Текст книги "Русский лабиринт (сборник)"

Автор книги: Дмитрий Дарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Там, в этом районе деревня есть, родители оттуда родом, а сам-то я в Красноярске родился, – с набитым ртом гордо ответил Алексей, – а что?

– Гляди ж ты. В Красноярске памятник еще не поставили своему великому гражданину? – поддела Карина.

Алексей проглотил сосиску и потянулся к бутылке. Карина твердым жестом отодвинула водку.

– Родители, говоришь?

– Ну да! И мать там похоронена, вот выкручусь, съездить надо будет. А что?

Карина закусила губу, посмотрела на экран – диктор сообщал уже о чем-то другом, – потом на мужа.

– А то, придурок! Ты туда полетишь завтра же. Нет, сегодня вечером или ночью. Первым рейсом!

– Зачем это? – опешил Алексей. – Мне завтра во «Властилину»…

– Да забудь ты про этот лохотрон подольский. Ты слышал, сколько богатых людей летело на этом самолете?

– И что?

– Не врубаешься, кретин? Самолет в тайге упал, в тех местах, откуда у тебя родня. Значит, кого-то из знакомых найти можно, договориться с каким-нибудь егерем, взять его в долю.

– В какую долю?

– В такую долю! – Карина села ближе, поджав красивые ноги, глаза ее заблестели. – Нужно найти самолет раньше, чем спасатели. Даже и необязательно раньше – там добра на километры раскидано. Там одни часы с руки члена бизнес-делегации стоят больше в десять раз, чем твоя сраная «Тойота» и твой сраный долг. А если чемоданчик с деньгами? А акции на предъявителя? А драгоценности их телок? Да мало ли что можно найти!

Алексей провел пятерней по рыжей шевелюре.

– Погоди, погоди. Ты что это предлагаешь? Это же… мародерство в чистом виде.

– Это здравый смысл в чистом виде. Здесь тебе жить нормально до завтрашнего вечера осталось, если вообще жить. А ни бабки, ни цацки тем недолетевшим уже не помогут. Зато нам еще как помогут, выручат просто. Да еще на хлеб с икрой останется. Тебя нет, я к подруге перееду пока – оближутся твои бандосы, да своими разборками займутся. Вернешься, отдашь с процентами, и все, ты их скинул. Еще раз говорю – там не то что на новую «Тойоту», на новую жизнь найти можно. Одевайся, по пути заедем к одной… знакомой… одолжит на билет… и сразу в аэропорт. А там – все в твоих руках.

Алексей оторопело посмотрел на жену.

– Ну… Карин, это все-таки как-то… некрасиво, что ли… что я буду – мертвых обирать? Да и тайга там такая – зайти легко, а выйти уже трудновато. А самолет найти, так это даже поисковым бригадам, с оборудованием, рациями, компасами, радарами и прочим снаряжением, не сразу удается.

Карина отодвинулась.

– Это кто про красоту тут говорит? Пьянь, живущая в долг, и то, когда срок уже весь вышел? Ты на рожу свою посмотри, не ленись, встань, подойди к зеркалу и посмотри. Это они с тобой вчера сделали. И это еще было, что забрать. А завтра, когда нечего будет забирать, что они с тобой сделают, представляешь? Вот что ты тогда про красоту, которая спасет мир, но уже без тебя, вот что ты тогда скажешь, недоумок? Самолет – не самолет, а что-нибудь с самолета найти вполне реально. Как грибы или ягоды. Надо только волю напрячь и силы, то есть быть мужчиной хоть раз в жизни. Вот это тот самый раз, а то подохнешь от переломов, как собака. Учти, мне тебя лечить будет не на что. Все, или ты едешь немедленно со мной, а потом в аэропорт, или я еду одна, но к подруге и навсегда. Развод и девичья фамилия, понял? Я на жену ходячего трупа не подписывалась.

Алексей молча ковырялся в тарелке.

«А если ты из тайги не выйдешь, – додумала про себя Карина, – тоже неплохо. Я как свободная вдова на твоего папашу насяду, свою часть имущества всегда отсужу. Или откупится старый хрыч. Но что-нибудь, да поимею. Наши судьи вдов любят».

Карина встала из-за стола, достала с антресолей чемодан и стала кидать туда вещи. Алексей мрачно доел сосиски, поглядывая на жену, потом залпом допил оставшуюся водку прямо из горла и, качая головой, будто не веря самому себе, начал собирать старую спортивную сумку.

7

Уже прошло почти полсуток, как Алексей добирался до родных мест. Он старался не трезветь. Энергетический вихрь Карины, который вовлек его в эту авантюру, не ослабевал, Алексей чувствовал его буквально физически, как будто его подталкивали в спину. Поначалу, в самолете на Красноярск, он больше недоумевал по поводу самого факта его вылета, иногда ему казалось, что такое резкое изменение жизни возможно только во сне или в кино. Поэтому Алексей и смотрел на себя и на то, что с ним происходит, со стороны, как будто из зрительного зала на экран, где шел фильм с его участием. Заказывал у стюардесс одну бутылочку водки за другой, опорожнял и глядел в иллюминатор, где над облаками зловеще разливался багровый рассвет. Казалось, закрой он глаза и откроет уже на своем вдавленном привычном диване в квартире в Печатниках, потянется и пойдет искать в холодильнике что-нибудь на завтрак. Но Каринин вихрь вдруг пихал его в затылок, и Алексей непроизвольно начинал расспрашивать бортпроводниц: что слышно по поводу рухнувшего самолета, нашли ли, где именно ищут, что вообще случилось? Проводницы пожимали плечами, они ничего толком не знали и успокаивали нервного пассажира малой вероятностью повторного крушения на одной линии. «Ну да, снаряд в одну воронку не попадает», – соглашался Алексей и просил еще водки. Выпив очередную порцию, он начинал прикидывать, что надо в такую рань, не тратясь на такси, добраться на железнодорожный вокзал, купить билет до Ирбейского или же прямо в аэропорту купить билет на местный рейс. Соображал также, где лучше купить палатку и самое элементарное снаряжение – сапоги, компас, тушенку и прочее. Где разузнать – есть ли в этом Ирбейском магазин «Охотник» или лучше все достать в Красноярске, хоть и придется переть лишние километры? Вопрос насчет снаряжения решился сам собой – поезд на Ирбейский отходил еще до открытия любых магазинов. Алексей почти не заходил в свой вагон – все больше стоял в тамбуре. Курил и смотрел, как бегут назад пушистые ели, могучие лиственницы, разросшиеся и переплетенные кусты, и пытался себе представить, что он там, внутри этого дикого лесного царства, в тайге, один, с каким-то юннатовским рюкзаком, ищет какую-нибудь медвежью тропу, делает зарубки на деревьях, разводит костер. «А волки? Или медведь? – вдруг мелькнула холодная мысль. – Как я без ружья туда сунусь-то?» И тут же вихрь подталкивал в голову другую, рассудительную: «Там, в деревне, у каждого двустволка должна быть, сторгуюсь как-нибудь». Алексей даже провел осторожный разговор с проводницей: дескать, что слышно, что говорят по поводу рухнувшего самолета? Проводница – дородная тетка с испитым лицом – только равнодушно пожала плечами и справилась насчет чая. У Алексея создалось такое впечатление, что местных людей вообще ничего не интересовало, жизнь здесь была похожа на стоялое лесное озеро – никаких кругов по воде. Отхлебывая горячий чай из стакана с резным металлическим подстаканником, Алексей вдруг почувствовал какой-то особый, старинный зов. Он уже не ехал просто из Москвы, он ехал в заветные родные места, вернее уже – по родным местам, пусть и не бывал тут никогда. Но он четко ощущал, что именно здесь все начиналось, начинался он, что его история жизни больше, чем он сам. Что Алексей Петрович Лыков в Москве – всего лишь ветка какого-то огромного кряжистого дерева, перенесенная на чахлую городскую землю и неудачно привитая к гнилому столичному стволу. Следующую кружку крепкого вкусного чая Алексей допивал, уже рассматривая людей на платформе – поезд на медленном ходу въезжал на Ирбейский вокзал.

Чем дальше, тем оказалось легче. Алексей, который еще вчера не мог себе и представить, что выедет дальше Подольска (про «Властилину» даже и не вспоминалось), быстро сориентировался в районном центре. Денег, добытых Кариной – по ее язвительному замечанию, – вкладу в экспедицию, хватило и на рюкзак старого, но надежного советского образца с бесчисленными карманами, и на карту, правда, слишком крупного масштаба, и на компас, на веревки, зазубренный охотничий нож, сухой спирт и болотные сапоги. Переложив вещи из сумки, да и саму сумку, в рюкзак и купив в дорогу большую пластмассовую бутылку пива, Алексей отправился на автобусную остановку – оставался один «прыжок» до базовой цели, села Ивановки. Судя по желтой табличке, качавшейся от ветра, до отхода автобуса оставался еще целый час. Но Алексей решил никуда отсюда не уходить. Во-первых, в России автобус мог уехать когда угодно, а во-вторых, от дорожного пьянства последних часов он уже притомился, чтобы глазеть на местные достопримечательности. На остановке пока никого не было. Алексей положил рюкзак в угол остановочной скамейки и прилег, свесив ноги на землю, чтобы местные менты не приняли его сразу за бомжа, если что. Металлическая ржавая огородка хорошо защищала от ветра, курить, запивая дым пивасиком, было очень даже уютно.

Алексей снова прикинул в уме Каринин план. Теоретически, конечно, шансы были. И диктор точно сказал, что катастрофа случилась над территорией Ирбейского района. Узнать по справочникам, какую площадь занимает этот район, сразу ни Алексею, ни Карине в голову не пришло, да и некогда было. То, что эта территория составляет более десяти тысяч квадратных километров, Алексей понял только сейчас, когда покупал карту области. Если иголку в стоге сена можно найти, хотя бы уколовшись, то наткнуться в тайге на такой площади на рухнувший самолет, или его фрагменты, или на какие-нибудь чемоданы, возможно было исключительно по счастливой случайности. Но здравые рассуждения выдувал Каринин вихрь, укрепленный алкогольными парами, – в воображении Алексея то и дело всплывали кейсы, доверху набитые долларами, бриллиантовые колье, висящие на ветках прямо перед глазами, и всякие другие сокровища. О том, что неподалеку должны валяться изуродованные тела их обладателей, Алексей предпочитал не думать. Карина все-таки права – этим неудачникам все это уже не нужно. Алексей даже злорадно представлял себе, как эти люди, возомнившие себя хозяевами жизни, орали в последний момент падения самолета, как они запоздало молились и готовы были поменять все деньги мира на обычную штатную посадку в Красноярском аэропорту. Почему ему в конце концов не должно повезти? Этим вот пассажирам не повезло по-крупному, значит, их удача должна перейти тому, кто пойдет по их следу. А что касается спасателей – так чем раньше они найдут самолет, тем лучше. Им-то нужны «черные ящики», а не вещи пассажиров. Станет известно, где рухнул этот рейс, значит, нужно будет просто сужающимися кольцами обшарить все вокруг километров на двадцать – тридцать, не больше, и наверняка найдется что-то богатое. Единственно плохо, что местные егеря или охотники тоже сообразят, что можно поживиться. Вот конкуренцию тут никак не обгонишь – они профессионалы, с детства в тайгу с отцами на охоту ходят. Алексей даже сел на скамейке от волнения – а если богатую добычу уведут у него из-под носа? Да и они наверняка времени не теряют – уже шарят по тайге. А с другой стороны… это ж глухомань, может, они тут и телевизора-то не смотрят? Вон проводница уж в курсе всех новостей должна быть по идее, а ничего не знает. Может, рано волноваться? Да и всего не найдешь, хоть что-то да останется. Да, Карина, чертовка, снова права – надо какого-нибудь егеря в долю брать. Хотя зачем обязательно в долю? Надо придумать легенду, что он в тайге ищет, а егеря просто проводником нанять. Как это он про легенду-то сразу не сообразил? Номер типа того, что просто поохотиться в родные места приехал, не прокатит – тогда и будет охота вместо целенаправленных поисков. Ага, значит, у него в самолете летел кто-то, какой-то родственник… нет, родственников могут всех знать, в деревнях все друг друга до третьего колена знают. Не родственник, тогда кто? Тогда друг! И не просто друг, а друг, который вез с собой что-то важное. Чтобы оправдать копание в вещах, если на таковые наткнутся. А что важное? Такое важное, что вот ему, Алексею, пришлось приехать на поиски друга и того, что он вез.

Алексей сделал несколько больших глотков пива для освежения фантазии. Итак, что же такое вез его друг, что заставляет искать его тело в тайге? Это должно быть, конечно, что-то нематериальное, документ какой-нибудь. Хотя какой документ? И почему этот документ из Москвы везли? Не, документ не прокатывает. Тогда что? Компромат на президента? Красную ртуть? Дневники Гитлера? Бред какой-то.

На остановку подошли люди – женщина с ребенком, потом какой-то жилистый старик в картузе на коротко стриженной седой голове и в видавшем вид костюме, с заправленными в сапоги штанинами. Алексей принял сидячее положение, женщина присела рядом.

– Скажите, в Ивановку автобус по расписанию ходит? – поинтересовался Алексей у женщины.

– Да, редко опаздывает. А вы в Ивановку? К кому, если не секрет?

Седой старик быстро взглянул на Алексея из-под картуза. Алексей не спеша потянулся за сигаретами. Расспросы начались несколько преждевременно, это было нездорово. Но на этот вопрос ответ у него был готов давно.

– Да вот, на могилу матери еду. Лыкова Оксана Григорьевна. Знаете?

– Да как не знать, – неожиданно встрял дед, – ты что же, Петьки губастого сынок, выходит?

Алексей сразу не сообразил, что речь о его отце – Петре Парфеновиче.

– Выходит, – согласился Алексей.

Дед в картузе пока больше вопросов не задавал, но взгляда от него не отводил, смотрел не то что в упор, как-то даже не смотрел, а оглядывал. Алексею захотелось надерзить, чего, мол, пялишься, дедуля, но в его предприятии отношения следовало налаживать, а не портить. Тут подошел автобус – почти на десять минут раньше – и открыл двери. Все зашли внутрь, расселись, дед сел напротив Алексея, все так же не сводя с него глаз. Алексей на всякий случай спустил рюкзак в ноги и отвернулся от бесцеремонного старика в автобусное окно. Подходили еще люди, чаще всего с сумками и чемоданами, шумно загружали их в автобус, занимали места, перебрасываясь приветствиями и шутками. Было видно, что едут односельчане.

– Привет, Митрич! – поздоровалась со стариком какая-то пожилая тетка с баулом. – Что, не сидится на пенсии?

– И тебе не хворать, Семеновна. Глянь-ка сюда – на кого похож? – Митрич кивнул на Алексея.

Женщина, которую дед Митрич назвал Семеновной, поправила очки и так же бесцеремонно уставилась на Алексея. Тот, чувствуя себя каким-то экспонатом, не знал, как реагировать. Женщина даже прищурила глаза от напряжения, потом схватила свои щеки руками.

– Батюшки святы! Чисто Лешка Липунов на лицо.

Митрич довольно крякнул.

– Вот и я сразу приметил. Тебя, внучок, как кличут-то? Не Лексеем, случайно?

Алексей почувствовал себя неуютно. Не успел доехать, его уже непостижимым образом узнали. Правда, непонятно, причем здесь какие-то Липуновы, но имя-то откуда известно?

– Ну да. Алексей. А откуда знаете?

Митрич снова крякнул.

– Отовсюду, сынок! Вряд ли мать тебя по-другому назвала бы. Мать Оксаной звали?

– Да…

– Эх, не дожила Степанида. Но Сидор глазам своим не поверит. Не поверит, Семеновна?

Женщина, все еще не отрывая пальцев от щек, а глаз от Алексея, покачала головой.

– Вот ведь радость-то на старости лет. Ты гляди, Митрич, как бы Поликарпычу сердце така радость не надорвала.

– Ничего, – «успокоил» Митрич, – с радости все ж лучше помирать, чем с горя-то.

Алексею захотелось пересесть на другое место – вокруг него затевалось что-то непонятное, он чувствовал себя болваном, который единственный не знает, что происходит.

– Ладно, – тоном, не подразумевавшим даже тени непослушания, сказал Митрич, – приедем в Ивановку, со мной пойдешь, – и как-то отдельно добавил: – Лешка!

Алексей только пожал плечами – в конце концов, ему уже не нужно налаживать никаких контактов, контакты нашлись сами собой и наладились так быстро, что он и моргнуть не успел. «Наверное, оно и к лучшему», – подумал Алексей, снова уткнувшись в окно. Автобус с выдохом закрыл двери и покатил по щербатой дороге. Алексей смотрел сквозь стекло на старые, еще дореволюционной постройки деревянные дома на выезде из Ирбейского, потом на бесконечные леса и телеграфные столбы вдоль дороги и пытался допридумать легенду – кого же он приехал искать из пассажиров рухнувшего самолета. В голову ничего путного не шло. Алексей представил себе, как люди регистрировались на этот роковой рейс, сдавали в багаж чемоданы, где среди обычного тряпья обязательно лежало что-то ценное, ну, например, переносные компьютеры последней марки с продвинутой конфигурацией, дорогая цейсовская оптика, которую можно загнать не за одну тысячу долларов, и все такое прочее. Но главные ценности эти ничего не подозревающие смертники брали, конечно, с собой, в ручной клади. О, там много чего интересного! И деньги, много денег, если считать всех вместе, и золотишко с камешками и в сумках, и на пальцах и шеях этих разбалованных никчемных сук, ничего больше не умеющих, кроме как своим телом выторговывать так называемые подарки из лохов – мужей или любовников. И что-то такое ценное вез его друг, можно сказать, друг детства. Алексей увидел вдруг среди рассаживающихся пассажиров знакомое лицо.

– Вот те раз! Коля! Николай! Архипов! – позвал Алексей. – А я тебя по всему Подольску ищу.

– А, здорово, Леша! – отозвался Архипов, запихивая на полку здоровенную спортивную сумку, для чего ему с небольшим ростом пришлось встать на цыпочки. – А чего искал-то?

– Как чего? Обещал денег через месяц, срок вышел, я к бандитам в долг попал, а мне не то что с наваром, своих денег даже не дали.

– Конечно, не дали, – подтвердил Николай, усаживаясь в кресло и обмахивая лицо каким-то журналом, – вот они, все деньги-то! И твои, и другие, и всякие. Видишь, в Красноярск везу.

Алексей удивился такой спокойной наглости. Но потом злорадно спросил:

– А если не довезешь? А если самолетик того… не долетит? Не думал об этом?

Архипов отмахнулся журналом.

– Да чего о судьбе думать. А ты что, не этим рейсом летишь?

Алексей снова злорадно улыбнулся.

– Нет, я через сутки после вашего лечу. За твоими, вернее, моими деньгами, которые тебе довезти до места не судьба, как ты говоришь. Хотя и за твоими тоже. Зачем тебе деньги на том свете, Коля? А мне на этом очень нужны. Ты сумку-то поплотней застегни, чтобы не рассыпались. Много там, наверное? Миллион будет? Да мне и полмиллиона хватит, даже сто тысяч сойдет, ты только с сумкой аккуратней, не доставай и не расстегивай, ладно?

Архипов сморщил лицо, как ребенок.

– Ой, я не хочу умирать, Леш. Я жить хочу. Мы же друзья – зачем ты так жестоко? Что ты сделал с самолетом, Леш?

– А, теперь, значит, друзья? Как бабло с меня в кассу свою получать, так тоже друзья. А как отдавать, так забыл ты о дружбе, Коля? На бандитов Мусы меня бросил. Видишь синяки – это они. Мозг и еще один такой же… мозговитый. Но мы же друзья, да, Коля? Вот я тебя по-дружески в тайге найду и закопаю, Коля. Но сперва сумку твою, которую ты на верхней полке спрятал, открою и все-все пересчитаю. А знаешь, что я на твоем кресте прибью?

– Не знаю, – трепетал Архипов.

– А твою расписочку бестолковую, Коля. С цифрой и числом. Это как цена твоей кидальной жизни будет. А число – дата смерти. Не физической – это через пару часов. А моральной. Когда ты своего друга кинул. Мы же друзья, правда?

– Правда! – отвердевшим голосом вдруг ответил Архипов. – И ты, как друг, со мной полетишь.

Архипов отложил журнал, привстал, положил руку на плечо Алексея и стал с недюжинной силой придавливать его в кресло.

– Вместе полетим. Вместе полетим. Вместе полетим. – Архипов стал давить другой рукой, Алексей стал сопротивляться.

– Нет, я другим рейсом, нет, нет, нет…

– Чего «нет», когда как раз «да». – Алексея тормошил Митрич. – Приехали, слазить пора.

Алексей очумело посмотрел на старика, тряхнул головой и тупо спросил:

– Это какой рейс?

Митрич выпрямился и поправил картуз на седом бобрике.

– Рейс Откудахрензнает – Ивановка. Приземлились. Бери багаж, Лексей, и топай за мной. Не отставай, я быстро хожу.

Алексей мотнул головой, стряхивая остатки странного сна, печально поглядел на бутылку, выливающую из горлышка последнее пиво на пол автобуса, встал, накинул на плечо рюкзак и пошел за Митричем.

8

Дед Сидор был молчуном. Он долго, ничего не говоря, смотрел на не знающего, куда девать взгляд, рыжего высокого угловатого парня. Перед ним стоял его сын Лешка – с такими же рыжими патлами, может, чуть длинней всегдашних, такими же веснушками на бледных скулах, таким же острым кадыком на жилистой шее. Только взгляд тех же больших голубых глаз был не дерзко-веселый, а какой-то настороженный, исподлобья.

– Лешка! – наконец-то вымолвил Сидор Поликарпович, поднял единственную левую руку и сделал шаг вперед. – Лешка! Дебошир! Живой!

Алексей глянул на Митрича, усевшегося за стол, тот ободряюще подмигнул. Через секунду он оказался в полуобъятиях, неожиданно крепких для однорукого старика.

– Да что вы! Отчего не живой-то, – бормотал вконец растерявшийся Алексей.

– Чуешь, Сидор, кого узрел по дороге-то? Сын Оксаны покойной. Тебе внук, стало быть. Я сразу заприметил – вылитый Лешка, весь в отца.

– Вижу, что внучок, – сквозь набежавшую слезу нежно сказал Сидор, – еще в уме. Так сказал…

Алексей вгляделся в старика – и сразу увидел общие черты. Глаза были его, нос с хищной горбинкой – точная копия, через седину на усах пробивался еще кое-где рыжий волос. Только неясно, что значили слова этого Митрича насчет вылитого отца. Явно не его отец – Петр Парфенович – имелся в виду. Но Алексей уже понял, что пока событиям сопротивляться бессмысленно. Ничего случайного здесь быть не могло, значит, всему найдется объяснение.

Сидор наконец отпустил парня и присел на лавку у стола. Алексей мельком оглянулся. Изба была высокая, справная, чистая, аккуратно выметенная, циновки на дощатом, недавно освеженном темной краской полу, светили яркими узорами. Комод, сундуки, лавки – все было здоровое, массивное, добротное, сразу не сдвинешь. Чудо-печь выходила своими боками во все комнаты – было видно из-за занавесок. При входе висел обычный деревенский рукомойник с подставленным под раковину ведром. Алексей решил заполнить паузу, подошел к рукомойнику, надавил ладонями на пипочку.

– Сидор, чего ты сиднем сидишь? Я Семеновну уже отрядил, сейчас прибежит с закусью. Да и полсела прихватит бабским языком. А ты пока ставь литровую, чай один-то не все уговорил? – распоряжался Митрич.

– Сдебоширил малёхо, – спохватился Сидор и потянулся к кольцу в одной из досок в углу.

Скоро из погреба появились огурцы, трехлитровая банка с помидорами, банка поменьше с грибами и солидная пузатая пыльная бутыль. Митрич достал пока из резного буфета три граненых стакана.

– Давай, Лексей! За твой приезд, за то, что деду дал на внука взглянуть на старости лет, за тебя, красивого, молодого! – Митрич ударил гранеными боками по стаканам. – Живет род Липуновых!

Алексей выпил, не скрывая удовольствия – трубы горели еще с Ирбейского. Сразу стало уютно, по-свойски, по-домашнему. Тут вон его знают, уважают, угощают, родня, одним словом. И такие милые, прикольные стариканы. В голове завертелся какой-то вопрос, но наружу он выбрался только после следующего стакана:

– А почему Липуновы? Я-то из Лыковых. Петр Парфенович Лыков – из этих мест, а я его сын, стало быть.

Сидор крякнул, Митрич успокоительно кивнул ему и снова поднес бутыль к посуде.

– То верно, что из Лыковых. Но из Липуновых тоже. Поликарпыч, принесь фотокарточку.

Сидор снял с комода старое фото в картонной рамке и поставил на стол лицом к внуку. Алексей взял фотографию в руки. Если бы его одеть в тельняшку, бушлат и бескозырку – отличий бы не нашлось. Он еще более походил на этого моряка, чем моряк на деда Сидора. Тут спорить или оспаривать было нечего. Алексей покачал головой и вопрошающе поднял глаза на стариков. Заговорил, конечно, Митрич.

– Вишь, Лексей, это отец твой настоящий. Тоже Алеша – Алексей Сидорович, сын Сидора Поликарповича, который нас сейчас угощает. Лешка, успокой, Господи, его морскую душу, погиб на флоте, когда ты не родился еще, но Оксана уже тебя под сердцем носила. Вот она и вышла за Петьку-то губ… ну, за Петьку, сына лесника Парфена. А я так смекаю, тебе об этом не говорили?

Алексей молча помотал головой. Сидор снова пошел к комоду, открыл ящичек и вернулся с потемневшей уже от времени шкатулкой. Из шкатулки извлек какой-то конверт, из конверта – бумагу и протянул Алексею.

– Вишь. Извещение с флота. И вот. Письмо.

Алексей пробежал глазами казенные строчки извещения, потом короткое письмо за подписью контр-адмирала Виктора Дыгало. Из письма следовало, что Липунов Алексей Сидорович, то есть его отец, в составе экипажа ПЛ «К-129» трагически погиб в океане при выполнении служебного задания.

Сидор аккуратно проделал обратную процедуру и отнес шкатулку в комод. Вернувшись, садиться не стал, молча поднял стакан. Алексей догадался, тоже встал. Встал и Митрич. Выпили, не говоря ни слова, только Сидор утер рукавом глаза. Митрич сел первым, достал папиросу, продул гильзу, обжевал кончик, затянулся крепким густым сизым дымом. Сказал, глядя Алексею прямо в зрачки, словно утяжеляя взглядом слова:

– Американцы потом достали их лодку. В семьдесят четвертом. Кого нашли, похоронили по морскому обычаю там же, в океане. У Гавайских островов каких-то. А наши пенсию за сынка так и не стали платить-то. Отказались от всех, кто на этой лодке потонул. Советская власть всегда на людей плевала. Что на погибших, что на живых. Да и нынешняя плюет. Политика, еттыть. А тебе про это не говорили, про батю-то?

Алексей помотал головой.

– Не говорили, значит? Ну, Бог им судья. Как Петр-то поживает, отец твой паспортный? Давно его не видели, почитай, лет десять, как родителей хоронить приезжал.

– Да нормально. – Для Алексея это было еще одной новостью, о жизни своих родителей Петр Парфенович никогда не распространялся, а уж о их смерти тем более. – Профессор, кафедрой заведует.

– Да, Петька всегда в заведующие метил, – отозвался Митрич, – вернешься, скажи, чтобы село родное не забывал, от корней-то грех отрываться. Ну, да ладно. Ты вот на кладбище – ужо завтра, нынче поздновато будет, с утреца пойдешь, я тебе все покажу – не забудь, окромя материнской, могилку Степаниды, твоей бабки, жены Сидора Поликарповича, навестить.

– Обязательно, – кивнул Алексей.

– Ну а Сидор тебе покамест баньку протопит. Вернешься, парку примешь, очистишься, отдохнешь на славу.

– Сперва баню, – сменил план Сидор.

– И то верно, – двусмысленно согласился Митрич, – грехи смоешь, потом и на погост можно.

На крыльце стало шумно – явилась Семеновна, и, как и говорил вещий Митрич, не одна, а с четырьмя разновозрастными румяными тетками в цветастых платках.

– Принимай гостей, Сидор Поликарпович! – зазвенела Семеновна, втаскивая в сени сетки с продуктами.

Почти в мгновение ока на столе стояла рассыпчатая вареная картошка в чугунке, белыми аккуратными ломтиками на тарелке сочилось сало, огурцы, помидоры и грибы были извлечены из банок и красиво разложены по тарелкам, посередине стола красовался жирный лоснящийся каплун.

– Еще кашу грешную, горячая еще, горло берегите, – накладывала Семеновна по тарелкам дымящуюся гречневую кашу.

– Молодцы, бабы! Быстро управились! – похвалил Митрич.

– Дело! – добавил к похвальбе Сидор.

Женщины закончили наконец хлопотать и уселись за стол. Митрич аккуратно разлил. Потом представил сельских дам, хотя их имена тут же выветрились из памяти Алексея, кроме Семеновны, и то по отчеству, запомнившемуся еще в автобусе. Все выпили за него, две бабы помоложе, не стесняясь, любовались им в открытую и шептали что-то веселое друг дружке на ухо. Его новообретенный дед Сидор тоже не отводил от него взгляда, словно хотел насмотреться на всю оставшуюся жизнь. Алексей поначалу чувствовал себя в центре всеобщего внимания неловко, но новый хмель на старых дрожжах, да еще после бессонной ночи, уют и тепло притупили всякое стеснение. Алексей, не ломаясь, подставлял тарелку под новые порции вкуснейшей каши, хрустел огурцом, тянулся за кусками каплуна.

– А надолго к нам? – кокетливо спросила одна из веселых молодух с поющими глазами.

– Ну, не знаю точно. А как тут с охотой?

Митрич по-знатоцки покрутил подбородком.

– А кого промышлять хочешь, Лешка? Птицу или зверя?

Алексей неопределенно пожал плечами.

– Я вообще-то не охотник. Так, попробовать хотел.

– Ну, если ты глухаря, рябчика или тетерева, к примеру, попробовать хочешь или куропаточку-бородатку, так это с начала осени только. Гусь тоже с сентября пойдет. А вот пушной зверь, которым наши края спокон известны… – Митрич начал загибать пальцы, для этого пришлось поставить стакан на стол. – Соболь, горностай, песец, белка, рысь, лисица, росомаха, заяц, ондатра, бобр, норка, хорь, то их, в основном, с октября бьют. А если на медведя не боишьси, или на марала, или хотя бы на кабана, то это тоже к сентябрю приезжать тебе надо. Сейчас, в августе, рановато еще. Если только здесь погостишь пару недель.

– Сохатого забыл, – добавил Сидор.

– Ну да. Тоже осенью, в октябре, не раньше, – согласился Митрич.

Алексей вдруг почувствовал себя отяжелевшим. Веки еще не закрывались, но голова все норовила нырнуть вниз, руки стали дрожать, язык одеревенел, лица за столом стали расплываться. Но от наполнения стакана Алексей отказываться не стал, наоборот, захотелось напиться до полной отключки.

– Ты как в своей Москве живешь-то? Расскажи. Вы там, москвичи, знаете, зачем просыпаетесь? А то вона Петька приезжал к своим-то на могилку, так ни с кем по душам и не поговорил. Душа у него какая-то… неразговорчивая стала, – вдруг сказала Семеновна.

– А как живу? Да так и живу, – Алексей залпом выпил остатки самогона. – Хорошо живу. Машины продаю. Хорошие машины, поэтому и живу хорошо. Правда, сейчас в Печатниках, но зато там воздух лучше. Как они меня нашли там, ума не приложу. Жена сказала, что…

– А ты женат, Леша? – кокетливо спросила глазастая молодуха. – Колечка-то нету.

Алексей поднес к глазам правую кисть, потом левую.

– И вправду нету. Соскочило, наверное, на стоянке, когда Мозг… но не важно. А важно, как же они меня нашли. Я вот эту сволочь Архипова найти не могу, а они меня нашли, гады.

– Кто, Леш? – участливо спросила Семеновна.

Сидор и Митрич вопросов не задавали, но слушали внимательно.

– Да не важно, – махнул рукой Алексей, – братва одна. Давайте выпьем! За деда! Бывает же такое!

Все дружно выпили, Сидор довольно огладил седые усы.

– Дело! Это ты… вертикально!

– А как жену-то зовут? – свернула на свою колею молодуха.

– Кармен… то есть Карина, что это я. Хорошая баба, но сука. Это она и придумала, чтобы я сюда прилетел. Ей-Богу, она, – Алексей пьяно перекрестился. – Мне бы и в голову не пришло такое.