пакта с Гитлером для Сталина. И вот Паршев уверяет, что «Германия получила бы сырье и без СССР, через союзников». Интересно, от кого и какими путями?
Глава VII
О ВОЙНАХ СПРАВЕДЛИВЫХ И НЕСПРАВЕДЛИВЫХ
Когда сосед крадет мою жену – это плохо.
Когда я краду жену соседа – это хорошо.
(Готтентотская пословица, ставшая символом двойной морали)
Ленинское определение войн, справедливых и несправедливых, данное еще до 1917 г., мало чем отличалось от общепринятого в цивилизованном мире. Справедливую войну вождь мирового пролетариата определил как войну, ведущуюся за защиту своей территории или за освобождение своей территории, ранее захваченной врагом, а как несправедливую квалифицировал войну за захват чужой территории или удержание ранее захваченной чужой территории.
Определение было создано до. 1917 г., когда большевики еще изображали из себя демократов, противостоявших царизму с его пережитками Средневековья – реальными и мнимыми. Не знаю, собирался ли Ленин изменять это определение после 1917 г. Возможно, собирался, но просто не успел. Напомню, что попытки экспорта «мировой революции» с 1917 по 1933 г., несмотря на отдельные удачи, в целом окончились провалом. И после любого провала становилось очевидным, что, как теперь принято говорить, мировое сообщество такой коммунистической экспансии не примет и окажет ей противодействие. И тогда было решено развязать мировую войну, но чужими руками, чтобы избежать борьбы со всем миром.
Как этот замысел реализовался, написано более чем достаточно и без меня. Для нас же важно, что Ленин, а потом и Сталин сочли нужным пока не менять определение войн, справедливых и несправедливых, чтобы не раздражать это самое мировое сообщество.
Ситуация изменилась к концу 1938 г. Выращенный к этому времени «ледокол» – Гитлер настолько громогласно заявлял о своих экспансионистских планах, а отчасти уже и начал их осуществлять (Австрия, Судеты), общественное мнение Запада было настолько взбудоражено этим, что на этом фоне прошло совершенно незамеченным изменение определения справедливой войны, данное в «Кратком курсе истории ВКП(б)».
Тем более что и изменение было вроде бы незначительным: к перечню справедливых войн, помимо указанных Лениным, были причислены и такие, которые «ведутся с целью освобождения той или иной страны от капиталистического рабства». Хотя на самом деле это «незначительное» изменение практически полностью развязывало руки СССР, особенно с учетом того, что еще XVII съезд ВКП(б) (26 января – 10 февраля 1934 г.) уполномочил ЦК партии «во всякий момент разорвать все союзы и мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну» (Резолюция XVII съезда, цит. по: Суворов В. Ледокол. М., 2002. С. 44). Эта резолюция, кстати, так никогда и не была отменена.
Если учесть, что в то время все страны, кроме СССР и Монголии, считались в нашей стране «буржуазными и империалистическими» и находящимися «в капиталистическом рабстве», то эта резолюция вкупе с определением «Краткого курса» давали СССР практически неограниченные возможности для развязывания войн: нападай на кого хочешь, хоть на Папуа – Новую Гвинею, только не забудь объявить, что идешь «освобождать ее от капиталистического рабства», вот и будет эта война «справедливая».
Кстати, «освободительные походы» Красной Армии 1939–1940 гг. без большой натяжки подходили под ленинское определение справедливой войны: если не считать Финляндии, которой Советская Россия сама дала независимость 31 декабря 1917 г., и Галиции, никогда России не принадлежавшей, то все территории, которые СССР присоединил в эти годы, были отторгнуты от России в 1918–1920 гг. без ее согласия. Как относилось к «освободительным» походам население этих территорий, – другой вопрос и тема отдельной беседы. Отмечу только, что это отношение, несомненно, сильно ухудшалось от того, что утраченные территории возвращались не в состав России, а в состав тоталитарного СССР.
Так или иначе, очевидно, что сталинское определение «справедливой войны» было придумано не для этих походов, а для каких-то других войн за другие территории, никогда России не принадлежавшие…
Но прошло еще два с небольшим года, разразилась Вторая мировая война, «ледокол»-Гитлер подмял под себя почти всю Европу, и вскоре, по замыслам советских архитекторов войны, должно было наступить такое время, когда «измученные войной народы мира обратят свой взор на Советский Союз и его Вооруженные Силы – главный оплот мира». То есть, попросту говоря, приближалось время «великого освободительного похода». Тут уже и «освобождение от капиталистического рабства» как критерий справедливости не очень годилось: сами же советские агитаторы немало потрудились над тем, чтобы разъяснить населению, что в Германии пусть не такой, как у нас, не совсем правильный, но все же социализм.
В общем, определение справедливой войны надо было срочно менять. И Сталин его изменил. Изменил гениально просто. В начале марта 1941 г. было объявлено, что «любая война, которую ведет Советский Союз, является справедливой» (Бунич ИЛ. Гроза. С. 427). В обстановке начала 1941 г. Сталин мог себе позволить подобную «корректировку»: мир ее по понятным причинам просто не заметил. А кто разгадал замысел Сталина (Рузвельт и Черчилль), тот сделал вид, что не заметил, и не стал акцентировать внимание на определениях, а старался, чтобы «освободительный поход» был сорван превентивным ударом Гитлера и никогда не состоялся (о том, как это делалось, речь пойдет дальше). А после этого так ли будет важно, какая война в определении Сталина считается справедливой?
Впрочем, советская практика пока отставала от теории. В реальности СССР, не довольствуясь «благородной целью освобождения от капиталистического рабства», выдумывал разные благовидные предлоги для агрессии. Так, в Польшу вторглись для того, чтобы «ликвидировать опасность хаоса в ее восточных районах» после того, как это «уродливое детище Версальского мира» рухнуло под ударами Германии. Финнов обвинили в том, что они обстреляли из пушек советскую территорию – аккурат после того, как Красная Армия завершила сосредоточение на финских границах, а ее высший комсостав – рекогносцировку приграничной финской территории, проводившуюся с января 1939 г. (Суворов В. Ледокол. С. 282).
Для чего же предназначалась сталинская «корректировка» определения справедливой войны? Для операции «Гроза», которая должна была начаться 6 июля 1941 г.? Или для нее тоже придумали другое обоснование – в виде доктрины немедленного перехода Красной Армии в наступление после нападения врага? Дескать, немцы нападут, но мы их тут же отбросим и пойдем громить «на вражьей земле малой кровью». Как это делается на практике, показало начало Корейской войны 1950 г.: было объявлено, что южане напали, но северяне их тут же отбросили, в первый же день до обеда прошли 10 километров по территории противника, а на четвертый день войны уже взяли Сеул. Возможно, нечто подобное – в неизмеримо больших масштабах, конечно – готовилось в Европе на лето 1941 г.
А может быть, все было куда проще: «сталинские определения» справедливой войны – для своего населения, благовидные предлоги и объяснения – для внешнего мира?
Так или иначе, очевидно, что пропагандистский аппарат СССР в 1938–1941 гг. также работал на идеологическое оформление войны, причем войны всеобщей и агрессивной.
